-Я не знаю, Радо. – Страх начал медленно отступать, как только она оказалась в его руках. Но голос все еще срывался. А в руке все еще был зажат свиток. – Я уж докладывала последнее из того, что ты принес, в мешок, когда мне показалось, что они мне начали что – тоговорить. А потом я куда – то полетела и провалилась в черную дыру. Такую черную и страшную, что сразу ноги от страха отнялись. И еще я увидела того зверя, но не всего, а только морду с желтыми глазищами. И закричала. А он тянется и тянется ко мне своими лапами. И лапы длинные, длинные и ни как не кончатся. И с когтями. А когти больше, чем у нашего Ягодки.
Радогор помрачнел еще больше. Серые глаза утонули в черных полукружьях и брови сошлись на переносице. Осторожно высвободил из ее руки свиток и бережно, чтобы не повредить, раскатал его.
-Этот свиток с тобой говорил, Ладушка? – Спросил он и торопливо пробежал взглялом по чертам.
Влада виновато пожала плечами.
-Я не знаю, Радо. – Ответила она, с опаской глядя на свиток. – Мне казалось, что и резы на досках зажглись, и на глиняных плитках тоже, когда я их прятала в мешок. И говорили они совсем не грозно.Я только разобрать не могла, о чем… А потом сразу понесло меня…
Радогор выпустил из руки край свитка и он сам свернулся в трубку.
-Хотел бы я знать. – Пробормотал он. – Что думали они тебе показать, не вмешайся этот зверь.
-Когда летела, совсем не страшно было. А наоборот, так весело, что смеяться хотелось. А потом сразу черный колодец. Будто в дрягву с головой окунулась. И глаза… Злые. Ненавидящие. Хорошо бы во сне…
-И во сне мало хорошего. – Задумчиво произнес Радогор.
-Колдуна Упыря нет, а кроме него, я больше ни кого не знаю кому и когда насолить успела.
Снова прижалась к плечу Радогора.
-Мы не останемся здесь, правда, Радо? – Заглянула она в его глаза. - Не спокойно мне здесь. На душе тяжело. И будто бы смотрит кто – то на нас. Плохо смотрит.
Успокаивая, как ребенка, погладил по плечу.
-Не останемся. Здесь и для меня все чужим стало.
Бережно, боясь обидеть, отстранил ее и внимательным взглядом обвел кромку леса вокруг их жилья.
-Дедко Леший, слышишь ли ты меня? – Не громко, но внятно сказал он. – Откликнись на зов последнего из Бэрьего рода.
-Не услышит. Громче звать надо. – Не очень уверенно шепнула ему Влада. И хотя не было в ней уже прежнего страха, но все же не замедлила укрыться за его спиной.
-Услышит. – Уверенно ответил Радогор. И громче добавил. – Я же слышу, как он топчется с ноги на ногу. Раздумывает, зачем бы понадобился мне.
-Я и без дум знаю. – Услышали они скрипучий гулкий голос. – Просить будешь.
В десятке или двух шагах от них зашевелилась сухая коряжина. Застонала, выворачивая из земли корни, а в кроне появились усталые, в густых морщинах, мудрые глаза.
-Говори, отроче. – Леший медленно двинулся к ним, с трудом передвигая ноги. Помню Врана – кудесника, и тебя помню. Худого ни лесу, ни мне не делали. И древо – прародителя чтили.
-Тебе отдаю, дедко леший, городище бэрьего рода. И все другие, в которых поселелился народ, не славящий дуба – отца. И не только как хранителю леса, как родичу дальнему вверяю наши родовые земли. Сделай так, чтобы к утру зашумел на их месте не проходмый лес, да такой, чтобы не один не выбрался.
Леший, обдумывая слова Радогора, пристально смотрел на них сверху вниз, стараясь заглянуть в глаза. Радогор тоже молчал, не торопя лешего с ответом. Но мысли в голове лешего тянулись медленно, подолгу застревая в твердых, как кора, извилинах и он, чтобы поторопить его, добавил.
-Этим людям не нужны леса. Не им, не их скоту. Скоро не топоры зазвенят здесь, палы заполыхают, расчищая место для пастбищ. А ты где жить будешь, дедко? Куда на старости от родных мест пойдешь? И сумеешь ли убежать?
Леший помрачнел и задумался еще глубже. Пыхтел и сопел от услия, изредка бросая косые взгляды из – под нависших бровей то на Радогора, то на Владу. Сухие ветки на голове трещали от напряжения.
-Тебе известно, отроче, что наш народ не любит кровопролития? – Наконец, хмуро спросил он, с явной непри - язнью глядя на него. – Мы живем своей жизнью и давно не вмешиваемся в дела людей.
-А я разве сказал хоть одно слово о крови? – Изумился Радогор и повернулся к Владе. – Ты слышала, княжна, чтобы я потребовал крови?
Влада помедлила,словно восстанавливая в памяти его слова, и замотала головой. Но Радогору и этого было довольно.
-Только и сказал, что здесь заполыхают палы. Твой лес, тебе и думать, дедко леший. Прогонишь их отсюда, сядут в другом месте. Не о себе, не о своей выгоде пекусь, о тебе думаю. Ухожу я… Лес большой, за всем один не уследишь. Я сказал. а тебе решать.
С полным равнодушием закончил он.
-Мы же уходим и, вряд ли, когда сюда вернемся.
-А не врешь ли ты мне, отроче?
-Не приучен. – Радогор не смог сдержать обиды. – Не веришь, попытай моего врана, вещую птицу. Не сорока, по пусту не болтает, и душой кривить не станет.
Вран словно только этого и ждал. Свалился из поднебесья, камнем пролетел между кронами деревьев и примостился на плече Радогора. Долго топтался, старчески брюзжа, прежде чем не устроился основательно и задрал голову навстречу взгляду лешего.
-К – р – а…
Леший затих, застыл в неподвижности, что, впрочем, не потребовало от него особых усилий. Долго, с напряженным вниманием заглядывал в глаза врана, затем еще дольше молчал, отвернувшись от них, прежде чем заговорил. Но не с ними, а с враном. И вран с натугой, медленно выдавливая слова, к немалому удивлению Влады, отвечал ему. Прислушалась, даже ухом в их сторону повернулась, но понять не смогла не единого слова.
-Древний язык. – Услышала она голос Радогора. – Когда то, очень и очень давно все люди умели изъясняться на нем. А враны и сейчас говорят на нем. Но, думаю, не все.
Ждать, пока закончится эта странная беседа, пришлось долго
-А что ты хочешь? - Снова услышала она уважительный голос. – Живут неспешно. И, спрашивается, куда им спешить? Начала жизни не помнят, конца ее не ведают. Пока жив на земле хоть один уголок леса, будут жить и они. И мысли потому у них такие же не спешные, обстоятельные. На каждую со всех сторон посмотрят, каждую на ладони, взвешивая, покачают.
Радогор смотрел на них и говорил с заметной завистью.
-А не так, как мы, люди. Для них наша суетная жизнь, мгновенье. Утренняя зорька с вечерней сливаются воедино.
Леший что – то проворчал или пробурчал сердито и затоптался на месте, совсем не любезно глядя на них.
Пока стоял и думал, корни успели в землю врасти и сейчас с треском выползали наружу, оставляя на их месте глубокие раны.
-Что не лживишь, вижу. Зелен еще для лжи. Опять же вран, которого без малого три века уже знаю, не каждому на плечо сядет. А где хитрость, не улавливаю. Сколько не вглядываюсь и крови не вижу, отроче. А поверить до конца не могу, уж прости.
Вран захлопал крыльями и тяжело снялся с плеча. Пролетел мимо хранителя леса и, звонко щелкая клювом, что – то прокричал на забытом языке.
Леший в ответ натужно вздохнул и заскрипел, поворачиваясь к нему.
-Я видел все, что хотел, мудрая птица.
И затопал, удаляясь от них, с усилием поднимая ноги и оставляя за собой глубокие борозды.
Радогор проводил его взглядом. По щекам разлился румянец стыда, а на губах появилась смущенная улыбка.
-Простодушен и доверчив, как дитя. Так стыдно, что аж пятки огнем горят. – И забоченно повернулся в седле. – Где же пройдоха бэр?
Но беспокоился о пропащем бэре напрасно. Бэр появлялся сам, всякий раз, когда о нем вспоминали. Появился он и сейчас. С громким ревом и визгом промолмился через кусты. И не один, а с целым роем пчел над головой. Один глаз заплыл, на черном влажном носу сидело сразу по – дюжины пчел, а еще несколько устроились на нижней отвисшей губе. Бэр отчаянно мотал головой и скреб лапой, пытаясь таким образом избавится от своих мелких, но злобных мучительниц. Увидел Радогора и с жалобным воем покатился к нему.
Радогор предусмотрительно спятил жеребца, а Влада то же самое успела сделать еще раньше. И теперь с бабьей жалостью следила за муками бурого обжоры, который безуспешно пытался отбится от этой кровожадной мелочи.
-А поделом тебе, сластена. Сколько раз тебе говорили, что нельзя безобаразничать. – Засмеялся он, глядя на скорбную морду бэра, и бросил поводья Владе. – Придется спасать.
Ягодка ревел во все горло, отбиваясь лапами от, облепивших его, пчел, и смотрел на Радогора одним глазом. Не обращая внимания на яростное жужжание пчел над головой, присел перед мордой бэра и бережно снял прилипших к его, перемазанной медом, шерсти, пчел. К удивлению Лады ни одна из них даже не попыталась к нему приблизиться.
"Слово знает". – Догадалась она.
А Радогор приподнял веко искалеченного глаза и ногтями вытянул жало. Потом еще одно.
-День, другой походишь с одним глазом, а потом проморгаешься. А впредь наука будет. Хотя вряд ли. – И погладил Ягодку по круглой щеке. – Прощаться надо, брат. Дальше тебе с нами нельзя.
И притянул его заа шерсть к себе.
-Не скучай. Хочешь, живи здесь. А нет, возвращайся к подруге. Хуже не будет. И брюхо полное.
Бэр притих, словно обдумывая его слова, а потом жалобно, по щенячьи, заскулил.
-Нельзя, брат. Потеряться можешь… Пропадешь.
Пчелы, повисев над ними, улетели, все еще рассерженно ворча. И Влада, осмелев, выпрыгнула из седла и подбежала к Ягодке. Наклонилась к нему и прижалась лицом к перемазанной медом, морде.
-Спасибо тебе, храбрый бэр. Если бы не ты, может, и в живых бы не было. – Прошептала она. – Сколько жить буду, столько помнить буду это. Позволят боги вернуться, найду тебя. До самой смерти в холе и ласке жить будешь.
На глазах выступили слезы.
А бэр заскулил еще громче.
Но Радогор уже разбирал поводья.
-Тебе, дружище, все борти оставляю. Владей. Ты же береги дедово жилище. Больше не на кого оставить.
И взглядом поторопил Владу.
-Все, попрощались. – Тихо сказал он, глядя в сторону. Больше нас здесь ни что не держит. А что впереди нас ждет, посмотрим.
Влада все еще оглядывалась на оскорбленно ревущего бэра и попробовала сделать попытку вступиться за несчастного Ягодку. Но когда осмелилась, он был уже далеко вперреди. И останавливаться, чтобы подождать его, не помышляет. Ткнула Буланку пятками в бока и понеслась следом Бэр отчаянно взвизгнул и, забыв про ослепший глаз. Припустил вдогонку, смешно вскидывая просторный за и загребая траву передними лапами.
К вечеру деревья стали заметно реже, а лес, не смотря на сумерки, светлее.
-Отвернем в сторону и остановимся. – Сказал он, отвечая на ее немой вопрос.
-Поле? – Догадалась она, и с опаской посмотрела в сторону опушки, до которой было еще скакать и скакать.
-Поле… - Хмуро подтвердил Радогор, выпрыгивая из седла. И потрепал бэр за загривок. – Ладно, пройдоха. Переночуй с нами, а завтра возвращайся домой. И без вопросов! Рассержусь.
Говорил неохотно, с трудом выдавливая из себя каждое слово. Во рту, будто кислицы объелся. Аж язык обжигает. В ушах шумит и кровь в висках колотится так, что сам ее стук слышит. И в мозгу сумятица, как голиком, которым золу из печи выметают перед тем, как хлеб садить, кто прошел. Голова и тело живут по отдельности и узнавать друг друга не желают. Перед глазами муть плывет, густая и липкая. То дедко Вран, живой и здоровый, что – то говорит ему, строго хмуря брови на не нашем языке. Потом, вдруг, спохватится. Де, не мало дорог исходил, не мудрено и спутать. А то… не к ночи бы такое видеть!
С усилием повернул голову и сплюнул через левое плечо. Образ стал яственней, медленно наплывая на него. Отчетливо проступило белое, без кровинки лицо, изумительной,не здешней красоты под черной, низко опущенной накидкой. Отбросила накидку на плечи и черные, как враново крыло. Волосы рассыпались по слечам и груди. На манящих губах появилась легкая, почти неуловиая улыбка.
-Не плюй, воин Ольх. Попадешь ненароком, могу и обидеться.
Отшатнулся назад, споткнулся и повалился на спину. Живому такое увидеть, добра не жди!
-Или не признал меня, воин?
Улыбка стала отчетливей, а в голосе появилась явная насмешка.
-Как не признать? Признал. – С трудом выговорил он. – За мной пришла? Так, вроде, не убит, не ранен.
-Значит, все забыл. Не помнишь…
-А должен? – Хотел бы скрыть невольную расстерянность, а не получилось. Спросил первое, что на ум пришло.
-Может, и не должен.Я же говорила, дорога сама приведет куда надо. Вот уж и меч за спиной. Не обманулась сестрица Макошь в тебе, Ольх. Все сошлось.
Вечная тьма закрыла и лес, и Владу, и бэра. Только она, чье имя лучше не поминать вслух. И ее напевный и немного усталый голос. И почему Ольх, когда лишь Влада помнит это, всеми забытое, имя? А больше и не кому.
Ольх…
И Ольх ли?
-Уснул, Радогор? – Пробился издалека голос Влады. – Поешь прежде. Сам с собой уж говорить начал.
Образ богини потускнел, оделся черным облаком.
-Береги меч, воин Ольх. – Слова почти не слышны. – Потеряешь, не вернешь. И не дай ему завладеть собой. Хитер и коварен он, как и тот, кто сотворил его на погибель роду человеческому. Вырвется, вывернется из руки и рассечет миры. И сгинут они тогда в первородном огне, как уже было однажды. А звездный ветер разнесет зло черным пеплом по необозримым просторам мироздания.
Влада трясет рукой за плечо.
Сон тяжкий каменной глыбой вдавил его в землю, головы не поднять.
Сквозь мглу проступают очертания жилищ. Не таких, как в бэрьем городище. И не таких, какие видел в городе Смура. Огромные, каменные муравейники с десятками почерневших от копоти, окон. А в просторной улице жарко пылает железное чудище. А еще два со страшным грохотом, изрыгая черный дым, спешат улицей к нему. Подле кострища мертвые, до неузнаваемости изуродованные, тела в диковинной же одежде. Воины, понял он. Окажись в такой одежде в лесу. Не сразу и разглядишь. В одном из убитых, к удивлению, узнал себя. Но не удивился.
-А с тем пеплом и зло разлетится. – Повторила Повелительница смерти.
Ее голос мешает разглядеть другие, но тоже очень знакомые тела. Но почему он там, среди убитых? Наваждение.
-Сначала иссушит ненавистью душу, затем завладеет разумом, а там и до тела доберется.
-Зачем? – Спросил, лишь бы не молчать, не отрывая взгляда от того, что происходило внизу. – Он и так упакован, что надо! Не подкопаешься. Одни когти чего стоят.
Грохочущее чудовище остановилось около железного костра. Почти сразу подошло и второе, фырча и отдуваясь. И из чрева полезли такие же, странно одетые, люди.
-И тогда уж не Олег, не Ольх, не Радогор взмахом меча обрушит на мир всю мощь армий зла тьмы.
Радогор почтине слышал голоса богини.
-Скажи мне, кто там? И почему мне кажется, что я знаю… Или помню…
-Там ты, Ольх, прежде, чем сестрица Макошь увидела тебя. Не я сказала, сам вспомнил. Но тогда тебя звали Олегом. И Макошь почему то решила, что ты, как раз тот, кто совладает со злом и подарила тебе новую жизнь. Мне же осталось только перенести тебя по дороге мертвых туда, где в ту пору был меч Тьмы и Зла. К старому волхву.
-Выходит, я прежний умер? – Горло сдавила злая, безжалостная рука, а голос стал хриплым, срывающимся.
-Ну, почему же, так сразу и умер. - Богиня оказалась в, явно затруднительном, положении. – Жив, хотя и не совсем Олег. Кое – что даже успел вспомнить… что, впрочем, было совсем необязательно.
-Убили…
-Жив, и довольно не плохо устроился. – Марана усмехнулась. – Княжна рядом, княжеская гривна на груди и слава за спиной. А того больше впереди ждет. Олегу такое и не снилось. Но не дай ярости овладеть собой.
-Радо!
Тело Олега, его тело исчезло в чреве железного чудовища.
-Она у тебя не глубоко закопана. Не дальше пяди от рукояти твоего меча. Твой волхв хорошо это знал и поэтому постарался упрятать его от подручных Тьмы. И за меч не разу не брался с той поры, как узнал, какая добыча к нему попала. Десятилетиями берег его от людских глаз. Берег и страшился его неукротимой силы. По этой же причине и убить себя позволил. Но что сделано, то сделано. Ты поднял меч, тебе его и нести. Я открою тебе дорогу, а дальше пойдешь сам. Но помни мои слова. Ты уже один раз воспользовался мощью меча и познал его силу.
Железное чудовище валится во тьму. И Марану можно угадать сейчас только по голосу.
-Где я найду его, богиня?
-Ищи убежище в горах. Но где те горы? В этом ли мире, в ином ли? Ищи сам. Для нас его укрытие неведомо.
В железном чреве тесно. Холодные стенки сжимают плечи с такой силой, что воздух с хрипом рвется из легких.
-Кто я? Ольх? Или Олег?
-Радогор…
-Радо!
Руки с силой тяянут его за плечи. Но не ее рукам совладать с тяжестью его тела.
-Радо!
С усилием открыл глаза. Влада, видел все, как через мутное слюдянное окошко, поминутно вытирая слезы и шмыгая носом, трясла его, как перестоявший сноп.
-Прости, задремал.
Снова всхлипнула и без сил упала рядом.
-Укачало в седле.
И виновато улыбнулся. Но улыбка получилась вымученной, больше похожей на гримасу и болью отозвалась во всем теле.
-Задремал… - Сквозь слезы выдохнула она. – Оглянись!
Послушно, не вставая, повернул голову в сторону. Вокруг него лежал плотный, больше похожий на снег, иней.
-Рухнул в траву, как подкошенный и побелел, как смерть. И сразу холодом обнесло, аж закоченела вся. Даже бэр убежал. – Заторопилась она, глотая слова и… слезы.
-Кто бы подумать мог! Бывает же такое. – Удивился он. - До зимы еще жить да жить.
Но княжне его его слова не понравились. Сошмыгнула, разом выступившие слезы и ударила от обиды кулачком в грудь.
-Опять смеешься! Сказать не хочешь, что тот, с крыльями, снова приходил за тобой. – От обиды губы затряслись и слезы полились не в два, в три ручья.
-Ну, ну… И не стыдно? – Проворчал он, прижимая ее рукой к своей груди. – А еще взрослая девочка! Разве поляницы плачут? А ну, как увидит кто? Что могут подумать? Говорю же, задремал.
-А то я не знаю, когда задремал, а когда совсем по другому…
Оказавшись под его рукой, она начала успокаиваться. А он лежал, восстанавливая в памяти дикий сон. Или видение. А, может, явь! И содрогнулся, зримо представив свое истерзанное, изуродованное тело. Но тут же успокоился, не весело усмехнувшись. Жив, а это не так уж плохо!
-Пойди туда, не знаю куда. – Вслух подумал он. – Поймай то, не знаю что!
-Ты о чем? – Влада выбралась из – под его ладони и удивленно заглянула в лицо.
-Подумалось. – Неопределенно ответил он, и мотнул головой, отгоняя прочь не прошенные и, к тому же, мешающие мысли.
-Перекусим и на боковую. Тем более, что и зима кончилась.
С рассветом они были уже на опушке леса. Остановились и, прячась за деревьями, долго всматривались в легкий туман, невесомо застывший над полем. И Влада разочарованно вздохнула.
Радогор скосил на нее удивленный взгляд.
-Ты что?
-Говорил, поле… А я то думала, оно гладкое, как блюдо.
-А разве не поле? Или что – то не так?