Его поразило, что все это время холкунки - такие же изможденные как и мужчины - стояли, прижавшись друг другу на другой кромке просеки и со страхом смотрели… в его сторону. Оридонцев они встречали как своих защитников и гневно потрясали кулаками, глядя как он разил стрелами солдат.
Войдя в раж, людомар спустился с ветки, подхватил тяжелый щит одного из убитых и, выражая свое презрение, стал ходить и собираться стрелы в телах убитых.
Дикий вой и злобные крики раздались с противоположной стороны. В его сторону тут же полетели стрелы и проклятья.
Лес зашумел над головой Сына Прыгуна. Послышался птичий щебет.
Людомар улыбался. Он улыбался так, словно собирал ягоды на самой тихой, самой глухой поляне Чернолесья.
****
- Привеликий, он здесь. Его видели сегодня вечером у Чернолесья. Он убил четырнадцать наших воинов.
- Скольких похитил?
- Ни одного.
- Предпочитает убивать? - Яабир посмотрел на Кина.
Кин перевел взгляд с воина на Яабира и неопределенно мотнул головой. Его большие зеленые глаза не выражали ничего, как и у всякого оридонца.
Несмотря на то, что Яабир был начальником Куупларкского воинства и дослужился до того, что ему было позволено командовать провинившимися оридонцами, когда сам он был пасмасом, в присутствии чистородного оридонца он всегда ощущал себя слугой.
Воин, который должен был обращаться к нему, стоял на вытяжку в сторону Кина.
Кин поднялся на ноги и постучал щитом о пол. После этого молча вышел.
- Это все же он, - сказал он, подходя к своему кеорху.
Его ближайший друг Эк из расы брездов стоял, прислонившись к боку кеорха и лениво жевал что-то съестное.
- Он быстро драпает от нас, - он сплюнул кости, перемолотые крепкими зубами, - но не боится биться с двумя дюжинами оридонцев, а?
- Он в своем проклятом леске, потому такой смелый.
- Мы должны выманить его?
- Да.
- Как?
- Не знаю. Я подумаю. Ты пригляди за Чостом. Он дремс. Между ними и людомарами была связь, я слышал. Не хочу потерять свою лучшую ищейку.
- Не беспокойся, Кин, присмотрю.
****
- А-а-а!
Громкий женский крик далеко разносился, ударяясь о кромку Чернолесья, как о великую стену. Стена деревьев глухо внимала ему, слегка шевеля ветвями, будто бы успокаивала потревоженный криком голос: "Тише! Тише!"
- А-а-а-а-а-а-а! - кричала девушка, бегавшая вдоль границы, где заканчивались владения Синих Равнин и начинался лес. Она задыхалась от бега, иногда падала, потому что ноги подкашивались от усталости. Она оглядывалась назад и смотрела на расстояние, которое пробежала.
Это была молодая холкунка, довольно милая на лицо, но несколько хрупковатая для жизни близ Черного леса. Ее изорванное платье сохранило на себе следы длительного бега. Оно было мокро в соответствующих местах, помято и грязно. В руках девушка сжимала какую-то тряпицу, которой размахивала у себя над головой.
День клонился к закату. Она пришла к Чернолесью рано утром, поэтому не было ничего удивительного, что к вечеру несчастная окончательно выбилась из сил. Ее "а" звучал все тише и тише. Становился прерывистее, а из груди вырывался хрип.
Птицы перелетали с ветки на ветку. Белки скакали по стволам и ветвям иной раз поворачивая к ней свои удивленные мордочки.
- А-а-а! - уже совсем тихо прокричала-просипела девушка, когда прямо перед ней в землю воткнулась стрела. Кровь гулко стучала в голове бегущей, потому она не слышала ни то, как стрела подлетела, ни, тем более, откуда она была выпущена.
Тихо вскрикнув, как будто ударившись о стену, девушка упала навзничь, но продолжала вытягивать к небесам руку с тряпицей. Она зажмурилась и начала неистово молиться всем богам, пока ее шепот не был прерван вопросом:
- Кто ты?
Она открыла глаза и с ужасом увидела великана, который возвышался над ней, упираясь макушкой в сами небеса.
- Я… я… - Она задохнулась от страха.
Великан оглянулся по сторонам и опустился на землю рядом с ней.
Она разглядела его грубую зеленовато-синюю кожу, правильные овальные черты лица, маленькие ушки и довольно большие глаза. В нем не было ничего особо страшного и все же она боялась. Ведь перед ней был живой людомар. Впервые в жизни она так близко подходила к смерти. Ей, всю жизнь прожившей в городке и выходивший за его пределы лишь дважды да и то в толпе холкуной, ей бежать одной к Чернолесью было очень опасно. Но дядя настоял на своем. Он не попросил, но приказал ей. Он был ей вместо отца и она даже помыслить не могла, чтобы его ослушаться.
И вот она здесь, а он возвышается над ней, подобно скалистому утесу, нависнув всей своей громадой над ее маленьким тельцем.
- Тикки, - выдавила она из себя.
Он кивнул ей.
- Я прождал его две луны. Он не пришел. Что с ним?
Но она больше не могла сдерживаться и залилась слезами.
Охотник взял ее за шиворот, поставил на ноги и слегка встряхнул.
- Ну же, говори!
Мир закружился перед глазами девушки, ноги ее подкосились и она повисла в его руке, а после неспешно осела на землю.
Сын Прыгуна еще раз ее встряхнул, но тело девушки безвольно колыхнулось. Она потеряла сознание. Охотник взвалил ее себе на плечо и неспешной походкой пошел к лесу.
Жил он достаточно далеко от границы с равнинами, но достаточно близко, чтобы вернувшись с донад расслышать странные крики. После он ощутил едва уловимый знакомый запах. Он быстро узнал его - это был запах Тикки.
Ту большую луну, которую Сын Прыгуна провел под сенью Чернолесья, он потратил не зря. Перво-наперво, он стал искать свой донад и нашел его в плачевном состоянии. Это обстоятельство сподвигло его уйти еще дальше вглубь леса и начать строительство донада.
Большой мек он нашел без труда, но без помощников-тааколов строительство продвигалось очень медленно. К моменту, когда он вернулся в холкункой через плечо, ему едва удалось устроить хорошую площадку, на которой можно будет поставить донад.
Однако людомар не унывал. Всякий раз, как на него находило отчаяние, он вспоминал, что и сколько ему пришлось вынести.
Потерю людомары, иисепа, тааколов и других своих всегдашних спутников людомар старался не обдумывать, иначе сошел бы с ума. Он с головой погрузился в привычные когда-то заботы.
Омкан-хууты очень сильно повлияли на фауну Чернолесья. В нем уже не было того многообразия, какое людомар помнил в прошлом. Но и он вернулся в Чернолесье не прежним. Его вооружение, его умения и приобретенный опыт вмиг обесценили все достижения омкан-хуутов. На вкус они оказались весьма сносные, и, так как их расплодилось очень много, то охотник занялся сниженеим численности популяции.
Взобравшись в донад, он уложил девушку на кучу шкур омкан-хуутов и продолжил обустройство.
Она пришла в себя, когда уже стемнело.
- Боги… боги… - запищала девушка, когда поняла, что находится в Чернолесье.
- Откуда у тебя вещь Тикки? - спросили ее из темноты.
Нозди девушки щикотали соблазняющие запахи жаркого. Недалеко что-то жарилось. Когда людомар приподнял небольшой железный щиток, лицо его осветилось фиолетовым свечением.
- Рочиропс! - выдохнула девушка, уставившись на кристалл.
- Да, это он. Что тебе нужно от меня? Отвечай.
- Мне… ты меня не убьешь? Нет? Меня прислал мой дядюшка. Они схватили Тикки и будут его казнить.
- За что? Кто, они?
- Я не знаю. Они так хотят.
- Когда?
- Сказано, что как довезут все полена.
- Когда?
- Послезавтра.
Людомар кивнул.
- Есть хочешь?
****
Обустройство донада занимало много времени и отминало много сил, но людомар занимался этим делом с тем ощущением, которое появляется только когда делаешь любимое дело. Предстояло сделать немало.
Память удивительным образом сохранила для него услышанное двадцать восемь лет назад так, словно бы слова Светлого прозвучали всего несколько дней назад.
Появление Иримы - холкунки, племянницы старинного друга Тикки, внесло в жизнь охотника серьезные коррективы. В Чернолесье он чувствовал себя очень уверенно. Лес благоволил ему. Между ними сложились дружеские отношения и каждое дерево старалось обласкать его или укрыть своими ветвями.
Синие Равнины были ему чужды. Их пространства пугали его. Он понял это только когда очутился под сводами свиригских крон. Небо нависало над равнинами так высоко, что вышина эта давила на Сына Прыгуна подобно тяжелому покрывалу. С крон древесных великанов небо виделось совсем другим. Оно были близким, родным и очень мягким.
Испуг девушки прошел с наступлением утра. Людомару пришлось вывести ее на вершину крон, и каким бы ни был ее ужас перед Чернолесьем, но женская душа не устояла перед удивительной красотой леса на рассвете. Она даже не заметила, как охотник покинул ее. Гамак, в котором она сидела слегка покачивался, а она, широко раскрыв глаза и ротик, во все глаза смотрела на новый пейзаж.
Сын Прыгуна прилаживал очередную ветвь под основание донада, когда девушка шумно спустилась к нему.
- Так ты пойдешь со мной? - спросила она.
- Да, я уже собрался. Тебе понравилось?
- Мне понравилось.
- Ты больше не боишься?
- При свете Ока Владыки нет.
Людомар хмыкнул.
- Ты понесешь вот это. - Он указал на связку копий, стоявших в углу. - Нет. Мы не сейчас выйдем. Ты слишком шумела. Пойдем ночью. Я ухожу на охоту. Вернусь к ночи. Ничего не бойся. Ааги защитят тебя.
- Кто это? - Девушка боязливо оглянулась.
Людомар указал на кусты с длинными прямыми ветвями, коими был усеян ствол мека, его ветви сверху и снизу. Оборона донада была круговой.
- Ты не должна никуда выходить. Не должна их трогать. Они не знают тебя. Они убьют тебя.
- Яд? - выдохнула холкунка.
Охотник кивнул, поднялся и ушел.
Вернулся он к вечеру, неся на себе большого омкан-хуута. Он был частью разделан. Страшные иглы его были собраны в пучок, который болтался на поясе людомара.
Девушка с ужасом попятилась, увидев добычу охотника.
- Его мясо не лучшее, но больше в Чернолесье ничего не осталось.
Сын Прыгуна быстро разделал омкан-хуута, часть взял с собой, другую часть преподнес ближайшему муравейнику. Только после этого они двинулись в путь.
Куупларка они достигли в конце следующей ночи. Ирима прошла в город по утру и вернулась оттуда с телегой.
- Жди меня. Я заберу поленья и вернусь.
Возвратилась она глубокой ночью в рядах вереницы таких же телег и бричек, бесконечным потоком потянувшихся в город.
- Лезь сюда. - Ирима отодрала две нижние доски с бока телеги. Людомар пролез в проем. Она положила туда же оружие и с силой приторочила доски на место.
- Что, сломалась, красавица? - неожиданно проговорили совсем близко.
- Немножко было. Стара тележка. То одно отвалится, то другое.
- Вы только жаловаться и горазды. Вечно вам все не так. - Голос погрубел, стал недовольным.
- Не жалуюсь я. Ты спросил, я ответила.
- Ты не заметила, кто я?
- Привеликий, как не заметить.
- А почему ты разговариваешь со мной, как с холкуном?
- Прости, - после недолгого раздумья проговорила девушка. Людомар подметил, что она была не очень умна, но сообразительна. - Прости, привеликий, - поправилась она.
- Пойдем со мной, - приказали из темноты.
Девушка молча ушла в темноту, откуда стали доноситься хрипы и грубые стоны. Через некоторое время она вернулась, слегка прихрамывая, молча уселась на телегу и, понукая лощадь, направила ее в город.
Ворота они проехали без каких-либо сложностей. Лишь раз до слуха охотника донесся звук шуршания над головой. Видимо, воин-стражник проверял полени, но делал это привычно и нехотя.
- Двигай, - приказал он девушке.
По тому, как телегу нещадно затрясло Сын Прыгуна понял, что они уже движутся по городским улицам. Шум даже в ночном городе стоял необычайный. Жизнь, по всей видимости, не замирала здесь ни днем, ни ночью. Они проезжали мимо шумных кабаков, мимо домов терпимости, мимо выгребных ям, в которых копошились старики-холкуны и калеки, коим уже не было место в работах на оридонцев.
Нестерпимая вонь заставила людомара вспомнить минувшее и обернуть лицо в пахучую подушку-повязку.
Наконец телега остановилась. Раздался скрип досок и людомар, скрепя зубами от боли в отлежанных членах, вывалился из нее. Он тут же поднялся, разминаясь.
- Огромен, - проговорил старческий голос, недалеко от него. - Брезду подобен. Помню я их.
Охотник обернулся и увидел иссохшего согнутого болезнями старика. Он стоял, опираясь на кривой посох и казался больше кочкой, чем живым существом.
- Привезла я…
- Молчи! Иди в дом! С тебя довольно отныне.
Старик поманил Сына Прыгуна к себе, развернулся и уполз в какую-то нору под зданием. Во мраке этой норы старик уселся на ворох тряпья, служивший ему кроватью, и вытянул шею, прислушиваясь к движениям людомара.
- Тих, - прошептал он улыбнулся. - Люба мне тишь. И ты мне люб поэтому.
- Я пришел, как ты и просил.
- Ась. Не слышу я. - Старик потянулся вперед и охотнику пришлось говорить ему прямо в ухо:
- Чего хотел?
- Я? Ничего мне не надо. Но Тикки просил - я не слишком громко говорю-то? - Тикки просил тебя отыскать. Порубят его завтра.
- Где?
- На Головной площади.
****
- Эк, гляди в оба. Он должен быть здесь. Я не мог ошибиться, этот старикашка и людомар как-то связаны между собой.
- Я буду здесь. За глаза мои не волнуйся. Они все так же хороши.
Кин стоял у оконного проема одного из зданий, выходящих на Головную площадь. Как и всегда бывало в дни Отлучки, утром жителей развлекали наказаниями преступников. Среди десятков провинившихся мало кто поймет, отчего зарубят дряхлого старика. Десятки, если не сотни таких же копошаться и дохнут повсеместно в городке и никому нет до этого дела.
Оридонец ухмыльнулся. Те, кто выдумал такое обращение с холкунами и пасмасами заслуживают уважение. За десять лет их превратили из свободолюбивых олюдей в присмыкающийся скот. Убивать пришлось не многих. Основных перебили в двух битвах. А остальные… Интересно, а среди оридонцев все так же или нет? Навряд ли. Так с оридонцами нельзя поступить.
Его глаза заметили ватагу детей, ворвавшихся на площадь и кинувшихся занимать самые лучшие места на подоконниках, выступах и любых других возвышениях.
Даже в этом городке много беспризорников. Кин слышал, что они промышляют воровством, соглядатайством и даже убийствами. Да и места они занимают для холкунов побогаче, потому как те им за это что-то платят.
Кин загляделся на детей. Что-то екнуло в его груди. Система, частью которой он был, была жестока и он ее большей частью оправдывал. Но когда видел детей - эти милые чумазые рожицы - что-то в нем щемило. У него у самого было трое таких же бесят. Когда он приплывал домой, то не мог нарадоваться на них. Никто не знал среди его подчиненных, что он был нежным мужем и заботливым отцом.
Видимо лицо его в этот момент подобрело, потому что Эк несколько странно на него посмотрел. Кин краем глаза заметил этот нюанс и тут же посуровел.
- Не своди глаз с площади, - приказал он.
Солнце показалось из-за крепостной стены. Оно тускнело в дымке, которая поднималась над грязевыми полями. Площадь постепенно заполнялась горожанами.
Вскоре на нее начали выводить преступников. Им отрубали головы. Обвинения, которые оглашались во всеуслышанье были, когда справедливыми - убил, украл, отравил, а когда и надуманными.
- Чост, ты чуешь его? - Кин подошел к дремсу, туповатому детине, вальяжно развалившемуся на ступенях с третьего на второй этаж.
- Нет. Им не пахнет, - сказал тот с трудом собравшись при виде начальства.
- Тогда высунись в окно и принюхайся! - заорал на него оридонец и что было сил пнул по спине.
Дремс "ойкнул", тут же вскочил и бросился к окну. Его спина получила еще пару ударов палкой за нерадение.
Трупы скатывались по желобу к ногам холкунских воинов, которые поднимали обезглаленные тела и складировали их на бричку. Красная повозка - так называли ее во всех городах.
Неожиданно, произошла заминка. Кин не увидел это - он стоял далеко от окна - но почувствовал. Народный гомон несколько ослаб и долгое время висела скучная тишина. Затем послышался голос глашатая, вычитывающий приговор.
- Где он?
- Кого рубить будете?
- Пусть пень и рубят.
- Ха-ха! Судят пень. Давно пора! Многих невинных на нем порубили. Ха-ха!
Кин бросился к окну и увидел помост совершенно пустым. На нем безучастно топтался один лишь палач, не понимая, кому отрубать голову.
Вместе с пониманием странности происходящего до слуха Кина донеслись торопливые шаги.
- Где привеликий Кин? - спросили на втором этаже.
- Там.
Шаги стали подниматься по лестнице. Вскоре перед ним оказался холкунский воин.
- Привеликий, холларк зовет тебя.
Кин сжал губы.
- Где старик?
- Холларк зовет тебя, - повторил воин.