Людомар резко выпрямился, отбрасывая ногами двух холкунов; еще двоих над своего головой он схватил руками за шиворот и дернул к себе, лишив равновесия. Они повалились на своих товарищей, ища у них опоры. Эти доли секунды охотник потратил на то, чтобы схватить скамью и зашвырнуть ее в них. Низкие своды помещения, его переполненность, не дали скамье пролететь бесследно. Раздались взвизги, ругательства и вскорости уже вся харчевня дралась, побивая каждого за все тяготы дня или жизни.
Сын Прыгуна вскочил на ноги и двумя сильными ударами отбросил в сторону пасмасов. В этот момент он получил сильный удар в спину. Обернувшись, он увидел перед собой холкуна, которого поил за свой счет. Холкун даже не попытался бежать. Сильный удар охотника заставил его лица расцвести алым. Подобно снопу он повалился на пол.
Поняв, что, довольно, людомар принялся прокладывать себе путь к выходу и выбрался наружу. Осмотрев себя и ощупав, он не нашел никаких серьезных повреждений.
Холодный воздух Прибрежья быстро остудил его боевой пыл и он наскоро подавил жажду крови, которая почти захватила его душу. Нехотя, она снова сокрылась в дальних уголках его существа.
Поправляя сбившуюся маску и прихрамывая он пошел куда глаза глядят.
На холоде думалось хорошо. Сперва он подумал об Ириме и о том, что еды он ей оставил надолго. Потом о том, что она достаточно умна, чтобы не высовывать нос из расщелины. И только лишь после этого он повернул мысли в сторону произошедшего.
Дебы имели над всеми в Прибрежье, также как и на Синих Равнинах неимоверную власть. Не стоило ему говорить об их наличии. Скорее всего, потому на него и напали. Мерзкие холкуны. В кого они превратились?! Он помнил их тогда… когда помнил. Они были прижимисты, но не в нынешнем смысле. Их хозяйственность заключалась в делах: они работали, гордились своей работой; их городки были образцами чистоты и порядка. Что же такое с ними сталось за эти годы?
На улицу прямо перед ним вывалила толпа дерущихся. Еще одни!
Драка была нешуточная. Двое из вояк уже корчились на земле в лужах крови. Один из дерущихся схватил другого и единым движением вонзил ему нож в самое сердце. Несчастный захрипел и повалился навзничь.
Вдруг убийца перевел ошалевшие от опьянения глаза на людомара и бросился на него со словами: "И ты-ы-ы!" В этом хрипе, в этом зверином рыке не оставалось ни капли разума.
Нож промелькнул рядом с рукой людомара, а его обладатель наткнулся на кулак охотника и отскочил, словно мячик ударившийся о стену. "А-а-а!" - закричал он истошно и в бешенстве заколотил руками и ногами по земле.
Сын Прыгуна хотел было запрыгнуть на ближайшую крышу и скрыться, но усилием воли остановил себя. Тикки не для этого умер. Что-то в его глазах молило людомара выполнить просьбу. Немую просьбу. Казалось, тот взгляд передавал боль всей жизни.
Охотник плотнее запахнулся в свою хламиду. Глухо звякнула кольчуга под ней. В следующий миг толпа, безучастно следовавшая мимо, растворила его в себе.
****
Прошла уже большая луна с тех пор, как Сын Прыгуна впервые ступил на дощатый настил Эсдоларка Прибрежного. Постепенно он частью привык, частью свыкся с особенностями проживания в этом странном городишке, где жизнь и смерть соседствовали за близстоящими столиками, переплетаясь в нераспутываемый клубок.
Сложнее всего было привыкнуть к жителям, точнее к тому типу их отношений, который порождал Эсдоларк. Недаром они называли себя не молчами, как на всех остальных землях, но гродами. Дружба, любовь, ненависть - все эти чувства были здесь неоднозначными. Иначе и нельзя было назвать их. Дружили гроды весьма странно: они могли пройти вместе огонь и воду, и медные трубы, но на совместной попойке исполосовать друг друга ножами за одно неуважительное или еще какое-нибудь "не… - ительное" слово.
Про любовь людомар знал меньше, но одно понял довольно быстро. Семьи в привычном даже для высоких охотников понимании Эсдоларк не знал. В конце концов до Сына Прыгуна дошла мысль о том, чем руководствуются гроды. Интерес. Вот и все, что их связывало.
Среди них выделялись воины и охотники. Среди этих братств людомар распознал зачатки и дружбы, и семьи.
Хождение по кабакам и харчевням Эсдоларка довольно быстро включило людомара в число жителей Эсдоларка. Все сплетни, каждое событие и происшествие - все это он узнавал из нетрезвых разговоров, песен, криков и ругательств.
Наиболее полюбилась ему харчевня над входом в которую была прибита облезлая лапа похожая на лапы чудовищ, которых он убил, чтобы отобрать у них пещеру. Помещение харчевни было просторным, но и цена не самой последней. В ней собирались большей частью охотники и воины. Иной раз заходили и торговцы, но это было наиредчайшим событием.
Людомар занимал дальний угол харчевни и просиживал в ней долгие часы. Его знали здесь под именем Тикки из Нисиоларка. Сам себе Сын Прыгуна напоминал паука, который расставил паутину и тихо сидит в укрытии, ожидая ее едва заметного подрагивания.
Несколько раз ему казалось, что некоторые холкуны, брезды и даже один дремс поводили головой, заслышав его крик: "Жрать Тикки неси! Жра-ать!" Но далее ничего не происходило.
Он старательно изображал пьяного, пролеживал днями, уткнувшись лбом в стол, но все было напрасно.
К нему привыкли и прониклись тем типом доверия, которое имеется только в Эсдоларке, когда могут рассказать сокровенное, а после и прирезать за то, что развесил уши. С ним часто разговаривали на тему охоты и хвалились тем, что он и так давно знал по запаху, исходившему от собеседников.
Людомару нравилось, что им никто не интересуется. Что гроды одеты и поступают, как им заблагорассудится. Воистину, Эсдоларк был островком свободы. Жестокой, бесчестной, но все же свободы.
Холода усиливались. Зима пришла настолько стремительно, что не одна сотня обитателей Эсдоларка нашла свой покой по дороге из него или к нему.
- Холвед проснулся, - шептались жители, ежились и спешили поскорее уйти с улицы.
В тот вечер людомар, как и много раз до этого, прошелся по нескольким злачным местам, окончив свое путешествие в харчевне "Лапа неизвестно какого чудовища". Все шло как и всегда. К нему подсел один из ставших знакомым пасмасов с изуродованным ударом когтей хищника лицом. Он завел длинную историю о своих похождениях у подножия Меч-горы и Острокамья, что за Холведской грядой, в центре которой и располагался Эсдоларк. Рассказ его был, попеременно, и веселым, и грустным, и скорым, и нудно-медленным.
К ним подсаживались другие охотники и даже один воин-брезд, которые внимательно слушали пасмаса, дружно взрывались, гогоча во все горло, и трясли головами, сочувствуя утрате родного брата.
Сын Прыгуна тоже хохотал, но раздумывал над одним и тем же. Холода ожидались сильные. Как Ирима перенесет их в пещере. Появилась неожиданная необходимость провести ее в город и спрятать здесь. Но как? Этого он не знал.
От мыслей его отвлек звук возни у входа. Внезапно раздался ужасающий треск и вместе с кусками деревянных ступеней в харчевню вкатился кусок льда.
Все, кто находился в ней, вскочили на ноги. Наступила мгновенная тишина, которую разорвал дикий рев сверху. Один за другим, а то и парами в помещение стали вбегать пьяные олюди и брезды. В руках их сверкало оружие.
- Гроды! Гроды, прошу вас! - попытался вмешаться хозяин харчевни, но его уложили ударом в лицо.
Несколько женщин, которые обслуживали столики, тонко завизжали и мгновенно скрылись за толстенной дверью в кладовую. Туда же попытались проскользнуть несколько не особо храбрых пасмасов, но им не открыли, а потерянное время стоило им ножей в спинах.
Без объяснения причин нахлынувшая толпа бросилась вперед. Посетители обнажили мечи, топоры, ножи и даже дубины.
Дигальту было очень хорошо. Он только что принял на грудь не меньше пол ведра либвы - местной бражки и рвался в бой. После целого дня проведенного на посту у сломанной сосны он жаждал тепла и всеми силами старался скорее им обзавестись. Часть теплоты дала либва, еще чуть-чуть довалили женщины и, в дополнение, нужна была хорошая драка. Желательнее всего, рубка. По-эсдоларкски.
Он и сам не понял, как его стало все устраивать, но Эсдоларк обладал тем волшебным очарованием, каким обладает безысходность. Город заставлял позабыть все прошлое, отринуть амбиции или мечты о будущем, жить настоящим и наслаждаться им на полную катушку.
Первый пасмас, который встал на его пути, упал, сраженный кинжалом под ребро. Как и всегда! Любимый удар: топор сверху, а кинжал снизу. Отбивают всегда то, что больше. Хе-хе!
Рядом с ним дрался Фетзук - саарар из личной охраны Пероша. Он только что отошел от горячки, в которую погрузился едва не замерзнув, спьяну уснув на улице. Лицо саарар горело, а глаза лихорадочно скользили по посетителям харчевни. Он выбирал жертву.
Фетзук был моложе Дигальта, но ему не было равных во владении боевыми топориками, которыми он дрался, зажав их в каждой руке.
- Берегись! - выкрикивали со всех сторон. - Сторонись! Ах ты… ой!..
Тяжелая мебель харчевни летела на нападавших со всех сторон. Дигальту успели два раза попасть по голове, но раны горели на ней, согревая. Он улыбался.
Рубка шла уже некоторое время, когда позади Фетзука появился один из саараров, пришедших вместе с ними, и что-то взволнованно шепнул ему.
Дигальт никогда не видел, чтобы его друг так менялся в лице. Физиономия воина сначала побледнела - это было заметно даже сквозь темную кожу, а после покраснела, даже раскалилась.
- А-а-а! - заорал он. - Где? - Он обернулся на саарара. Тот указал в угол.
Фетзук, как оказалось, до этого момента и не рубился вовсе, а так - играл. Когда же он стал драться по-настоящему, что быстро устлал дорогу в угол харчевни трупами шести противников.
- Где ты? Маэрх! Маэ-э-эрх! - почти визжал Фетзук как резанный, не замечая никого вокруг. - Найти… найти-и-и-и! - Он не докричал, ибо проглядел удар. Об его шлем ударился топор и на лицо воина хлынула кровь. Он зашатался и осел.
Рыкнув, Дигальт бросился к нему. Единым ударом он погрузил в вечный сон брезда, нанесшего удар, поднял друга на руки и вытащил вон.
- Маэрх! - бредил тот. - Возьмите его… вяжите… руки смотрите… он… он… - С этими словами саарар затих в беспамятстве.
Людомар ничего этого не слышал, потому что в том оре, который стоял в харчевне расслышать что-то членораздельное было трудно даже для него. Он протиснулся за столик хозяина и сидел на полу, ожидая, когда резня окончится.
На пол то и дело грузно падали убитые и раненные. Он видел их бледные и красные лица, синевшие от натуги или потери крови. Они умирали на его глазах.
- Маэрх! - отзвуком донеслось до него. Он невольно повел ухом, но тут же ухватил его рукой и прижал к голове. Поправив обмотку на голове, охотник хотел было встать, однако на нем вдруг кто-то повис. Удар по голове и окружающее пространство поплыло перед глазами. Еще миг и тьма окончательно сокрыла происходящее.
****
Неясный сон снился людомару. Неясный и непонятный. Ему снились бревна, плотно прижатые друг к другу неведомой силой. Они расплывались перед его глазами. Пространство смазывало их. Бревна кружились перед взором охотника в безмолвном хороводе, перемежаясь одно с другим. Ему снились ступени. Они напрыгивали на него, а он пытался увернуться. Снилось и еще нечто красно-бурое, тягучее. Пахнущее отрывисто и непонятно.
В голове что-то гулко стучало. Иногда звуки прорывались в его сознание с оглушительным грохотом. Ему казалось, что он щурился от грохота. Резкие отрывистые хлопки перемешивались в сознании охотника с трубными протяжными стонами…
Он очнулся. Голова была тяжела. Сын Прыгуна с трудом приподнял ее и ощутил покалывание в подбородке. Отлежал его о грудь. Во рту остался приторно-обволакивающий вкус жаркого, перемешанного с бражкой. Он с трудом отлепил язык от неба.
Там, где он обнаружил себя, было очень темно. Настолько темно, что даже людомару было сложно разглядеть предметы у противоположной стены.
Где-то гулко капала вода. Сын Прыгуна слышал, как тяжелые капли падали на твердую поверхность и, скапливаясь на ней, прорывалась единым потоком еще раз вниз и вальяжно растекалаясь по полу.
Охотник не знал, сколько времени он провел в полубеспамятстве. Явь для него мешалась с картинами из полузабытья. Все это вмиг рассеялось, едва визгливый звук открывшейся двери пронзил тишину мглы.
Послышались шаги и сквозь щели слегка приоткрытых век людомар увидел, как тьма стала отступать под напором желтого свечения. Ему открылись почерневшие от времени ступени лестницы, жалобно скрипевшие под грузными телами; рассохшийся бочонок, на котором лежало нечто непонятное и крюк в стене, исполнявший в свое время какую-то роль, но давным давно отведенный пауками под свои нужды.
- Он еще не очнулся.
- Я не сильно его приложил.
- Ты уж несильна-а! Скажешь тоже. Этакий громила уже который час не отлипает носом от пупка.
- Тише. Он по-моему на нас смотрит.
- Хыть… и впрямь людомар. Невероятно!
Три пары ног приблизились к Сыну Прыгуна. Его подбородок был сжат словно бы в железных тисках. Рука подняла его лицо и направила на лица пришедших.
На людомара смотрели два относительно молодых и одно старое пасмасское лицо. Олюди внимательно оглядывали его.
- Ты слышишь нас? - просил старик. - Ты понимаешь?
Охотник медленно закрыл глаза.
- Говорить сможешь?
- Да, - выскреб из себя Сын Прыгуна. При этом по его горлу словно бы резанули кинжалом. - Пить дай, - попросил он с расстановкой.
Ему поднесли попить.
- Мы не навредим тебе, людомар. Мы друзья. Но связали тебя, ибо знаем, как можешь поступить, коли не разберешься.
- Уж мы-то помним последних твоих… Серьезныя ребята-а, - кивнул второй пасмас, чуть моложе.
- Мы развяжем тебя, как обговорим с тобой, - продолжал старик. - Согласен ли говорить с нами?
- Да.
Старик закряхтел и попросил подтащить к нему бочонок.
- Меня зовут Битат. - Он тяжело опустился на бочок. - И я спрашиваю тебя, зачем ты здесь.
- Я пришел… просто пришел…
- Мы начали со лжи, людомар. Как тебя зовут?
- Омкан-бат.
- Побиватель омканов? Хорошее имя.
Настало время людомару удивляться.
- Вижу твои глаза, - подметил старик. - Ты думаешь, откуда он знает наш говор. Я проводил долгие разговоры с людомаром Светлым из Редколесья. То были блаженные времена. Дни спокойствия, я так их называю. Ты мне не веришь. Ты вправе мне не верить, но знай, что и я не буду верить тебе. И это не ускорит ничего. Не ослабит путы на твоем теле.
- О чем ты хочешь знать?
- Зачем ты здесь.
- Почему не веришь, что я здесь… мимо проходил…
- Я знал людомаров. Вы никогда не покидаете леса. Здесь не тот лес. Не ваш. Да и ваш еще достаточно безопасен, чтобы бежать из него. Как говорили в нашей деревне, если рыба лежит на берегу, то это неспроста. Да, мой мальчик, я из прибрежных пасмасов. Более… - Он уселся поудобнее. - Хочу сказать тебе… Я из тех, которые пиратствуют в этих водах уже много веков.
Людомар посмотрел на него с интересом. Он слышал о пасмасских пиратах, но никогда бы в жизни не подумал, что встретит одного из них. Они были из разных вселенных.
- Мы подвели черту, - продолжал старик. - Ты знаешь, что мы пираты. Мы не знаем, кто ты. Если не узнаем… не уравновесим опасность знаний каждого из нас, то завтра на одной из улиц найдут еще одного грода с вспоротым животом.
- Тикки из Нисиоларка, - вдруг сказал охотник. Он и сам не понял, зачем произнес это.
- Он прислал тебя сюда? - неожиданно изменился в лице старик. Оно становилось холоднее и жестче, но едва он прослышал имя "Тикки", как жесткость мгновенно исчезла.
- Ты знаешь, кто это? - спросил людомар.
- Допустим.
- Никто меня не присылал.
- Он живет у погоста города. Рассказывает про дочь и внуков. Про то, что воин…
- Он прислал меня.
- Что он хотел передать?
- Ничего. Он умер, произнося название этого города.
Троица переглянулась. Один из пасмасов не вытерпел и прохрипел:
- Удачненько же я заглянул к Шуду. - Второй улыбнулся ему и лишь старик оставался безучастным.
- Ты его убил?
- Нет. Оридонцы.
- Прознали про него? - старик невольно дернул ногой и сильнее сжал пальцами ободы бочонка.
- Они искали меня. Через меня про него прознали.
- Как это?
- Не знаю и сам, но догадались, что мы с ним связаны были.
- Как?
- Не знаю.
- Как вы были связаны?
- Он попросил дать ему поесть. Умирал от голода у погоста.
- Хм… неужели в Нисиоларке перестали умирать?
- Я не знаю.
- Откуда ты?
- Из Чернолесья.
- Почему ты не исчез с другими людомарами.
- Исчез, но не с ними.
- С кем же?
- Не знаю.
- Такого не может быть.
- Может. - Людомар нахмурился. - Я не помню двадцать восемь зим. Прошлых зим…
Старик приподнял правую бровь.
Сын Прыгуна принялся обстоятельно описывать свой поход в Немую лощину и выход из нее.
- Беллер, - вздохнул один из пасмасов. - Он заколдовал тебя. Я знаю про это. Они часто так делают. Я слышал.
- Не мешай ему, Урт. Пусть говорит.
Людомар продолжал рассказывать о своих приключениях. Чем больше он говорил, тем чаще переглядывались пасмасы между собой. Неожиданно один из них подошел к нему и перерезал ножом веревки.