– Ну, вот теперь ты видишь, что между нами, Летающими Змеями, и драконами, обитающими еще кое-где за вашими западными границами, за рекой Бугр, если я ничего не путаю, не может быть ничего общего, потому что они – бессловесные
твари, а мы – существа разумные, со своими мыслями, чувствами, языком… Даже не понимаю, как нас можно сравнивать. Ты когда-нибудь видела дракона, царевна?
– Видела.
– И что ты думаешь?
– Что вас действительно нельзя сравнивать друг с другом, – вдруг снова угрюмо
нахохлилась Серафима. – Они – громадные тупые твари, которые так и норовят кого-нибудь
сожрать безо всяких разговоров. А вы – громадные и разумные, и поэтому перед тем, как кого-нибудь сожрать, подводите под это философское обоснование.
– Ты не можешь так говорить! – снова вскинулась, размахнув крылья, Змиулания, и царевна могла бы поклясться, что возмущение той было искренним. – Я в жизни своей не съела ни одного другого разумного существа! У меня даже мысли такой быть не могло!
– Ты их просто приносишь на растерзание другим! – обвиняющее прищурилась и подалась вперед Серафима, воинственно уперев руки в боки.
– Ну вот, ты опять начинаешь, – устало опустилась на пол и положила головы на крылья Змиулания. – Давай не будем об этом говорить. Иди лучше отдыхать, лукоморская царевна. Неизвестно, что ждет тебя здесь наутро. То, что ты дожила до сегодняшнего дня, совсем не значит, что ты доживешь до дня завтрашнего.
– Умеешь ты успокоить и приободрить, – криво усмехнулась Серафима. – Ну, ладно,
большое и разумное существо, спокойной ночи. Если утром будет рейс на Лукоморск, не забудь меня разбудить.
– Спи спокойно, маленькая неразумная человеческая девушка, – грустно улыбнулась в ответ в темноте Змиулания. – Я должна тебя охранять, а не будить…
Утром, чуть свет, Серафима была уже на ногах. Поплескав в лицо холодной водой из тазика в туалетной комнате – вода сочилась здесь из стены, и за ночь набежало
прилично – причесавшись и одевшись на скорую руку, она стала ждать от жизни чего-нибудь еще.
Хорошо, если это будет завтрак.
Через пять минут за дверью раздался скрежет отодвигаемого засова, дверь
распахнулась с гулким бумом, и в комнату, сопровождаемый солдатами, торжественно вступил первый царский советник Зюгма.
– Его величество царь Костей приказали привести на завтрак царицу Елену, – важно
объявил он, не уточняя, кто чем или кем будет завтракать, и стал ждать обмороков счастья, восторженного визга, истеричных изъявлений благодарности или хотя бы большого человеческого спасиба.
Но дождался лишь высокомерного взгляда в своем направлении.
– Доброе утро, господин… советник. Скажите пожалуйста, вас когда-нибудь учили стучаться перед тем, как войти в комнату дамы? А здороваться?
– Но я… Но у меня… Но вы здесь… Я не обязан… – надув щеки, попытался объяснить он провал в своем воспитании, но, встретившись взглядом с царевной,
моргнул, сглотнул и кивнул головой – то ли кланялся, то ли подтверждая, что все-таки учили. И выговорил:
– Доброе утро. Вы гото…
Но это было еще не все.
– Советник, вы должны знать, скажите мне: где у вас тут обувной шкаф? Я его не нашла, – изящным жестом царевна обвела свои апартаменты, демонстрируя наглядно непростительно-полное отсутствие какой-либо мебели, содержащей такую прозаичную вещь, как обувь.
– Обувной шкаф?.. Обувной шкаф?.. Но тут никогда не было обувного шкафа! – развел руками толстенький человечек.
– Тогда передайте его величеству, что я на завтрак прибыть не могу, потому что я не могу ходить босиком по замку как какая-нибудь прачка. До свидания.
Серафима холодно отвернулась, давая понять, что аудиенция окончена.
– Босиком?.. Босиком?.. – Зюгма представил себе, как он передает слова Елены
царю, ноги его подломились, как уже отрубленные, и он грузно опустился на ковер.
– Но почему вы вчера не сказали… Не попросили…
– Это ВЫ должны были спросить и предложить, милейший. Запомните на будущее: царицы не просят. Царицы получают. А теперь ступайте.
Серафима подошла к окну и стала внимательно разглядывать что-то во дворе, как будто в комнате, кроме пыли, ничего уже не было.
– Нет-нет! – советник, пыхтя и обливаясь потом, несмотря на прохладное утро,
быстро стащил с себя сапоги – коричневые, грубой кожи, до колена, только шпор не хватает – и с неуклюжим кособоким поклоном поставил перед собой. – Пожалейте! Окажите милость! Соизвольте надеть, ваше величество, осчастливьте недостойного! Они почти совсем новые! А к обеду – я клянусь! – у вас будет полный шкаф любой обуви, какой только захотите!..
Если бы это были какие-нибудь ботинки, полусапожки или туфли – они полетели бы в дарителя мигом.
Но это были сапоги. С подкованным каблуком и утяжеленным носком. Прошитые. С многослойной подошвой. В случчего – вещь незаменимая, не в туфлях же бороться с мировым злом!
И царевна решила смилостивиться.
– Хорошо. На первый раз прощаю. Но если вы не сдержите свое обещание, я буду очень недовольна. И свои объяснения вы будете давать уже его величеству.
– Все исполню, – умудряясь угодливо кланяться, не вставая с пола, Зюгма подвинул сапоги поближе к Серафиме. – Извольте-с…
Сапоги оказались немного великоваты, но после целого дня с босой ногой на это можно было и закрыть глаза.
До обеда.
Она демонстративно бросила под ноги Зюгме оставшуюся со вчерашнего дня в
одиночестве левую туфельку – чтоб с размером не промахнулся – и приподняла подол шелкового платья, с удовлетворением оглядев слегка порыжевший кожаный носок трофейного сапога.
– Пойдемте, – милостиво кивнула царевна и сама пошла вперед – задрав нос, полуприкрыв глаза – как пава поплыла, сопровождаемая со всех сторон бесстрастными солдатами Костея, только подковки клацали о камень пола. Увидь ее сейчас настоящая Елена Прекрасная – расплакалась бы от счастья.
Серафима едва заметно ухмыльнулась. Если она не была образцово-показательной царской дочкой, это еще не значило, что она не знала, как ей быть. "Вам была нужна Елена? Ну так спасайся, кто может," – с мрачным удовлетворением хмыкнула она и добавила про себя же: "Ишь, как советничек-то расстилается-прогибается. Значит, вчерашнее представление Костей проглотил и не поморщился. Ну, что ж. Тогда сегодня его ждет второй акт."
Обеденный зал замка Костея был огромным, гулким и сводчатым, как пещера, и приблизительно таким же уютным. Узкие бойницы-окна терялись под потолком в
полумраке, не пропуская даже самые энергичные солнечные лучи через свои покрытые пылью веков стекла. Черные – то ли от времени, то ли от копоти – неровные стены были девственно свободны от украшений и картин, обычно наперебой наводнявших такие помещения во всех виденных ей до сих пор замках. Дальний конец длинного темного дубового стола, окруженного стульями, как дохлая гусеница – муравьями, терялся где-то в темноте и пространстве, и если бы не пара канделябров со странными свечами, горевшими неестественно ровным белым светом, мимо ближнего конца тоже можно было бы пройти и не догадаться о его существовании.
Если бы Серафиме сказали, что по ошибке ее привели в морг, она бы не удивилась.
Накрытый то ли новой простыней, то ли старой скатертью освещенный конец стола приютил несколько престарелых тарелок, блюдец и чашек, переживших свои сервизы.
В круге света, скрестив руки на узкой впалой груди, сидел на одном из массивных дубовых стульев царь Костей.
– Вы задержались, Елена, – встретил он ее колючим взглядом и раздраженной репликой.
– Доброе утро, ваше… величество. Скажите пожалуйста, вас когда-нибудь учили вставать, когда входит дама? А здороваться?
От тона царевны среднегодовая температура мгновенно упала на несколько градусов.
Серафима спиной почувствовала, как задохнулся сзади только что бесшумно догнавший их царский советник.
– Но я… Но у меня… Но вы здесь… Я не обязан… – постарался найти нужные слова царь, но пришел к выводу, что, видимо, забыл их где-то дома. И ему ничего не оставалось делать, как приподняться, слегка склонить голову и проговорить:
– Доброе утро.
– Здравствуйте, ваше величество, – Серафима прошествовала на место. – Я рада вашему приглашению разделить с вами завтрак. Это означает, что в ваши планы не входит заморить меня голодом.
– Заморить вас голодом? – брови Костея приподнялись. – Но вам вчера должны были принести ужин в покои. Зюгма?
Он обернулся на советника, и тот согнулся чуть не втрое.
– Все как ваше величество повелели.
Костей вопросительно взглянул на царевну.
– Если то, что мне принесли, действительно было едой для меня, а не для одной из ваших собак, то вашему повару, как честному человеку, придется покончить жизнь самоубийством, съев то, что он приготовил. А для меня вы найдете другого.
– Вам не понравилась еда? – казалось, Костей искренне не понимал причины недовольства своей пленницы.
– Нет.
Царевна двумя пальчиками откинула салфетку с блюд, поджидавших их на столе, и осторожно, как в жерло пушки, заглянула в первую тарелку.
– Смотрите, что это?
Костей прочитал запись на листе пергамента рядом с тарелками – судя по всему, меню: "Салат овощной с зеленью".
– Если это салат, – Серафима брезгливо ткнула мизинчиком в чашку размером с небольшой тазик, – песка в нем видно быть не должно…
– Положите сметану.
– …Потому что песка там не должно БЫТЬ.
Костей провел ладонью над салатом, и объем его уменьшился на четверть.
– И кузнечиков – тоже, – упорствовала в недовольстве царевна.
– Но здесь же написано – это зелень!
– Зелень – это лук и укроп, милейший. Если, конечно, вы родом не из Вамаяси.
– Я родом из Сабрумайского княжества!..
– Тем более. Мясо должно быть прожаренным, с хрустящей корочкой, – методично, не обращая внимания на хозяина, продолжала критиковать местную точку общепита
Серафима. – Картофель полностью почищенный и без ростков. Халва – не заскорузлой по краям…
– Это хлеб, – обиженно прервал ее Костей.
– Хлеб? Вас обманули. Я видела хлеб. Он не такой, – с издевательским удивлением приподняла брови царевна. – Я не капризна. Я не знаю, что такое капризы. Я в жизни своей никогда не была капризной. Никто на свете не может назвать меня капризной, – она бросила вызывающий взгляд на Костея, но тот пожал плечами и
вызова не принял. – Но я требую предоставить мне нормальную еду, соответствующую моему статусу.
– Ваш статус здесь, – прищурился царь, – моя пленница.
– А я думала, что мой статус здесь – ваша будущая жена.
Бастионы пали.
Сбылась мечта идиота.
– Ж-жена? – царь приподнялся со стула и недоверчиво заглянул царевне в лицо. –
Так вы согласны? Вы больше не требуете отпустить вас, отправить домой и чего еще там?..
– А вы меня отпустите? – быстро спросила Серафима.
– Нет.
– У меня есть выбор?
– Нет.
– Тогда давайте, наконец, отравимся вашим завтраком, царь.
– Отравимся? Ну, нет. Если вам это не нравится – хотя меня лично это устраивало на протяжении многих лет – я все исправлю. Дело в том, что повар – мой старый палач в отставке. Что бы вы про меня не думали, но я не могу выбросить на улицу
человека после пятидесяти лет добросовестной работы только потому, что он ослеп, и у него стали трястись руки. Тем более, если его навыки могли пригодиться в другом месте.
– Оказывается, у вас есть сердце, царь?
– У меня есть мозги, – Костей растянул тонкие губы в ответ на то, что он посчитал комплиментом. Может, это была радость. – И моя магия. К вашим услугам, царица.
Он медленно провел костлявой рукой над тарелками, Камень вспыхнул и засиял ровным багровым светом – темнее, чем вчера, когда я его увидела, подумала Серафима – и блюда были приведены в соответствие с пожеланиями будущей супруги.
– А посуда? – перешла она к следующему пункту своего недовольства.
– А что с ней? – настороженным взглядом Костей окинул накрытый стол. – Все на месте, целое, не треснутое – я знаю эту примету.
– А примету, что все на столе должно соответствовать друг другу, составлять гармонию, вы знаете?
– Н-нет?
– Тарелки, блюдца и чашки должны иметь одинаковый рисунок. Это называется "сервиз".
– Что за блажь, – непонимающе пожал плечами царь, но камень на его груди засветился, и все тарелки на глазах окрасились в матовый черный цвет. – Так вас устроит?
– Если у нас не поминки, то нет. Если ваше величество не затруднит, сделайте сервиз ну, хотя бы, голубого цвета. С золотыми каемками.
– Для вашего величества – все, что угодно. Даже золотые каемки, – уголки губ Костея подвинулись к ушам.
Камень засиял, посуда, как бдительный хамелеон, приняла заказанный вид.
– Неплохо, – склонила голову царевна.
– Ну, а теперь, когда все здесь по вашему вкусу – присаживайтесь, моя драгоценная Елена, – жестом пригласил Костей, и губы его растянулись еще шире. Наверное, это было счастье.
Но драгоценная Елена его счастья не разделила.
– Как, вы не хотите отодвинуть мне стул, чтобы я могла сесть? – весь ее вид был нерукотворным монументом Недоумению в самом его дистиллированном виде.
– Вы плохо себя чувствуете? – недоумение царя было еще более искренним – это почувствовала даже Серафима. – Вы не можете сами отодвинуть стул?
– Нет, благодарю вас, насколько это возможно после ночи в неотапливаемых недоотремонтированных покоях под храпение Змея-Горыныча и туалета без помощи
служанок, я чувствую себя нормально. Но отодвинуть стул, чтобы помочь даме сесть
– это требование этикета.
– Да?
Если бы в его присутствии кто-нибудь сейчас произнес "гиперсенситивный
синхрофазотрон на мю-мезонах", вряд ли это вызвало бы у него большее непонимание.
– Да.
Тон женщины его мечты не оставлял пространства для маневра, и он повиновался.
Будущее и настоящее вновь стали светлыми и безоблачными – ровно на три секунды.
– А где у вас салфетки? Где вилка и нож? И что мы будем есть ложкой? – вежливый вопрошающий взгляд царицы снова поставил его в тупик, и он ощутил давно забытые чувства – маленького мальчика, не выучившего уроки.
– Это тоже требования этого вашего… Этикета?
– Да, – ровно сообщила Серафима.
Вспышка Камня – и недостающие предметы появились на столе.
Очень хорошо.
Продолжим.
– Этикет требует, ваше величество, чтобы человек за столом сидел не разваливался на всем сидении стула.
Костей подтянулся.
– И не балансировал на краешке.
Он переместился на середину.
– Сиденье стула нужно занимать полностью, слегка прикасаясь спиной к спинке.
Перемещение продолжилось.
– Салфетка должны быть расстелена на коленях.
– У нас нет салфеток. Они не нужны! – попытался перехватить инициативу царь, но с таким же успехом он мог попытаться перехватить струю из брандспойта.
– Нужны. Это требование этикета. И нельзя класть локти на стол. А вилку надо держать в левой руке. Нет, так едят только в Вамаяси. Переложите нож в правую
руку, если вас это не затруднит. Картофель не принято резать ножом. И хлеб тоже. А насаживать на вилку кусок мяса нельзя. Как раз его-то режут ножом. Но не разрезают сразу.
– Но…
– И не разговаривают с набитым ртом.
– Почему?!
– Так требует этикет.
Последняя капля терпения Костея с коротким жалобным шипением испарилась с
раскаленной печки его раздражения, как сказал бы один Серафимин знакомый шатт-аль-шейхский караван-сарайщик.
– С меня хватит! – крошки шрапнелью полетели во все стороны. – Кто такой этот
ваш Этикет, провалиться бы ему сквозь землю, и почему я, будущий повелитель мира, должен повиноваться его дурацким требованиям?!
Серафима приподняла бровки домиком, совсем слегка, но вполне достаточно для того, чтобы обозначить некоторую степень удивления.
– Как, вы не знаете, кто такой был Этикет? – уточнила она, откладывая нож в сторону, и наткнулась на почти враждебный взгляд Костея.
– Нет.
– Я могу рассказать вам, – сделав вид, что так и должно быть, улыбнулась она. – Легенда гласит, что Этикет Семьдесят Пятый был королем Этики, маленькой страны
далеко на западе от Лукоморья, теперь давно ставшей провинцией страны побольше и повлиятельнее. Но много лет назад это была самая древняя королевская династия всего дикого тогда еще Запада. Ее суверены правили в сороковом колене уже в то время, когда родоначальники остальных династий только еще ходили за своими волами или косили солому…
– Солому не косят, – автоматически поправил царь.
– Ну, силос, – отмахнулась Серафима. – Не будем сейчас обсуждать ботанические подробности. Суть в том, что Этика была чрезвычайно маленькая, бедная и незначительная страна во всем Забугорье. Все торговые пути проходили мимо, из полезных ископаемых были одни бесполезные, земли – сплошные неудобья, а армия состояла из главнокомандующего – короля, генералиссимусов – его братьев, фельдмаршалов – его сыновей и генералов – его внуков. Но, как я сказала, это
была чрезвычайно древняя династия, и правители других стран по одной только этой причине завидовали ей и уважали ее. К чему привела зависть, вы знаете – страны больше нет. Уважение же привело к тому, что все монархи Запада стали стараться им подражать, быть похожими на них манерами и поведением, если не древностью. И именно Этикет Семьдесят Пятый собрал все правила поведения своей семьи на все случаи жизни и записал их, потому что короли, герцоги и эрлы создавали немалую
неразбериху и стеснение при его дворе своими постоянными приездами-отъездами для перенимания опыта.
– Но они нелепы, они не имеют смысла!
– Ну, почему же, – легко пожала плечами царевна, ясно показывая, что смысл-то, безусловно, есть, только не для всех, не будем тыкать пальцем, заметный.
– Ну, например, кто придумал, что нельзя класть локти на стол? – Костей думал подловить Серафиму, но та была наготове.
– Это очень просто, – развела она руками. – Семья у Этикета Семьдесят Пятого была очень большая, а обеденный зал и стол – гораздо меньше. И когда они все вместе садились кушать, то руки им приходилось держать к телу близко-близко, потому что если бы кто-то положил локти на стол, то какому-нибудь фельдмаршалу, или царевне, или инфанту не хватило бы места.
– Ну, хорошо. А как насчет неразговаривания с набитым ртом? – не сдавался Костей.
– Еще проще. Семья у Этикета Семьдесят Пятого была очень большая, а продуктов – гораздо меньше, и если кто-то начинал говорить не прожевав, то к тому времени, когда он свою речь заканчивал, заканчивалась и еда на столе.
– Ладно. Но почему нельзя резать мясо сразу?
– Видите ли, семья у Этикета Семьдесят Пятого была очень большая, а мясо – очень дорогое, и поэтому если кто-то разрезал его сразу на мелкие кусочки, то к концу трапезы оказывалось, что половину растащили соседи слева или справа, а иногда и напротив.
– Так, понятно. Но почему нож нужно держать именно в правой руке, а вилку – в левой?
– Это еще логичнее. Большинство людей – правши.