Мир, населенный управляемыми драконами, оседланными жестокими всадницами, разумными гигантскими насекомыми и другими не менее экзотическими тварями, оказывается полем битвы двух древних властелинов. Каждый из этих монстров имеет свою точку зрения на устройство мира. Они определяют, как жить в этом мире людям, и используют их и других существ по своему усмотрению.
Жажда мести делает девочку, потерявшую родителей и родной дом, жестокой воительницей. Она идет к своей цели, сеет смерть и не подозревает, что уже давно является лишь орудием в битве монстров.
Далеко не каждому человеку открывается его истинное предназначение. Героям романа-фэнтези оно открылось, но сделало ли это их более счастливыми.
Содержание:
Пролог 1
Глава 1 Талианна 2
Глава 2 Башня 10
Глава 3 Шельфхайм 30
Глава 4 Каран 45
Глава 5 Пропасть 63
Глава 6 Скала драконов 78
Эпилог 93
Вольфганг Хольбайн
"Повелительница драконов"
Пролог
Черная стена высилась в ночном небе уже не как тень, поглотившая маленькие точечки звезд, блестевших на небосводе, а как мрачная дыра, прорубленная кем-то в небе.
Она сгорела.
Ночь пахла зноем, теплым камнем, раскаленной землей и другими неприятными вещами, которые ребенок не хотел узнавать.
Иногда через раскрошившийся гребень стены ветер приносил густые черные облака дыма. Когда они пролетали на фоне звезд, ребенку казалось, что звезды подмигивают ему, как маленькие, очень далекие и очень равнодушные глаза. Раньше эти глаза были его друзьями. Раньше и ночь была его другом.
Теперь у него не было друзей. Его друзья, как и его враги, были мертвы. Все они умерли в пылающем аду, покрывшем копотью стену, умерли вместе с городом, который он обещал охранять и не выполнил обещания.
Ребенок испытывал страх.
Впервые в своей жизни он испытывал настоящий страх. Не страх темноты, не страх перед тем, что возникало из рассказов взрослых потом, много позже, и оживало - мрачное, леденящее душу, иногда заползая в его сны; не страх перед зверем, который мог укусить и поцарапать; не бесформенный страх, который знают только дети. Он испытывал страх перед чем-то, чему до сих пор в его почти десятилетней жизни даже не было места, перед словом, которое он знал, но которое до сего момента не имело для него реального значения: перед смертью.
Девочка дрожала, стоя на месте и глядя на горящий город, хотя все еще было жарко. С тех пор как она выползла из камней, между которыми втиснулась, сначала крича от страха, а позже беззвучно рыдая, видимо, прошло несколько часов. Когда она вышла из города, до вечера было еще далеко, а как только на горизонте начали появляться первые признаки вечерних сумерек, она отправилась в обратный путь, торопясь попасть домой до темноты.
Смерть оказалась быстрее.
Город горел не очень долго, потому что огонь был жарким, настолько ужасающе жарким, что его жгучее дыхание девочка ощущала даже по другую сторону гигантской стены, стоя между ледниковыми валунами в десять раз выше человеческого роста. Под их защиту она сбежала, ослепленная, почти обезумевшая от страха и отчаяния, как животное, которое инстинктивно забирается в нору, когда чувствует опасность. И там она ощущала чудовищную жару, упавшую с неба. Все, что в городе могло гореть, в первые же минуты должно было рассыпаться пеплом.
С тех пор она стояла здесь, темноволосая девочка неполных десяти лет. Она до конца еще не поняла, что после этой ночи стала сиротой, более того, она осталась совершенно одна, ибо все ее друзья, все, кого она знала, любила или даже боялась, были мертвы.
Выживших, кроме девочки, не было. Смерть нанесла удар в тот единственный вечер в году, когда все жители города находились в своих домах.
Нет, выживших не было. Только эта девочка. Она была стройной, но крепкой, на ней было одно из многочисленных дорогих одеяний, висевших в ее комнате, так как город, который рассыпался перед ней в прах, был богатым.
Девочка не знала, как долго она стояла здесь и смотрела на покрытую копотью городскую стену, когда услышала шаги.
Она застыла от ужаса, но только на мгновение. Затем она обернулась, с облегчением вскрикнула от радости и побежала вниз по склону к фигуре, появившейся из ночи.
Но вскоре она остановилась, потому что, приблизившись, увидела, что это незнакомка.
Женщина была не из их города. Она не была одной из выживших, как девочка. Никогда раньше девочка не видела ее. И одежда ее была странная - черная, матово лоснящаяся в пожирающей цвета ночной тьме дубленая кожа, тесно облегавшая ее тело. Она была очень высокой и, насколько девочка могла разглядеть, очень красивой, а эта странная одежда подчеркивала ее стройную и по-спортивному мускулистую фигуру. Женщина была, пожалуй, очень сильной и чрезвычайно ловкой. Девочка не могла сказать, сколько женщине лет. Возможно, тридцать, но с таким же успехом ей можно было дать и пятьдесят лет или больше, да это и не имело значения, ведь для девочки, которая в свои десять лет еще не научилась считать годы жизни и расточительно их тратила, существовали только три возрастные группы: ее сверстники, взрослые и старики. Старой женщина не была.
Очень долго стояли они друг против друга: девочка, застыв от ужаса и разрываясь между страхом, вынуждающим ее просто убежать и спрятаться в скалах, которые уже один раз дали ей защиту, и все усиливающимся желанием сделать то, что сделал бы в подобной ситуации любой ребенок: подбежать к незнакомке и броситься ей на грудь, прижаться к этой женщине в твердой уверенности, что рядом со взрослым она неуязвима. В безопасности.
Но люди в сожженном городе тоже были взрослыми. И теперь они были мертвы. Вместе со своими детьми, которые в последний момент, наверно, еще держались за юбки матерей. К тому же девочка не знала эту женщину.
Прошла вечность, прежде чем незнакомка нарушила молчание. Она подошла к девочке - лишь на шаг, чтобы не испугать ее, - присела на корточки и протянула руку. Девочка посмотрела на эту руку, затянутую в черную, тесно облегающую перчатку, и затем взглянула в лицо незнакомки. Ни один мускул на нем не дрогнул.
- Не бойся меня, дитя, - сказала женщина. - Я ничего плохого тебе не сделаю.
Девочка все еще не отвечала, но и не убежала, когда незнакомка медленно и осторожно взяла ее за руку. Черная кожа перчатки была холодной и гладкой, неприятной на ощупь. Будто кожа змеи.
- Это был твой город, не так ли? - спросила незнакомка.
Девочка кивнула.
- Ты… ты единственная выжила?
Девочка снова кивнула. Она чувствовала, что женщина ждала от нее ответа, но не могла говорить. Возможно, она теперь никогда не сможет говорить.
- А сейчас тебе грустно, - сказала незнакомка. Это уже был не вопрос, а утверждение, и произнесла она это тихо и по-деловому. В голосе женщины слышалось лишь едва заметное сочувствие. - Тебе грустно и страшно, ты в отчаянии и разгневана, и больше всего ты хотела бы взять меч и отправиться на поиски тех, кто в этом виноват. Но так не получится. Ты ребенок.
Женщина встала, как будто уже все сказала, взглянула с окаменевшим выражением лица на руины города и затем села рядом с девочкой на траву.
- Сядь, дитя, - сказала она.
Девочка послушалась. Что ей еще было делать? Она не могла убежать, потому что бежать было некуда. У нее никого не было. Может быть, она принадлежала теперь этой женщине, как нечто найденное на обочине дороги. Эта мысль девочку смутила, но не сильно испугала. Это хорошо - принадлежать хоть кому-нибудь.
- Ты не хочешь назвать мне свое имя, малышка? - спросила женщина.
Девочка отрицательно покачала головой. Она немного боялась, что незнакомка разгневается, но та лишь улыбнулась, слегка откинулась назад и оперлась на локти.
- Я слишком хорошо тебя понимаю, дитя мое, - сказала она тихо, как бы говоря сама с собой. Странная грустная улыбка скользнула по ее лицу, но девочка сомневалась, что действительно поняла ее значение.
- У меня еще есть время, - неожиданно сказала незнакомка. - Если хочешь, я расскажу тебе одну историю. - Она посмотрела на девочку и улыбнулась. - Хочешь?
Девочка кивнула.
Глава 1 Талианна
- 1 -
Деревня лежала в излучине реки, похожая на кусок черного угля, с трех сторон окруженная переливающейся, серебристой, сине-зеленой лентой. В последние годы деревня начала разрастаться в единственно возможном направлении.
Точнее, не совсем.
Несколько домов, построенных очень смелыми - или очень глупыми - людьми, частично выдавались в реку, стоя на сваях, как изнемогающие от жары жирные аисты с множеством ног или как каменные ласточкины гнезда, прилепившиеся под изгибом разрушенного моста. Раньше у нее было название, у этой когда-то гордой, богатой, а теперь сожженной деревни, вернее, даже несколько названий: некоторые называли ее Либари, словом из языка аборигенов, живших здесь до того, как пришли поселенцы, и значения которого никто не знал; другие - позднее - окрестили ее Зеленым Лугом. Это название абсолютно не подходило, но звучало красиво. Оба названия были утрачены, когда здесь, на реке, люди открыли силу, которую нес в себе большой серебристый поток, и использовали ее. Тогда крытые соломой хижины уступили место тяжелым, каменным домам с черными шиферными крышами, над которыми огромные дымящиеся трубы выдавали тайны, дремавшие под ними. И деревня стала городом.
Когда жители Либари - или Зеленого Луга - начали делать железо, город стал слишком безобразным для такого благозвучного названия, как Либари или даже Зеленый Луг, во всяком случае, зелеными вскоре стали сточные воды, стекавшие в реку из домов, недавно оборудованных канализацией. Это случилось потому, что их жители не только плавили железо и сталь, а постепенно и другие сплавы, но и ели, и пили, и вдыхали - правда, не зная того, - много чего, что на самом деле должно было находиться в плавильных тиглях. Если они даже и знали, их это не заботило. Во всяком случае, они удивлялись тому, что старики в городе были уже не такими старыми, как раньше, и появилось больше болезней. Но город стал богатым, богатым и безобразным, он все рос и скоро получил новое название. Теперь его часто называли Стальной Деревней, и жители приняли это название, хоть и ненадолго.
Его сожгли.
Вместе с городом.
За одну-единственную ночь, наполненную бьющими воздух черными крыльями, пронзительными криками и огнем, который дождем сыпался с неба и был тысячекратно жарче пламени в горнах внизу, на земле. Город обуглился, превратился в пепел, пыль и горячую грязь, которую уносила река. Труд трех поколений пропал за одну ночь. Большие параллелепипеды коричневатого от ржавчины чугуна расплавились в последний раз, так что теперь на больших участках развалин города они образовали погребальный саван из пористых шлаков. Надежды и мечты о богатстве и могуществе испарились, как и люди, мечтавшие о них, и золото, на которое щедро обменивали отточенную сталь, расплавилось в руках своих владельцев и каплями стекло на землю, как сверкающие слезы.
Вот так Стальная Деревня, которую раньше называли Зеленым Лугом и еще раньше Либари, а завтра, быть может, назовут Сгоревшим Городом, нашла свой конец, закономерно последовавший за ее коротким расцветом.
Уничтожение было полным. Черный божественный кулак, обрушившийся на город ночью, оставил на земле раскаленные добела шрамы. Треть города, примыкавшая к излучине реки, была разрушена полностью. Разрушена, сожжена и стерта в порошок - возможно, это происходило в обратной последовательности. Она напоминала расплющенные внутренности вулкана. Там, где расплавленный железный покров был разорван и виднелась голая земля, она была черна и блестела, превратившись в стекло.
Вторая треть города выглядела, пожалуй, еще ужасней, поскольку здесь опустошение было не столь полным. Там, где разрушение было настолько сильным, что скрывало собственные следы, не осталось ничего, чего можно было испугаться.
Здесь же было чего пугаться. Несколько стен устояли под огненной бурей; то тут, то там виднелись балки, торчащие из черной трясины, как пальцы утопающего; угловые столбы и перекрытия сарая, рассчитанные на вес железных болванок, выдержали всепожирающий огонь, уничтоживший крышу и стены. Казалось злой насмешкой то, что на крыше еще стояла дымовая труба, снаружи такая же черная, как и внутри. Черное нечто напоминало скорчившегося человека, закрывшего руками голову, но целиком покрытого железом, являя собой ужасную скульптуру.
В последней трети города стояли руины, покрытые серой пылью и пеплом. Кое-где еще горело, местами из горячей золы торчали кости. Город со стороны суши принял на себя сильнейшую ярость огненной бури, которую принесли низко несущиеся чудовища.
Здесь огонь был просто огнем, а не адским жаром, который испарял железо и расплавлял сталь. Жители этой части города, которые были самыми богатыми и уважаемыми гражданами Стальной Деревни, успели осознать, что злая судьба оказалась к ним особенно жестокой. Они слышали шум огромных черных крыльев, видели пламя и слышали вопли, а вскоре вопить стали и они сами. Преграда из домов, остановившая волну огня и смерти, уготовила им более мучительный конец. Они видели приближение своей смерти. Некоторым даже хватило времени выбежать из своих домов и прыгнуть в реку в надежде на спасение в кипящем потоке. Сейчас, когда взошло солнце, их трупы были, наверно, уже на расстоянии нескольких миль отсюда.
Были и выжившие: в подвалах, в мертвых пространствах под почерневшими оконными проемами, позади огромных болванок из чугуна и стали. Некоторые из спасшихся даже могли звать кого-нибудь, кто взял бы нож и освободил их от мук. Но таких было не очень много.
Вот что увидела Талианна, когда на следующее утро вышла из леса и посмотрела вниз, на свой родной город.
Чья-то рука коснулась ее плеча. Она подняла глаза. Мгновение она цеплялась за безумную мысль, что это могла быть ее мать, которая, как и она, нашла в лесу укрытие и теперь пришла, чтобы сказать ей, что все в порядке и она жива. Но лицо, которое она увидела, было не худое, посеревшее от возраста и железной пыли лицо ее матери, - это было горестное лицо Гедельфи, обрамленное седыми волосами, с приставшей грязью, еловыми иглами и остатками болотной тины, в которую он провалился, когда выползал за ней из штольни.
Лишь его глаза были не слепыми глазами Гедельфи, которые потухли еще до того, как Талианна впервые увидела восход солнца, а глазами ее матери, темными и большими, окруженными крошечными морщинками, появившимися оттого, что она любила смеяться. Но только на мгновение. Потом они снова превратились в белые матовые шары, блестевшие на лице Гедельфи. И когда Талианна повернула голову и посмотрела на его руку в шрамах, тяжело лежавшую на ее плече, она увидела у него под ногтями кровь.
- Поплачь, дитя, - сказал старик. Это звучало как голос ее матери, но выговор был внятным, очень четким, таким, как у Гедельфи. - Поплачь, - сказал он еще раз. - Это тебе поможет.
Талианна не плакала.
Но через некоторое время она послушно повернулась, следуя мягкому нажиму его руки, и пошла рядом с ним вниз по склону, по лугу, покрытому пеплом, направляясь к вплавленной в землю границе города. Так они и шли - слепой старик и ребенок, ведущий его.
Но в тот момент ребенок, как и слепой, еще не видел ужасов, поджидавших их впереди.
Девочка видела лишь крылья драконов, хлеставшие ночь.
- 2 -
Пепел был еще теплым, а земля под ним такой горячей, что девочка ощущала это через тонкие подошвы сандалий. Ее шаги поднимали маленькие серые облачка пыли - это было похоже на крошечные взрывы, а в воздухе висел запах, который девочка никогда в жизни не позабудет.
Она обошла вокруг самой разрушенной части города не из боязни или внутреннего трепета, а просто из практических соображений: шедший рядом с ней старик мог поскользнуться и пораниться на земле, застывшей в зеркальное стекло и покрытой пеплом. Теперь они достигли реки. Вода в ней была теплой. От ее поверхности поднимался серый пар и касался лица девочки с неприятной клейкостью паутины. То тут, то там под поверхностью воды, казалось, сохранились небольшие очаги жара, потому что в некоторых местах вода прямо-таки кипела. На волнах качалась черная слизь. Иногда течение приносило бесформенные темные обломки, а время от времени и что-то довольно большое, что девочка не могла и не хотела распознавать.
- Где мы?
Голос Гедельфи дрожал. Он был таким же хрупким, как и тонкая корка, по которой они шли, и готов был в любой момент сорваться. Рука, лежавшая на плече Талианны, не шевелилась, но ее хватка была почти болезненной, а не легкой и дружеской, непривычной для нее.
С тех пор как она стала думать и ходить, ее задачей было водить слепого старика, и прикосновение его потрескавшейся кожи было настолько ей знакомо, как будто его рука была частью ее самой. Но его хватка всегда была мягкой и какой-то благодарной, поскольку девочка оберегала его от повреждений и заменяла ему глаза, которых он лишился. Сейчас он крепко вцепился в нее, с отчаянной силой человека, знавшего, что он упадет в пропасть, если выпустит свою опору. Ей было больно.
- Где мы, Талианна? - спросил Гедельфи еще раз, не дождавшись ответа.
- У реки, - быстро сказала она. - Возле… - она запнулась, нервно провела языком по губам, которые оказались потрескавшимися и горели, а теперь стали болеть, и начала снова: - На месте, где стояла прачечная.
- Она разрушена?
Талианна покачала головой. При этом ее волосы скользили по тыльной стороне руки старика, так что он почувствовал это движение.
- Нет, - сказала девочка. - Она исчезла.
- Исчезла. - Гедельфи повторил это слово со странным причмокиванием, как иногда говорят старики. Пожалуй, было похоже, что он пробует его на вкус. - Исчезла.