- Погоди, матушка. Дай в себя прийти. - Попросил ее Радогор, закутываясь в холстину. - И портки надерну. Отвернитесь.
- Нашел, чем напугать! - Кикиморой овладело нетерпение. - Мы за свою жизнь и не такое чудо видели.
- Говори, да не заговаривайся, подруга. - Одернула ее бабка и скосила на нее недовольный взгляд. - Где это ты успела насмотреться?
Ответа ждать не тала, а снова склонилась к Радогору.
- Он приходил?
- Он! И не спится ему! По ночам таскается. - Хмуро ответил он, поправляя сбившуюся холстину. - Сам не спит и людям не дает.
- Так, какого же ты лешего… Копытиха вывалила на него новый поток замысловатых ругательств. - Почему оберегом себя не огородил? Почему чертой не закрылся? О себе не думал, так о девке хоть бы вспомнил.
- Лада ему не нужна. - Все так же хмуро оправдывался Радогор. - Я ему нужен. А оберег не выставил, за вас тревожился. Хоть и видел он меня, но где, не знал. А с оберегом бы враз догадался.
Заметил, плохо скрытый испуг княжны, по тому, как она вжалась в копну, и успокил.
- Не бойся, Ладушка. Не сам он приходил. Знаю я это колдовство. Связал травянную куклу и принялся на меня колдовать. То руками мнет, то камнем колотит или иглой колет. А боль мне передается. А потом и в болоте ее топить принялся. Может, так и утопил бы, если бы ты не проснулась.
- Так нет же болота?
- И не надо. Куклу утопит. Она захлебнется и я умру.
Копытиха слушала его внимательно, кивая головой каждому слову. Не перебивала его и берегиня, хотя по ее глазам было видно, что так и подмывало е вставить и свое слово. Ну, если не слово, так словцо. И если не очень умное, так крепкое. Или, во всяком случае, крепкое. И не слабее, чем у Копытихи.
- Зря не утопил его старый Гордич! - Наконец, выдохнула она. И для ясности добавила еще несколько таких слов, от которых даже у Радогора зубы заныли., а кикимора задохнулась от восторга и нескрываемой зависти. - А ты, Радогр, заслонись оберегом. И за меня не страшись. Если не к утру, так к полудню все равно прознает. Где ты схоронился. А как надумает еще раза заползти в твой сон, так и махни ему кулаком по мохнатой роже. Сон, не сон, а кулак, он и есть кулак.
- Врасплог застиг.
А ты думал, что ждать будет, когда сам к нему явишься на хлеб - соль? Обрыбился. Подлости необыкновенной мой соседушка. - Кикимора умудрилась таки влезть между ними. - Это надо же было умудриться так, чтобы межу передвинуть?
Пошли спать, подруга. - Копытиха поторопилась перебить ее, чтобы в который уж раз не выслушивать все ее обиды. И потянула за подол. - Светать уж начинает, а у меня сна не в одном глазу.
И напомнила Радогору.
С оберегом не мешкай. Заслонись. Хоть под утро уснешь. А нет, так я попытаюсь заслонить вас. Но силы ему всей не показывай, чтобы не встревожить его прежде времени.
- Завтра выйдем! - Решил он, забираясь на копну и придерживая холстину руками. - Проторил тропу, теперь и оберегом его не удержать.
Приподнял холстину, чтобы могла влезть княжна и та, свекнув голым телом, ловко скользнула под нее.
- Но зайдем к нему с другой стороны.
Кикимора скрипнула расщепом, прикидывая мысленным взглядом дорогу.
- Вдвое, как не втрое, дога выйдет… И самыми не пролазными топями придется идти, Радогор.
- Прямой путь, не всегда самый короткий. - Согласилась с Радогором Копытиха.
- Я так испугалась, Радо, такого страха натерпелась, когда ты начал биться и корчиться весь. И руками, и ногами… и сюда, и сюда! - Влада зажала его руку в своих, чтобы показать, куда угодили его удары. - И сюда тоже. На утро с синюхами выйду. Подуй… Или рукой поводи. А еще лучше и подуй, и рукой поводи.
Привстала, чтобы Радогор лучше увидел места предполагаемых синюх.
- Увидел? - И убедившись, что Радогор верно разобрался с ее синюхами, продолжила.
- А я, как закричу. - "Радо, Радо!" И ну, тебя трясти. А тебя ворочает и ворочает. Только треск стоит. Дуй, Радо, не останавливайся, чтобы синюх не было.
От пережитого страха остановиться не может. Говорит без умолку.
- И тут погляди. Тоже больно. Как соскочу с копны…
Приподнялась на локте, с блаженным видом, следя за его рукой. И пальчиком указала.
- Тут тоже подуй, чтобы синюхи не было. Ой, Радо, как же мне страшно был! Даже мороз по коже.
- Это потому, что прыгнула с копны в чем мать родила. - Подсказал он, посмеиваясь
Влада уже разомлела под теплом его рук и пропустила его смелое замечание мимо ушей. И сквозь сон пробормотала.
- Живого места нет на теле. Вся в синюхах буду. Долго гладить и дуть будешь.
А к Радогору сон не шел. Мало того, бежал из глаз на всех четырех копытах. Лежал с открытыми глазами, глядя на небо с затухающими звездами. На темные дремлющие облака, изредка заползающие на рогатый блеклый месяц. И старался припомнить все видения, с которыми столкнулся этой ночью. Но усталость сломила и его. Задремал, чувствуя, как в мозгу словно бы осторожная мышь скребется. Где - то у самой дальней стенки, стараясь прогрызть угол. Куснет раз - другой и затихнет, замрет, прислушиваясь, нет ли где кота. И снова зубками…
"Хорошо, что Копытиху послушал и оберег выстроил. - Подумал он. - Зубы сломает, а не прогрызет. По крайней мере до утра. Но как его в тех болотах брать, лохматого? Близко не подступишься, если ребячье игрушкой чуть не изувечил? Хорошо, что Лада рядом была. А не будь ее?"
Словно подслушав его мысли, она выбралась из - под его руки и поднялась выше, навалилась телом на его грудь и обняла рукой, шепча сквозь сон не разборчивые и невнятные слова.
Чудище шерстистое где - то за дальним краем дрягвы мохнатой мордой маячит, прячась за тучами и кулаком грозит. Волосы на морде от ярости топорщатся. Что - то кричит. А что, не слышно. Оберег не пускает, глушит слова похабные. И не надо. Добра от него все равно не дождаться. Ничего, потом расскажет, как придем. Не захочешь, да поверишь берегине. Эвон, как его злоба изуродовала. Был человек, как человек, а стал бог весть кем. И все через злобу.
С выходом припозднились. Утомила бессонная ночь. Влада открыла было глаза, посмотрела невидящим глазом на Радогора и промямлила.
- Я скоро, только сон досмотрю.
Разнежилась и берегиня. Открыла глаза на стук горшков и блаженно зевнула со стуком открыв рот.
- Хорошо тут у тебя, подруга. Хоть вдоль, хоть поперек тянись. А все равно до края не дотянешься. Век бы у тебя на печи жила.
- Смотри, не переломись. Вон, как кости хрустят.
Кикимора оставила ее слова без внимания.
- Эх, мало я у тебя погостила ныне! Даже поболтать всласть не успели. - Сокрушалась она, сползая с печи. - С молодыми только свяжись. Все у них не как у людей, через пень да колоду.
- Не последний день живешь. - Усмехнулась Копытиха. Какие твои годы. Прибежишь еще. А на них не ворчи. Появились, словно заново жить начала. Лучше шанежку съешь
И то верно. - Согласилась кикимора, впиваясь в румяную шаньгу зубами. - Съем шаньгу и снова на печь полезу. Эх, жаль зубы сносились., а то я бы и мяском себя порадовала.
- Зубы! - Отозвалась ведунья, невесело улыбаясь, - Тело сносилось, а ты о зубах печалишься. На себя смотреть боюсь. Смотрю и не узнаю. Думаю, куда что делось? А тебе хватит вылеживаться. Помоги на стол собрать. Когда еще по - людски поесть придется?
Кикимора, вздыхая, полезла с печи.
- Это правду молвила, подруга. Тело у тебя было позвончей, чем у иных, которые в теремах живут.
- Только Копытихе досталось. - Вздохнула с сожалением Ведунья.
Но кикимора ее вздоха даже не расслышала.
- А уж сох то по тебе, помню, старый князь Гордич, дед нашей княжны! - Трескуче рассмеялась берегиня. Ко мне с дуру за приворотом прибегал. А я к той поре уже все перезабыла. Ужели так и не далась ему?
За дверью громко кашлянул Радогор и кикиморе так и не довелось узнать, чем дело кончилось. Устояла ли Копытиха или сдалась бесславно старому князю.
- Готова, тетушка? - Еще из - за порога спросил он.
- Вот она, подруга, нынешняя молодежь! Не здравствуй, не прощай и сразу за гребень. - Рассерчала кикимора. Думай вот теперь, гадай далась ему или не далась. - К полудню выйдем. Тайными тропами поведу. Как месяц тропку высветит, его дорогой и пойдем. По холодку.
И резво подбежав к Радогору, бесцеремонно выставила его за дверь.
- Говори дальше, подруга. Я же от него и слова добиться не могла. А уж как старалась. Язык измозолила. - Тараторила она. - Не он, так верно бы утопили тебя люди в ту пору. В то лето, как раз мор на скотину напал… Как раз все на тебя показывало.
- Оглушила ты меня совсем своей болтовней. - Остановила ее Копытиха, нахмурившись. - И что на тебя нашло? Лучше ребятишек позови к столу. Да и отправляйтесь. Ни к чему полудня вам ждать. Радогор тревожиться начал. И из княжны еще тот ходок! Пока разбежится…
Будто подтыкает кто его в одно место. - Проворчала кикимора. - Ну, ладно. Сейчас не сказала, в другой раз договоришь. С живой не слезу, так и знай. Не опоздало. Сама сказала, не завтра умирать.
- Беги, беги, заноза!
После завтрака Радогор рассиживаться не дал. Закинул за спину перевязь с мечом, повесил на другое плечо мешок с припасами. В левую руку взял лук. И проследил, как прилаживает свое оружие княжна. Своей рукой подтянул пряжку ее перевязи, и ремешок, которым она затягивала волосы.
- Отвару тебе на долго хватит, матушка. Только не ленись, натирайся. И пить не забывай. А мы в гостях не засидимся.
- Ну да. Приди к такому в гости. Поленом угостит. - Кикимора бросила в сторону болот не ласковый взгляд. - И пирогов не захочешь. Так, что уж лучше ты напеки, подруга… С ягодами. И чтобы не подавиховатые были. А то настряпуют, в зубах теряются.
И опомнилась.
- Экий ты торопыга, парень! Я же по за столу даже не присела, чтобы жирок завязался.
- В котором месте ты его увидела, трещетка? Одну тебя и слышно… - И с грустью, посмотрела на Радогора и княжну. - Провожать не пойду.
- А ты, подруга, про пироги то помни! - Успела напомнить берегиня. - нам там разъедаться некогда будет.
- Иди уж, иди…
И кикимора припустила вдогонку за Радогором и княжной, которым наскучило ждать ее.
Глава 20
Радогор уверенно вел их к тому краю болота, где встретился с кикиморой. Влада, держась за его руку, щурилась и улыбалась под лучами утреннего солнца. Щеки розовые, глаза синее неба. От синюх и воспоминаний не осталось. Берегиня то забегала вперед, бросая по сторонам беспокойные взгляды, то исчезала где - то в стороне за деревьями. И неожиданно появлялась, недовольно ворча.
- Убегаешься, тетушка. - Предупредила ее Влада, которой наскучило молчать - С ног собъешься. - дождаласт таки. Выродила. - С видимым удовольствием отозвалась кикимора. - А товсе - кикимора да кикимора.
- Не правда ваша, тетушка. - Возмутилась Влада. - Даже не разу не назвала. Вот хоть у Радогора спроси. И в мыслях не было. А если и смеялась, так только потому, что весело около тебя.
Берегине ее слова пришлись по душе.
- Вот это верно. Что есть, то есть. И не убавить, не прибавить. Мне при моей работе без этого нельзя. От тоски засохнешь и мхом зарастешь по самую… ну, ты знаешь. А люди же думают, что я не от легкого и веселого нрава над ними потешаюсь, а со зла и от скверного нрава. Вот и окрестили кикиморой, да еще и болотной. Да так и присохло ко мне это нелепое имя. А какая же я кикимора, сама посуди? Не скрою, подурнела снаружи, ну так что с того? Годы, красавица, ни кого не милуют.
Замолчала, загрустила. На глазах даже слеза от жалости к себе, несчастной, выступила.
- Ты бы на меня прежде посмотрела. У - у - у! Только бы и видела своего Радогора. Дай вспомнить, когда же это было?
Задумалась, перебирая в памяти прожитые времена. Но так и не вспомнила.
- Память, как сито худое стало, едрит… в берегиню! Хоть саму береги. - злобно выругалась она. - Вроде и совсем не давно все было, а то ли со мной, то ли нет, не помню. Или слышала где?
- Ты так и не сказала, тетушка, сколько же лет тебе. - Робко спросила Влада, сдерживая улыбку, чтобы лишний раз не огорчать и без огорченную берегиню.
- Лет? - Изумилась кикимора. - Так не летами живем. Хотя, скажу, пожалуй… Сколько лет Роду, девонька? Так я помоложе его буду, потому, как сам он и творил нас.
- А как же так вышло, что от какого то Упыря досады терпишь? - Не сразу нашлась Влада, онемевшая от удивления, услышав ответ кикиморы.
- Эх, красота ты моя! Да попадись мне этот Упырь раньше, так я бы его… И глазом не дернула. Только мокренько бы осталось. А теперь видишь какой стала? Иссохла вся от времени и переживаний. - Голос берегини дрогнул, а в глазах застыла тоска. - Ушло наше время, внучка, коли даже язык наш забылся. И иное все. И боги следом за нами идут иные. А вместе с ними… Да что о том говорить! А раз не понимают люди нашего языка, то и смотрят на нас, как на сношенные пимы. Или совсем не замечают. И думают про нас, как про небыль. Неслухов пугают, сказки страшные рассказывают на ночь. А нет веры, нет и силы. Не нужны мы стали. Вот и не лезем на глаза.
Загрустила берегиня. Слезы из глаз катятся. Того и гляди, всхлипывать начнет. Шмыгнула носом, провела по нему рукой, а потом и подолом непомерно широкого сарафана с Копытихиного плечо.
- Мало нас осталось, девонька. Новых то нет. Вот леший, что за спиной у нас тащится, и все пятки уж обступал. - Кикимора повысила голос и обернулась. - И думает, что его не видят. Один единственный на всю округу остался. А много ли он убережет? Так, видимость одна, а не леший.
- Ну, это ты напрасно! - Услышала она возмущенный, гулкий и скрипучий голос. - Я еще… Вот намедни пугнул, так пугнул. До самой опушки бежали и не оглядывались.
- Молчи уж, пень трухлявый. - Сварливо перебила кикимора своего нового собеседника. - забоится кто - то тебя.
И не оборачиваясь, с сожалением сказала Владе.
- А посмотрела бы ты на него раньше, девица. Обомлела бы. Эх, зря я ему отказала, когда свататься приходил. Думала, куда мне. Молода еще, успею. Не убежало еще время. А оно возьми и убеги!
Пригорюнилась, голову опустила. Идет, запинается.
- Не опоздало еще. - Где - то совсем рядом раздался глубокий, сдержанный шепот. - Вместе деньки доживать будем.
Берегиня немного повеселела и оглянулась.
- Так и быть, подумаю. - игриво крикнула она.
- Только не долго думай. - Предупредил леший.
- Дольше ждал. - Легкомысленно отмахнулась кикимора, у которой после слов лешего улетучилось уныние. - Эх, сбил таки меня с толку, деревяшка пустая.
Стукнула ладонью по лбу и ободрилась.
- Красавец он был тогда, умереть можно. А ныне сама видишь, что с ним стало. Еле ноги за собой тащит. Мхом оброс от старости, ветками сухими, сучками обвешался, посмотреть жутко. А как уйдут последние силы ноги таскать, остановится и врастет в землю. Сколько их таких уже по лесам стоит и в бессильи глаза таращат, сухостоинами.
- Вот и поторопилась бы. - Снова услышала Влада. И тебе не слаще придется. Не выберешься однажды из своей дрягвы…
Кикиимора вздрогнула, услышав страшные слова, и остановилась, словно на стену натолкнулась.
- И дернуло же тебя за язык, сучок ты старый. - Возмутилась она. - Помолчать не мог? Обязательно ляпнуть надо было? И без тебя знаю, что черной и склизкой коряжиной среди болота красоваться.
Влада с испугом обернулась. Не верилось, что этой вздорной, но беззлобной берегине уготована такая страшная учась.
- О тебе пекусь… Начал оправдываться леший. - По всем дням думаю да гадаю, как ты там одна на всем этом болоте? Вокруг меня хоть лес весело шумит, птицы поют, звери разные бегают. А вокруг тебя болото гнилое и пиявки.
Но кикимора не ответила ему. Опустила голову ниже плеч и брела, бездумно передвигая ноги. Ветхое платьишко с чужого плеча, болталось на ней, как на палке и на каждом шагу цеплялось за ветки, за сухую траву. Влада, глядя на нее, совсем расстроилась. И беригиню жаль до слез, и великана лешего. И всех, кого Род приставил к земле ее богатства для людей хранить.
- Не печалься, тетушка. - Принялась она успокаивать кикимору. - Конец, сколько не проживи, у всех один.
Берегиня долго не отзывалась. Потом нехотя проворчала.
-Конец то один, девонька, кончина разная. - Оглянулась по сторонам и крикнула Радогору, который ушел далеко вперед. - Забирай, парень, на шуйцу круче. А там и дух переведем.
Приостановилась, выискивая между деревьями своего древнего поклонника и важно распорядилась. - А ты, пенек говорливый, далеко не убегай. Здесь жди, встречать будешь, если суждено вернуться будет. Тогда, может, и скажу тебе что…
- Уж сколько раз обещала. - Ворчливо пробасил леший.
- А то ты сам не знал, как не просто девицу уломать! - И снова позвала Радогора. До кромки дрягвы рукой подать. Здесь остановимся. Дальше уж кусок в горло не полезет. А если и полезет, то вместе со всякой всячиной. Мухи, мошки… А комары здесь какие! Объедение!
- Тетушка! - Возмутилась Влада.
- Говорю, как есть. Сами увидите, каково мне жить здесь. - Берегиня даже не заметила, или сделала вид, что не заметила, как Владу передернуло от отвращения. - Сама до сих пор не могу понять за что, за какие такие грехи, меня в это болото сунули? Других не хуже была. И телом гладкая, и всем прочим, чему положено у нашей сестры быть, издалась.
- Язык у тебя, девка, за версту впереди тебя бежал. - Вмешался леший.
- Скрывать не стану, бойка на язык была. Так это ли грех. У Яги норов не легче, а счастье привалило. С людьми живет, в тепле и сытости. Очаг семейный бережет. Или домового взять. Ведь посмотреть не на что! Мелочь! Весь с ладошку. А уж по вредности всех превзошел. И другие такие же. Гуменник, конюшенник…. То хвост у лошадей переплетет, то гриву в колтун собъет. И все им с рук сходит. Едрит… А люди по своей глупости еще и задабривают их. И сырым, и вареным им прут.
Завелась кикимора, не остановить. Сразу все обиды, что за долгую жизнь накопились, торопится выплеснуть. Только успевай уши подставлять.
Радогор и Лада, пока она выворачивала перед ними свою душу, успели и хлеб нарезать и кое - какие припасы на холстину выложить.
- Садись, тетушка. - С улыбкой позвала ее Влада. - утешься тем, что бабушка Копытиха нам в дорогу собрала.
Услышав это, кикимора взбодрилась и даже немного повеселела. Подсела к ним, уставив острые коленки в подбородок и внимательно оглядела стол.
- Еще подругой зовется. А про пироги забыла. - Проворчала она, берясь за хлеб и с треском разгрызая луковицу. - сама бы побегала при такой то еде день деньской, поскакала бы с кочки на кочку, посмотрела бы я на нее тогда. Долго бы ноги протаскала?
Но скоро успокоилась.
-Теперь уж не до разговоров будет. - Деловито предупредила она. И горделиво подняла голову. - Моим следом пойдете. Сухой ногой проведу. Подошвы не намочите.
Радогор промолчал. Сидел, глядя остановившимся взглядом на врана, толкая ему в раскрытый клюв мелко порезанное мясо, изредка прищелкивая языком. Подражая языку вранов.