– Великий воин никогда не разорвет меня на кусочки, потому что великий воин не снизойдет до такого ничтожества, как я. И я не налью тебе бесплатно выпивки, пока не проснется мой хозяин, а он будет отдыхать до полудня. Так что прощай.
– Мне вовсе не нужна выпивка! – оскорбился Олдвин. – Благодарение Белу, я умею пить так, чтобы наутро не было никаких последствий… – В этот миг головная боль решила отомстить за себя и яростно стиснула виски бритунца своими железными пальцами, так что лицо его поневоле исказилось жуткой гримасой. – Насчет меня можешь не беспокоиться.
– Я совершенно не беспокоюсь, господин, – заверил Олдвина слуга.
– Слушай меня, умник! – зашипел Олдвин. – Со мной и киммерийцем был еще третий. Паренек помладше тебя. Ну, молодой мужчина, можно сказать. Лет двадцати, словом. Помнишь такого?
Слуга моргал, и лицо у него было очень скучное. Было совершенно очевидно, что расспросы приезжего нагоняют на него тоску.
– Да не помню я, господин, никакого паренька, – уныло протянул он.
– Я к тому, что может быть ты видел, куда он ушел, – продолжал Олдвин.
Слуга не ответил и вернулся к своей работе. Олдвин в бессильной ярости посмотрел на него. Но слуга слишком хорошо знал, что приезжий ничего не в состоянии с ним поделать. Кабачок закрыт, слуга занят своей работой, а Олдвин, коль скоро он ни за что не платит, не является клиентом, – следовательно, и нахамить ему можно безнаказанно.
Олдвин вернулся под навес в смутной надежде, что Эан уже появился там с рассказом о своих ночных похождениях наготове. Но Эана не было.
– Конан! – Олдвин потряс киммерийца за плечо.
Ответом ему было яростное горловое рычание. Можно было подумать, что на соломе спит не человек, а какой-то дикий зверь в обличье человека.
– Конан! – Олдвин не отступал.
Киммериец открыл глаза и вдруг улыбнулся.
– Мне снился великолепный сон! – сообщил он. – Будто я сражаюсь с одним великаном, и вот, когда я перерубил ему голень, он… – Тут он увидел Олдвина, помятого после вчерашних возлияний и встревоженного утренним открытием, и сразу омрачился. – Что-то случилось?
– Возможно, ничего, – Олдвин пожал плечами. – Когда я проснулся, Эана рядом не оказалось.
– Эан – взрослый человек, – сказал Конан. – И довольно симпатичный в глазах женщин. Так что в его отсутствий нет ничего удивительного.
– Да, но… – Олдвин замялся.
– Что? – Конан выглядел удивленным. – Что-то не так?
– Эан такой беззащитный… Он почти двести лет не жил среди обыкновенных людей. Он мог позабыть о том, как это опасно.
– Эан двести лет жил среди чудовищ и сам был чудовищем, – резко возразил Конан. – Полагаю, это тоже довольно опасно, не так ли?
– Да, – согласился Олдвин и тут же строптиво добавил: – Однако вряд ли так же опасно, как иметь дело с обычными людьми.
Конан засмеялся.
– Сразу видно, что вы академик! Вас, кажется, не переспоришь.
– Меня этому учили, – скромно признал Олдвин. И тут же добавил: – В любом случае, меня тревожит его отсутствие. Может быть, нам следует поискать его?
– Позже, – зевнул Конан. – Сперва подождем. Возможно, он скоро вернется и расскажет нам, что влюбился. Или мы увидим его возле позорного столба на городской площади с надписью "Вор" на груди.
С этим он вновь растянулся на соломе.
Олдвину удалось растолкать Конана только к полудню. Тревога бритунца росла. От Эана по-прежнему не поступало никаких известий. Кабачок уже открылся, но после утреннего разговора с грубым слугой Олдвин решительно не желал заходить туда.
– Я ни глотка больше в этом месте не выпью! – объявил он.
– Нам и не придется, – успокоил его Конан. – В честь праздника, полагаю, на всех перекрестках будет даровая выпивка.
– Даровая выпивка, как правило, очень дрянного качества, – нахмурился бритунец.
– Возможно, в Бритунии так оно и обстоит, – засмеялся Конан, – но мы в Заморе, здесь любое вино недурно, даже самое дешевое. Что, от Эана нет вестей? По-моему, он всерьез влюбился.
– В проститутку нельзя влюбиться, – нахмурился Олдвин.
Конан подтолкнул его кулаком в бок, так что бритунец потерял равновесие и едва не упал.
– Не стоит говорить о том, чего не знаете, – сказал варвар. – Но вы правы, дружище, Эану уже следовало бы появиться здесь. Пойдемте-ка побродим по городу. Может быть, мы его встретим. Должно быть, он угодил в какой-нибудь разбойничий притон, где у него отобрали всю одежду, и теперь он, голый, скрывается от людских глаз.
Однако сколько они ни бродили по Аренджуну, сколько ни заглядывали в кабачки и ни расспрашивали всех встречных, – никто не видел Эана и никто не имел даже малейшего предположения о том, что могло бы с ним случиться.
* * *
Когда Эан очнулся, он обнаружил, что ему трудно пошевелиться. Сперва он решил было, что все дело в лишней выпивке и что это от избытка спиртного у него окоченело все тело. Но затем негромкий звон подсказал ему иной ответ. Эан вздрогнул всем телом от ужаса. В первое мгновение ему почудилось, что все это – лишь страшный сон, что сейчас он очнется и увидит правду: он спит на соломенной подстилке под навесом из листьев, на задах дешевого кабачка, где они с Конаном и Олдвином куролесили всю ночь.
Но звон и непонятная тяжесть в руках и ногах сопутствовали каждому его движению. В конце концов Эан открыл глаза и увидел железную решетку.
Он находился в клетке. И это было еще не все. Его руки и ноги были закованы в цепь, свободный конец которой крепился к полу клетки.
Что с ним случилось? Как он очутился здесь? Эан метнулся вправо-влево. Гром железа был единственным ответом на мириады вопросов, что роились у него в голове. Несколько раз цепи натягивались так сильно, что больно впивались в запястья и щиколотки. В конце концов Эан поранился и вынужден был замереть на месте и выждать, пока боль успокоится.
Как ни странно, именно боль вернула ему ясность рассудка. Он перестал паниковать и медленно перевел дух.
Сперва следует осмотреться и понять, где он находится. Потом уже можно будет подыскивать какой-то план действий. Возможно, скоро Конан отыщет его. Мысль о том, что киммериец, возможно, решил избавиться от странного спутника, подобранного при весьма странных обстоятельствах, даже не приходила Эану в голову. Равно как не допускал он и возможности, что киммериец не станет его вызволять.
Обостренным чутьем, которое осталось у Эана еще с той поры, когда он был чудовищем и обитал в песчаной трясине, в зыбучих песках на краю оазиса Гуайрэ, молодой человек ощущал: Конан не из тех, кто отказывается от своих спутников. Нет, Конан скоро придет. Скоро.
Эан осторожно встал, стараясь двигаться так, чтобы цепи не слишком врезались в тело. Тот, заковал его, знал свое дело. Этот неведомый тюремщик позаботился о том, чтобы узник не смог вывернуться из кандалов, так что железные обручи плотно охватывали запястья и щиколотки.
Пленник приблизил лицо к решетке и выглянул наружу – насколько ему позволяло его положение.
Он увидел большое помещение, в котором находилось еще несколько клеток. В каждой, очевидно, имелось запертое живое существо.
– Эй! – позвал Эан. – Кто-нибудь меня слышит? Отзовитесь! Расскажите мне, куда я попал!
Но ответом ему послужил лишь странный чавкающий звук. Если бы Эан мог заглянуть в клетку, откуда он доносился, то увидел бы слизнеобразную тварь, которая хлопала склизкой "подошвой" по полу клетки, требуя кормежки.
Затем из второй клетки донесся громкий лай. Там содержался песьеголовый мальчик. Эан не видел его, но по звукам догадался, что существо, их издающее, лишено человеческого рассудка.
Когда Талорк вошел в свой зверинец с ведром, полным кусочков вареной рыбы и разваренного зерна, там царил невероятный гвалт. Все его питомцы прыгали по клеткам, лаяли, рычали, бились о решетки, шипели. Талорк остановился. Обычно Великолепные Уроды вели себя гораздо спокойнее. Ни переезды с места на место, ни многолюдные толпы не приводили их в такое неистовство. Все дело в новичке, понял Талорк. Этот новенький что-то такое сделал, отчего они так разбушевались.
Ничего, Талорк быстро их утихомирит. Он поставил ведро на пол и взялся за большую палку. Сперва он через прутья решетки огрел по голове песьеголового мальчика.
Тот сел на пол, схватился за голову руками и жалобно заскулил.
– То-то же! – воскликнул Талорк. – Я принес тебе еду, а ты себя так ведешь! Стыдно! Стыдно! А ну, лежать!
Песьеголовый мальчик лег ничком и положил морду на вытянутые вперед руки. Талорк открыл дверцу и плеснул варева ему в глиняную плошку.
– Ешь, – сказал он строгим тоном и закрыл дверцу. – Ешь, можно.
Мальчик принялся лакать похлебку длинным синеватым собачьим языком.
Скоро и другие получили свои порции. Постепенно шум в зверинце утихал. Эан стоял у прутьев и наблюдал за происходящим. Про себя он решил, что ни за что не подчинится тому, кто захватил его в плен. Пусть лупит палкой, пусть держит в цепях, морит голодом или жаждой – Эан не покорится. Двести лет рабства у Гуайрэ – с него довольно. Теперь он будет свободным.
Закончив обходить клетки, Талорк приблизился наконец к Эану. В руках у него была палка с окованным железом наконечником.
– Видишь? – показал он это орудие Эану. – У меня всегда найдется управа на строптивое животное. Так что не вздумай бунтовать.
– Я не животное, – сказал Эан. – Что тебе нужно от меня?
– Да брось ты! – воскликнул Талорк. – Это ты-то не животное? Рассказывай сказки кому-нибудь другому, но только не мне! Как тебе удалось переполошить весь мой зверинец? Они давно уже не проявляли такого беспокойства!
Я просто позвал на помощь, – ответил Эан.
– Ну конечно! – издевательски воскликнул Талорк. – Нравится мне это "просто"! Нет, уродец, у тебя есть какая-то своя магия, иначе они не стали бы так беситься.
Эан понял, что спорить с ним бесполезно. Он молча уставился на Талорка и мысленно поклялся себе, что не скажет ему больше ни слова.
Казалось, Талорк понял это, потому что опустил палку и заговорил примирительным тоном:
– Послушай, что я тебе скажу. Наверное, до сих пор тебе хорошо удавалось скрывать свое уродство, поэтому никто о нем и не знал. А если люди узнают, кто ты такой на самом деле, – начнется травля, и кто знает, останешься ли ты вообще в живых! Люди бывают чрезвычайно жестоки. Особенно к тем, кто сильно отличается от них.
Эан лихорадочно соображал: "Откуда этот чужак мог узнать о том, что случилось со мной двести лет назад? Неужели он тоже побывал в оазисе? Нет, это невозможно, все, кто там находился, мертвы, так или иначе… Все, кроме Конана и Олдвина. Ну и меня. Нет, здесь что-то другое, что-то, о чем я еще ничего не знаю. Нужно молчать. Может быть, он сам проговорится. Слушая вопросы, можно разрешить многие недоумения… Я должен запомнить все, о чем он спрашивает. Таким образом он невольно выдаст – что он знает и чего не знает".
– У меня была любимица, – продолжал Талорк доверительным тоном. – Женщина-птица. Я обожал ее. Она немного разговаривала на человеческом языке. Немного. Ее язык не был приспособлен для беглой речи, но она старалась. И еще она пела. Она была прекрасна. Но в последнее время она дурно себя чувствовала. Митра свидетель, я заботился о ней! Ты не должен думать, будто я не забочусь о своих любимцах, нет. Каждая из этих тварей, – Талорк показал на клетки широким жестом, – имеет все необходимое.
– Кроме свободы, – хриплым голосом выговорил Эан, забыв на миг о своем твердом решении не разговаривать с тюремщиком.
– Свобода! – презрительно воскликнул Талорк. – Кому она нужна? Только не им, не этим уродливым существам! Да окажись они на свободе – их в первый же день заклевали их так называемые "нормальные" собратья. Вон там, – он кивнул головой на клетку, откуда доносилось поскуливанье, – сидит песьеголовый мальчик. Думаешь, его жизнь на свободе была бы длинной? Да толпа разорвала бы его на куски, сочтя опасным чудовищем. Между тем он – мирное и доброе создание. Только ему требуется особый уход. А ты? Нет, свобода тебе не нужна. Тебе нужен хороший пригляд, сытная пища… Разве ты в состоянии заботиться о себе? Скажи, ты умеешь зарабатывать деньги? На что ты способен?
Эан прикусил губу. Он знал, что кое в чем Талорк совершенно прав. Эан всегда был никчемным. У него не получалось зарабатывать. Он не смог поправить дела своей семьи, когда взялся за это. Наоборот, Эан все окончательно погубил. И теперь он решительно ни на что не годится. Он не воин, не ученый, не лекарь, у него нет средств к существованию. Его даже в ученики не возьмут – ни одному ремесленнику не нужен такой переросток, которого поздно чему-то обучать.
Талорк правильно истолковал молчание своего пленника.
– Вот видишь! – с торжеством произнес он. – Ты уже начинаешь признавать мою правоту. Тебе не нужна свобода. Тебе нужен кто-то, кто заботился бы о тебе. Я буду о тебе заботиться. Я умею это делать. Для начала скажи, как тебя называть.
Эан не ответил. Ему не хотелось, чтобы этот человек обращался к нему по имени.
– Ты обладаешь разумной речью, – сказал Талорк. – Стало быть, обладаешь и именем. Не хочешь мне сказать? Я придумаю тебе другое. И ты будешь отзываться на него, иначе отведаешь палки!
– Меня зовут Эан, – сказал пленник. – Не смей давать мне другое имя.
– Я всегда говорил, что палка решает три четверти проблем, – заявил Талорк.
– А отвращение – все остальные, – пробормотал Эан. – И в данном случае речь шла именно об этих "остальных".
– У тебя довольно сложный склад ума, – заметил Талорк. – Это произведет впечатление.
Эан звякнул цепями.
– Сними с меня это, – попросил он.
– Я надеялся, что ты этого захочешь, – произнес Талорк. – Хорошо, я избавлю тебя от цепей, но ты останешься в клетке.
– Я не хочу сидеть в клетке. Я не дикое животное, чтобы…
– Тише, тише, – остановил его Талорк. – Ты ведь мечтаешь о том, чтобы железо не впивалось в твою кожу, не так ли? Но я сделаю это для тебя при одном условии. Ты не будешь хотеть слишком многого. Ты останешься в клетке.
– Нет, – сказал Эан.
– Да! – рассердился Талорк. – Я не желаю, чтобы ты сбежал. А ты сбежишь и погибнешь.
– Для чего я тебе нужен? – спросил Эан.
– Ты еще не понял? – удивился Талорк. – Кажется, я так подробно все тебе рассказал… Моя любимица, женщина-птица, умерла. Не больше нет!
– Мне жаль ее, – проговорил Эан. – Хоть я ее и никогда не видел. Но мне жаль это существо, которое было красивым и провело свою жизнь в неволе.
– Ни я, ни тем более она не нуждаемся в твоей жалости! – резко ответил Талорк. – Но ее больше нет, а мне нужно давать представление. Это просто счастье, что я нашел тебя.
– Я все еще не понимаю…
– Ты не понимаешь? Но ведь ты – один из самых эффектных уродцев, каких я только встречал на своем веку!
– Я? Уродец? – Эан похолодел. Он быстро ощупал свое лицо, свое тело. Нет, все осталось по-прежнему: он все еще был стройным молодым человеком, с самым обычным сложением, с нормальным человеческим лицом. – О чем ты говоришь?
– О твоем уродстве! – воскликнул Талорк, досадуя на упрямство пленника. – Как ты это делаешь? Покажи мне!
– Что я делаю? – пролепетал Эан.
– ЭТО! – закричал Талорк, хватаясь за палку. – Мне что, избить тебя, чтобы до тебя, наконец, дошло?
– Ты можешь избить меня, – сказал Эан. Теперь, когда он убедился в том, что обратной метаморфозы в песчаное чудовище не произошло, он снова обрел уверенность в себе. – Но это не прибавит мне понимания.
В конце концов Талорк отступился от пленника. Эан остался взаперти – в клетке и в цепях. И к тому же голодный.
* * *
– Ничего не понимаю, – говорил растерянно Олдвин, пока они с Конаном бродили по городу. – Мне казалось, я полностью контролировал свои мысли и поведение, но сейчас, пытаясь восстановить в памяти события вчерашнего вечера, я сознаю, что половина из случившегося, если не больше, от меня ускользает.
Все это звучало для Конана одновременно и мудрено, и забавно. Киммериец помалкивал, только оглядывался по сторонам.
– Если он заночевал у женщины, то, возможно, мы не увидим его еще пару дней, – сказал Конан. – Мне случалось исчезать и на больший срок. А у Эана вообще долгое время не было нормальных подружек, так что он вполне мог потерять голову.
– Нет, нет, – повторял Олдвин, – случилось что-то нехорошее.
К середине дня у них уже были деньги для того, чтобы приобрести лошадей. Олдвин не спросил Конана, каким образом тот раздобыл увесистый кошель, набитый серебром. Киммериец тоже не вдавался в подробности. В суете большой ярмарки нередки подобные странные случаи, когда деньги незаметно меняют хозяев и переходят из рук в руки непонятным путем.
– Вы что-нибудь понимаете в лошадях? – спросил Конан у бритунца.
Тот покачал головой.
– Все лошади, с которыми мне доводилось иметь дело, были весьма дорогими и породистыми, и их покупали для меня мои конюхи… Сам я на них, правда, не ездил, они служили украшением моей конюшни.
– И много у вас было лошадей? – заинтересовался Конан.
– Две, – с достоинством ответил Олдвин.
Конан еле заметно улыбнулся, но от комментариев воздержался. Он приобрел трех лошадок, выносливых, хотя и неказистых с виду. Олдвин заметил, что Конану даже в голову не пришло ограничиться двумя, хотя третий их спутник пропал неизвестно куда и Олдвин уже потерял всякую надежду найти его.
Конан же, судя по всему, этой надежды не терял. Более того, он даже не сомневался в том, что Эан отыщется.
Купленных лошадей Конан оставил в той же конюшне, наказав конюху хорошенько за ними присматривать. Для убедительности киммериец показал ему кулак и пару медных монеток, которые тот получит завтра утром, если с лошадьми все будет в порядке.
– У нас остались еще деньги для недурного кутежа, – сообщил Конан Олдвину, когда они вышли из конюшни. – До утра полно времени.
– Мы собираемся пьянствовать и бедокурить до самого утра? – ужаснулся Олдвин.
Киммериец громко расхохотался.
– Нет, избавлю вас от подобного испытания! Но на представление Зверинца Уродов, полагаю, сходить следует. И для вашей книги это будет очень полезно.
Олдвин не нашелся, что возразить, и Конан потащил его на площадь, где уже зажигали факелы. Народ толпился возле помоста, куда четверо дюжих носильщиков неспешно водружали клетки. Десятки факелов пылали по краям помоста. Из клеток доносились рычание и странные шлепки. Люди в толпе переговаривались, возбужденно блестя глазами.
Перед клетками прохаживался сам владелец бродячего зверинца, Талорк. В руке у него была палка.
Видите эту палку? – громко возглашал он. – Это палка укротителя, главное мое орудие! Все мои уроды, все чудовища и монстры покорны мне, потому что я – человек, и в руке у меня палка! Все эти существа крайне опасны. Поэтому я и содержу их в клетках. Они могут в любой миг вцепиться вам в горло зубами, растворить вас ядовитой слизью или содрать с вас кожу своими острыми когтями. Однако вам не следует бояться того, что вы увидите. Не следует, потому что вы – тоже люди, как и я, и потому, что все эти жуткие создания сидят взаперти.
– Он хочет брать деньги за то, чтобы мы взглянули на монстров? – удивился Конан.
Олдвин пожал плечами.