"…Что стало с раненными приспешниками мага - история стыдливо умалчивала, а имена каждого из выживших бунтарей были занесены золотыми буквами на стену замка, ставшего летней резиденцией нового короля - дальнего родственника бедолаги Рица. Рядом с отлитыми в платине именами кронпринца и начальника его гвардии. Ибо каждый ребенок в королевстве назубок знал, почему из пяти наследников Рица в живых получилось остался только у Амзы, кто доставил ему магический посох слепого отшельника, кто планировал безумный налет на оплот Симарона, кто проник во главе четверки бесстрашных в ту судьбоносную ночь в замок, чтобы открыть ворота, и кто в одиночку удерживал в дверях Звездной башни натиск отборной гвардии чародея, чтобы принц мог без помех отыскать смертоносный шар и уничтожить его… Амза и Фалько. Их имена, одно рядом с другим, возглавляли отблескивающий золотом список из сорока трех имен героев, переживших своих военачальников. Имени Лимбы в этом списке не было." Это - первая и единственная вещь, написанная не в юмористическом ключе.
Достоинство это ее или недостаток - судить читателю.
Светлана Анатольевна Багдерина
Смерть героя
- …Вот ты и попался, Симарон! Ты и твои прихвостни! Сдавайтесь, и мы сохраним вам жизнь!
Люди внизу, не ожидавшие быть обнаруженными так скоро, замерли на мгновение, но тут же потянулись за оружием.
- Ты чего, Фалько, с ума сошел? Вас же всего двое, а нас - шестеро! Проваливайте отсюда! Бегите за своим трусливым принцем - может, он вам поможет! Одним вам с нами не справиться! - насмешливо долетел до края карьера ответ единственного безоружного среди них - рыжего коренастого здоровяка, но Фалько и Аник, перескакивая с уступа на уступ, уже спускались к обнажившим мечи злодеям, и глаза их сверкали адским пламенем неминуемого сражения.
- А-а-а, провались земля и небо - я на кочках проживу!.. - азартно, захлебываясь адреналином и жаждой схватки, весело и яростно проорал Фалько, и ликующее эхо, вторя ему, пойманной птицей заметалось в песчаниковых стенах.
- Вы думаете, что вы - герои? - язвительно поинтересовался Симарон, уперев толстые руки в бока и задрав голову. - Вы - шуты балаганные! Песья кость! Вороний корм!
- А вот мы сейчас и поглядим, кто тут из нас - вороний корм! - воинственно выкрикнул Аник, не забывая при этом не опережать неистово несущегося навстречу пяти мечам друга. - Смерть и слава! И сам ты - чучело огородное!
- А ты вообще помалкивай, прихвостень! Мы тебя первого повесим! - долетели персональные слова приветствия и Анику.
Тот их расслышал, побледнел и, несмотря на тот факт, что ни в карьере, ни вокруг него не было ни единого столба, не говоря уж о дереве, пригодном для такого ритуала, приотстал еще больше.
Потому что уж он-то точно знал, кто из них двоих с Фалько герой, а кто - песий корм и балаганный шут.
Ренегаты заметили демарш коротышки, захлопали себя по ляжкам и расхохотались, издевательски гундося и прихрюкивая. Но им было простительно, потому что для злосчастных отступников это был последний повод для веселья.
Как обвал, как лавина, как безумный цунами обрушился на их головы растрепанный, запыхавшийся Фалько, и его легкие клинки замелькали в воздухе, словно лезвия сенокосилки, не давая солдатам колдуна даже опомниться.
Через минуту всё было кончено.
Пятеро приспешников Симарона лежали, корчась в предсмертных муках, на земле, а Фалько, опустив, но не убрав в ножны мечи, стоял перед Симароном, в страхе прижавшимся к пыльной стенке карьера.
- По-хорошему, мне стоило бы отправить сейчас на тот свет и тебя, - горделиво откинув со лба слипшуюся от пота челку, усмехнулся капитан гвардии кронпринца. - Но принц Амза хочет получить тебя живым, не знаю, зачем. Поэтому…
- Найз, Найз!.. Ты там, внизу?.. Найз!!!.. - пронзительный девчоночий крик тревожно забился среди почти отвесных стен, и Фалько, прервавшись на полуслове, повернулся к захваченному колдуну спиной, задрал голову, засунул оба меча подмышку и приложил ладони рупором ко рту.
- Да здесь я, здесь!.. А что?..
- Мама тебя ищет!!!..
- М-м-м… - тихо поморщился как от зубной боли мальчишка. - Ну, как всегда…
- Может, дома случилось чего, Фалько? - озабоченно предположил, отряхиваясь, один из чудесным способом оживших ренегатов.
- Да знаю я ее "случилось"… - недовольно пробурчал мальчик. - То гусей с пруда пригони, то крупу перебери…
- Спроси, - сочувственно поглядел на приятеля Гавр, изображавший колдуна Симарона. - Может, не срочно.
Найз вздохнул, пожал плечами, но совету последовал.
- А что случилось-то, Фила? - прокричал в ладони Найз.
- Дяде Лимбе… совсем… плохо стало!.. - взлетел до самой высокой ноты и вдруг оборвался голос сестры.
Она не сказала самого страшного слова, но и невысказанное, оно материализовалось в мозгу Найза, распухло, набрякло тяжелым ужасом и запульсировало, словно живое.
Пока живое.
Дядя Лимба.
Умирает.
- Что?..
Деревянные мечи с тупым стуком упали на землю, заглушая слабый, почти беззвучный рваный выдох.
А голос девочки, уже набравшись сил, летал и звенел над застывшими в растерянности друзьями.
- Иди скорей! Мама говорит, тебе нужно к доктору сбегать, а потом, если чего пропишет, и денег на это хватит - то к аптекарю, а если нет - то к бабке-шепталке, она меньше берет, хоть и пользы нету!..
- Нет… нет… не может быть… ему же еще вчера было совсем почти хорошо, он ведь даже вставал сам!.. Он не может… - повторял растеряно, снова и снова, как заклинание, Найз, словно суеверный крестьянин с южных окраин Эрегора, верящий, что если о худом не говорить, то оно не может и случиться.
- Он в горячке свалился час назад, без памяти, и всё тебя зовет! Ну, как ты себя называешь, то есть. Фалько, кричит, Фалько, ты где, вернись, Фалько…
На ощупь Найз быстро подобрал мечи, выстроганные ему когда-то стариком. Торопливо, тыча наугад, попытался засунуть их в ножны за спиной - тоже сделанные дядей Лимбой, крест-накрест, как у Фалько - не попал, нетерпеливо мотнул головой, стиснул их в левой руке, окинул быстрым взглядом почти невидимую тропинку, ведущую вверх, на край выработки, и помчался по ней с такой скоростью, будто от этого зависела жизнь не только их соседа, но и всего Песчаного поселка, и города, и даже королевства.
Дядя Лимба умирает…
Да кто такой был этот старик Лимба, спрашивали друг друга его соседи, и сами же отвечали на свой вопрос, хотя всем известно, что на риторические вопросы ответов не бывает.
Старый одинокий сумасшедший, брезгливо говорили одни.
Одноногий пьяница, с неодобрением уточняли другие.
Врун и трепач, усмехаясь, настаивали третьи.
Бесстыжий самозванец, с осуждением припоминали четвертые.
И всё это было правдой, все они были правы, потому что против правды не поспоришь, как говаривал, бывало, сам Лимба, рассеянно улыбаясь в длинные усы, жесткие и желтые, как песчаник в карьере за их околицей.
Но для Найза дядя Лимба с первого дня их знакомства и всегда был только другом Фалько, оруженосцем Фалько и человеком, сражавшимся рядом с Фалько в том самом последнем бою.
* * *
Медленно и постепенно, день за днем, год за годом, судьбоносное сражение в Лесном Замке уходило вдаль и становилось историей. Не такой уж далекой, но уже и не близкой. Достаточно реальной, чтобы раны, нанесенные тем страшным временем, все еще болели, но уже слегка тускнеющей и мутнеющей, чтобы они не кровоточили.
Сотни баллад и пьес, стихов и романов, полотен и монументов было посвящено мучительно-бесконечным пяти годам, когда жестокий маг Симарон, убив доверчивого короля Рица, захватил власть над страной. Но, благодаря неподкупному капитану королевской гвардии Фалько, детям погубленного монарха удалось спастись из замка и избежать уготовленной и для них печальной участи. Три принца и две принцессы, едва опережая преследователей, без оглядки разлетелись по разным концам большой страны в сопровождении последних оставшихся верными короне гвардейцев.
Пророчество слепого волшебника-отшельника, облетевшее за несколько дней все застывшее от ужаса королевство вскоре после гибели старого доброго Рица гласило, что только отпрыск королевской крови сможет собрать войско, одолеть мерзкого колдуна и вернуть людям Эрегора свободу.
Страна стонала под пятой новой власти, но стон иного рода вырывался из сотен тысяч грудей каждый раз, когда проносился слух о страшной гибели младшего сына Рица, потом, через год, среднего, потом, еще через полгода, двух дочерей - одной за другой…
Преследуемому каждый день, каждую минуту кронпринцу Амзе так и не удалось собрать полноценное войско, чтобы сразиться с колдуном в честном бою. Три тысячи - это всё, что у него было, когда под покровом ночи пятеро смельчаков из его отряда хитростью проникли в Лесной Замок с гарнизоном в восемь тысяч и, перебив стражу на воротах, впустили жалкое подобие армии принца навстречу судьбе.
На смерть и славу.
Неожиданность, ночь и обман сделали свое дело, но все же защитников замка было несравнимо больше, гораздо больше, чем сторонников короны, и всю затею можно было смело назвать глупой и безнадежной, если бы не последний и единственный шанс повстанцев прорваться в Звездную башню в отсутствие Симарона и уничтожить артефакт, дающий ему волшебную силу.
Каждый ребенок в королевстве знал, чем закончилась эта битва.
Амза пробился в заветную башню и разбил волшебным посохом отшельника Шар Судьбы.
Разъяренный Симарон вернулся на крыльях бури, но ничего поделать уже не смог, и ему оставалось только вступить в поединок с застигнутым на месте преступления юношей…
Когда взошло солнце, замок и его окрестности были тихи и безмолвны.
Погибли отважные повстанцы.
Полегла гвардия колдуна.
В последней схватке, поразив друг друга, пали принц Амза и Симарон…
"Смерть и слава" - этот клич кучки храбрецов, презревших смерть и вошедших в вечность и славу, расправив плечи и гордо подняв головы, вошел в историю.
Когда через несколько дней окрестные жители набрались смелости и ступили на пропитавшиеся кровью камни древней обители королей Эрегора, то из живых обнаружили лишь горстку раненых с обеих сторон, чудом не истекших кровью до сего момента.
Что стало с раненными приспешниками мага - история стыдливо умалчивала, а имена каждого из выживших бунтарей были занесены золотыми буквами на стену замка, ставшего летней резиденцией нового короля - дальнего родственника бедолаги Рица.
Рядом с отлитыми в платине именами кронпринца и начальника его гвардии.
Ибо каждый ребенок в королевстве назубок знал, почему из пяти наследников Рица в живых получилось остался только у Амзы, кто доставил ему магический посох слепого отшельника, кто планировал безумный налет на оплот Симарона, кто проник во главе четверки бесстрашных в ту судьбоносную ночь в замок, чтобы открыть ворота, и кто в одиночку удерживал в дверях Звездной башни натиск отборной гвардии чародея, чтобы принц мог без помех отыскать смертоносный шар и уничтожить его…
Амза и Фалько.
Их имена, одно рядом с другим, возглавляли отблескивающий золотом список из сорока трех имен героев, переживших своих военачальников.
Имени Лимбы в этом списке не было.
Сам старик, снисходительно усмехаясь в усы и потирая культю чуть выше колена, объяснял это тем, что имя его там было раньше, в самом низу, последнее, да только, когда нужда в деньгах пришла большая, отковырял он его со стены и продал по буковке. Его имя - что хочу, то и делаю. Хочу - на забор вешаю, хочу - лавочникам продаю. Кто против?
Кроме Найза, ему не верила ни одна живая душа, но Лимбу, который редко бывал абсолютно трезвым, и еще реже прислушивался к мнению обитателей Песчаного поселка это, похоже, мало волновало.
Могила кронпринца Амзы и капитана королевской гвардии Фалько - ослепительно-мраморная стела, взмывающая в небо - теперь служила объектом поклонения каждый День Освобождения на главной площади столицы.
Остальные герои разделили последнее место упокоения одно на всех, без имен, родов и рангов. Ведь еще одна вещь, о которой история стыдливо умалчивает - сколько времени нужно в разгар лета нескольким десяткам человек, чтобы похоронить одиннадцать тысяч…
* * *
Но это было давно, по меркам тринадцатилетнего мальчишки - эры и эпохи назад, целых девятнадцать лет, а дядя Лимба умирал сейчас, сегодня, когда до двадцатого, юбилейного празднования Дня Освобождения оставалось всего два дня.
Уже съехались высокие гости со всех держав континента, уже начали украшать площадь для торжественного марша Выживших - как окрестили их поэты - и отборных войск короля, уже выгнали с центральных улиц накопившихся на них за прошедший год попрошаек и проституток…
Конечно, как всегда, за три часа до начала парада он нарядился бы в самое лучшее свое платье, побрился бы и причесался на пробор, как старший приказчик в бакалейной лавке. Закончив прихорашиваться, сел бы на шаткий табурет у окошка - ждать, пока за ним приедут из дворца королевские гвардейцы и заберут любоваться парадом с помоста для почетных гостей. Он опять отправил бы Найза и его друзей на площадь занимать самые лучшие места, поближе к ограждению, чтобы посмотреть всё, с начала до конца, до самой последней глупой и восхитительной мелочи, и наказал бы глядеть в оба, чтобы не пропустить, как он будет махать ему шляпой с трибуны для ветеранов. И, как обычно, расстроенный Найз, так и не приметив заветного сигнала с раззолоченных подмостков, с горчинкой в праздничном настроении побежал бы домой, в поселок. Но как бы рано ни вернулся он, дядю Лимбу, как всегда, заботливые королевские гвардейцы привезли бы с парада первым, и он, веселый и пьяный, как год, как пять лет назад, гонялся бы на костылях за соседскими курами по пыльной улице, а при виде своего маленького друга начал бы упрекать того, зачем он не помахал ему в ответ…
Только торжество будет через два дня, а дяди Лимбы…
Зажимая в противно-грязном и потном кулаке выданные матерью на прописанное доктором лекарство два медяка, Найз несся, распугивая нерасторопных прохожих, по обжигающему булыжнику мостовой, по улицам, выцветшим под белым июльским солнцем, мимо сливавшихся в одну слепую ленту белесых домов - к старой захудалой лавке аптекаря за Ласточкиным мостом, на другой конец города.
Конечно, были лавки и ближе, и новее, и аккуратнее, но не было лавки дешевле - так сказал доктор, и это знали все обитатели Песчаного поселка и прилегающих к нему окраин. Если снадобья были вам не по карману в этой аптеке, они были вам не по карману вообще.
Тщательно отштукатуренные строения незаметно сменились желтыми, сложенными из песчаника, да так и оставленными, открытые лавки - заброшенными, жилые дома - покинутыми. Широкие улицы сначала похудели до переулков, потом рассыпались проездами и проходными дворами и тупиками…
Ласточкина Горка.
А вот, наконец, и она - заветная лавка с покосившейся выцветшей вывеской, изображающей косоглазого аптекаря с огромной бутылью без опознавательных знаков в одной руке, и со скальпелем, а, может, и с волшебной палочкой - в другой.
- Мне… это… лекарство… вот… тут написано… - задыхаясь и кашляя уличной пылью, прохрипел он с самого порога румяному толстяку за стойкой, больше похожему на кабатчика, чем на фармацевта, и шлепнул на покрытую красным лаком поверхность кусок пергамента с непонятными словами на древнем языке. - На жабьем камне… и обязательно со слезой аксолотля… Доктор Синни так сказал…
- Доктор Синни? - аптекарь рассеянно оторвался от созерцания пламени спиртовки на трехногой подставке и испытующе глянул на маленького оборванца поверх круглых очков. - Доктор Синни - так доктор Синни… Подождешь - через час будет готово.
Найз облегченно перевел дыхание, губы, сведенные в тонкую напряженную линию, расслабились и дрогнули в слабом подобии улыбки.
- Подожду, обязательно.
- Вот и славненько, - кивнул аптекарь, повернулся было к полкам, уставленным всеми видами пробирок, реторт, бутылей, бутылок, бутылочек, бутыльков и прочих колб самых причудливых и пугающих очертаний и размеров, но, вдруг вспомнив что-то, снова обернулся на клиента и, как бы невзначай поинтересовался:
- А деньги-то у тебя есть?
- Да, конечно! - довольно отозвался Найз, протянул руку и разжал немытый кулак, с гордостью демонстрируя толстяку обе монеты.
Аптекарь недоуменно нахмурился, перевел взгляд с медяков на их подателя, потом обратно, потом еще раз на мальчика, и медленно и четко, словно говорил с тугодумом, произнес:
- Я имею в виду, деньги. Деньги, понимаешь? Такое зелье на одном только жабьем камне стоит две серебряных монеты. Два тигра, понимаешь? А со слезой аксолотля - пять. А у тебя - всего две башни. Это мало. Понимаешь? Пять тигров надо, мальчик. Пять. Тигров.