- Ничего такого, чего мы не могли бы предугадать, - промолвил Ортвейн, опуская взгляд.
Но Данкварт решился:
- Это Зигфрид, Хаген.
Наконец-то!
- Зигфрид, - подтвердил Ортвейн.
Видимо, отнюдь не случайно они вдвоем вызвались сопровождать его на прогулке, и неспроста они столкнулись с саксом - хоть Данкварт изо всех сил старался этого не выдать. Они с Ортвейном намеренно привели его сюда, чтобы кое-что показать и сказать, ведя искусную игру.
- И что же Зигфрид?
- Он крадет у нас Вормс, - ответил племянник, - Он прибирает его к рукам, не проливая ни капли крови. Еще один год, и он потянет руки к трону Гунтера, и никто не отважится ему помешать.
Хаген изумленно воззрился на него. Ортвейн высказывал сейчас его собственные мысли. Он был просто глупцом, считая, что лишь он один чует опасность, исходящую от нибелунга. Но вместе с тем слова племянника наполнили его гневом на себя самого: целый год он молчал, воображая, что правду знает он один! Почему же он раньше, год назад, не решился на этот разговор с Данквартом и Ортвейном? Все сложилось бы иначе. Теперь же было поздно. Гунтер принял решение и не изменит его, даже зная, что не прав.
- Но почему вы пришли с этим ко мне?
- Нужно что-то предпринять, - отвечал Ортвейн. - Мы пытались говорить с Гунтером, но он не слушает нас, хотя прекрасно понимает, что творится.
- А… остальные?
- Какие остальные? - рассердился Данкварт, - Рассчитывай только на нас, Хаген. На Ортвейна, меня и себя самого. Ты не отыщешь во всей Бургундии и полусотни человек, не попавших еще в сети Зигфрида. А те, кто им не восхищается, боятся его.
- И что вы намерены предпринять?
- Не знаю, - признался Данкварт. - Мы… надеялись, что ты сможешь поговорить с Гунтером. Если он кого-то и послушает, то только тебя.
Хаген печально покачал головой:
- Я не смогу.
На лице Данкварта отразилось разочарование:
- Не можешь или не хочешь?
- И то и другое. Я заранее знаю его ответ.
- Тогда нам остается одно, - пробормотал Ортвейн.
- Прикончить Зигфрида? - Хаген горько усмехнулся, - Тоже не выйдет. Никому не удастся эта затея.
- Он тоже уязвим, - возразил Ортвейн. - А заколдованный меч не защитит его от яда или стрелы из засады.
- Убийство? - нахмурился Хаген, - И вы решитесь на это позорное дело?
- Раз это единственная возможность спасти Бургундию, то да, - не колеблясь заявил Ортвейн.
"Я должен был произнести эти слова, - подумал Хаген, - Не ты. Но почему я этого не делаю?" Ортвейн говорил устами Хагена, того Хагена, которым он был год назад. Только с тех пор он безвозвратно изменился.
- И ты действительно пойдешь на это?
Ортвейн кивнул:
- Если бы я знал, что спасу этим Бургундию, - прикончил бы его уже сегодня.
- Но ты не спасешь Бургундию, поверь, Ортвейн. Ты только навредишь.
- А что я должен делать? Сидеть сложа руки и ждать, когда Зигфрид усядется на наш трон?
- Нет. Конечно, нет. Но кроме предательства есть иной выход.
- И какой же? - вмешался Данкварт.
Хаген ответил не сразу. Взгляд его скользнул по мрачным крепостным стенам. Теперь он знал выход. Все было настолько просто - почему же он не пришел к этому еще год назад? Когда Фолькер рассказал Кримхилд легенду о нибелунгах.
- Подождите, - едва слышно промолвил он. - Успокойтесь и потерпите еще неделю.
- Неделю? - Данкварт нахмурился.
- Подождите до Троицы, и вы поймете, что я имею в виду. У нас еще есть шанс остановить Зигфрида. И я это сделаю - пусть даже это станет последним делом моей жизни.
Глава 24
Через распахнутое окно в комнату доносился колокольный звон и рокот огромной толпы, собравшейся на площади перед собором и наводнившей тесные городские улочки. Вормс был переполнен народом - не только жители города, окрестных деревень и приглашенные Гунтером гости, но и жители всей страны устремились в город отпраздновать победу Бургундии над саксами и данами.
Вздохнув, Хаген отвернулся от окна и схватил свой плащ, аккуратно сложенный на стуле. Час или даже больше простоял он у окна, глядя на веселящуюся во дворе толпу. Два противоречивых чувства одолевали его. С одной стороны, он считал дни и часы, когда же наконец завершатся торжества, с другой - ожидал этого дня со страхом.
Второй день в церквах звонили колокола, призывая к обедне горожан, - первые два из двенадцати дней празднования были посвящены исключительно богослужениям, и пестрая толпа скоморохов и комедиантов с нетерпением ожидала вечера, чтобы показать свое искусство. Под предлогом недомогания Хагену удалось избегнуть участия в церковных обрядах.
- Ты готов, Радольт?
Седовласый старец оторвал взгляд от свитков, над которыми он сидел, согнувшись в кресле, уже два часа кряду. Кивнув, он поднялся на ноги. Хагену стоило больших усилий уговорить лекаря сопровождать его в храм: как и сам Хаген, Радольт не был христианином и не посещал церкви. Возможно, в этом они были похожи, и Радольт в глубине души вообще не исповедовал никакой веры, поклоняясь, быть может, лишь одному суровому идолу железной воли и твердости. Да и как могло быть иначе - всю жизнь он лечил страшные раны и видел мучительную смерть людей.
- Я готов, господин. - Радольт взял свой черный плащ. В просторном капюшоне он походил скорее на монаха, чем на лекаря.
- Не нравится тебе эта затея? - Хаген осторожно водрузил на голову шлем, ощупал пальцами черную повязку на глазу. Время от времени рана все еще давала о себе знать, и, как предупредил Радольт, так теперь будет всегда - особенно при перемене погоды или сильном холоде. Но такую боль можно было терпеть. - Ты ведь хотел остаться.
Радольт молча пожал плечами - последние три недели он вообще избегал разговаривать с Хагеном и только без устали ухаживал за ним. Почему - Хаген никак не мог понять.
На улице было очень тепло. Многоголосый шум толпы ошеломил Хагена, едва они вышли во двор. Спускаясь по лестнице, Радольт хотел поддержать Хагена, но тот оттолкнул его руку, медленно и осторожно, шаг за шагом самостоятельно преодолевая ступеньки. Увидев Хагена, многие приветственно замахали ему руками, радостные улыбки озарили лица, но от него не ускользнуло, что, стоило ему отвернуться, за спиной его начинали перешептываться. О чем же они говорили? Наверное, теперь его станут называть одноглазым, и сеть мрачных историй, которые о нем рассказывали, станет еще гуще.
Они пересекли двор, миновали ворота и медленно начали спускаться к городу. Народу было полно, к тому же недавно прошедший дождик размыл дорогу, так что Хаген передвигался с большим трудом. Когда наконец они добрались до площади, он едва ли не сожалел о том, что отверг помощь Радольта. Но нет, никто в Вормсе не должен видеть, как Хаген из Тронье, не в силах идти сам, опирается на руку старика.
Толпа почтительно расступилась, когда он ступил на площадь. Вокруг нее были сооружены огромные деревянные трибуны со скамейками, так что любому сидящему на них открывался широкий вид на всю площадь. Трибуны украшали пестрые витые гирлянды, на ветру развевались разноцветные вымпелы. Трон Гунтера стоял на специальном возвышении посреди гостевых трибун. Справа и слева от них длинный ряд приземистых лавок предназначался для вормсской знати. Еще не все придворные собрались на площади, кое-кто, наверное, уже отправился в собор, хотя месса еще не начиналась - колокол продолжал звонить, созывая прихожан. Самого Гунтера тоже нигде не было видно.
Хаген поднялся на возвышение и махнул рукой Радольту, приглашая следовать за ним. Лекарь замялся: было видно, что здесь он чувствует себя неуютно.
- Ну пойдем же, - нетерпеливо настаивал Хаген. - Ты дважды спас мне жизнь. Твое место - рядом со мной.
Толпа вокруг громко шумела: народ все прибывал, так что ратникам с трудом удавалось то и дело расчищать в толпе широкий коридор через всю площадь, ведущий к ступеням лестницы собора. Ворота храма были широко распахнуты, но вход туда был позволен лишь немногим избранным гостям - собор не мог вместить и десятой доли желающих попасть туда. Потом, когда короли и приглашенная знать после мессы примут причастие, под открытым небом состоится еще одна служба, уже для всех.
Хаген беспокойно озирался по сторонам. Он чувствовал, что на него устремлено много любопытных взглядов, и впервые в жизни испытывал из-за этого неудобство. То и дело он косился на открытые крепостные ворота.
Наконец появился Гунтер. Об этом возвестил громкий, далеко слышный сигнал рога, заставивший на секунду умолкнуть бурлящую толпу. Но в следующий миг вся площадь загудела с новой силой. Ратники поспешно освобождали дорогу королю. Второй протяжный сигнал раздался, когда Гунтер во главе пышной свиты вступил на площадь.
Король Бургундии ехал на мощном боевом коне, чей лоб украшала тонкая серебряная цепочка. Меч и щит Гунтер оставил дома, на плечах его развевалась не роскошная мантия в отличие от его спутников и гостей, а обычный красный плащ бургундского рыцаря. Голову короля венчала изящная шестиконечная корона, на шее висела тонкая серебряная цепочка с маленьким, искусно выточенным крестиком - от остальных украшений он отказался. Но тем не менее он один из всей окружавшей его свиты всадников выглядел истинно по-королевски. Это был действительно мудрый ход - не переусердствовать в роскоши на фоне всеобщей пышности и помпезности, а выделиться строгостью облачения.
Размеренной рысью доехав до середины площади, Гунтер остановил коня, окинул взглядом ликующую толпу, затем спешился и передал поводья одному из подоспевших кнехтов. Один за другим спешились и его спутники, среди них были Гизелер и Гернот. В толпе послышались приветственные возгласы.
Хаген сошел с возвышения и приблизился к Гунтеру. Гости тоже встали со своих мест.
- Друг Хаген, - громко и торжественно провозгласил король, - Все мы рады вновь видеть тебя среди нас.
Хаген склонил голову, опустился на одно колено и губами коснулся протянутой руки короля. В глазах Гунтера промелькнула насмешливая искорка.
- Пойдем, Хаген из Тронье, - молвил Гунтер, - Проводи своего короля до врат храма Божьего, который ты до сих пор не захотел посетить.
Такого поворота Хаген не ожидал. Помедлив, он вместе с королем направился к распахнутым воротам собора. Гизелер и Гернот последовали за ними, а остальные придворные шагали на почтительном расстоянии. На середине лестницы Гунтер остановился. Взгляд Хагена встретился с глазами отца Бернардуса, стоявшего возле входа и приветствовавшего гостей. Глубокая складка обозначилась на лбу священника. Хаген до сих пор не задумывался об их отношениях. Но теперь он почувствовал, что служитель церкви относится к нему весьма недружелюбно. Человека, занимающего такое положение, как Хаген, и до сих пор не принявшего христианство, он воспринимал как врага. У Хагена возникла мысль зайти вместе с Гунтером в храм - затем лишь, чтобы посмотреть, как отнесется к этому Бернардус. Но делать это он все же не стал. У него и так хватало врагов, чтобы наживать себе еще одного, тем более такого могущественного, как христианский Бог, - или хотя бы того, кто утверждает, будто изъявляет его волю.
Гунтер коснулся его руки, и Хаген оглянулся. На площади появился Зигфрид. Нет, даже не появился, мысленно поправил себя Тронье, - возник. Поначалу его удивило, что Ксантенца не было в королевской свите, теперь же он понял, почему властелин нибелунгов решил появиться отдельно от остальных.
Роскошь его облачения затмевала скромную одежду короля. Зигфрид сидел верхом на великолепном белоснежном скакуне с украшенной золотыми нитями гривой, копыта коня сверкали на солнце серебром. Седло и сбруя были сделаны из тончайшей белой кожи, и вся одежда Ксантенца тоже была белой. На его левой руке висел громадный белый треугольный щит с изображенными на нем ксантенской короной и драконом, и даже висевший у пояса легендарный Бальмунг был вложен в белые кожаные ножны. Роскошный, расшитый золотом и серебром белоснежный плащ развевался на ветру. Белокурые локоны красавец спрятал под массивным шлемом, украшенным изображением головы дракона. На груди нибелунга висел золотой крест размером с его кулак, украшенный драгоценными камнями. Сопровождала Зигфрида его неизменная свита - двенадцать молчаливых рыцарей, одетых в черное, на лошадях цвета ночи; они словно тени следовали за своим господином. Быть может, они и на самом деле были порождениями царства теней.
- Впечатляет? - шепнул Гунтер Хагену на ухо. Говори он громче, Гизелер с Гернотом все равно бы его не услышали. Словно завороженные, они не отрывали от Ксантенца глаз. Хаген взглянул в лицо Гизелера - глаза юного короля горели от возбуждения. - Наш юный друг знает, как себя подать, - продолжал Гунтер, - Надеюсь, он сумеет сохранить свой горделивый вид, когда получит от меня ответ.
- Он уже видел Кримхилд? - прошептал Хаген.
Гунтер слегка покачал головой, схватил Хагена за руку и вместе с ним сделал шаг в сторону. Гизелер и Гернот тоже поспешно расступились - но вовсе не затем, чтобы уступить место Зигфриду. Повернув назад голову, Хаген увидел, что отец Бернардус тоже посторонился и склонил голову, пропуская вперед маленькую фигурку.
Ксантенец остановил коня возле лестницы и спешился. Дождавшись, пока кнехты заберут щит и возьмут его коня, он шагнул вперед и поднял левую руку - словно по мановению волшебной палочки двенадцать всадников одновременно спешились и полукругом выстроились за спиной своего повелителя. Зигфрид молча протянул правую руку вперед, как будто предлагая королю пожать ее. Хаген содрогнулся, невольно вспомнив о разговоре с Зигфридом, состоявшемся перед битвой с данами. Чем-то теперешняя картина напомнила ему ту беседу. Тогда Зигфрид тоже протянул ему руку, предлагая дружбу, - теперь же этот жест по отношению к Гунтеру был унизительным для короля. Рука Хагена невольно скользнула к перевязи - но меч он оставил дома, так же как Гунтер, Гизелер и все остальные. Кроме стражников и двенадцати воинов личной охраны Гунтера, выстроившихся по обе стороны лестницы, Зигфрид и его свита были единственными, кто явился сюда при оружии.
Бросив на Хагена быстрый предостерегающий взгляд, Гунтер, изобразив на устах улыбку, шагнул навстречу Ксантенцу. Зигфрид дождался, пока король спустится по ступенькам и остановится перед ним, затем отступил на шаг назад, склонил голову и опустился на одно колено.
- Мой король! Верный слуга ждет твоих приказаний.
Гунтер натянуто вежливым тоном что-то отвечал ему - слов его Хаген не слышал. Спектакль, разыгрывавшийся на его глазах, ошеломил его. Как завороженный, смотрел он на Зигфрида и его мрачную свиту, но не видел никого. Хаген видел нечто иное - то, что имел в виду Данкварт, сказав однажды: он крадет у нас Вормс. Только теперь он понял, почему Гунтер боится Зигфрида и почему Ортвейн из Меца готов пойти на предательское убийство, не видя иного выхода. Появление Зигфрида заворожило не только Гизелера и Гернота. До этого Хаген слышал восторженные возгласы, видел смеющиеся лица, приветственно поднятые руки. Он ощущал уважение, безграничное доверие и почти братскую любовь, преподносимые народом Вормса своему владыке. Зигфрид же поверг толпу в восхищенное благоговейное оцепенение. Гробовое молчание воцарилось на переполненной народом площади, словно весь мир на мгновение затаил дыхание. Гунтера, своего короля и законного властелина, люди любили и уважали - Зигфрида они боготворили.
Гунтер и Зигфрид бок о бок взошли по широким ступеням лестницы. Одежды Гунтера, минуту назад выглядевшие по-королевски благородно и утонченно, вдруг показались бедными и убогими на фоне роскошного одеяния Ксантенца.
Торжественным шагом Гунтер и Зигфрид направились к Кримхилд. Сестра короля, потупив взор, отступила назад, когда Зигфрид остановился на последней ступеньке. Гунтер подошел к девушке и взял ее за руку. Толпа затаила дыхание, все глаза устремились на Кримхилд, Гунтера и Ксантенца. Сопровождавшие Зигфрида всадники исчезли - Хаген даже не заметил, когда это произошло, - беззвучно, точно тени, поглощенные солнечным светом.
Взгляды Зигфрида и Кримхилд встретились, разделенные лишь тонкой газовой вуалью, - и во взгляде этом чувствовалось, что это не встреча двух незнакомых людей. Взглянув на Гунтера, молча державшего сестру за руку, Хаген ощутил прилив безудержного гнева. Каким же дураком они должны были считать короля, полагая, что тот не замечает, что происходило между ними в эти мгновения!
Наконец Гунтер прервал молчание:
- Зигфрид из Ксантена, имею честь представить тебе Кримхилд, мою сестру, принцессу бургундскую. - С этими словами он вложил руку девушки в огромную лапищу Зигфрида. От внимания Хагена не ускользнуло, как Ксантенец на мгновение сжал изящные пальчики Кримхилд, при этом едва заметно кивнув ей. Его восхитило самообладание принцессы; от Зигфрида он иного и не ожидал, но чтобы Кримхилд настолько владела своими эмоциями! Вместе с тем ярость его росла. На глазах у всего Вормса они откровенно насмехались над королем, и хоть, кроме них самих, Гунтера и Хагена, никто об этом не знал, оскорбление так и оставалось оскорблением.
Отпустив на мгновение руку Кримхилд, Зигфрид опустился подле девушки на колени, снял шлем, прижал его левым локтем, а правой рукой снова схватил руку принцессы. Теперь их лица оказались совсем рядом.
Кримхилд посмотрела ему в глаза, затем медленно подняла руку и отстегнула бронзовую брошь, державшую вуаль. Удивленный гул пробежал по толпе, когда вуаль упала и все увидели ее лицо. Значение этого жеста сомнений не оставляло. Даже Гунтер удивленно вскинул брови.
- Моя королева! - нежно произнес Ксантенец. - Слава о твоей красоте и кротости завоевала мое сердце еще до того мгновения, как я увидел тебя. Но теперь я знаю, что никаких слов не хватит описать эту красоту.
Кримхилд улыбнулась:
- Благодарю… за добрые слова, доблестный рыцарь. Я тоже много слышала о тебе и твоих подвигах.
Зигфрид губами прикоснулся к кончикам пальцев девушки.
- Подвиги эти совершались в твою честь, благородная принцесса. Если бы я знал, как ты прекрасна, я дрался бы в тысячу раз яростнее против тех, кто осмелился посягнуть на ваши земли.
Хаген видел, что Гунтер с трудом сдерживается. Он кашлянул - достаточно громко, чтобы Зигфрид и Кримхилд его услышали. Девушка вздрогнула - самообладание давалось ей нелегко. Они с Зигфридом заранее отрепетировали каждый жест и каждое слово этой встречи, но в отличие от Ксантенца она не была настолько сильна духом. Достаточно было Хагену напомнить о своем присутствии, как маска упала и перед ним оказалась та Кримхилд, которую он знал с детства. Взгляды их встретились, и в глазах девушки Хаген прочитал отчаянную мольбу.
- Пойдемте, - промолвил Гунтер, - Месса начинается, и королям непозволительно заставлять ждать Господа нашего.
Кримхилд облегченно вздохнула, Зигфрид же, не выпуская ее руки, поднялся и встал рядом с нею. Медленно они вошли в храм. Хаген не двинулся с места до тех пор, пока ворота не закрылись и до его ушей не донеслись первые звуки молитвы. Лишь тогда он повернулся, спустился вниз по лестнице и направился к своему месту на трибуне. Но рядом с возвышением он остановился, секунду помедлил, а затем, повернувшись к трибуне спиной, пошел прочь.