– Помолчи, девка. Не части. Дай сказать, – Макмыр строго глянула на Находку, и та осеклась на полуслове. – Во-первых, хоть и нагадючили вы мне в избе и на дворе, и по-хорошему я вас съесть должна или деревяшечкам моим отдать, но за улей к месту – спасибо. Никто не может сказать, что убыр Макмыр – коряга неблагодарная.
"Потому что боится?" – про себя спросила Серафима, но вслух почему-то промолчала.
– Да чего уж там, – вместо этого скромно пожала плечами она. – Вот ей, Находке нашей, спасибо говорите. Она вас пожалела. Если бы не она… Шибко мы осерчали на вас тогда.
– Я знаю, кому спасибо говорить, – усмехнулась старуха. – Я ить все слышала. Ай и тебя за руки никто не тянул, девка. Коли б не захотела – не пошла бы колоду тягать. Пропадай, старая лоханка. И ты, малой, не кривись. За подмогу и тебе спасибо причитается. Мужик у вас, девки, растет. Защитник.
– Молодец на холодец, – не удержался Саёк.
– Не боися. Тогда не съела – сейчас подавно не съем, – успокоила его убыр.
– А я и не боюсь, – гордо повел плечом оруженосец.
– А напрасно. Картошку у меня всю кто над всем лесом раскидал? А сколько у меня
после тебя синяков будет – знаешь? И когда они теперь сойдут? Мне ведь, чай, уже не двести лет! Стрелок выискался!..
– И-извините… – покраснел и стушевался тот. – Это я не по своей вине… Это я от нервов… Детство тяжелое, игрушки деревянные, пряники черствые…
– Убыр Макмыр, – прервала выяснение отношений царевна. – А вы, собственно, зачем нас догоняли, разрешите поинтересоваться?
Старуха задумалась.
– Поперву, я вас догоняла сгоряча – ваше счастье, что не поймала сразу. Потом
охолонула маленько. А потом, когда увидела, как Находка ваша заговор против змей супротив блудней повернула, да как он у нее еще и подействовал непонятно как, так я поняла, зачем я, дура старая, вас догоняла.
Октябришна вздрогнула и побледнела, как будто снова главного блудня увидела.
– А вы видели, как я… Как у меня… И огонь…
– Видела, мила дочь. Все видела. Против блудней у октябричей нет заговора. А этот и подавно применить никто бы не догадался, хоть ложись да помирай. А ты придумала. И скажу теперь тебе, мила дочь, что гондыр, лесная кость, обшибался. Будет после моей смерти в этом лесу новая убыр, которая из его шкуры драной
чучело сделает, а из печенки – гуляш, – и взгляд Макмыр пронзил, пробуравил душу рыжеволосой девушки насквозь, заглянул в самые пыльные уголки ее души, в самое сердце – и ничто под ним не спряталось, не утаилось, не потерялось. – Ты будешь новой убыр в этом лесу, Находка.
– Но я не хочу никого есть!..
– Это дело вкуса, конечно. Но когда к тебе такие вот оболтусы вроде вас на огонек заглянут… Короче, я бы на твоем месте не зарекалась.
– И мне надо спешить!..
– Откуда сама будешь?
– Из Октябрьского…
– Ха, – самодовольно растянула запавшие губы в беззубой улыбке Макмыр. – Не спеши, забудь про него, мила дочь. До своего Октябрьского ты теперь не скоро доберешься. Тамошняя убыр со мной до самой смерти здороваться не будет, что я у нее такую девку перехватила. Да так ей, бестолковой, и надо. Куда она раньше смотрела?
– Да я в городе с пятнадцати лет жила… – нехотя проговорила Находка, морщась, как от боли при одном воспоминании о своей городской жизни.
– Ишь, городская фифа… – неодобрительно покачала головой убыр. – Знаю я ваше
городское житье… Балы, золоченые телеги… с навесами… чуни хрустальные и… и…
Она поскребла по сусекам своей памяти на предмет еще каких-нибудь ассоциаций к манящему и искушающему понятию "город" и выговорила со смаком кучерявое слово:
– …перманент.
– Да что вы, убыр Макмыр, я там работала…
– Работала она… В городе-то. Полы, поди, мыла, да пыль вытирала, – произнесла Макмыр таким тоном, как будто в ее понятии мытье полов, вытирание пыли и посещение балов на золоченых телегах и в хрустальных чунях с перманентом стояли на одной доске.
– Да… – отчего-то смутилась октябришна, как будто старуха была права.
– Ну, ничего, мила дочь, – успокаивающе похлопала ее по плечу старуха. – У нас к
лесному житью быстро взад привыкнешь. А сейчас ко мне полетели. Там и поговорим.
Она кивнула на корыто.
– Я не умею, – затрясла головой октябришна. – Это ее… Сер… рафима… управляла.
– Ты? – удивленно вытаращила на царевну серые очи из-под нависших бровей старуха.
– А ты-то откуда умеешь? Тебе до убыр как пешком до какой-нибудь Нени Чупецкой. Или Лукоморья. Это я не приглядываясь вижу, девка!
– Вот, кстати, о Лукоморье. Вообще-то, затем мы к вам и шли, – вставил, наконец,
важно и свое веское слово Саёк, уберегая ее величество от ненужных объяснений, – чтобы дорогу спросить туда. Нам очень срочно надо. У нас дела там важные. Срочные.
– Хм-м… Дела у него… важные… – продемонстрировала ослепительную улыбку во все семь зубов Макмыр. – Вот вернемся ко мне, я баньку истоплю, покушать приготовлю, постели постелю на сеновале – в избе все кроме меня не уйдемся, а потом вы мне про свои дела-то и выложите.
Все время, пока убыр перенесла свое внимание с нее на ее спутников, Находка мялась, ерзала, вытягивала шею, морщилась, вытаращивала глаза, краснела и бледнела, как будто проглотила горячий гвоздь. И это не могло не остаться незамеченным.
– Чё подпрыгиваешь, мила дочь? Чё сказать хочешь, ли чё ли?
– Да, убыр Макмыр, – потупилась октябришна, нервно ломая пальцы. – Спасибо вам за все, за доброту вашу, за доверие, за все… Только не могу я убыр быть.
– Это почему еще? Как можно не хотеть быть убыр? – в совершенно искреннем непонимании уставилась Макмыр на пылающую как лесной пожар девушку.
– Я должна ее цар… Серафиму… до Лукоморья проводить, чтобы с ней чего по дороге не случилось.
– И я! – шагнул вперед гордый Саёк.
– Постойте, ребята, постойте, – сделала умиротворяющий жест руками царевна. –
Вот об этом я и хотела с вами поговорить. Давно. Как только мы отсюда выберемся… я отсюда выберусь… Дальше я пойду одна. Мне так привычнее, – снова поведя руками, предотвратила она зреющий взрыв протеста. – Мы ведь не в игрульки здесь играем. Костею в когти попадемся – вас на месте прирежут.
– А вас?..
– А меня чуть попозже. Тупым ножом.
– Да что вы такое…
– Сейчас его армии везде уже поди, – не обращая более внимания на попытки ее прервать, продолжала царевна. – Дорогами точно не пройти, и лесом опасно. Но одна я незаметно до Лукоморья проскользнуть смогу. А с вами только про вас думать и буду – как бы чего не случилось. Так что, подумала я-подумала…
– А я?..
– А я?..
– А МЫ?!..
– Да спасибо вам, спасибо, драгоценные вы мои, – обняла их едва слушающимися руками Серафима. – В стране Октября я бы без вас пропала, как пить дать. Но дальше будет все как всегда. И мне надо спешить.
– Я вас не задержу! Я на ногу скорый! И полезный!
– Я за вами все равно пойду, хоть украдкой, да пойду, не брошу никогда!
– Ты энто куда намылилась? – встревожилась Макмыр, все это время настороженно вслушивавшаяся в разговор и старавшаяся понять, что это могло означать для нее.
– Сгинешь, девка. Твоя сила и так невелика, хоть какие ты чудеса тут выделывай,
а из страны Октября уйдешь – и вовсе ее потеряешь! С Костеем тягаться хотите, да? Слышала я про него. С ним бороться – что ежа босиком пинать. Глупое вы дело затеяли, вот что я вам скажу.
– Глупое, – спав с лица, кивнула Находка. – Да только я ее… Серафиму все равно нипочем не оставлю.
– И я! Я маленький, верткий, сильный – я пригожусь!..
– Находка, мила дочь, – положила на плечо октябришне тонкую костлявую руку Макмыр. – А как же октябричи? Ты подумай! Если ты пропадешь – мне замены не будет. Как летом я помру, гондыр не соврет – людям жизни не даст. Хорошо, если
убежать вовремя догадаются! Сколько уж так деревень исчезло – не меньше десятка! Убыр помирает – лес некому сдерживать… Нешто тебе своих же не жалко?
– Но… я вернусь!.. Правда! Октябрем-батюшкой клянусь!..
– Не вернешься, мила дочь, – покачала задумчиво головой убыр. – Ты – не вернешься. Серафима ваша опытная. Саёк ловкий. И нахальный. А ты им обузой будешь, потому что весь толк с тебя – подолом за коряжины цепляться.
– Я мужской наряд надену, как она!
Убыр сердито поджала тонкие губы.
– Тьфу на тебя. Вот ведь нудная девка…
– Нудная – так подавно отпустите с Серафимой идти, – надулась и Находка.
– С Серафимой, с Серафимой… Вот заладила… Упрямая. Так и съела бы… Не боись. Шуткую. Ладно… Вижу, не отговорить тебя… – кивнула убыр.
– Нет. Ведь если вы об октябричах радеете, так и об остальных людях порадеть должны! Если Ксотей силу наберет, Лукоморье захватит, так ведь дальше-то весь Белый Свет за…
– Да ты мне сказки не рассказывай, – скептически прищурилась Макмыр, – Об Лукоморье каком-то она радеет. О Белом Свете. Так и скажи, что с подружкой погулять еще хочешь, что в лесу после города тебе сидеть хуже горькой редьки.
– Нет, честное слово, убыр Макмыр, не так все это…
– Так, не так… – проворчала старуха. – Ох, на преступление толкаешь ты меня…
Да нет, никого я есть не собираюсь, – со смешком добавила она под напряженно-вопросительными взглядами. – Если что – предупрежду. Я про эту вот девицу говорю городскую… Фармазонку… Нет, фуражирку. Или суфражистку?.. Ладно. Хочешь погулять
напоследок, мир поглядеть – насильно держать не стану. А то никакое учение впрок не пойдет.
– Значит, отпускаете меня, убыр Макмыр? – умоляюще глядя на старуху, приложила
просительно руки к груди Находка. – Простите меня, простите, но не могу я по-другому… Я должна…
– Нет, Находка, не надо, оставайся… – протестующее начала было царевна, но октябришна упрямо покачала головой.
– Я с вами.
– Октябрь тебе судья, мила дочь, – вздохнула расстроено убыр. – Должна – иди. Да только ты хитра, а я все равно хитрей. Чёб ты ко мне вернулась, я тебе сегодня ночью половину силы своей передам. Вот баньку истопим, и передам. Тогда обязательно вернешься. Половина к половине. Хоть на моей памяти никто по половине и не передавал, а только можно такое сделать, я знаю, если ученицу
привязать хочешь. Она за второй половиной явится – не затеряется, говорят. Вот и проверим заодно.
– Да я бы и так явилась!..
– Вот и хорошо. Так и так – все одно вернешься. Да и в дороге даже эти полсилы тебе лишние не будут. Без них ты кто? Простая профурсетка1. Во. Вспомнила. А с ними – уважаемый человек, половина убыр.
– Спасибо, убыр Макмыр, я обязательно вернусь!
– Ладно, потом будем разговоры разговаривать. Полетели-ка обратно домой. Времени
у нас мало, а то, глядишь, научу еще тебя кой-чему, чему успею. А поутру колобок из аржаной муки испеку, заговорю, и он вас доведет, куда надо. А теперь – айда, полетели. А то опять дождь собирается.
Утром следующего дня, едва встало солнце, друзья в сопровождении Макмыр вышли за ворота.
Прощания были позади.
Убыр извлекла из берестяного короба серый колобок из ржаной муки, пошептала над ним недолго, и бросила на траву.
– Все, милые мои, – повернулась она к покидающим ее гостям. – Ступайте за ним –
он вас до самого Лукоморья доведет, по короткому пути. Задержитесь – ждать будет. Съесть не вздумайте. На ночь в мешок его прибирайте, утром снова на дорогу бросайте – и за ним. Находка слова теперь знает, на нее полагайтесь. Серафима,
Саёк – прощевайте. Не поминайте лихом. И Октябрь вам в помощь. А тебя, мила дочь, я ждать буду. Теперь, пока ты не придешь, я и помереть-то не могу, со всеми-то
своими годами и болестями. Я тебе половину силы отдала, а половина – к половине, друг без друга не могут. Так что торопись, слышишь? Кроме Лукоморья и Белого Света еще и наши леса есть, а в них тоже люди живут, которых защищать надоть.
Находка, не скрывая слез, крепко обняла старуху, поцеловала, хлопнула в ладоши, и колобок покатился в Лукоморье.
-начало сноски-
1 – Кто такая профурсетка, Макмыр точно не сказала бы и под страхом съедения гондыром, но в ее понимании это был некто, кому следовало во всех странах соединяться, потому что кроме своих последних цепей им терять было нечего.
-конец сноски-
И СТАЛИ ОНИ ЖИТЬ-ПОЖИВАТЬ
Часть шестая
Пришла беда – затворяй ворота.
Лукоморская поговорка
Первое заседание оборонного командования Лукоморья закончилось быстро и ничем.
Узнав о грядущем нашествии вражеских орд, поглядев на карту и померив расстояние от границы с Сабрумайским княжеством до Лукоморска пятерней, бояре пришли по
очереди в шок, ужас, возбуждение, раж, и закончилось всё тяжелым случаем ура-патриотической лихорадки.
Боярин Никодим провозгласил, и все остальные, на мгновение задумавшись над альтернативой, его поддержали, о желании вести военные действия малой кровью на чужой земле. Но, поскольку к предполагаемой дате нашествия собрать, снарядить и обучить хоть сколько-нибудь заметное войско для опережающего удара возможным
никак не представлялось, порешили встретить захватчиков на границе и устроить им последний день Пнёмпеня1.
Одинокий несогласный голос новоявленного князя Грановитого обкомом был
показательно проигнорирован, главнокомандующий армии всея Лукоморья царь Симеон, поддавшись на этот раз общественному мнению, настаивать не стал, и высокородные разошлись с прямым поручением разработать в двухдневный срок и представить пред ясные очи план Костейской кампании.
Оставив Граненыча кипеть в пустом зале от бессильной злости.
Данила Гвоздев, сочувственно поморщившись и пожав плечами, отправился набирать добровольцев, а Митроха, путаясь с непривычки в полах шубы с царского плеча2, в самом черном из своих отвратительных настроений направился в библиотеку.
– Ах, Митрофан, Митрофан… – встретил его на пороге своей волшебной каморки в
соседнем измерении Дионисий, горестно качая головой. – Можешь не рассказывать: я там был и все слышал… Как нехорошо… Как всё нехорошо… Почему бояре не хотят видеть очевидное? Врагов же больше, и они лучше обучены! На равнине они сомнут нашу армию, как горная лавина сминает и корежит редкие кусты! Даже я,
библиотечный, не имеющий к военному делу никакого отношения, понимаю это! Почему не понимают они, воеводы?
Граненыч, успев немного успокоиться по дороге, с угрюмой физиономией молча скинул шубу в прихожей, прошел на кухоньку и сел за стол.
– Чаем напоишь, хозяин?
– Конечно, Митрофан, самовар только что вскипел. Тебе с мятой, с малиной, с кипреем, со смородиновым листом, с чабрецом?..
– Давай с мятой, – махнул рукой Граненыч и нервно потер руки. – Кстати, давно хотел тебя спросить, если не возражаешь…
– Да, спрашивай, – удивленно взглянул на друга хозяин библиотеки.
– Откуда ты всё это добро берешь? В библиотеке у тебя, вроде, трава не растет, на кухне до недавних пор книг твоих никаких не было, чтобы Путем Книги туда пройти…
– Долгая история, – заметно смутившись, опусти глаза тот.
-начало сноски-
1 – Что такое или кто такой Пнёмпень, бояре не знали, но звучало красиво, многозначительно и достаточно угрожающе.
2 – Шуба ранее принадлежала отцу старого царя, ибо в шубе с плеча самого Симеона запутаться мог разве что двенадцатилетний подросток. В шубе же Василия могли с комфортом поместиться шестеро таких, как Граненыч.
"Второй случай за день", – озабоченно подумал Симеон, оглядывая нескладную
фигуру, больше напоминающую огородное пугало, чем благородного князя. – "Не пора
ли подумать об изобретении какого-нибудь другого знака отличия? Например, медали…"
-конец сноски-
– Ну, долгая, так долгая… – вздохнул князь Митроха, снова вспомнил о сегодняшнем совете и еще раз вздохнул – на этот раз более выразительно и по другому поводу, и его словно прорвало:
– Понимаю я их, бояр-то, по-человечески, что ни говори… Врага к себе домой своими руками пускать кому ж охота… Да только другого варианта ведь нет,
Дионисий. Правильно ведь ты заметил: нам супротив них в чистом поле не выстоять. Один против пятерых, при неблагоприятном рельефе окружающей местности – где это слыхано! Пусть ты герой, и один трех положил, да четвертый и пятый тебя всё равно достанут!.. Да и мы про их войско ничего кроме того, что летучая женщина
царицы Елены сказала, не знаем. Может, их еще больше! Или меньше… Вооружение у них какое? Конницы сколько? Тяжелой, легкой пехоты сколь? Припасов надолго ли запасено? Велик ли обоз? Есть ли осадные машины? Какие? Сколько? Даже если царь Симеон мой план одобрит, а не ихний, без разведки на врага идти – всё одно, что
слепому драться, как говорил генералиссимус Карто-Бито, это же и царю понятно!..
– А если разведчиков послать?.. – нерешительно предложил свежий тактический ход
Дионисий, захваченный рассуждениями Граненыча, позабыв про медленно остывающий в самоваре чай.
– Можно и послать. Но это ведь сколько дней пути туда, да пока они эту армию найдут, да если враг их не схватит, да пока обратно доберутся…
– М-да… – невесело подпер рукой подбородок библиотечный, и голубые глаза за
толстыми стеклами его очков печально заморгали. – Так ведь еще и неизвестно, кто первый до Лукоморья доберется – они или супостаты…
– Вот и я о том же… – сам того не замечая, скопировал его позу Митроха и мрачно уставился на рукомойник в углу невидящим взглядом.
Тяжелая атмосфера, воцарившаяся на кухне, давила, словно небо, упавшее на землю.
Холодный чай был рассеянно разлит по чашкам и выпит без комментариев, печенья и
аппетита, сухо тикали часы на стене, нарезая время на секунды, деловито возилась где-то под полом мышь, а они всё сидели и угрюмо смотрели куда-то в вечность.
И вдруг невеселое молчание было без предупреждения прервано Дионисием: он то ли вздохнул, то ли ахнул, глаза его широко распахнулись и застыли, а ладонь так печально подпиравшей подбородок еще секунду назад руки взмыла вверх и со всего маху шлепнула по столу.
Пустыми чашки и Граненыч подскочили одновременно.
– Ты чег…
– Я придумал!!! – радостно улыбаясь от уха до уха, вскричал библиотечный и со всей дури затарабанил маленькой ладошкой по столу.
На этот раз испугались только чашки: князь Грановитый оказался морально готов к такой нехарактерной форме проявления эмоций в своем испытанном друге.
– Что придумал-то? – только повторил он, надеясь, что смысл вопроса, наконец, дойдет до библиотечного, и он прекратит изъясняться странными жестами и начнет говорить на человеческом языке.
– Придумал, как вызнать всё про армию Костея, конечно!
– И как же?
– Надо попросить Кракова! – сияя как начищенный пятак, объявил хозяин библиотеки и победно воззрился на Митроху, будто ожидая оваций и криков "браво!".
К его удивлению, ни того, ни другого не последовало.
– Кого-кого?.. – было единственной реакцией Граненыча.
– А разве я никогда не упоминал Кракова?.. – растеряно захлопал ресницами Дионисий. – Ох, прошу прощения великодушно… Краков – это ворон. Обычно он относит мои рукописи в издательство, приносит авторские экземпляры и гонорар…