- А почему Иисус Христос плохой? Мы с мамой тоже в церковь ходили, - покраснел Кирилл.
- Да ты не из этих ли будешь? - подозрительно прищурился парень спереди, который часто оглядывался, наблюдая за тем, как Кирилл пытается подтянуть к себе руки. - Руки у тебя холеные, ноги нежные, вроде как из князей, а грамоте не обучен, раз простой истины не ведаешь. Читать, княженька, не учили? Клубки разматывать, перунички пускать?
- Нет, я из будущего… - признался Кирилл, шмыгнув носом. - У нас все верят в Христа… И в Магомета с Аллахом… Но у нас по-другому, мы хорошо живем!
- И не убивают, не воруют, не калечат? Ни дури, ни срамоты? - вокруг Кирилла сплотились стеной, подбираясь ближе, чутко приникнув ухом, как будто и не удивившись. - И что нам будет за отречение от Рода?
- Да, но… - Кирилл растерялся, вспоминая историю.
- Скоро рабство закончится? - прищурился мужчина сбоку от него.
- Нет, - покраснел Кирилл еще больше. - Мы тысячу лет будем крепостными.
- И вешать будут, и в масле поджаривать, и кожу живьем снимать, и плетьми до смерти сечь? - полюбопытствовали у него.
- Будут, - сник он, с опаской съежившись. - Потом как бы освободят, но жить станет еще хуже. И уехать нельзя, и за все помещикам заставят платить. "Круговая порука" называется. Мы это в школе проходили. А потом произойдет революция, очень много погибнет народа. Спустя двадцать три года начнется Великая Отечественная, и еще больше народа погибнет - сорок миллионов. Потом будут еще две войны, и снова погибнет много народа, в основном молодежь, в Афганистане и в Чечне. А через семьдесят лет станет еще хуже. Сначала народ ограбят, потом… потом снова будут грабить…
Сказать что-то хорошее Кириллу оказалось нечего. Да, через тысячу лет будут телевизоры, автомобили и самолеты, дома начнут строить из бетона, в космос поднялись, но если бы этому народу, способному, ищущему знания и правду, не мешали, не убивали не истязали, не заставляли кланяться, кланяться, кланяться, кто знает, какие высоты освоил бы. Не цари поднимали промышленность и науку, сам народ поднимался, скорее, вопреки тем, кто заставлял их верить в свои сказки, убивая любое инакомыслие и свободолюбие. Люди, которые шли рядом, знали, что земля круглая, и знали, что вселенная круглая, сравнивая со сварожьим кругом, о чем ученые пока только догадывались, но не могли ничего доказать.
Нет, не все было так плохо, и у кого-то было все - работа, друзья, родные. В свои пятнадцать лет он не разучился мечтать. Но когда смотрел вперед на дорогу, понимал, что все его мечты отстоят от него так далеко, как будто в другом мире, на которое он смотрел через стекло. И здесь было то же самое - кто-то пировал в княжеских палатах, радуясь сокровищам, добытым у вдов, сирот, у тех, кто шел по этой грязной дороге в плен, а кто-то умирал под пытками и плетьми - и их было намного больше. Ничего не изменилось. И, наверное, каждый, кто соглашался напасть на человека ночью, оправдывал себя этой правдой, страшась ее больше, чем Божьего суда.
Начинался вековечный сумрачный лес, сразу запахло хвоей и опятами. Ступать по опавшей листве стало мягко, камни не втыкались в ободранные ступни. Так бы и шел и шел. Зипун пришлось отдать, но ветра здесь не было, и неожиданно Кирилл согрелся. Охранники теперь ехали по двое и по трое, усмиряя сильно встревоженных лошадей, вглядываясь в кусты и деревья и поторапливая людей. Поначалу и Кириллу лес показался жутковатым, но его спутники вдруг как-то приободрились и повеселели, словно и не в плену были, о чем-то перешептываясь между собой и показывая дальним непонятные знаки. Кириллу было трудно понять, о чем говорят между собой пленники.
Потом вдруг все разом замолчали, когда небольшой отряд из охраны вдруг рассыпался по лесу, двигаясь между деревьями. Тишину нарушал только хлюпающий звук под ногами, которые вязли в глине и подкатывались.
- Есть, все так, и блуд, и сироты и вдовы, и родители детей бросают, и дети родителей… - задумчиво проговорил Кирилл. Но и согласиться он не мог, вспоминая отца, мать, тетю Веру. - Но так не все поступают, многие дружно живут.
- А иначе не выжить? - усмехнулся балагур. - А если нет никого?
- Тогда все, тогда кранты, - мрачно сказал Кирилл, сообразив, что думал лишь о близких, а не о людях в целом. Останься он один, пойти со своей бедой ему буде некуда.
От него разочарованно отодвинулись. Он, наверное, почувствовал облегчение. Что он мог сказать?! Разве что отнять последнюю надежду. Хотя… Бабушка рассказывала, что до революции в общем-то неплохо жили. Власти в тайгу нечасто заглядывали, разве что за рекрутами и за налогами, но у каждого на тот случай имелись и погреба тайные, и заимки.
- Пожить еще немного, а там и умереть не жалко! - тяжело вздохнул плененный богатырь.
Кирилл насторожился, когда в руке его, словно по волшебству, появился остро отточенный металлический стержень. Богатырь исподлобья глянул на охрану, перемигнувшись с одним из тех, кто шел впереди. Тот негромко свистнул - и свист передали по рядам, но незаметно, больше толкая друг друга в спину.
- Все это нам и волхвы предсказывали, - усмехнулся богатырь, когда веревка в одно мгновение была перерезана немым, а у немого богатырем. - Хорошо, это когда я вернусь с сыном с поля своего, мимо мельницы, и не пешим, а на возе сена для коровы, а у ограды жена с дитем встречает с крынкой кваса холодного или молока поверху с хрустящей горбушкой хлеба, еще теплого, - помечтал он, передавая заточку впереди идущим. - А на заборе полотно белое льняное, на новый сарафан… И поведет она меня к колодцу, и польет на руки, чтобы умыться. А дом у меня теплый, большой, чтобы и батюшке с матушкой не тесно, и сынке с жинкой. А на масленицу блины со сметаной и пироги… с черемухой, с рябиной, с малиной и морошкой, медовуха сладкая, - богатырь взглянул на Кирилла со смехом. - А у соседей все тоже ладно да складно…
- Нет, так не будет, - обрадовался Кирилл, сообразив, что люди готовятся к побегу. Теперь и его руки были свободные, а сам он внезапно почувствовал безудержную радость. - Вернее, будет, но не у всех. А за Уралом, за горами, крепостного права не было, - подсказал он. - И под монголо-татарами были недолго - один век, который не поминали особо… Там, где тайга! И вера ваша колдунами сохранится, только без знаний, их станут экстрасенсами называть и целителями.
- Да-а?! - живо заинтересовались все, кто мог услышать его. - Ну, целители, это понятно…
Никто про крепостное право там не помнил. Вера была своя, называли они себя староверы. Или кержаки, сохранив название своей народности с того времени, как перешли реку Кержу. Мать тоже считала себя кержачкой, хоть и заходила иногда в церковь, чтобы купить восковые свечи, которые ставила перед бабушкиной отлитой из меди иконой, наказав похоронить по старообрядческому ритуалу - гроб простой, без гвоздей, на липовых веревках, а надгробие столбик с одной перекладиной, не тяжелый, чтобы можно было из-под земли выйти. Объединившись с языческими колдунами, кержаки чужих не жаловали, надолго оборвав всякие связи с миром. Колдунов побаивались, но прислушивались, о каждом слагая на два и три поколения легенды. Кержаков тоже не любили, пуская разные страшные слухи. Многие из них, живя на границе Удмуртии, которая отделяла их от внешнего мира, даже не удосужились выучить удмуртский язык, и долго хранили свою письменность и книги. У бабушки были такие, с буквами, которые использовались самими колдунами, сохранившими знания своей древней письменности. Буквы и в самом деле чем-то напоминали греческие, или ему это только так показалось - был он маленький, и та письменность была для него чудной и диковатой - кружочки, ножницы, палочки…
Нововеров не пускали и никому ничего не платили, собираясь друг у друга и во всем соблюдая сдержанность и простоту. Церкви не строили, а если кто строил, то стояли они недолго, сгорая дотла в пожарах. А в это время старообрядческие бабки бегали вокруг с яйцом, снимая с того места порчу… Посуда у бабушки была своя - "посудная", обязательно помытая на колодце и в печи прокаленная. Даже Кириллу запрещалось трогать ее руками. На моление приходили с нею и обязательно держали при себе.
Раньше Кирилл не задумывался о столь странном поведении, но теперь не сомневался, что война была самая настоящая, и чтобы загнать людей в церкви и заставить платить, в ход шли все средства. Не иначе, перед крещением, в стародавние времена Русь пережила какую-то болезнь, которая приходила к человеку с едой, или их пытались травить, чтобы отвадить от своей веры и заставить креститься по-новому. Молиться в основном приходили лишь бабушки, которые готовились умереть. Остальные жили себе и жили, справляя и христианские, и языческие праздники. И колядовали, и чертей слушать ходили на росстань, и папоротник цветущий искали, и верили, что только колдуну под силу крепкую семью создать. Вместо икон использовали отлитые из меди кресты с ликами, молились перстом, как спаситель, а подавали не в казну, а всем - и Кириллу доставалось от бабушек и не раз, и не два. И поэтому, когда шло моление, мальцы обязательно сбегались со всей деревни и терпеливо дожидались своего часа. Мать после бабушкиной смерти раздавала приготовленные отрезы и металлические деньги, на которые обязательно выменивались бумажные, по деревням.
В чужой деревне, пока ждали, когда соберутся на моление, их с матерью встретили, накормили, уложили спать в отдельном доме, разрешив закрыться изнутри. Сами староверы никогда не ложились спать в доме, в котором были чужие. Теперь Кирилл понимал почему.
- Правильно! - спохватился грамотный балагур, повеселев еще больше, словно на него снизошло озарение. - Не надо городами. Города их прежде всего интересуют! Рассеяться. А пока одну деревню жгут, вторая беду-то по дыму определит! Дворов, эдак, двадцать, чтобы мельницу на всех, дом в помощь, коров вместе пасти… И защищаться.
- Ну, примерно так оно и было, - кивнул Кирилл, задумавшись и вспоминая предуральские деревни, взглянув на богатыря и стариков с надеждой, которая, наверное, сейчас светилась в глазах у каждого пленника.
- А я тоже в церкви был, - признался молчаливый паренек, осмелев и улыбнувшись Кириллу. - Там как в княжеских палатах. Тепло, воском пахнет, все или из золота, или из серебра, одежды у них дорогие.
Раздалось несколько смешков, на парня рядом со стариком смотрели не то с одобрением, не то с удивлением, предполагая спор. И не ошиблись.
- Да нешто в церкви красота должна быть? - сердито изумился старик. - В человеке чистота и красота должна быть. Человек - Храм Богу. На святых местах церкви строят да людей хоронят. Мы там лечились, берегли их. Что за вера такая, чтобы как упыри, на костях, на кладбищах молиться? Разве что мертвецу… - он покачал головой.
- Так упыри и есть, кровь пьют, поливая грязью ближнего своего, - заметил второй старик. - Да не грех ли, крест на себя накладывать? От креста Род избавлял нас, креста учил бояться, кругом сварожьим защищаться и от шила, и от мыла. Сохрани нас Род, помилуй детей наших! Вот убьют тебя, где твоя церковь?! Далеко! А Перун и Валес, - он кивнул на хвойные разлапистые деревья по левую и по правую сторону, - здесь они, под каждым кустом укроют, и пылью в глаза обман наложат, если встанут на твою сторону. Беги к ним, слушай их, зыркай по сторонам!
- Ну, будет вам пацана пугать… - оглянулся богатырь. - Поживем еще…
- Берегись! - крикнули ему сзади.
Прямо за спиной, заметив, что старик поднимает руки, охранник размахнулся для удара. Но старика, на которого Кирилл и не подумал бы, словно подменили, теперь глаза его были еще пронзительные, чем у его старого друга, который положил руку на его плечо, встречая неприятеля. Оба они пристально посмотрели в глаза охраннику. Охранник замер без движения, а конь его вдруг резко остановился и, как будто не замечая седока, тихонько побрел рядом со стариками, по-человечески раздувая ноздри и фыркая, словно был чем-то недоволен и жаловался.
Оба старика чему-то улыбались, а с ними моча смеялся оба богатыря и балагур.
А конь вдруг взбрыкнул, и седок упал, оставшись лежать на земле в том положении, в каком он сидел. Из спины его торчала стрела…
Никто не обращал на упавшего охранника внимания, проходили мимо, снимая веревки и нарушая строй. Кирилл изумленно, с открытым ртом застыл, сообразив, что пришло освобождение. Передавая острые лезвия друг другу, спрятанные то в волосах за ухом, то вшитые в подол, люди группами уходили в лес. А охранники падали и падали, пораженные уже мечами, взятыми у убитых. Во многих местах завязалась недолгая кровавая сеча.
- Вы… Вы?! - остановился Кирилл, пытаясь рассмотреть, что происходить за деревьями.
- Да нешто святому человеку Господь попустит погибнуть от лап зверей? Все они под Богом ходят. Мы про Византию наслышаны, нам шибко туда не охота! - рассмеялись оба старика. - Знаем теперь, куда идти. Людей мы искали.
- Нашли? - с надеждой спросил Кирилл.
Старик уже сидел на коне. Он посмотрел на Кирилла и кивнул головой, как бы в знак согласия.
- Что Род задумал, люди могут изменить, - похлопал он на место позади себя, подзывая его.
Кирилла закинули за стариковскую спину, и он ухватил его крепко за талию.
- Дает он им выбор, а это уж человеку решать, на чьей он стороне, - бросил старик через плечо. - Ты брата прости… Спасать его надо, с шилом души нет, умрет от людской злобы, а КНИГУ найдешь, БЕРЕГИ!!! - где-то снова под ухом прозвучал уже знакомый старушачий голос и прошел через все тело…
Старик взмахнул мечом и тронул ладонью загривок коня. Конь сорвался с места. Люди бежали в лес, раздевая по дороге охранников догола, и одевались на ходу в теплую одежду. Сознание Кирилла какое-то время словно бы неслось вместе с этим стариком на коне по лесу и ветви хлестали его по лицу…
- Какую книгу? - хотел спросить он, но старик был уже далеко. Тьма засасывала, выдавливая из бытия.
Глава 2. Переезд в Черемушки
Кирилл проснулся, и еще секунду чувствовал, как мелькает перед глазами рябь багряной листвы… Сон начал таять - от застрявших в памяти образах в душе остался осадок недопонятости.
"Сон в руку!" - мысль была неожиданной, но ясной.
За последние несколько дней Кирилл много о чем передумал - и это заставило его не по времени повзрослеть. С братом Александром, который заменил Кириллу отца, действительно что-то происходило. Он помнил его другим: веселым, подтянутым, остроумным, талантливым. Когда Александр поступил в институт, как отец, собираясь стать строителем, Кирилл решил, что сделает все, чтобы стать похожим на брата. Он гордился им и втайне надеялся, что и Александр когда-то будет гордиться им так же. Брата поддерживали не только дома, на фирме отца остались его друзья, которые верили в Александра и ждали, что тот продолжит начатое дело в качестве крепкого хозяина.
Но не далее, как полтора года назад Александр познакомился с Ириной, влюбившись с первого взгляда. Встретил он ее на остановке, сначала обратив внимание на запах, а потом увидел ее, со странно знакомыми движениями. И так сладко и больно защемило в груди, что первую их встречу не смог вымолвить ни слова.
Мать поначалу Александра поддерживала, не вмешиваясь в их отношения, проникшись к Ирине светлыми чувствами. У Александра и раньше были девушки, которых он приводил домой, запираясь в своей комнате, и когда Ирина отказалась остаться, мать выделила ее, как самую приличную из всех. Кроме того, матери льстило, что Ирина училась в медицинском институте. Сама она, хирург высшей квалификации, не сомневалась, что сумеет убедить ее пойти по ее стопам.
И обрадовался Кирилл. Все же, училась на психолога, прекрасно разобравшись в его отношениях с одноклассниками. Кирилл уже давно болезненно переживал по поводу своей скованности в присутствии девчонок. Многие его друзья еще в восьмом классе обзавелись парой, а в девятом хвалились победами, о которых он пока мог только мечтать. Летом ему должно было исполниться шестнадцать, а он еще ни разу не целовался. С матерью об этом так откровенно поговорить не получалось.
Но вскоре Александра словно подменили…
Теперь все его мысли были об этой девушке. Он перестал замечать и Кирилла, и мать, и друзей. За Александром девушки увивались толпами, и необычное его поведение, когда он вдруг стал похож на тряпку, вызывало удивление. Он не мог ни спать, ни есть, ни говорить о чем-то другом, болезненно умирая в ее отсутствие. Когда же они были вместе, наоборот, вел себя не менее странно, чем в ее отсутствие - то глупо улыбался, то хвастался, выдумывая про себя неприглядные истории, а если ему казалось, что с Ириной обошлись несправедливо, или наговаривают, внезапно становился агрессивным.
Но продолжалось это недолго…
Когда стало ясно, что с Александром что-то происходит, мать попыталась с ним поговорить. И тут же пожалела об этом - разговор закончился скандалом. Кирилл впервые в своей жизни испугался по-настоящему. Сашка, который до этого не обидел бы и мухи, набросился на мать с кулаками с глухой яростью, обвинив и в том, что отношения с Ириной не заладились, и в том, что его подставил отец…
После того случая Ирина приходила редко, чаше встречаясь с Александром где-то в кафе или на дискотеке, а если приходила, на их замечания и компромиссные предложения оставить Александра или войти в семью и повлиять на брата лишь усмехалась в ответ - и чаще вымещала злобу через того же Александра, настраивая против матери. После каждого брошенного упрека, Александр доводил мать до слез, синяки на ее теле стали обычным явлением. Доставалась и тете Вере, маминой сестре, которая пыталась с Александром воевать.
Кирилл пытался остановить брата, вставая у него на пути, но Александр сметал его взмахом руки, за шиворот забрасывая в свою комнату и закрывая на ключ.
События нарастали стремительно. Вскоре Александр бросил учебу. Скорее, его отчислили… Он уже не мог высидеть за книгами больше часа, а если телефон Ирины не отвечал, сходил с ума. Сама Ирина вела с ним себя в такие минуты еще холоднее, чем обычно. В конце концов, брат начал пить, пропадая из дома надвое и трое суток.
Не прошло и пары месяцев, как вдруг оказалось, что у Александра долги.
Оказалось, что и строительная фирма, которую отец оставил после своей смерти, перешла в чужие руки. Инструмент растащили, офис, базу и транспорт забрали за долги, которые появились в результате невыполненных заказов, на которые на фирму перечислялись авансы на строительные материалы. Когда и кем были сняты со счета средства, Александр ответить не смог. Но экспертиза доказала, что чеки были подписаны им, и банковские работники подтвердили, что получал он их сам. Вину он так и не признавал, отрицая свое участие в краже денег у предприятия, считая, что все это было подстроено, но доказать ничего не смог, потому как даже не вспомнил, где находился в это время. Так что, когда встал вопрос о продаже фирмы, продавать было нечего, разве что название.
Новость была настолько неожиданной, что до самой последней минуты, пока приставы не пришли описывать имущество, ни мать, ни Кирилл не могли поверить, что он вдруг заболел игровыми автоматами. Компьютер в их доме был с тех пор, как Кирилл себя помнил. И никогда Александр не увлекался играми, в отличие от Кирилла, который мог просиживать за новой игрой часами.