Веер получался толщиной чуть не с "Приключения лукоморских витязей".
– Дворцу не нужна реконструкция, – решительно отверг проект, даже не взглянув на рисунки, Костей.
Ах, не нужна…
Значит, мы готовы выполнять не все мои прихоти.
Ладно, не хотим прихоти – создадим необходимость.
Другого плана выбраться из своей комнаты куда-то, кроме этого дурацкого сада, у меня все равно нет. Как и времени его придумывать.
– Почему, ваше величество? – вкрадчиво склонив голову, перешла в контрнаступление царевна.
– Потому что, когда я стану царем Лукоморья, – при этих словах Костей испытующе впился единственным глазом в лицо Серафимы, – ноги моей больше в этой дыре не будет.
Серафима не дрогнула.
– Вы станете царем Лукоморья, потом правителем Забугорья, потом – всего мира, и люди захотят узнать, где начинал свой путь в величие такой человек, как вы. В
страну Костей, к этому самому замку потянутся толпы паломников, чтобы увидеть то,
что не видел никто, чтобы рассказать всем, чтобы вспоминать всю жизнь. И что они
здесь у вас увидят? – она трагически обвела полутемный затрапезный трапезный зал рукой, свободной от рисунков.
– Света можно будет прибавить, – неохотно согласился царь.
– Я не это имела в виду, но давайте попробуем, – кивнула, соглашаясь, царевна.
Костей вытянул руку в направлении предполагаемого расположения люстры во мраке под потолком и пошевелил пальцами.
Вспыхнули, заливая весь зал неестественно-белым магическим светом, свечи, как будто все звезды ночного небосклона сгребли в одну кучу и заставили гореть ярче
солнца. Вспыхнула вокруг люстры паутина и мгновенно разнесла, как бикфордов шнур, пламя во все концы зала. Запахло паленым. На пол, на стол, на людей посыпалась зловонная черная пыль.
– Мерзость запустения, – окинув взором открывшуюся картину, с чувством
процитировала царевна любимое Иванушкино выражение и брезгливо смахнула с рукава сыпавшуюся с потолка грязь. – Ну не говорила ли я? Никто не приводил это зал в порядок и не ремонтировал лет тридцать, я полагаю?
– Пятьдесят, – уточнил Костей и чихнул.
– И много у вас таких помещений в замке?
Царь задумался.
– Больше половины? У меня никогда не было такой потребности в придворных прихлебателях и челяди, как у прежних хозяев. Простота, без всяких раздражающих излишеств – вот мой вкус сейчас. Ничто не должно отвлекать меня от работы. Да и что может предложить мне эта деревенщина? Свою долю роскоши и славы я возьму, когда буду властелином мира.
– Ваш вкус – это ваш вкус, спорить я с этим не стану…
Костей украдкой с облегчением вздохнул.
– …Но не паломников, – продолжила царевна, не давая противнику перевести дух и собраться с мыслями. – Они захотят увидеть не только величие, но и великолепие!
Если ты повелитель мира, простота без излишеств – вчерашний день по определению!
– Почему? – не понял Костей.
– Потому, что весь мир для одного человека – это уже излишество само по себе, ваше величество.
Костей подумал, и согласился.
– Хорошо. Что вы предлагаете?
– Вот, смотрите. Я не видела всех помещений вашего обиталища, чтобы составить более точный проект, мне нужно будет осмотреть их все, – с умным видом произнесла Серафима и, не дожидаясь, пока Костей станет возражать, ринулась в атаку:
– Но вот это – общая идея, взгляните сюда. Например, коридоры. Я предполагаю,
они будут оштукатурены и выкрашены в различные цвета колера, для каждого крыла – свои. Этот у нас желтый. Под потолком здесь будет лепнина – сцены из жизни повелителя мира, великие деяния, значительные события, грандиозные битвы,
масштабные достижения – у вас ведь все это есть? Или будет? На этом чуть попозже мы обязательно остановимся поподробнее, проведем фактологическое изыскание реалий вашего бытия. Пока же в рамке нашего фокуса – орнамент вокруг окон. Для этого коридора – это тот, по которому я чаще всего хожу – я придумала нечто такое, ненавязчивое, но оригинальное и запоминающееся – розочки и сердечки. Естественно, розовые и, естественно, на розовом фоне…
Серафима на секунду остановилась, чтобы перевести дух, и Костей, напряженно слушавший и пытавшийся уловить смысл хотя бы половины из выпаленного с
пулеметной скоростью ему в ухо, получил первую возможность вставить слово. И это слово было:
– Нет!!!..
– Что – нет? – удивленно-недоверчиво, как ученый через микроскоп на говорящую инфузорию, уставилась она на царя, слегка сдвинув брови.
И Костей не выдержал.
– Розочки – нет… – опустил он глаза. – А вот сердца – это здравая идея. Со своей стороны, я бы еще посоветовал добавить почки, легкие и петли кишечника вокруг.
– А на подоконнике – вставная челюсть! – фыркнула Серафима. – Ваше величество, фи! Мы обсуждаем не учебник анатомии, а мировое наследие человечества!
– Но я не люблю розы!
– Хорошо, давайте сделаем ромашки. Тоже узнаваемый цветок, в меру символичен, в меру харизматичен…
Царь, из всего сказанного понявший только слово "ромашки", затряс головой:
– Я вообще не люблю цветы!
– А что вы любите?
– Власть.
– Это у нас будет на потолке, повторения ни к чему, – решительно замотала пером царевна. – Что еще?
Костей задумался.
– Почести.
– Это у нас в другом крыле. Еще?
– Золото, драгоценные камни, ювелирные изделия…
– В палате Даров Благодарных Народов.
– Где? – вытаращил глаз царь. – У нас нет такой палаты!
– Будет, – со спокойной уверенностью заявила Серафима. – Там будут храниться сокровища народов мира, благодарных за ваше справедливое и мудрое правление, переданные вам в подарок.
– Но мое правление не будет ни справедливым, ни мудрым! И их сокровища я буду просто забирать, а недовольных превращать в рабов!
– Это у нас в палате Свершений, – пожала плечами царевна. – А мы сейчас говорим об орнаменте окон. Ну, ваше величество, ну это же так просто! Что-нибудь занятное и веселенькое по периметру, всего-то!..
– Черепа, – в первый раз подал голос из-за плеча царя генерал Кукуй, все это время молча, но внимательно наблюдавший за дискуссией.
– Веселенькое? – с сомнением уточнила царевна.
– Улыбающиеся, – сурово добавил генерал.
Серафима окинула Кукуя изучающим взглядом.
– Какая свежая идея, – со сдержанным восхищением развела она руками. – Я от вас такого не ожидала, генерал. Храбрость в сражениях, военный гений и необычный взгляд на вещи – это сделает честь любому!
– Ты еще здесь? – ревниво обернулся Костей на своего военачальника, уже сообразившего – правда, слишком поздно – что сказал лишнее. – Кто просил тебя встревать? Я только что сам собирался предложить именно улыбающиеся черепа царице Елене!
– Хороший подчиненный должен читать мысли повелителя, – улыбнулась Серафима. – Какая замечательная, небанальная идея, какое интригующее сочетание, ваше величество – черепа и сердечки!
– Вам нравится? – довольно потупился Костей.
И тут же из уголка рта бросил Кукую:
– Свободен! Пошел вон!
Тот кинулся из зала только что не бегом, звеня шпорами как лукоморская тройка – бубенцами, прижимая к монументальному боку меч и благословляя судьбу, что легко отделался.
– Мне это чрезвычайно нравится, – удовлетворенно кивнула головой царевна. – И,
кстати, хорошо, что вы напомнили мне про вашего полководца. У меня есть проект и для него.
– Для него? – ревность, не успевшая далеко уйти, моментально вернулась на непривычное пока, но, похоже, облюбованное уже место.
– Да. Если вы помните, я обещала подумать над его мундиром.
– Да? – подозрительно прищурился царь.
– Да, – степенно подтвердила Серафима. – И вот – пожалуйста. Так он будет выглядеть в новой форме.
И она, подозвав жестом Находку, вытянула из кипы листов, еще остающихся у той в
руках, один, приметный, с загнутым для быстрого поиска уголком, и с гордым видом сунула его под нос Костею.
Тот испуганно изучал несколько секунд рисунок, потом перевел вопрошающий взгляд на царевну.
– Его придется побрить наголо, пришить ему слоновьи уши, уменьшить до точек глаза, сплюснуть нос, растянуть рот до ушей и оставить всего три тонких, как ветки, пальца?
– Что? – захлопала ресницами Серафима.
– Я хочу сказать, что это не составит труда, если вы действительно думаете, что ему так будет лучше…
Царевна фыркнула – то ли со смеху, то ли от обиды.
– Вообще-то, ваш Кукуй изображен здесь контрацептуально.
– Как?!..
– Кон-тра-цеп-ту-аль-но. Это слово придумали художники, которые очень любят что-то рисовать, но это "что-то" у них никогда не получается. Что касается меня, то я работала над его костюмом, а не над его портретом.
Костей вздохнул с облегчением, в котором, как столовая ложка дегтя в пол-литровой банке меда, просквозило некоторое сожаление.
– М-да… Я бы, вообще-то, с удовольствием это над ним проделал, но его перестали бы узнавать солдаты…
– Нет-нет. Я всего лишь придумала ему новую форму. Как вам нравится?
– Зеленый воротник колесом? Розовые пуговицы?
– С улыбающимися черепами, если он не будет возражать, – дополнила экспромтом царевна.
– А кто его будет спрашивать? – удивился царь. – Завтра утром вы увидите его таким, какой он на вашей картинке.
И он еще раз пристально посмотрел на рисунок, поворачивая его и так, и эдак.
– А вы уверены насчет носа и всего прочего?
– Д-да. Вполне.
– Ну, смотрите. Если ваше величество передумает…
– Я вам сообщу. А пока давайте продолжим с дизайном замка. Значит, сейчас вы щелкаете пальцами, и то крыло, которое мы с вами только что обговорили, примет вид, как на изображении?
Костей опустил глаза, туманно повел плечом и неохотно признался:
– Не совсем. Нет. Не все так сразу. Я отдам распоряжение Зюгме – и завтра над исполнением вашего проекта будет работать целая артель каменщиков, штукатуров и маляров. Десять артелей, если понадобится.
– Ваше величество? – капризно надула губки Серафима и обижено заморгала округлившимися глазками (одному зеркалу в ее комнате было известно, сколько
часов она билась над этим приемом на грани вывиха губ и хронического косоглазия).
– Я правильно вас поняла? Вы, с вашим умопомрачительным магическим даром, отказываете мне в таком пустяке?
– Нет, не отказываю – я же сказал вам, что этим займется Зюгма…
– Моим садом он уже занимался, – сухо напомнила царевна.
– Вы сможете контролировать и рабочих, и его. Лично.
– С вашими этими… мертвяками… за моей спиной?
– Что? – Костей повернулся к ней и нахмурился. – Откуда вы знаете?
– Его светлейшество первый советник был так любезен, что просветил меня на этот счет, – скривила Серафима губы в гримасе отвращения – неизвестно, правда, в чей адрес.
– Мы еще побеседуем с его… светлейшеством… об этом, – мрачно пообещал Костей, и продолжил:
– Видите ли, ваше величество, за последние два-три дня я был настолько поглощен вами и вашими делами, что на свои дела времени вообще не оставалось. И поэтому сейчас для меня проще привлечь к ремонту сотню мастеровых, чем изменять мой
замок при помощи магии. Простите, но я помню, сколько у нас ушло времени на одну вашу комнату…
– А у меня их там еще две, очень мило, что вы об этом напомнили! – оживилась Серафима. – Я подготовлю пару-тройку дюжин проектов, и мы на практике проверим, который…
– Потом? – жалобно взглянул на нее царь. – Можно, мы займемся этим потом? У меня так много дел…
"Если кто-то попал в ловушку один раз, то почему бы ему не свалиться в ту же самую яму повторно?" – решила царевна и закинула наживку:
– Все дела и дела… – разочаровано повела она плечами. – А я только было подумала, что ваша магия всесильна…
– Всесильна, – поспешил подтвердить царь. – Но всему есть пределы. Если вы имеете хоть малейшее представление о том, как магия действует…
– Нет, – заинтересовано встрепенулась Серафима. – Не имею. Не могли бы вы рассказать мне, ваше величество? Я, конечно, всего лишь простая царица, и не пойму и сотой доли того, что вы мне поведаете, но это, наверное, так увлекательно, так захватывающе, так… мужественно – быть магом!
Костей набрал полную грудь (два стакана) воздуха и гордо поднял голову:
– Всегда приятно встретить человека, способного оценить гения по достоинству.
Пойдемте, ваше величество – я покажу вам наши лаборатории. Это должно произвести на вас неизгладимое впечатление.
"Если кто-то попал в ловушку один раз, то второй раз он туда уж точно свалится, если у него мозгов не больше, чем у быка, и думает он о том же", – мысленно ухмыльнулась Серафима и с готовностью поднялась с места.
– Пойдемте, пойдемте скорее. Мне так не хотелось бы отвлекать вас от ваших неотложных магических дел, я понимаю – ноблесс оближ!
– Что?.. – Костей, уже начинавший было приподниматься со стула, завис. – Я не расслышал… Кто что должен облизать?
– Облизать? – изумилась царевна. – Кто что должен…
И тут ее осенило.
Если предоставлялась возможность совместить приятное с полезным, то почему бы ей не воспользоваться?
– Ах, вы об этом! – игриво махнула она ручкой. – Экий вы шутник! Ха-ха! Я сказала – "ноблесс оближ". Это значит "положение обязывает" по-шантоньски.
– А при чем тут Шантонь? – Костей продолжил подъем и перемещение, но вопросов у него меньше не стало.
– Видите ли, ваше величество, требования этикета таковы…
– Это опять он! – злобно блеснул единственный глаз царя.
– Да, – сухо констатировала Серафима. – Это – часть правил. Все благородные люди нашего круга должны употреблять в своей речи иноземные слова.
Костей хотел буйно возразить, пока не поздно – от воспоминаний об уроках этикета за столом он еще не перестал просыпаться ночью в холодном поту, но ссылка на некий "наш круг" избранных остановила его.
И поэтому он просто спросил:
– Зачем?
– Чтобы показать всем, что они благородные. А иначе как другие, неблагородные, об этом узнают? А еще это делается, чтобы другие благородные люди нашего круга видели, что вы тоже к этому кругу принадлежите.
– Это как пароль?
– И отзыв.
– И что… благородные люди нашего круга… должны говорить? Напомните мне, я что-то подзабыл… немного…
– С удовольствием, – расплылась в хитрой улыбке царевна. – Запоминайте. В нашей речи встречается великое множество случаев, когда вместо простого и понятного неинтересного слова родного языка можно с блеском употребить такое заковыристое
иноземное, что сами иноземцы будут десять лет думать, и то не догадаются, что мы хотели сказать…
К тому времени, когда они подошли к Пауку, Костей уже потихоньку начинал жалеть о том, что вообще когда-то захотел стать повелителем мира.
– …Нервюра – это очень нервная женщина. Например, я. В балагане на канате кувыркаются не скоморохи, а экслибристы. На стенах наших залов у нас будет
роспись – по-художественному это называется "стенография". Если вам нездоровится,
то вместо того, чтобы, как простолюдины, вульгарно сказать что вы съели что-нибудь не то, человек нашего круга скажет, что у него кишечное расстройство желудка. А если зашла речь о том, что кто-то утонул, мы скажем, что произошла утопия личности. Также никогда не говорите, что вы что-то забыли – благородный человек произнесет "склероз памяти", а не "забывчивость". И "я наблюдал виртуальные оптические явления", а не "мне показалось"…
На Костея больно было смотреть.
При последнем пассаже он страдальчески сморщился в полной уверенности, что с
минуты на минуту у него произойдет склероз расстройства виртуальной личности, но только и смог произнести, что:
– Какой кошмар…
Лукавая царевна оживилась как костер, в который плеснули керосина.
– А для этого тоже есть замечательное шантоньское выражение, простенькое, но ходовое, советую его запомнить: "кель кошмар". Ну, повторяйте за мной, ваше
величество, посмотрим, как вы усвоили новый активный вокабуляр. "Склероз памяти". "Экслибристы". "Виртуальные оптические явления"…
– Кель кошмар…
От дальнейшей интеллектуальной экзекуции царя спасла только дверь Паука.
Его замученное величество, чтобы избежать новой лекции о старом ханже Этикете, быстро припомнил, что женщину надо пропускать вперед. И Серафима, довольная не столько успехом своего ученика, сколько его ужасом перед последствиями неудачи, гордо двинулась вверх, к высотам современной магии.
Сзади тихо донеслось, непроизвольное и тоскливое, "Ой, ноблесс, ноблесс – не оближь меня…".
Радость ее, однако, была недолгой, как полет Снегурочки над костром, и испарилась она с таким же печальным пшиком при неизменной, но не покидающей ее все эти три дня мысли о том, что за все время, проведенное в плену, ей не удалось сделать ничего полезного. Отравленная жизнь Костея, Зюгмы и, кажется, теперь еще и генерала, в расчет не бралась. Все это было, конечно, забавно, и так им и надо, но к достижению самого главного не было пока сделано ни единого шага.
Если бы сейчас нашелся рядом кто-нибудь дотошный и способный читать мысли, и спросил ее, что она считает самым главным, Серафима, скорее всего, затруднилась бы с ответом.
Для нее сейчас главным было все.
Во-первых, сбежать отсюда. Во-вторых, разузнать подробности плана Костея по захвату Лукоморья. В-третьих, предупредить о нависшей опасности оставшихся в тревожном неведении лукоморских родичей. В-четвертых, выведать, что за такой загадочный камень висит на шее Костея. В-пятых, понять, что связывало с ним Змиуланию. В-шестых…
Но прежде, чем успели кончиться цифры Серафиминого списка безнадежно невыполнимых дел, лестница, упорно игнорировавшая прежде все встречавшиеся на пути двери, уперлась в самую заметную и большую из них.
– Мы пришли туда, – вынырнул из-под ее локтя и проскочил к двери Костей, – где находятся глаза и уши моего замка. Туда, где мои верные… у них нет выбора… слуги-чародеи дни и ночи куют мою будущую победу над всем миром.
– Куют? – захлопала глазами Серафима, поспешно снова входя в роль первой красавицы того самого мира. – Мечи-кладенцы? Топоры-саморубы? Копья-самотыки? Винты-саморезы?
Царь засмеялся тем особым, запоминающимся смехом, от которого лошади спотыкались, молоко скисало прямо в коровах, а богатыри послабонервнее начинали заикаться.
Серафима поморщилась.
– Не думаю, что я сказала что-то веселое, ваше величество.
– Что вы, что вы. Хотя, похоже, вы и читали в детстве слишком много сказок, но сейчас вы довольно близки к истине. Вы когда-нибудь прежде бывали в лаборатории мага? Я имею в виду, не профана-ремесленника, а настоящего, гениального, как я?
– Нет, – все еще недовольно покосилась на царя Серафима.
– Ну, тогда мы туда и не пойдем, – покривил рот в подобии улыбки царь. – Для начала будет достаточно Паука…
Камень в золотой оправе на его груди засветился, и дверь медленно отворилась. В
глаза, успевшие привыкнуть ко мраку и факельному свету лестницы ударил солнечный свет.