Дом стоял на самом отшибе на возвышенности. С холма Черемушки просматривались по обе стороны реки, как на ладони. Дома были разбросаны по всему периметру в беспорядке, не образуя привычной и принятой стройности улиц. Отсюда были видны дома за рекой, чуть на возвышенности, куда не добирались паводковые воды, и несколько производственных зданий. В доперестроечном прошлом Черемушки гордо именовались райцентром. Но после того, как окрестные поселения вымерли и дорога потеряла статус областной, изменился и статус села. Если не считать бывшего села Захарово, которое располагалось в подножии гор, в радиусе семидесяти километров жилых селений почти не осталось. Поля заросли молодым подъельником и березняком, дома разобрали на дрова или сожгли бомжи, которые часто их обживали. Вынув из бардачка автомобильную карту дорог, Кирилл тупо рассматривал ее и асфальтовую дорогу, которая вела до Захарова, а после сворачивала к межобластной. От Захарова тоже осталось только название, на его территории теперь расположилась спортивно-оздоровительная база. Горы находились на границе двух областей, разделенных горным хребтом. Когда их возил в Захарово отец, он почти не помнил, это было еще до школы, но однажды их всем классом возили на экскурсию в пещеры, и они ночевали на базе, спортивно-оздоровительная, которая уже числилась в другой области. Там же он и понял, что Маринка Савичева, которая расшибла ему лыжей нос, наехав и ткнувшись своими горячими губами в его лицо, нравится больше, чем другие девочки из класса…
Ничто не радовало взгляд: вокруг еще лежали сугробы, но не как в городе, снег был подтаявшим и чистым, на реке еще оставался лед. Возле дома в широком палисаднике, затянутом кустами, разрослись деревья, которые, видимо, никто никогда не подрезал. Они доставали выше крыши, и что они собой представляют, пока было не понятно, деревья стояли голые. Отсюда были видны даже вершины гор, не таких высоких, как на той безе, но все же горы. Кирилл вдруг вспомнил, что где-то там тренируются спортсмены-лыжники. "Неужели там?" - подумал он с удивлением. Он понимал, что это далеко, до базы по карте оставалось не меньше десяти километров, но не мог избавиться от ощущения, что они где-то рядом. И это, пожалуй, единственное, что не поддавалось уничижению в его глазах
Ему, привыкшему к городскому шуму и высоткам, непривычная тишина и простор казался почти убийственным - он чувствовал себя раздавленным и раздетым, им овладело отчаяние и оцепенение. Он не мог представить, как он будет здесь жить. Ненависть к брату захлестнула его с новой силой, и он не видел причины, по которой мог бы хоть когда-нибудь простить Александра. Мать тоже не выглядела радостной, но взгляд ее стал осмысленным, в ней вдруг появилась какая-то решимость, которая напугала Кирилла, когда она прищурилась, кивнула сама себе и бибикнула, напугав грузчика.
- Пойдем, сынок, обратно не повезут. Пригород, значит… ну-ну… Вот он пригород! Хотели Черемушки, получили Черемушки. Если и это Сашку не отрезвит, значит, ему мы уже ничем ему не поможем, - мать открыла кабину - и захлебнулась в кашле от холодного воздуха.
- Мам, но ведь это несправедливо! Получается, что мы по стоимости четырехкомнатной квартиры купили развалюху в деревне, про которую знать никто не знает! Нас на улицу выгнали, а все эта крыса его! - Кирилл с досадой пнул в заборную доску. - Они будут жить в городе, а мы здесь? Ты еще Сашку защищаешь?! Надо мной все ребята в школе смеются. Почему он выгнал нас из дому?
- Будет тебе! - мать впервые улыбнулась за последнее время. - Сашку тоже выгнали, только он пока этого не осознает. Он болен, его лечить надо, а лучшего места, чем эта деревня, не придумаешь. Зачем он теперь им? Думаю, что жить он будет с нами. Мы справимся, все будет хорошо!
- Хорошо? В этой дыре? Скажешь тоже! Мам, оглянись вокруг, это же деревня! - Кирилл всхлипнул, размазывая по щекам слезы. - Мне теперь всю жизнь тут жить?!
- Кирилл, ну-ка! - мать достала носовой платок и вытерла ему нос, как маленькому. - Не говори глупостей! Честно говоря, я ожидала худшего, - она посмотрела в сторону дома, оценивающе прищуриваясь. - Переплачено, верно, но только за удаленность. А дом… - она удовлетворенно кивнула. - Этот дом еще сотню лет простоит и ничего ему не будет. Да разве в деньгах дело? Пусть подавятся, не на радость она будет им. У таких радости в душе нет, им хоть сто квартир подай, они не остановятся, и кто-то да поставит их на место, - она решительно взяла Кирилла под руку. - Папка твой строителем был, многому меня научил. Подстроим, подправим. Кирюш, - она тяжело вздохнула. - Два сына у меня, один попал в беду. Будь ты на моем месте, как бы поступил? Ты не о Саше думай, а о своих детях… А-а, - она махнула рукой. - Ты не поймешь, пока внуки у меня не появятся. Вы у меня оба… - она похлопала себя по сердцу: - Здесь!
Кирилл понял, что на деньги, отложенные матерью - последняя надежда когда-нибудь вернуться обратно и начать жизнь с нуля, - он может не рассчитывать. Жизнь теперь действительно нужно было начинать с нуля. Он промолчал, но мать, кажется, поняла, о чем он думает.
- Кирюш, может, поправлюсь, здесь чистый воздух. Знаю я эти места. Пока вы не родились, отец твой часто меня сюда привозил, - она заметила, как Кирилл вопросительно раскрыл глаза, показала рукой в сторону гор. - Там, с той стороны, - она улыбнулась. - Там твой папка родился. А ты не знал?
- Как, здесь? - Кирилл раскрыл рот. - А почему бабушка Лида жила в Елизаветкино?
- Это она перебралась, когда деревню их снесли. Папа настоял. Там, наверное, уже и не осталось ничего. Но это недалеко, съездим как-нибудь. Грибов там, как в сказке, видимо-невидимо, и озеро, а в озере белые лилии и черные лебеди. Места здесь хорошие, привыкнешь, здесь тоже люди живут. А квартира у тебя будет…
Она обняла Кирилла, уткнувшись в плечо, надсадно закашлявшись. Кирилл прижал мать к себе, чувствуя такую нежность и жалость, словно у него вырвали сердце.
- Тетя Вера хотела свою квартиру Саше завещать, но теперь-то вряд ли… - проговорила мать, отдышавшись. - Детей ей Бог не дал, вы у нее вместо сыновей. Не выгонит, когда поедешь учиться. Девятый уже вот-вот, десятый и одиннадцатый. Я держать не буду, как бы плохо мне не было. Главное, Сашу сейчас вернуть. Я тоже расстроена, но если мы опустим руки, то лучше нам не станет, - мать снова закашлялась, протянув Кириллу руку. - Сыночка, помоги-ка мне. И потом… Помнишь, тетя Вера лечиться от бесплодия ездила? Она тогда еще тоже квартиру хотела продать?
- Ну, помню… - Кирилл пока не понял, к чему клонить мать, но смутное подозрение мелькнуло в душе.
- Папа денег ей дал на операцию, и она вроде как одну комнату нам продала. Ту, маленькую, которая на лоджию выходит. Мы тогда тебя туда прописали. А зря, - пожалела мать. - Ты пока несовершеннолетний, могли бы оспорить сделку.
Кирилл понял, что жизнь его не совсем закончилась. Он даже пожалел, что не может оказаться у тети Веры прямо сейчас. Вот бы плюнуть в лицо этой новостью Александру и той крысе, которая выставила их из квартиры! Но мать, казалось, читает его мысли.
- Не вздумай Сашке об этом сказать, - испугано вскрикнула она. - А то и это заберут! У Саши не должно быть ни малейшего сомнения, что мы все потеряли!
Это было обидно, но если Кирилл хотел сохранить свое при себе, то надо было молчать. Он был с матерью согласен полностью. Жизнь возвращалась: тетя Вера, родная мамина сестра, любила Кирилла и всегда была ему рада - можно ее навещать на выходные и на каникулы, встречаясь с друзьями. Полноправным членом общества он уже не мог быть, но сохранить связи возможность оставалась.
Водитель подошел к матери и виноватым голосом произнес:
- Ну, что, мать, мы закончили, за работу бы нам подкинуть…
Мать посмотрела на него с такой неприязнью, что водитель попятился, потом скривился и крикнул грузчикам:
- Ну, все, садитесь, поехали!
Один из грузчиков открыл рот, собираясь возмутиться, но водитель приказал тоном, не терпящим возражений:
- Поехали, я сказал!
Проводив машину взглядом, Кирилл и мать направились в дом. Ворота были не заперты. Мебель и вещи сгрузили и свалили во дворе, завалив проход на крыльцо, рядом с которым стояла пустая собачья будка. Дом оказался пятистенка с пристроем. Не сказать, что маленький, но небольшой. Окружал дом высокий забор, за которым располагался огромный огород с колодцем и садом. Перед домом просторная ограда с тропинкой, посыпанная гравием и битым кирпичом, которая упиралась в ворота. Пока рабочие сгружали вещи, снег притоптали, оголив камни. Напротив ворот в огород был еще один вход, которым, очевидно, давно никто не пользовался, запоры проржавели. Ко двору примыкала баня и бревенчатый капитальный сарай с постройками для домашних животных. В самом дальнем углу находился туалет, в который сходили по очереди, сначала мать, потом Кирилл, внезапно прочувствовав деревенскую жизнь с самой ее неприглядной стороны.
Вылетев с досадой из туалета, Кирилл едва не упал, запнувшись за незамеченную им цепь, немного успокоившись - и сразу подумал о том, что собаку ему теперь никто не запретит завести, даже если это будут самые шерстяные из собак - сенбернар или овчарка. Было в этом и что-то хорошее. Ну почему нельзя иметь все сразу?
Мать проследила за его взглядом и поняла, о чем он думает. Ее способность читать его, как открытую книгу, всегда удивляла Кирилла, а иногда расстраивала, особенно если он пытался соврать, а ему не удавалось.
- Поедем к тете Вере, зайдем на рынок. Купим самую большую собаку, даже если это будет кавказец. Он нам не помешает, никогда не знаешь, что ждать от людей.
- Мам, ты, правда, поедешь со мной за собакой?! - воскликнул Кирилл с радостью, забыв на мгновение, где он находится.
- Ну, конечно же, у тебя должны быть какие-то радости, - она заглянула в чулан, посветив фонариком мобильника. - Почему из-за Александра ты должен страдать?
- Мам, кавказцы дорогие, я на любую согласен, но лучше овчарку, они умные, - он вспомнил соседку, которая выводила гулять своего пса.
- Папа очень хотел собаку… - вспомнила мать. - Когда он на границе служил, у него был Ферзь, очень он по нему скучал. Но из-за моей болезни позволить себе держать животное мы не могли. Всегда чувствовала себя виноватой, - призналась она. - Я ведь тоже люблю животных. Иногда увижу бродяжку, так хочется ее взять, а понимаю, нельзя. И помочь ничем не могу…
Мать задумалась, помрачнела.
- Не помогла ни разу, а теперь вот, сама без дома осталась… И все придется начинать заново, а мужа нет, годы не те, и на работу не устроишься, не возьмут нигде с такой болезнью, - оперевшись на Кирилла, мать прижала руку к сердцу в новом приступе кашля, присев на диван. - Дождалась от сыночка на старости лет… Кирюш, ты не казни себя, дай-то Бог, чтобы с тобой то же самое не произошло.
И только тут Кирилл понял, что мать переживает больше, чем он. Он вдруг отчетливо почувствовал в ее лице раскаяние и неприязнь к Александру, которую она то ли скрывала, то ли подавляла. А еще, наконец, осознал, что они осиротели - как тогда на кладбище, после похорон отца. Александр теперь был не тем человеком, который катал его на санках, водил в кино и покупал мороженное, и не тот, который учил его разбираться в компьютере и ругал за оставленные где-то варежки. Это был другой, чужой человек, у которого уже не было души - жестокий, злой, словно подавленный чьей-то волей.
Неужели он и сейчас не одумается?
И сразу понял - не одумается. Миллионы людей поступали так же - и не раскаивались. Мысль, что Сашка будет жить в их квартире со своей подругой, снова показалась ему почти невыносимой, отдаваясь болью, когда подкашиваются ноги - он уже мечтал, чтобы и брат оказался на улице.
Дом встретил их смолянистым запахом и мудрой настороженностью. Дом был крепок, с высокими потолками, с некрашеными дубовыми полами, и ни единая червоточина не коснулась потемневших от времени бревен корабельной сосны и лиственницы. Ни обоев, ни штукатурки, лишь потемневшие, покрытые лаком бревна. Тот мох, который был плотно забит между бревнами, еще сохранил свою блеклую зеленую окраску, не потемнев со временем, как тот, что торчал наружу.
В первой половине дома располагалась, прихожая, которая упиралась в русскую печь и проход в горницу. Сразу за вешалкой на задней стене, рядом с входной дверью, еще один проход в небольшую спаленку с окном, которое выходило на огород и на реку за ним. Пожалуй, там поместится и кровать, и стол, и кожаное кресло, доставшееся ему от отца, подумал Кирилл, мысленно обживая ее. Одна сторона печи, образуя заднюю стену, обогревала ее. Пожалуй, тут было уже теплее, чем в остальном доме.
Горница, с окнами на дорогу и в ограду, оказалась большой - теперь уже удивилась мать. Из горницы вели еще два прохода - на вместительную кухню, с окном на дорогу, с умывальником в углублении за печью - он все еще висел на своем месте над треснувшей раковиной, и еще один в другую смежную с прихожей спальню, пожалуй, даже больше, чем первая, с окном в ограду на ворота.
Когда здесь жила большая семья…
Мать щелкнула выключателем, тускло загорелась лампочка. Вернулась на мост, чтобы осмотреть пристрой, который располагался через теплый мост, с окном в огород и входной дверью с крыльца. Очевидно, в самом начале мост был частью дома, составляя другую его половину. Не обогреваемый, но капитальный, с потолком, как в большой половине, с такими же покрытыми лаком стенами и некрашеными полами.
Пристрой, с окнами на другую половину огорода, на колодец и баню, выступающую за двор, оказался чуть меньше. Он состоял из одной горницы, без прихожей и спален, и вместительной кухни. Горница, за счет смещенной к стене печи, оказалась больше той, которая осталась в другой половине дома, такая же в длину, но шире. Зато кухня меньше в половину.
- Авдотья эту часть дома жильцам сдавала. Много тут у нас народу бывает. То родственники нагрянут, то охотники, то лыжники… Места знатные. Отдыхающих летом много бывает. У нас на лето лагерь открывается, путевки в город продаем. Студенты на практику приезжают….
Кирилл и мать от неожиданности вздрогнули и оглянулись.
Позади них стояли двое мужчин. Один, который говорил, был совершеннейший блондин-альбинос, с красновато-голубыми усталыми глазами, вокруг которых лежала сеточка морщин. Мужественные прямой нос и массивный подбородок. Волосы то ли седые, то ли белые. Лет тридцати пяти - высокий, плотного спортивного телосложения. Одет не то чтобы по-деревенски, даже в городе редко встретишь человека, который бы так одевался. Дорогой черный парадный костюм: брюки, жилет, пиджак, желтый галстук в красную полоску под цвет шелковой рубашки, лакированные остроносые утепленные ботинки. Поверх костюма нараспашку рыжая замшевая куртка с меховым воротником и отделкой понизу и на рукавах. Сам он и голос его показались веселыми, он разглядывал новых жильцов, оценивающе прищурившись.
Второй много скромнее, но тоже выделялся бы в толпе. Был он полноват, невысок, лет пятидесяти с хвостиком. Отличали его глубоко посаженные цепкие коричневые глаза, с широкими рыжими бровями над ними, и веснушчатое лицо с хищным крючковатым носом, который с веснушками и его круглолицестью никак не вязался. Было заметно, что дня три он не брился - щетина придавала ему выражению некоторую диковатость. Одет он был в черную кожаную куртку на меху, застегнутую на молнии до мохерового зеленого шарфа, в черные теплые брюки и кожаные теплые ботинки, в которые были заправлены концы брючин. Теплую меховую фуражку он мял в руках, тоже открыто рассматривая и мать, и Кирилла.
Блондин-альбинос подошел к матери и протянул руку:
- Давайте знакомиться, Артур Генрихович Шрахтенберг… Да-да, я немец, - кивнул он головой, заметив ее удивление. То, что он немец, наверное, можно было и не говорить. - Строили здесь кирпичный завод, влюбился, женился, остался. Вот, руковожу… В прошлом глава местной администрации, сейчас руковожу хозяйством. М-м-м… Акционерное общество, но жизнь наша напрямую от него зависит. Жить, как везде, не дают, воюем потихоньку, - пожаловался он.
Мать чуть замешкалась, но быстро собралась и протянула руку гостю:
- Анна Владимировна, Ворон… Бывший врач-хирург, заведующая отделением областной больницы, дисквалифицирована по инвалидности… астматик. Вы извините, просто я…
- Не буду скрывать, наслышан и репутацию вашу проверил, - сухо и по-деловому перебил ее Артур Генрихович, и сразу смягчился. - Вы уж извините, что я к вам без приглашения, и вот так сразу… - он как-то виновато улыбнулся, пожимая плечами, добродушно распахнув руки. - Я как узнал, что к нам врач едет, да еще хирург, сильно обрадовался. Врача у меня в больнице хорошего нет, девочки молодые, практикантки, приезжают, уезжают… - он с досадой поморщился. - Пока рожениц до области везем, они у нас еще одного успевают выносить, - пошутил он. - У кого-то аппендицит, кому-то зуб вырвать, а то, бывает, охотники друг друга постреляют. Если вы не сможете, то я, конечно, пойму вас, но нам нужна ваша поддержка, ну, хотя бы подсказать диагноз… Хочу предложить вам взять руководство на себя, - он взмахнул белесыми ресницами и почти выкрикнул, округлив глаза: - Ну нет у нас врачей! - всплеснул он руками. - И как заманить - не знаю! А людям нужна квалифицированная помощь! У нас тут тоже люди! Четыре с половиной часа до больницы везем! А если дорогу перемело?!
- На той неделе двое скончались, - пожаловался расстроено рыжий, кивнув и прочистив горло легким покашливанием. - Пока из лесу привезли, пока в область доставили… по дороге. Несчастный случай. Еще один от зуба. Флюс вскочил, и гной до мозга достал.
Кирилл заметил, как в матери смешались все ее чувства.
- А как я… - она совершенно растерялась, потеряв голос.
- Да нет же! - опять всплеснул руками Артур Генрихович. - Вы можете вести прием, но если тяжело, вы только проверяйте девочек. Какой диагноз ставят, чего и как… - попросил он. - Много хозяйственных вопросов накопилось, ох как много, которые решить не могут. Тут профессионал нужен зубастый и клыкастый. Я ведь не врач, не знаю, что для больницы нужно. Привезли с поля бойца раненого, а у девочек бинта не нашлось, а то инсулин забыли заказать, опять человек помер… Наша власть медицину не жалует, - он горько усмехнулся. - Больница хорошая, есть оборудование, которым даже и не пользуемся, некому, не знаем для чего и как. К нам ведь и из Захарова то и дело привозят. Кто ногу вывернул, кто сломал, а тут под лавину попали трое. Нам захаровские хозяева помогают, поддерживают, деньги выделяют. Мы хоть с разных областей, но живем тут, как на необитаемом острове. Вы не пугайтесь, газ есть - труба рядом. В позапрошлом году скважину пробурили, теперь и нефть своя. На асфальт или на горючее самое то. Продукцию с комплекса перерабатываем и продаем в соседнюю область, до них ближе. Заводик кирпичный, лесом приторговываем, летом выпуск прессованной доски наладили, звероферма, комплекс свиноводческий. Все как у людей.
- А много у вас обслуживает больница? - робко поинтересовалась мать.
- С захаровскими, пожалуй, тысяч двадцать будет. Но специалистов не осталось почти, в город поуезжали, когда настали тяжелые времена. Это сейчас производство работает, а раньше-то ни работы, ни денег. Видели, небось, сколько домов пустует. Вот с тех времен и стоят. Ну, если вы не хотите… - он расстроился, покачав головой.