Противник слегка приподнял свой меч, обычный классический длинный меч, что, по мнению Кима, опять же говорило в его пользу. Это движение стало для Кима сигналом. Соперник готовился атаковать, а Ким с длинным кинжалом – почти коротким мечом – в правой руке и спиногрызом в левой никак не мог пропускать такие моменты. Его единственным стилем обороны могло быть уклонение. Все остальное было бы недопустимым безумием либо явно показало окружающим, насколько его подготовка превосходит все, что они видели до этого. Даже левым кинжалом он мог выдернуть меч из рук медлительного врага, но совершенно не собирался демонстрировать свои способности на публике.
Внимательность противника Молния проверил несколько раз, делая незатейливые маленькие перемещения по арене, которые, будь его противник поопытней, однозначно должны были спровоцировать ответную реакцию. Ничего особенного – легкий отвод кончика кинжала чуть внутрь, что у действительно опытного мечника вызвало бы моментальную защитную стойку от возможного удара обратным ходом. Разворот ступни чуть больше, чем следовало, что выводило Кима в условно неустойчивое положение. И внимательный мечник этим мог бы воспользоваться и атаковать. А очень опытный – не стал бы, потому что это могло быть ловушкой, чем на самом деле движение Кима и являлось. Сам Ким в этом случае все же атаковал бы, но с совершенно другой линии и другим способом, нежели мог рассчитывать ловец на живца, тем самым хитря еще больше, чем противник.
Здесь же все было проще – кружащийся с ним в танце воин даже не замечал его псевдоошибок. Противник видел лишь внешнюю сторону боя, наиболее очевидные движения и не пытался разглядеть в этой дымке что-то действительно важное. Скорее всего, неплохой боец от природы, но которому не хватало опыта, да и реакции тоже.
Ким легко ушел от пары выпадов, тем более что противник не старался быстро вывести бой на обострение. Каждый раз Молния оказывался чуть левее, со стороны щита, заставляя противника разворачиваться вслед за ним, а заодно и опускать щит пониже, чтобы видеть движения вора. Это было как раз то, что нужно. В третий раз Ким вновь уклонился, после чего резким броском змеи сократил дистанцию, придерживая меч противника кинжалом в правой руке и воткнув спиногрыз в левый глаз врага.
Он понял, что острие немного не дошло до места, на которое нацеливался, – оно чуть расширялось и в какой-то момент становилось шире, чем глазница. Поэтому раньше, чем его противник начал падать, Ким чуть отклонился назад и навалился на спиногрыз всем своим весом. Что-то хрустнуло, и кончик лезвия достиг нужной вору точки где-то у затылка жертвы. Ким выпустил оружие из рук, позволяя противнику упасть.
Трибуны с запозданием взревели. Только тогда, когда труп его врага уже валялся на земле. Люди просто не могли воспринять ту скорость, с которой все произошло, и кричали и аплодировали скорее воспоминаниям, отпечатку боя, который запечатлелся у них в голове.
Ким, стараясь оставаться спокойным, сделал то, что сделал бы любой другой воин на его месте – начал вытаскивать свое оружие из тела врага. А так как оружие слегка застряло, ему пришлось немного пошатать кинжал, прежде чем его вытащить. Кинжал поддался и выскользнул из глазницы. А труп, валяющийся на арене, в тот же момент стал неподвластным чарам некроманта – верхний позвонок был разрушен.
Под аплодисменты зрителей Ким ушел с арены, не глядя на трибуны. Остальные бои он смотреть не стал, с него хватило крови и одного человека на сегодня.
Не стал на них смотреть и Виктор.
Магу было достаточно знать, что никому из его друзей не пришлось встретиться друг с другом на арене. Оставалось совсем немного, и они были как никогда близки к замку Затворника.
Надежно укрытый аурами множества людей, а еще лучше защищенный тем, что следящие за зрителями некроманты были откровенно слабы, Виктор ушел с трибун. У него были и свои дела, и они не терпели отлагательств. Все нити должны были сплестись в узор одновременно.
Виктор никогда не был любителем светских бесед. Тем более светских бесед с демонами, умершими тысячелетия назад, с теми, кого даже после смерти приходилось опасаться и выдавливать как можно дальше от обычного мира.
Но вот он сидел в шикарном кресле-качалке с наброшенной сверху шкурой древнего животного, убить которое было вызовом даже для демона. Задачей настолько сложной, что даже демону было не жалко ни времени, ни усилий для того, чтобы ее выполнить.
Чтобы потом можно было вот так, небрежно, бросить шкуру на кресло гостя, показывая тем самым ему благорасположение.
Сам демон сидел прямо на пшенице, почесывался и ерзал. Было видно, что сидеть ему не вполне удобно, но вместе с тем было видно, что демону это нравится. Нравится чувствовать легкое неудобство, даже создавать его самому себе. Наверное, это обостряло вкус к жизни. А это была самая главная вещь, которой так не хватало демону.
– Я ухожу все дальше, – спокойно сообщил он. – И как раз сейчас я достиг той грани, когда то, что осталось в этом мире от меня, может с тобой общаться. Понимать и надеяться быть понятым. Мне это важно. Мне важно, чтобы ты понял, что происходит и насколько это влияет не только на ваше королевство и ваш мир, но даже на настроение древних богов.
Виктор откинулся на спинку кресла, почти полностью исчезнув в светло-сером мехе, и сказал:
– Ну так говори, древний. Кто я такой, чтобы отказываться от понимания.
– Этот некромант… Тут все намного сложнее, чем ты думаешь. Звезды тысячелетиями выстраивались так, чтобы он появился в этом мире. Целые миры вскипали и уничтожались, чтобы предотвратить его приход. Он лишь кукла в чужой игре и, хотя об этом догадывается, уже давно ничего не может сделать. С тропы, к которой тебя готовили тысячелетиями, скрещивая одних и разлучая других, невозможно сойти.
– Я тоже? Тоже кукла?
– Конечно. Мы стоим на развилке путей, по которым может пойти эта вселенная. Все-все звезды, что ты видишь на небе. Не сейчас, но за сотни тысяч лет она будет меняться. И как это будет происходить, зависит от этого некроманта. И от тебя.
– Его нельзя убить?
– Это тебе лучше знать. Можно или нельзя – это не те понятия, которыми я умею мыслить. Мне можно все. Запретов нет. Можно или нельзя тебе – это твой вопрос. Зато я знаю другое: даже окончательно умерший, он сыграет свою роль до конца. Потому что все уже давно предопределено.
– Все?
– Да, тут ты прав, убийца моей тени. Я скажу иначе: все пути предопределены давным-давно, еще до рождения твоего, до рождения некроманта. И лишь немногим позже, чем я осознал себя. Только пути. Но в какое-то мгновение кто-то сильно скучающий решил, что надо оставить кое-что на волю таким существам, как ты. Как некромант. Сделать ставки и ждать, кто победит. Я не знаю ставок, но они даже больше, чем судьба вашей крохотной вселенной.
– Этот кто-то имеет имя?
– Конечно. – Демон расхохотался так, что откуда-то из пшеничной бесконечности вернулось эхо, которого просто не могло существовать. – Конечно, только я не знаю этого имени. Ты не знаешь пути богов. Ты не знаешь пути даже такой мелочовки, как я. Разница между тобой и мной ничтожна по сравнению с той пропастью, что лежит между мной и богами. Я – букашка, которая считает, что ей все дозволено и что она всесильна. Всего-то. За что я в свое время и поплатился изгнанием из этого мира.
– Но кто? Кто тебя изгнал?
– Я же говорю, ты не поймешь. Не пытайся. Если хочешь услышать ответ, то наиболее правдивым будет такой – я сам себя изгнал.
– Хорошо, – кивнул маг, качнувшись в кресле. – Я понял, как важно то, что сейчас происходит. Это все? Ты просто говоришь мне, что все, что я делаю, будет иметь последствия на тысячелетия вперед? Мне надо поблагодарить тебя и проснуться?
– Ты же знаешь, что ты не проснешься. Ты только что заснул.
– Только что?
– Мгновение или полмгновения назад. Ты даже еще не заснул как следует. Я ждал тебя, именно этого момента, когда я уйду далеко, а ты будешь только-только засыпать, но еще не уснешь окончательно. В твою голову крайне трудно пробраться, вы вообще странная раса. У нас с тобой есть возможность раз-другой посидеть вот так, поговорить. Так что не спеши.
– Ты не ответил.
– Я ответил. Или ты не задал вопрос.
– Хорошо, – кивнул маг снова, качнулся в кресле и задал вопрос: – За кого ты, демон? Чьей победы ты хочешь?
– Это очень плохой и нечеткий вопрос, – качнул рогатой головой собеседник. – Вот подумай над моей загадкой-вопросом-ответом. Звучит она так: за кого я, если те некроманты, которых ты выбросил из своей реальности, были присланы к тебе мной? За них или за тебя? Или я сделал ставки на ту звезду, что горит у тебя прямо над головой в полночь, и то только четыре раза в году? У тебя есть ответ?
– Некроманты были угрозой, – медленно начал маг. – И если бы они победили, хаос некроса накрыл бы наш мир просто потому, что их некому было бы больше остановить. Но они не победили, а победили мы, и я получил новые знания, которые, возможно, помогут мне в грядущих битвах. Значит, если бы ты разместил именно этих некромантов на нашем пути, то ты бы хотел нам помочь.
– Ты смотришь на мир настолько упрощенно, что это меня забавляет, – ответил демон. – Действительно забавляет. Могу поспорить, что твои упрощения заставляют тебя видеть рога на моей голове.
– А у тебя их нет?
– Собеседник, не забывай, что это прежде всего твой сон. Есть ли у меня рога? Конечно, есть – ты же их видишь. Во сне. Ты видишь во сне рога существа, которое давно не принадлежит вашей реальности и могло наводить любой морок еще тогда, когда оно было к ней ближе. Да и не просто морок – могло выращивать и отбрасывать… ну пусть рога – в зависимости от настроения. Я повторю – во сне. Несуществующий демон, настолько всемогущий, что может внушить тебе все что угодно. Ты все еще хочешь, чтобы я ответил, есть ли у меня рога?
– Ответа просто нет?
– Ответов бесконечность. Тебе только нужно выбрать тот, что по душе.
– Мне по душе думать, что ты помогаешь мне.
– Тогда, только чтобы этот сон не был кошмаром и воспоминания о нем были приятны, я скажу тебе кое-что. Правда или ложь это будет – зависит от того, сумеешь ли ты воспользоваться моими словами. Так вот, слушай: тень рыси – не твой бред. Слушай еще: рев медведя – не ошибка твоих ушей. Если ты сумеешь меня услышать, то, может быть, это единственное, что качнет весы туда, куда ты захочешь. А я даже не уверен, хочешь ли ты для своей вселенной того же пути, что хотел бы для нее я. Так что это твой путь, путь, по которому пойдешь ты. И все звезды вслед за тобой.
– Я не понял.
– Ясность и не была тебе обещана. Я обещал слова. И даже не говорю, что эти слова – правда. Потому что, станут ли они правдой, будет зависеть только от тебя. А я только посветил факелом в глубокую, темную и сырую пещеру и показал тебе, что проход есть. Может быть, это не проход, а всего лишь пара шагов в глубь горы. Может быть, это путь в погибель. Может быть, это тоннель к твоей ближней звезде.
– Но если я не пойду, то никогда не узнаю, – подсказал маг.
– Узнаешь. Очень скоро ты уверуешь, что этот путь был тупиком. И все будет хорошо в твоем простом и понятном мире. Боги – странные существа, знаешь. Они порой сами не понимают, что творят. Ты считаешь, что кто-то собирался давать таким козявкам, как вы, свободу воли? Я мог бы похихикать, но ты сидишь на моем трофее, поэтому я буду тебя уважать. Ваша свобода воли – это просто отсутствие одного пути у богов, у бога, как угодно. Слишком много возможностей, и, пусть боги способны на все, но это тот закон, который над богами. Возможностей – бесконечность бесконечностей. Так что спи.
Демон исчез разом, без прощальных слов и расставания. Просто испарился. А на том месте, где он только что сидел, медленно расплывались в воздухе два облачка, чем-то напоминающие сплетенных между собой рысь и медведя.
Они стали элитой. И, будучи элитой, пользовались почестями.
Произошло это мгновенно, как только они перевалили через полуфинальные поединки. Чуть менее трех десятков воинов, и каждый выбран из сотни претендентов. Армия мертвых пополнилась на три тысячи тел, лежащих сейчас, наверное, на стеллажах и ожидающих последнего великого похода.
"Ну или чуть меньше, – подумал Мугра. – Из своих противников на поживу некромантам я не оставил никого".
Первый ряд у арены был полностью освобожден. Тридцать два огромных кресла, почти что трона, были равномерно расставлены вокруг арены. Кресла были действительно огромные – это были сиденья для воинов, для победителей. И если бы не людские кости, из которых они были сделаны, то Мугра мог бы даже сказать, что они удобны. Вокруг каждого из кресел было достаточно места, чтобы набросать ковры, положить наложниц, обнимающих ноги сидящего воина, поставить сзади мальчика, держащего кувшин с водой. Мугра мог утолить жажду в любой момент, съесть фрукты с подноса, что держал еще один слуга. В общей сложности рядом с каждым из претендентов крутилось больше дюжины слуг и красавиц.
Затворник сделал все, чтобы показать тем, что бесновались сейчас на трибунах, насколько хорошо живется его элите. Насколько хорошо живется мертвым.
По мнению Мугры, это была самая дорогая ширма для обряда самоубийства. Впрочем, от женщины, массирующей ему сейчас плечи, он отказываться не стал.
Волк открыто усмехнулся, когда увидел в одном из кресел, почти напротив себя, Кима. Вор был настолько меньше своего трона, что выглядел просто нелепо. Мугра заметил, что это смешит не его одного. Другие претенденты тоже посматривали на кресло Кима. Хотя его друзья предпочитали изображать равнодушие.
Они все были здесь, все до одного. Пять воинов Акренора прошли в финал. Они делали вид, что не знают друг друга, но Мугра видел взгляды, которые они бросали, и знал, что первая часть их пути сквозь турнир некроманта практически завершена. А значит, они на шаг приблизились к самому Затворнику.
Четыре кресла пустовали. Мугра знал почему. При нем в полуфинале один из претендентов получил серьезную рану, хоть и победил. Но он истекал кровью. Мугра считал, что рана отнюдь не смертельная, но у находившихся рядом некроманта и жреца были свои резоны. Претендент не смог бы участвовать в финале, это точно, а значит, он уже проиграл.
Тогда некромант лишь сделал пасс руками, ломая печать и мгновенно умерщвляя победителя. Отправляя его на стеллаж вокруг замка чуть раньше, чем он бы того хотел. Почти милосердие.
Итак, четверых не хватало. Это означало, что кто-то из двадцати восьми, сидящих сейчас вокруг арены, даже не будет драться. Так Мугре шепнул слуга, стоящий позади. Свита просто боготворила Мугру. Делилась с ним всеми секретами. Старались угодить, подготовить, старались, чтобы на арену он вышел в наилучшей форме. Мугра знал, что в случае поражения претендента вся свита отправляется вслед за ним. На стеллажи. А в случае победы претендент может сам выбрать ее участь. На что и надеялись слуги.
Да только Мугра знал, что выбор победители будут делать после посвящения. Выбор будет сделан уже мертвым некрорыцарем. Так что надеяться слугам было не на что. Вернее, надеяться надо было совсем на другое. Но этого Мугра им не говорил.
Пошел снег. Казалось, что театральность финального представления предполагала это. Что Затворник научился магии управления погодой и использует свои знания для того, чтобы подчеркнуть величие происходящего.
Сначала вышли жрецы. Двенадцать жрецов. Еще живые представители короля-некроманта. Мугра все время размышлял над тем, искренне ли они преданы своей вере или верещат на публику, только чтобы подольше избегать того самого "рая послесмертия", который обещают остальным.
Жрецы оделись в багрово-красные одеяния с редкими прожилками черного.
Затем вышли некроманты. Шестеро учеников запрещенной школы магии. В серых плащах с капюшонами, как всегда. Только на этот раз тонкие черные линии венчали их рукава и подолы плащей. А капюшоны были оторочены красным.
Багровый круг выстроился на арене, лицом к бойцам и публике, с надетыми капюшонами, головы жрецов были опущены так, что не было видно лиц – их скрывала тень капюшонов.
Второй круг, серый, встал почти в центре арены, внутри багрового. Некроманты стояли почти так же, как и жрецы, только плотнее друг к другу.
На жрецов и магов медленно, в полной тишине, падали крупные снежинки. Мугра равнодушно смотрел на это действо, понимая, что рассчитано оно прежде всего на публику. Зато он внимательно следил за снежинками. Еще полчаса – и противники начнут поскальзываться на арене, и это надо было принять во внимание.
Как и всем воинам Акренора, Мугре нечасто приходилось вступать в реальный бой зимой. Все же война была делом летним. А зимой – в лучшем случае потасовки да тренировочные бои.
Волк поерзал на шкурах, которыми были накрыты кости. Ему не сиделось, но все вросли в кресла и не шевелились, видимо осознавая торжественность и важность момента. Он же не понимал, почему все замерли. Единственное, чем он отдал дань действу, происходящему на арене, – ерзать постарался незаметно.
Судя по тому, что творилось на арене, по тому построению, которое устроили маги и жрецы, ожидался кто-то еще. Даже Мугра замер, неожиданно подумав, что явится сам король. Эта надежда казалась несбыточной, но настолько бы ускорила избавление измученной страны, что Волку хотелось верить. Он даже подтянул поближе меч и начал прикидывать, как будет прорываться через внешний круг рыхлых жрецов, успеет полоснуть по дороге одного некроманта и, пока все будут в замешательстве, ударит в самое сердце – сердце Затворника, сердце магии мертвых, сердце гниющего королевства.
Конечно, его надежде не удалось просуществовать и мгновений.
Вместо короля на арену вышел некрорыцарь. Первый, которого увидели друзья. У Затворника их было так мало, что он не посылал их в патрули, не отправлял защищать сборщиков дани. Даже в городе Мугре ни разу не удалось встретить некрорыцаря, хотя слухи об их редких появлениях все же ходили.
Казалось, что некромант держит их всех возле себя, доверяя только им и только им позволяя охранять его самого.
Мугра прикинул, что если это так, то сейчас в замке должно было скопиться несколько сотен отборных мертвецов.
Рыцарь был закован в черное. На этот раз именно закован без всякой возможности расковаться. Латы закрывали все тело, с ног до головы, а на спине – от самой макушки до поясницы – был добавлен гребень из того же черного металла. Эти латы были не хуже, чем у отборного патруля, который им пришлось кромсать недавно. Но наверняка они были крепче. И тяжелее.
Однако надежда на медлительность некрорыцаря тоже оказалась призрачной. Какие бы тяжелые доспехи он ни носил, на арену вышел легко, как будто был одет в легкий хлопок. И еще он говорил.