Сиэль окрепла за эти дни, привыкла к Странникам, и ни звучные их голоса, ни нездешние лица не пугали и не удивляли ее больше. Братья вначале везли ее в "колыбели" - плаще, растянутом меж коней, потом по очереди сажали к себе на седло. Сиэль, не видевшая в своей жизни ничего, кроме хижины, поселка и окружавшего его леса, была потрясена тем, сколь огромен мир, и эта огромность мягко стирала из ее памяти все страшные воспоминания. И лишь когда вспыхнули под рассветным солнцем серебряные стрелы башен и Сигрен, не в силах сдержать волнения, приподнявшись в стременах, радостно воскликнул: "Сеалл!", память о прошлом болью вошла в сердце Сиэль, чтобы навсегда остаться там. Но имени своего она так и не вспомнила.
СИРИН. РОК.
С тех пор, как серебряный всадник растаял в полдневном мареве, изменилось многое. Ушла из Дома Исцеления Странница, поселившись в Башне Вождей - главной из башен, окружавших площадь Совета. У Башни денно и нощно стояла стража, приезжали верховые, вожди уходили на стены и внешние валы и возвращались усталые, запорошенные меловой пылью… И во всей этой круговерти мне лишь дважды удалось ее увидеть, серебряной искрой промелькнула Странница в толпе - и исчезла.
Дом Исцеления опустел - кто вернулся на укрепления, кто долечивался дома. Танис чуть ли не каждый день водила лекарок за травами, целые вороха трав лежали в Общем зале, мы разбирали их, связывали в пучки, и сильный горький запах до одурения кружил голову. Каждый день в Дом Исцеления сносили женщины сувои тонкого отбеленного полотна для повязок. Они же мыли полы, перетряхивали постели, протирали запыленные окна. Сиделки и лекарки помогали им, когда было время. Работала и я вместе со всеми, но однообразие этой работы приводило меня в уныние. Как будто я ни на что больше не была годна! Где-то вершились важные дела, верховые спешили с вестями, оглашая улицы стуком копыт, из кузен доносился непрерывный, тяжелый лязг; возы, груженные камнем, один за другим подъезжали к стенам - Ратанга готовилась к бою, но все это будто текло мимо Дома Исцеления, не задевая его. И оттого мне было плохо. А, может быть, еще и оттого, что отряд Крылатых ушел куда-то, и Вентнор уехал… И однажды вечером мне стало так тяжело, что я не выдержала.
Площадь перед Башней Вождей была тихая-тихая, опускались сумерки, и только где-то в вышине золотело небо. Стражники похаживали перед полуоткрытыми дверьми. Робко, уже раскаиваясь, я подошла к ним.
- Мне нужна Хранительница.
Страж помоложе, кудрявый, как лешак, блеснул зубами:
- А крыло Птицы тебе не нужно? Или молодик с неба?
Тот, что постарше и поосанистей, глянул с укоризной:
- Нельзя нам с тобой беседовать, милая девушка.
- Ну, хоть главного позовите! - взмолилась я. - Очень нужно.
- Недосуг Хранительнице, - так же строго продолжал он. - Сама посуди, что будет, ежели каждый встречный начнет к ней рваться?
- Охоча какая - вынь да положь!
Я поняла, что стражники в пустоте площади не прочь поразговаривать, только мне от этого легче не стало.
И тут судьба смилостивилась надо мной. На широкое крыльцо Башни вышли, беседуя, Странница и какой-то человек.
- Не торопись и не медли, - услышала я ее отчетливый, чуть усталый голос. - В Вельде остановишься… Ну и… светлый путь!
Он кивнул и скользнул в сумрак, а я - бросилась к ней. Стражники выставили копья.
- Эгле! - воскликнула Странница. - Что ты тут делаешь?
- Ох, и настырная! - проворчал старший будто даже с уважением.
- Я к тебе! А меня не пускают…
Странница обняла меня за плечи, увела в темноту Башни. Я с трудом понимала, где мы идем, только мелькали стражи в пересечениях коридоров да чередовались мерцающие походни в стенных гнездах.
Кивнув последнему стражу, в серой куртке с гербом Ратанги и с коротким копьем, она распахнула дверь.
Сквозь большое, с частой оконницей окно вплывал в покой неяркий свет. Проступали из теней стол с высокой незажженной светильней, узкая, застланная холстиной кровать, низкий ларь-лава. На распятой по стене волчьей шкуре висел в ножнах знакомый мне меч, такая же шкура лежала на каменном полу. И это все? Так живет Хранительница Ратанги? Мне стало отчего-то обидно.
И только подойдя к столу, разглядела я единственную роскошь этого покоя - две книги в тяжелых, изукрашенных золотом окладах. Одна была распахнута на середине и заложена серым зегзичьим пером. Из-под книг стекал на край стола холст со странным трехцветным рисунком: зелено-коричневым, с синими извивами и пятнами, а по нему точки и черные загогулины.
- Это карта, - объяснила Странница. Я, переглотнув, кивнула.
- Садись, Эгле. Хочешь есть?
Я помотала головой.
Странница села рядом. Мы молчали.
Сумрак сгущался, я уже с трудом различала лицо Хранительницы и только тогда насмелилась.
- Я пришла… просить тебя.
Мне сделалось холодно, точно я бросалась в омут, но отступать уже было поздно.
- Только не зажигай светильню, - заторопилась я, уловив ее движение. - Я сейчас… Я не могу так больше жить!
- Тебя кто-нибудь обидел, Эгле?
В горле зацарапало. Захотелось втиснуться лицом ей в плечо и зарыдать в голос от того, что меня никто не любит здесь и никому я не нужна… Даже Алин, всеми презираемой и отвергнутой, легче. Потому что она своя. И Вентнор уехал…
- Вентнор уехал, - прошептала я, с трудом сдерживая слезы. Мне почудилось, что она вздрогнула. Но голос ее был ровен:
- Так надо.
И все? Так надо?! Кому надо-то? Тебе? Ему? Ратанге?! Ведь сейчас нет боев! Может быть, последние дни, когда я могу его видеть. Разве ты не понимаешь?..
Я не выкрикнула этого. только отодвинулась, напрасно стараясь сглотнуть застрявший в горле комок.
- Что еще? - спросила Хранительница безразлично.
Ох, как захотелось мне встряхнуть ее, чтобы не было этого четкого голоса, чтоб хоть боль прозвучала в нем, хоть что-то человеческое!
- Алин… - прошептала я хрипло от ненависти. - Алин проще прийти к тебе. Когда ей хочется…
- У Алин никого нет, кроме меня.
- А у меня кто есть?! Ваша славная Ратанга?!..
Ее глаза сверкнули, но я уже не могла остановиться.
- Я так не хочу! Не могу больше! В Доме Исцеления доверяют только бинты подносить и белье стирать!
Она резко встала:
- Если надо, то и это делать будешь.
- С этим и девчонки справятся! А я больше могу!..
- Что именно? - голос ее был тих и страшен, такое в нем звучало напряжение.
- Я хочу воевать. Вместе с вами.
- На стене меч, - качнула она головой. - Возьми.
- Так сразу?..
- Ну да.
Какой у нее холодный голос… Она же знает, что я не умею. И вот так… как нашкодившего щенка… У меня лицо вспыхнуло от стыда и гнева. Хорошо, что темно. Не видно.
- Я научусь. Научусь!
- Стоит ли?.. - голос был тихим и усталым. - Многие вожди тоже так считают… Что теперь надо воевать, а все прочее - оставить на потом. Только… если думать так, мы проиграем, еще не успев начать битвы.
- Но сейчас, сейчас важнее нет - воевать!
- Это никогда… никогда не будет самым важным.
Я не понимала, зачем она говорит мне это. Обида и раздражение подкатили под горло, как… волна.
- Даром ты на меня высокие слова тратишь, Хранительница. Мы о разном говорим. И это все - ни к чему.
Не отвечая, она высекла огонь, зажгла светильню. Взяв ее, обернулась ко мне. И только тогда я увидела ее искаженное мукой лицо.
- И-дем, Эгле, - сказала она ровно. - Я найду тебе провожатого.
- Я сама найду дорогу.
- Хорошо, иди, - согласилась она устало.
Я оглянулась с порога: она сидела за столом, обхватив лоб ладонями, и в опущенных ее плечах, в поникшей голове было нечто такое, от чего у меня сжалось сердце. И все же мы были сейчас безмерно далеки друг от друга, и ни ее разум, ни моя жалость ничего изменить не могли.
За поворотом, где стоял под пылающей походней неподвижный стражник, я столкнулась с оружным человеком. На его плече, освещенный пламенем, вспыхнул знак вождя.
- Хранительница… - быстро начал он, но я оборвала:
- Нет! Я Эгле. А Хранительница там, у себя.
Растерянность на лице вождя сменилась отчужденностью. Он обошел меня и заторопился дальше. А я вышла на площадь. Старшего стражника не оказалось почему-то, лишь молодой стоял на своем месте и окликнул меня, как давнюю знакомую:
- Эй, ну как, поговорили? Далеко ли собралась?
Я хотела промолчать, но вдруг нежданная мысль пришла в голову, и я вернулась к стражнику.
- Далеко ли, близко - не тебе спрашивать. Ты лучше вот что ответь - молчать умеешь?
Он радостно захохотал:
- Могу, коли сильно попросят!
- Нож какой-нибудь есть у тебя?
- Какой-нибудь - это в трапезной, - усмехнулся парень, - у меня боевой, двуострый.
- Дай мне его, - попросила я. - Ненадолго дай, верну тотчас же.
- Ну, коли так… - он пожал плечами, вынул из-за отворота сапога нож с костяной рукоятью и длинным тонким клинком. - Бери. Ты чего задумала-то?
Не отвечая, я взяла нож, потрогала лезвие ногтем - хорошо ли наточено - а потом повернулась спиной к стражнику и, стиснув зубы, полоснула себя по скуле. Острое лезвие мгновенно вспороло кожу и - или это мне почудилось? - заскрипело по кости. Я зажала порез ладонью, вытерла нож о платье и отдала стражнику. Тот не сводил с меня растерянного взгляда.
- Ты чего натворила?
- Ничего. Умеешь молчать - молчи.
Может, он еще что спросил, но я, не слушая, побежала прочь, через площадь к дороге, ведущей вниз. Уже совсем стемнело, но дорог была хорошо видна, и я бежала быстро, старательно зажимая щеку ладонью. Теплая кровь ползла, просачивалась сквозь пальцы, медленно и щекотно. Боль была несильная, саднящая, и еще перехватывало дыхание, как от сильного ушиба.
Никого не встретив, добежала я до Дома Исцеления. Почти все окна его были темны, лишь в коридорах горели редкие походни. В нашем покое чадила полуугасшая плошка. Алин спала, ровно и тихо дыша. На столе стояла миска с остывшим ужином, но о еде я думать не могла. Пальцы слиплись от крови, а она все не останавливалась. Я вспомнила, что в нише над столом среди прочих лекарств стоит коробка с кровохлебкой. Я попыталась нашарить ее в темноте и задела какую-то чашку, она упала и со стуком разбилась. Алин мгновенно вскочила, будто и не спала.
- Ведьмин корень! Ты что по ночам шаришься?
- Я нечаянно, - ответила невнятно, потому что боль свела щеку. - П-прости…
Алин, прихватив плошку, подошла ко мне. Я невольно прикрылась локтем.
- Умыться, что ли, забыла? - недоуменно моргая, она с силой отвела мою руку и охнула: - Да ты в крови, девчонка! Что случилось?
- Поцарапалась…
- Об чей кинжал? - усмехнулась она. - Меня, милая, не обманешь, - и спросила с внезапной тревогой: - Уж не из-за меня ли?
- Нет… Сама…
- Что-о? Да ты с ума сошла! А-ну, садись, - она толкнула меня на скамью, - Сиди, здесь кувшин был, обмою… Так… кровохлебка… Слушай, девчонка, да как же тебя угораздило?
Она говорила и одновременно обмывала порез, втирала в него кровохлебку, прикладывала какой-то лоскут и так была сейчас похожа на Странницу, что мне почудилось, будто разговор продолжается. И я сказала невнятно, стараясь не двигать левой щекой:
- Хочу, чтобы меня ни с кем не путали.
Алин замерла и пристально взглянула на меня.
- Дурочка, - сказала она, - ну какая же ты дурочка. Лицо себе испортить из-за такого пустяка…
- Это не пустяк! - забывшись, я дернула щекой, и от боли стиснулось дыхание.
- Молчи, - велела Алин. - Потом ответишь, - и, нагнувшись, шепотом спросила: - Она знает?
- Нет, - с трудом выговорила я.
- Ну и ладно, - отчего-то вздохнула Алин. - Да сиди ты смирно, дурочка…
У Красных Врат мне пришлось задержать коня. В распахнутые настежь ворота один за другим вползали возы. Они были так тяжело нагружены, что колеса вязли в щебне по ступицу. За возами шли люди, запыленные, усталые. Это были жители окрестных селений. Они доставляли в Ратангу еду, получая взамен изделия городских мастеров, и находили здесь убежище на случай нашествия - как сейчас. Они шли и шли мимо, с надеждой взглядывая на высокие стены, на суровых стражников. Казалось, что идущим не будет конца. Но вот прошли последние, и не успела улечься поднятая ими пыль, как я поспешно выехала из ворот, и они затворились за моей спиной.
За те две недели, что я была в отряде Лунных Всадников, я столько раз ездила в город и обратно, на рубеж, занимаемый отрядом, что конь мой эту дорогу знал наизусть. Поэтому я отпустила поводья и отдалась своим мыслям. Очень уж редко в последнее время мне выпадало оставаться наедине с собой - с тех пор, как в покой, где жили мы с Алин, явилась Тлели и сообщила о поручении Странницы. Мое желание было исполнено так быстро, что я даже не успела испугаться; и уже на следующий день Тлели учила меня на валах, как владеть мечом. Она была терпелива и не ругала меня, когда рукоять выворачивалась из пальцев, лишь недоуменно сдвигала брови, удивляясь, как можно не уметь таких простых вещей. И так же сдвинув брови, учила натягивать тетиву и целиться с упреждением на ветер. Так затягивать подпругу, чтобы не оказаться вместе с седлом под брюхом коня. И еще многим вещам учила меня Тлели; и когда наступал вечер, плечи мои ныли, а ложка выскальзывала из дрожащих пальцев. И все же я не жалела. А когда неделю спустя поняла, что у меня что-то получается, мне очень захотелось разыскать Странницу и доказать ей, что она ошибалась, не отпуская меня в войско, и поблагодарить за то, что все-таки отпустила. Но я не решилась.
Конь стал как вкопанный, и мои воспоминания прервались. Я не заметила, как доехала до стана, разбитого под самым валом. Вал вблизи выглядел внушительно - крутой, покрытый привядшим дерном. Прямо над моей головой стоял на валу стражник, всматриваясь в окоем.
Позаботившись о коне, я пошла к кострам, от которых тянулся с низким дымком запах еды. Тлели, увидев меня, кивнула, поставила передо мной миску с дымящимся варевом. Но взяться за ложку я не успела. Серебряный чистый звук пронеся над валами.
Я выронила миску, мгновенно забыв о еде. Я помнила, что этот звук означает. И вновь прозвучал он над нашими головами - высокий, тающий. Мы выбежали на поле перед валом, по которому вилась выбитая дорога. Я взглянула вперед, и мне показалось, что по полю навстречу нам льется в отвесных лучах солнца серебряная волна. Она приближалась, и можно было уже различить, что это конники в сверкающих доспехах. Труба смолкла, и серебряные всадники неслись, беззвучно скользя над землей. Их кони казались крылатыми, и лишь легкая пыль, взлетавшая из-под копыт, противоречила этому.
Всадники были уже близко; и вот, как некогда одинокий Странник легко и стремительно прошел в Дом Исцеления сквозь расступающихся людей, так сейчас отряд Странников проехал сквозь наши разрозненные ряды и исчез в проходе прежде, чем мы успели опомниться. И мне стало вдруг грустно и больно оттого, что эти прекрасные всадники так от нас далеки.
Несколько минут длилось ошеломленное молчание, а потом раздались громкие приветственные крики. И только сейчас я увидела, что вместе со Странниками прибыл отряд ратангских воинов. Несколько их проехали следом за Странниками, остальные торопливо спешивались. Я не успела еще разобрать их знаки, как промелькнуло знакомое лицо, и Харен, спешившись, бросился к Тлели, и они обнялись и замерли, забыв обо всем. Крылатые вернулись!.. Сердце мое похолодело. Я искала взглядом Вентнора, но его нигде не было.
- Эгле! - окликнули меня, и я обернулась с напрасной и мгновенно исчезнувшей надеждой. Это был Боско.
- Ты что делаешь здесь? - спросил он строго и вдруг осекся, замолк, не сводя с меня тяжелого взгляда.
- Здравствуй, Боско, - сказала я, еще не понимая, отчего он так странно смолк.
Боско медленно поднял руку, коснулся пальцами моей левой щеки:
- Откуда… это?
За две недели я почти забыла о шраме. Он зажил, не болел, только наливался краснотой, когда я волновалась. Ни Тлели, ни другие ни разу не подали виду, что замечают его, а новые мои дела так меня поглотили, что я вспоминала редко о совершенной мной глупости. И вот - напомнили.
- Ничего, - отозвалась я поспешно. - Ничего особенного. Порезалась.
- Порезалась, - повторил Боско. А я вновь невольно оглянулась, надеясь увидеть Вентнора.
- Он уже в Ратанге, - сказал Боско. - Ему поручено сопровождать Странников.
Я почувствовала, как кровь приливает к лицу. Ему-то какое дело до всего этого? И, пытаясь переменить разговор, сказала:
- Странники так быстро проехали, даже не остановились. Обидно.
- Ну, знаешь… такой уж у них обычай. Да и устали они.
Он вдруг рассмеялся и стал самим собой: насмешливым, быстрым, снисходительным.
- Ну, Эгле, я сразу почувствовал, что я в Ратанге. В пути-то поспорить было не с кем…
- И воспитывать некого, - добавила я, радуясь, что все идет по-прежнему. Нет, все же хорошо, что Боско вернулся. А Вентнор проскакал мимо, даже не заметив меня… Ну что ж, у него дела.
Оглянувшись, я обнаружила, что на поле уже почти никого не осталось, и Лунные Всадники, и Крылатые ушли за вал. Я двинулась, было, за ними, но Боско удержал меня, внимательно оглядел с головы до ног:
- Погоди… Давно ты у Лунных?
- Две недели.
- Добилась своего, - усмехнулся Боско.
- Добилась! - подтвердила я с вызовом. - А ты что, тоже считаешь, что мне здесь не место?
- А, стало быть, не один я так считаю? Да, не место.
Я закусила губу. Опять!
- А Тлели?
- Спроси у Харена, где бы он предпочел ее видеть - на валах или в доме за прялкой?
- Я не умею прясть! - крикнула я. - Да и какое тебе дело, где я и что со мной? Отпусти!
- Тебе не стоит сердиться, - сказал Боско, когда мы вернулись в стан. - Шрам краснеет…
- Я знаю.
- Откуда он у тебя? Дозорные на дороге сказали, что враги пока не появлялись…
Я заставила себя усмехнуться:
- У человека нет худшего врага, чем он сам.
Боско поднял на меня хмурый взгляд.
- Девчонка, - сказал он, - ну какая же ты глупая…
- Алин тоже так говорит, - ввернула я неизвестно зачем. Боско нахмурился еще больше:
- Алин? Что она делает сейчас?
- Н-не знаю, - я только сейчас уяснила себе, что за две недели ни разу не заглянула в Дом Исцеления, ни разу не увидела Алин…
- Ладно, - махнул рукой Боско. - Чем ты занята сегодня?
- Тлели обещала учить стрелять из лука, но…
- Вряд ли Тлели до тебя, - докончил Боско. - Ну что ж, думаю, командир Лунных Всадников не будет возражать, если я сам займусь твоим обучением.
- Мы встретились в Вельде, а оттуда до Побережья не меньше двадцати дней пути конно, и все же Странники выглядели так, будто только что выехали на охоту и еще не успели затравить зверя. Нам казалось… ну, тебе незачем объяснять это, ты же видела их.