И надолго задумался, продолжая перебирать твердый, как наконечник бронебойной стрелы, сосок в своих пальцах, словно не замечая, как по ее телу волнами прокатывается дрожь.
- А это и не имя, Радо. Имя ему Свист. Батюшкин сводный брат он. Зубы у него во рту стоят широко. Редкие выросли. Из - за тех зубов он и свиблит, и первую букву не выговаривает. - И ловко передразнила своего родственника. - А Свищом его уж люди окрестили, как бы его отец с матерью не звали. Вот батюшка Свищов был настоящий воевода. Посмотришь, и от страха оторопь берет. Только убили его, когда я еще совсем маленькой была. А там и матушка его вскоре умерла. А Свища батюшка мой к себе взял. А потом и воеводой сделал. А зачем это тебе?
Влада приподнялась на локте и заглянула в его лицо.
- Должен же я знать на кого оставлю? - Неохотно отозвался Радогор и поспешно встал. - Пора нам, Ладушка. И так перележал. Не все же нам по лесам и оврагам хорониться.
- А, может, рано тебе еще ходить, Радо? Всю ночь в огневице прометался. Суток не прошло. - И смущенно закончила. - И мне не наскучило вовсе…
- Самое время, моя княжна. Как бы приятель мой задиристый не оклемался, да и не пустился за нами вдогонку. Живуч уж больно, зверюга. Я и то начал думать, что не отобьемся.
И чтобы не искушать себя и ее больше, легко поднялся на ноги и развел ветви руками.
- Иначе наш бэр снова потребует для себя еды.
Лада скорбно вздохнула и, не вступая больше в спор, быстро влезла в разодранную рубаху и, столь же изодранные со вчерашнего вечера, портки.
- Не останусь я дома. - Хмуро сказала она, выбираясь к нему и заправляя рубаху в портки. - Свищ уже тогда моей руки домогался, когда батюшка жив был. А ныне и вовсе со света сживет. Неволей под венец утянет.
Развязала мешок и заглянула в него.
- А где сапоги?
Расстроилась и совсем забыла, что тогда выбросил их, когда ноги в кровь, до кровавых мозолей сбила.
- На руках понесу.
- Но… - Робко заикнулась она, глядя на повязки по распахнутым подкольчужником.
- Как на собаке заросло. - И, не слушая ее слабых возражений, поднял ее на руки.
- Охрамеешь, разлюблю. А тебе это надо? - Густо краснея, прошептал он ей на ухо и с силой прижал к своей груди.
"Первая девка у парня. Припал к ней к лесному пахучему ручью. Пьет, пьет и напиться не может. - Подумала Влада, не мешая его рукам, хотя у самой даже дыхание перехватило. И мстительно закончила. - Первая! А других не будет!"
Обняла за шею руками и с силой вдавила губы в его щеку.
- Мой ты! Ни кому не отдам!
Ближе к вечеру из - за кустов появился бэр и он бережно пересадил, не обращая внимания на его несчастный вид, ее к нему на спину. Покачивалась, подремывая, на его широкой спине, свесив ноги на одну сторону и вцепившись в густую шерсть на толстенном загривке. А потом и вовсе легла на бэра, разморила дорога. А Радогор все шагал и, судя по всему останавливаться не собирался. Ягодка уж не раз принимался скулить, давая им понять, что не плохо было бы вспомнить о его пустом желудке. Или хотя бы пересадить княжну на руки. Но Радогор всякий раз успевал отвернуть глаза в сторону, чтобы не видеть его жалобных глаз. И бэр, не выдержав, забежал вперед, совсем не думая о том, что может стряхнуть свою поклаже на землю.
- Оголодал? - Совсем не любезно спросил он. - Смотри, погубит тебя когда - нибудь твое брюхо.
Но княжну со спины снял к радости Ягодки.
- Не долго уж осталось. Потерпи, княжна.
- Лада, Ладушка. - Сквозь сон поправила она его.
Радогор не ответил. Холодно поблескивая глазами, он снова почти бежал.
- Гляди, мужик. - Пробился в ее сознание чей - то дерзкий голос. - Сам идет и девку несет нам.
А попробуй угадай под грязной рубахой и мужскими портками девку! Волосы длинные, вольно распущенные по плечам и спине, выдали. Не успела головы от плеча оторвать, как пролетела под левой рукой Радогора и оказалась за его спиной. А из его ладоней брызнули желтые яркие искры. Сам же он с мечом в одной руке и ножом в другой, растянулся в прыжке, упал в траву, перевернулся через голову и с колена прочертил длинную сверкающую дугу. Прокрутился на том же колене, вставая, пропуская мимо себя чужой меч и своим прочертил еще одну дугу.
- Не тати, вои! - Успел подумать он. - Хоть по обличью от татей не отличить. А под рваниной кольчуги звенят.
Перекинул кистью меч в обратный хват и провел им наискось там, где заканчивалась кольчуга и угадывалось причинное место, качнулся на ногах вперед и в сторону. Ушел из под удара и достал ножом горло, закрытое густой бородой, одновременно ударом каблука, ломая неосторожно подставленную ногу.
- Лежать и не дергаться. Голову отрежу!
Кончиком меча разгреб бороду и легонько надавил на рукоять меча. На коже выступила кровь. Обвел взглядом неподвижные тела, но пересчитывать не стал. Смерть придет всех перечтет и со счета не собьется.
- Кто таков? Чей? - Холодно. Хотя в груди кипела ярость, спросил он.
Полонянник скосил глаза на лезвие меча, но отвечать не стал.
Радогор повернулся к Ладе.
- Отвернись, княжна. Не для твоих ушей речи. - жестко, тоном не допускающим возражений, потребовал он.
Но княжна и подумала отворачиваться. Быстрым взглядом перебегала она от телу к телу.
- Вои Свища! Я видела их прежде. - Не скрывая своего страха, прошептала она.
- Говори, вой… - снова потребовал Радогор, выслушав слова княжны.
- Зачем? Все равно убьешь.
Лицо воя исказила страдальческая гримаса. Донимала боль от сломанной в колене ноги.
Все верно. Убью. Вопрос в другом. Как я это сделаю. - Равнодушно, с ледяным спокойствием, произнес Радогор. И не только на поверженного врага, но и на Владу дохнуло таким холодом неизбежности. Что она против своей воли отступила далеко назад. - Что мне надо узнать, я и так узнаю. Не живой, так мертвый мне расскажешь.
А Радогор перебросил меч в левую руку и присел над пленником. Правая его рука легла на лоб, а немигающий холодный взгляд уперся в его лицо. И тел воя, или татя, изломала чудовищная судорога. Кости, выворачиваясь, поползли из суставов. Забыв обо всем, воин взвыл и схватился за голову, которую раздирала не человеческая боль. И дико заверещал, выкатывая глаза.
Я же тебя предупреждал, смерти будешь просить. - Миролюбиво и совсем по домашнему, словно успокаивая несчастного, с укоризной проговорил Радогор. И убрал ладонь со лба. - Что с княгиней?
Воин медленно отходя от боли, скосил глаза на княжну.
- Говори…
Радогор снова потянулся рукой к его голове.
- Задохнулась в угарной бане седьмицы две тому.
Княжна побелела и сжалась от горя и боли, едва устояв на ногах. И упала бы, не подставь ей свою спину, вовремя появившийся бэр.
- Дальше говори. - безжалостно потребовал Радогор. - Или за каждую ее слезинку я распущу тебя на жилы и велю теми жилами для нее сапоги сшить.
Воин по его холодным, льдистым глазам, понял. что так и будет. Как сказа. И распустит, и сшить велит…
- Воевода Свищ давно с северными ярлами сговорился. А тут как раз Гольм - Свирепая секира под рукой оказался. И князь с объездом пошел. Все складно бы вышло, если бы ярл на девку не польстился.
- Она для княжна, падаль гниющая! - Прошипел Радогор, наклоняясь над изуродованным, изломанным телом.
И воин снова задохнулся в животном крике.
- Госпожа! Сжалься!
И новый вопль ударил в уши княжны.
Влада почти теряла сознание, но усилием воли заставила дослушать себя до конца.
- Но ярл…
- Дальше говори!
- Снизу торговые люди вернулись. От них и узнал Свищ, что уцелела княжна Владислава. Он же себя успел уже и князем объявить. Вот и отрядил нас, чтобы перехватили тебя дорогой. Разбойник! Что с них взять? Ну, развешали бы по дороге пяток, десяток… И дело с концом.
- Как рука поднялась? На княгиню, на княжну, коих вы беречь должны? Или не воин ты?
Ответа ждать не стал. И без ответа все было ясно. Поднялся, задумчиво глядя на меч.
- Подожди, Радогор. Дай и мне спросить. - Удержала его руку княжна. - Кто матушку уморил? Кто помог ей умереть? Отвечай…
И повернулась к Радогору. Не из простых он, радо. В ближних у Свища ходил.
- А лучше бы было, если бы пря и разноголосица началась? И резня по всем землям? А мы порубежье храним. Тут не бабья, тут мужская рука нужна. Крепкая и сильная. - Еле слышным от боли, голосом ответил воин.
- Значит, ты! - радогор убежденно кивнул головой. - Так не знать же тебе покоя и по другую сторону жизни. Ни тебе, ни тем, кого ты привел с собой.
Ладонь с широко расставленными пальцами медленно опустилась над лицом несчастного и сжалась в кулак. Словно собирая нечто в горсть. И отбросила это нечто далеко в сторону.
- Умирать будешь долго, чтобы успеть подумать над тем, что ты сделал. И то, что ты испытал уже, тебе даже болью не покажется.
Он еще говорил, а тело уже ломалось и корчилось в чудовищных муках. Лопались с громким хрустом кости и лезли через разорванную кожу. Глаза выкатились из орбит и через пустые глазницы хлестала кровь, а из рта, пузырясь, полезла пена.
- Княжна…
Не было ни крика. Ни шепота. Только губы беззвучно шевелились. Но Влада поняла его по той мольбе, которая была написана на его изуродованном лице.
- Радо. Пожалей его. Подневольный он.
Радогор с сомнением посмотрел на княжну и обернулся. Словно думая над тем, откликнуться на ее просьбу или нет, медленно, с видимой неохотой, надавил на рукоять меча. Но и после смерти лицо несчастного не разгладилось.
А рука княжна вдруг скользнула по его руке и она без сил сползала на землю, сразу обессилев от навалившегося на нее горя. Еще совсем не давно от счастья задыхалась, себя не помнила, а вот от горя задохнулась. И в груди пусто, и вокруг…
- Не говори так, Лада. Я рядом. - Чуть слышно, шепнул ей Радогор. - Иди - ка ты лучше ко мне на руки и побежим отсюда. Не гоже живым среди мертвых быть.
Безропотна села на подставленные руки и уронила голову на плечо.
- Куда же сейчас, радо? Пусто там… - шепчет, будто сама с собой говорит. Он же, Свищ, батюшку отцом называл, княгиню матушкой величал.
- Отсохнет лживый язык, ладушка. И рука отсохнет, что на них поднялась.
Слышит и не слышит его княжна. Слез от горя нет. Комком в горле застряли.
- Закрой глаза, голубка моя. - Шепчет он. Легко покачивая ее на руках, словно убаюкивая. - А откроешь и горе не горе. Только печаль останется. И та уйдет. Но не сразу. Я это знаю. Мне птицы на ладонь садились. Векши - белки из рук кормились. А старого Врана не стало и одеревенел я душой. И мысли прочь вылетели. Только меч в руке. О смерти не думал, жизни не берег. А теперь знаю для кого жить, кому моя жизнь нужна.
Всхлипнула без слез и послушно закрыла глаза.
- Ты только не отпускай меня, Радо. Так и кажется, что ступлю на землю и вновь одна одинешенька на всем белом свете останусь. И жутко мне делается, и боязно, как там на лодии тех ярлов. Пока не высвободил ты меня.
- Не отпущу, а ты глаза закрой.
Вдруг чего - то испугалась, задрожжала всем телом и распахнула на него свои синие, как само небо, глаза. И зашептала, до боли сжав его шею.
- Нельзя тебе в город идти, радо! Нельзя! Убью тебя там. Меня, может, и пожалеют. Силком за себя Свищ потянет. А тебя убьет. А тогда и мне для чего жить? Когда ни батюшки, ни матушки нет. Когда тебя не будет, Радо.
- Все хорошо будет, княжна. Я видел…
Откинулась на руках и заглянула в глаза.
- Ты и то видел, Радо, что и воин Свищев нам рассказал, когда спрашивал у меня, кто в городе остался? И подсылов этих тоже видел…. Я знаю, видел… Но говорить мне не хотел, чтобы не тревожить.
- Сиди тихо, уроню.
Радогор не стал отвечать. Сама все угадала, что уж там отвечать.
В этот раз он останавливался чаще, чем обычно. Бережно снимал ее с рук и усаживал в траву. В тени под деревом. Сидела молчаливая, словно неживая. Так же равнодушно брала у него мясо из рук и бездумно глотала его. А когда он поднимался, поднималась и она. Заученным движением поднимала тянулась к нему руками, подставляя свое тело его рукам. И он снова шагал, часто поднимая глаза к небу, где нами черной точкой висел его вран.
И остановился задолго до сумерек.
- Здесь остановимся. - Твердо сказал он, опуская ее на землю. - Нельзя, чтобы тебя в городе видели с таким лицом. Или ты не княжна. Отдохнем, а утром уже в городе будем.
- Убьют нас в городе, Радо. - Безразлично сказала она, словно не слыша его.
Опустилась в траву и обняла руками колени.
- На людях? - Усмехнулся он. - Смелости не хватит. Из - за угла, в тесном проулке - да. Но на людях! Не - е - т. И не так то просто нас, Лада, с тобой убить. Меч еще на нас не выкован. Укусит можем.
Быстро развел костер, выпрямился и проворчал.
- Выходи, ленивый бэр. Вижу твою хитрую морду.
Ягодка выбрался из - за деревьев и, опасливо огибая костер, с независимым видом подошел к нему.
Здесь сиди, а мне отойти надо. - Распорядился он, набрасывая тетиву на лук. - Я скоро, Ладушка.
Ходил и, правда, не долго. Вернулся с ободранной тушкой козленка. Пристроил ее над костром и скоро от костра потянулся восхитительный запах. Запах печеного мяса и душистых трав.
- Лада, Крак… И ты, ленивец!
Разрубил, истекающее соком, мясо на куски и поделил на четыре части. Правду бэру и ворону мясо досталось сырым. Но они были не в обиде, о чем можно было догадаться по их виду.
Подвинул холстину и сам вложил кусок в руку княжны.
- Надо есть, Лада. Живым живое. Много ли пользы от нас скорбящих? Люди, а особенно Свищ, не должны видеть тебя слабой и сломленной горем. Пусть видят, что пришла к ним сильной и готовой…
Но к чему она должна быть готова, не сказал.
- Ешь! - Голос звучал, как команда. Твердо и властно.
И своей рукой поднес мясо к ее рту.
- Или…
Его ладонь медленно поплыла к ее лицу. Остановилась и палец коснулся виска. Ее рука сама закончила движение, а зубы впились в мясо. А глаза повеселели. И Радогор едва приметно улыбнулся.
- Ну, вот, видишь. А ты не хотела.
- Радо, и как же я в таком виде, в грязной изорванной рубахе и портках, в которые еще трех, таких же, как я, можно затолкать, людям на глаза покажусь?
- Княжну в любом виде признать можно. - Хотел сказать он. Но сказал другое. - В этом твоей вины нет. Пусть им, не тебе, должно быть стыдно, Влада. Не тебе, им совестно будет. Обещаю!
Его рука обугленной веткой что - то уверенно чертила на, очищенной от углей, земле. Наклонилась. Линии, линии. Прямые, волнистые, изломанные. Затем линии собрались воедино, выстраиваясь в домики, башни, стены. На волнистой линии закачались лодии. А по углам рисунка легли горячие еще угли.
Радогор распростер ладонь над рисунком и угли вспыхнули не ярким светом. А его взгляд застыл, устремившись к одной из лодий. Но угли, вспыхнув, погасли. А ветерок, вдруг появившийся из неоткуда, взъерошил пепел и унес его странную картинку. Радогор поднял голову и взгляд его стал снова ясным и осмысленным. Поднялся на ноги, бросил на кострище еще один взгляд, и подошел к княжне.
- Пора спать, Ладушка. Такой тебя люди не узнают.
Покачал головой и вскинул ее на руки.
- Я не могу сегодня, Радо. - Прошептала она, пряча от него лицо. - Стыдно мне. Матушки нет, а я плоть тешить…
И всхлипнула.
- Ты только не сердись на меня, Радо.
- Ладушка, да разве я тебя затем на руки взял?
Долго возилась и ворочалась, так, чтобы не волновать лишний раз его горячее тело неосторожным прикосновением. Но как бы не укладывалась, оно все равно было всюду. Или она оказывалась так, где ее и быть бы не должно. И руки сами тянулись к нему. А губы почему - то всякий раз находили его лицо.
- Спи, Лада, спи… Рано подниму. Подгадать надо так, чтобы в воротах народа было как можно больше.
- Я сплю, Радо. - Послушно соглашалась она.
И заползала под его ладони нестерпимо греховными местами. И снова возилась и ворочалась, попрекая себя бесстыдством. А ну, как матушка ее видит?
- Не надо нам идти в город, Радо. - Снова жарко, так, что сердце заколотилось в груди неистово и часто. - Убьют нас там!
- Спи, Ладушка. Не убьют. Я видел.
- А вдруг ты чего то не разглядел и убьют? - Всхлипнула с надрывом и принялась сдирать с себя одежду. И я тебя больше не увижу. Не обниму, не поцелую. И не увижу никогда, и рук этих сильных никогда не почувствую своим телом. Матушка родная, прости ради всех богов свою бесстыдную дочь! Он, Радогор, последнее, что осталось у нее в этой жизни.
- Ладушка!
- Молчи, молчи, Радо! - Ладошкой закрыла ему рот. - Я сама за все отвечу. И не говори. Чтобы не слышал ни кто. Пусть на мне одной будет этот грех. А тебя даже не коснется. Радо мой, Радо!
Так и уснула, повторяя припухшими губами его имя.
А он еще долго не мог уснуть. Лежал, подперев голову ладонью. И не сводил глаз с ее испуганного лица, поглаживая ее своей ладонь, как малое дитя и словно стараясь укрыть от всех, свалившихся на нее, бед. А она всхлипывала, терла кулачками глаза. Вытирая даже во сне бегущие слезы и жалась к нему в испуге, а он еще крепче сжимал ее в своих руках.
Проснулась сама, на рассвете. С подпухшими от слез глазами, но спокойная и уверенная в себе.
- Ты, как всегда прав, Радо. Горе уходит, остается печаль. - Проговорила она, глядя в сторону, натягивая на себя свою нелепую одежду. - Но с этим можно жить. А, кроме того, у меня есть ты. А это много больше того, что бы меня ждало в княжеском тереме. Нам не следует бежать. Я хочу посмотреть в лицо убийцам моих родителей.
Глава 14
Едва отворились городские ворота и место у них заняла дневная стража, как над воротной башне подлетел огромный в руку высотой аспидно - черный, ворон. Покружил недолго и гордо заявил о своем появлении.
- Крак - к!
И почти одновременно с этим из леса на дорогу к городу вышел молодой и, не по возрасту крепкий, парень, одетый в кожаный, порезанный на ленты, подкольчужник. Подкольчужник туго перепоясывал широкий, двойной кожи, поясной ремень с боевым ножом. И с луком в левой руке. За плечом у парня не по здешнему торчала рукоять меча с рукоятью в виде головы диковинного зверя, в глазах которого сверкали два огромных самоцвета. Еще один нож дразнил рукоятью из - за голенища сапога. И целая связка ножей, широких и коротких на ремешке свисала с его шеи на грудь этого парня.
Рядом с парнем, косолапя и загребая дорожную пыль передними лапами, важно, храня величавое достоинство вышагивал молодой, полный сил, бэр. Бурая шерсть его лоснилась и сверкала в лучах утреннего солнца от сытости и избытка сил.
На спине бэра, перекинув ноги на одну сторону лицом к парню сидела девушка с горделиво вздернутым подбородком. Правда, если бы не длинные, распущенные по плечам, волосы, определить, что это девушка было бы невозможно, поскольку весь ее наряд состоял из мужской изорванной рубахи и таких же изорванных портов. К тому же девушка была босой.
Не спеша приблизились к воротам и девушка подняла на стражников синие. Небесной чистоты, глаза.