Оно походило на холм, сложенный из грубо тесаных каменных плит, и не верилось, что человеческие руки могли сотворить такое. И разве человеческие руки изукрасили стены резьбой и знаменьем - красками, которые не смогли одолеть ни непогода, ни время? И уж верно не человеческие руки зажгли в нишах по обе стороны ворот негасимые костры, отражавшиеся в темной воде озера, подобно огненным глазам божества…
Здесь, у Казанного Святилища, волхвы избирали жертвы Дракону. И как ни была я привычна принимать с усмешкой знаки слепой веры, но тоже ощутила трепет и страх. Вернулись ко мне легкий дождик и ежащиеся под ним четыре десятка парней и девчонок - испуганных, растерянных… и я среди них. Вокруг стена стражников в железе. И бродят меж до срока оплаканными и в душе похороненными закутанные в медвежьи шкуры волхвы. Неведомо, по каким приметам отбирая десяток жертв. А за одним из волхвов след в след шагает глашатай Старшинской Вежи и царапает ножом бересту.
Потом нас повезут в закрытых повозках в Ясень, чтобы прилюдно надеть браслеты Избрания и объявить нам о вечной благодарности города. И мне понятно, что словами о высоком долге прикрыта подлость, и я не могу изменить ничего, никого не могу спасти. Только сделать, как сделала, добровольно отдавшись Послам Дракона. И умереть, как умирали за меня…
Озеро преградило нам путь, но у самого берега качался челн. Со дна его поднялся служка, молодой еще, в серой рубахе до пят. Недоумение отразилось на заспанном лице, когда он разглядел нас. И немудрено: мы пришли с пустыми руками, без даров и жертв, да и женщин в капище не пускали, алтарь Верпеи Пряхи был дальше в лесу, на холме.
Прежде чем я успела задержать Керин, она легко сбежала по обрыву и остановилась перед служкой, придерживаясь, чтобы не упасть в воду, за ракитовый куст. От ее движения по обрыву потекли струйкой мелкие камешки. Служка проводил их испуганным взглядом. Затем так же испуганно уставился на Керин.
- Вы заблудились, что ль?
- А разве это не Казанное Святилище?
- О-оно…
- Ты перевозчик? Перевези нас туда.
Схватившись в ужасе за щеки, я клубком скатилась к озеру. И вовремя. Служка ошалело замахал руками, пошатнулся и с плеском рухнул в воду. Керин прыгнула в челн и схватила служку за руку и пояс, едва не отправившись за ним. Я подскочила, и вдвоем мы выволокли беднягу. Весь вымокший, сидел он на дне челна, стучал зубами, а я взялась за весло.
Святилище приближалось с каждым его взмахом, и хотя не видно было ни души, мне все чудился чей-то пристальный взгляд.
Днище заскребло по песку. Берег здесь был низкий, заросший травой. Керин первой выбралась из челна.
- Спасибо тебе, - сказала она вконец онемевшему пареньку. - Сними рубашку, мы выкрутим. Нельзя же в мокром…
Служка выскочил на берег, опять замахал руками и испуганно оглянулся на мертво молчащее Святилище.
- Плывите назад! Накажут!
Я готова была последовать его совету, но Керин покачала головой:
- Нет. Спасибо тебе.
И ободряюще улыбнувшись ему, пошла к воротам. Ворота распахнулись сами собой, я бросилась вслед за Керин, а служка, подобрав мокрый подол, побежал за нами. И едва он пересек порог, ворота захлопнулись. Стало темно, так темно, что я не различала впереди Керин. Служка посапывал за спиной, и вдруг семь огней вспыхнули перед нами, и, заслоняя их, встали семь темных фигур, недвижных, как изваяния.
- Что вам надо, женщины? - прозвучал, будто ниоткуда, гулкий холодный голос.
Глаза привыкли понемногу: я уже ясно различала Керин. Прояснились очертания низких сводов и хорошо теперь были видны волхвы - рослые длиннобородые старцы в медвежьих шкурах. Керин перед ними казалась совсем маленькой.
- Я пришла спросить, - сказала она громко.
Волхвы шевельнулись, и прозвучал тот же голос:
- Ты явилась к богам без даров и с оружием, женщина, и еще смеешь спрашивать?
- Это же Золотоглазая! - крикнула я, и сама убоялась своей смелости.
- Перед богами все равны, - бесстрастно ответил голос, и только сейчас я поняла, что говорит старый волхв, сжимавший в руке посох с рычьими рогами наверху.
- Мой меч, - тихо сказала Керин, но голос ее, как гром, разнесся под сводами, - мой меч освящен кровью Дракона, чудища, которое никогда уже не сможет убивать невинных. А дар мой - вот он!
Она протянула руку, и черным блеском сверкнул на ее ладони тяжелый браслет Избрания. Волхвы невольно подались вперед.
- У какого же бога ты хочешь просить защиты?
Керин вскинула голову:
- Мне не защита нужна, а знание.
Волхвы переглянулись и, несмотря на их суровую бесстрастность, почудилось мне, что они растеряны и возмущены.
- Дерзкая! - старший волхв шагнул вперед, ударил об пол тяжелым посохом. - Ты требуешь посвящения, доступного лишь немногим!
Волхвы качнулись, полукругом обступая нас, и мне стало страшно. В испуге я оглянулась: служка исчез.
Что делать? Кого звать на помощь?..
И тут загудели шаги - справа, где терялся во тьме коридор. Потом выплыло и стало приближаться блеклое пятнышко света. Шел высокий прямой белобородый старик, неся в ладонях ярко горящую плошку. На плече у старика, часто мигая, сидела седая сова. Да и сам он был похож на сову - круглоглазый, с хищным крючковатым носом. Мне показалось, что он стар, как мир.
- Остановитесь, - и услужливое эхо повторило его голос так громко, что пламя на жертвенниках заколебалось, а волхвы, будто очнувшись, разомкнули круг.
Старец подошел к Керин, и она бесстрашно взглянула в его спрятанные под седыми бровями суровые глаза.
- Чего ты ищешь здесь? - спросил волхв.
- Цель и знание.
- Не тяжкой ли будет ноша?
- Я не одна ее понесу.
- Есть тяжесть, которую не разделишь ни с кем. Ты можешь еще уйти.
Керин молчала. Колебалось пламя в плошке на ладонях волхва.
- Не могу, - сказала Керин.
На мгновение он склонил голову.
- Идем.
Керин шагнула за ним, и тут неведомая сила сорвала меня с места и толкнула вперед:
- Я с тобой!
Волхв обернулся, сова завозилась у него на плече, хлопая крылом. Я вздрогнула от режущего взгляда.
- Ты разделишь с ней все, - сказал он тихо. - Даже то, что ни с кем не захочешь делить. Но не сейчас.
Эти слова будто пригвоздили меня к месту.
Керин ушла вслед за стариком, и другие волхвы сгинули куда-то. В пещере наступила гулкая тишина, такая, что, казалось, слышен был шорох пламени, и почему-то именно сейчас мне стало страшнее, чем прежде. В растерянности я оглянулась, и тут откуда-то из темноты вынырнул давешний служка.
- Пошли, что ли, - прошептал он, озираясь. - Покуда все спокойно…
И впрямь все было спокойно, и ни души не встретилось нам, пока он вел меня по подземному коридору. Как облегченно вздохнула я, оказавшись, наконец, снаружи! Пусть седенькие тучи затянули солнце, и холодный ветер рябил воду, - все равно это лучше было, чем ледяной жар священных огней!
Я села на траве у прибрежных кустов. Служка устроился рядом, подобрав осторожно полы рубахи, чтобы не испачкать. Это выглядело смешно, но я не смеялась: эта рубаха у него, наверняка, была единственная.
Все мои мысли были сейчас с Керин. Даже странные слова старого волхва меня не тревожили, отошли куда-то. Время тянулось. Солнце будто застыло на небе.
- Однако, храбрые вы, - пробормотал служка, и я взглянула на него с удивлением: еще здесь? Он сидел, придерживая мокрый подол на растопыренных пальцах, и смотрел на меня с боязливым любопытством. - Ведь забили бы посохами. Непременно забили бы, если б не дедуня.
- Утешил, - проворчала я. - Это кто - дедуня?
- Ты разве не знаешь? Он же самый старый в Святилище! Самого Винара помнит, Сварогом клянусь! - служка оживился, замахал руками, забыв о мокрой рубахе.
Я ему не очень поверила, но перечить не стала. Спросила только:
- Разве он тебе родич?
Парень опешил, разинул рот. Помотал головой:
- Не-ет, что ты. Он меня служению учит. И… добрый он.
- Так это ты привел его? - догадалась я, наконец.
- Угу…
После этого парень почему-то замолк. Я пыталась его еще расспрашивать, но добилась только одного: что имя ему Лешек. Мне надоело допытываться, и оба мы долго молчали.
Вдруг странный звук донесся от ворот, будто порвали струну. Служка вскочил, я едва успела обернуться и увидела, что ворота разошлись, и в створках стоит Керин. Она сделала шаг, другой, спотыкаясь и пошатываясь, как ослепший человек, который впервые пытается идти.
Застыла.
Только ладони были чуть протянуты вперед.
И глаза неподвижно смотрели за край леса, на солнце - не видя.
Мы с Лешеком одновременно подбежали к ней, подхватили под руки. Она словно и не почувствовала, что мы рядом. Осторожно, как больную, свели мы ее по берегу к челну и усадили. Она повиновалась, не говоря ни слова, и видно было, что душа ее далеко. Лешек греб, а я придерживала Керин, обняв ее за плечи, иначе она неминуемо выпала бы. И, когда днище зашуршало уже по песку, Керин вдруг, склонив голову ко мне на плечо, тихо, одними губами проговорила:
- Не все враждебно, что черно, и Мертвый лес еще не мертв…
- Что?! - встрепенулась я, но она уже смолкла, вновь оцепенело глядя в никуда.
Я хотела теперь лишь одного - увести ее поскорее отсюда.
Мне казалось, что вдали от Святилища она быстрее очнется от этого дурмана. Не сразу я заметила, что Лешек идет рядом, а на вопрос мой, не хватятся ли его волхвы, он ответил сумрачно и дерзко:
- Погодят.
И так мы продирались втроем через чащу, то теряя тропинку, то вновь находя ее. Путь показался мне бесконечным, а Керин все никак не могла очнуться, и это меня больше всего пугало. Наконец, мы выбрались из тени священного леса, и солнце засияло прямо над нами. Через поле наметом мчался в нашу сторону всадник. Когда приблизился, я узнала Туму.
- Насилу отыскал! - крикнул он, спрыгивая в траву. - Вести есть… - и осекся, взглянув на Керин.
- Говори, - поторопила я.
Тума перевел дыхание.
- В землях Мелдена… бунт… - выдохнул он, не отрывая глаз от Керин.
- Что?!
- Бунт, говорю…
И тут произошло чудо. Керин, мгновенно ожив, твердо шагнула к нему:
- Что за бунт, Тума? Кто принес вести?
- Купцы из Туле… - Тума перехватил повод солового. - Говорят, подвладные взбунтовались. Кнехты веси жгут…
Керин вскинула голову, вздохнула отчаянно, будто в последний раз.
- Вот и все, - сказала она почти беззвучно. - Вот и все. Поспешим.
Тума отдал ей повод коня, подставил колено, и она легко вскочила в седло.
Я оглянулась на Лешека. Он застыл, жмурясь от солнца.
- Пошли, - сказал мне Тума.
Керин пустила коня рысью. Когда мы отошли, я еще раз взглянула на Лешека. Он вдруг топнул ногой, вцепился руками в подол рубахи и с треском ободрал его чуть ли не до колен. Потом отшвырнул тряпку, в три прыжка догнал нас и, не говоря ни слова, зашагал рядом. Тума фыркнул было, но я ткнула его локтем в бок. А Керин на соловом коне была уже почти неразличима в лучах солнца.
Конец 1 части
Глава 8
Слово свидетеля. Горт.
Сражения выигрывает осторожность.
Если бы у меня не было герба, я приказал бы сделать его и выбить на нем эти слова. Но герб у меня уже есть и известный, а слова эти, невесть от кого услышанные в детстве, я храню глубоко и ни с кем не делюсь ими.
Совсем не потому, что боюсь обвинений в трусости, о нет. Тот, кто обвинит меня в трусости, не заживется на этой земле. Просто эти слова - ключ к большинству моих поступков, а раскрывать их кому-либо я не собираюсь.
Да и некому.
Отец, умерший двенадцать лет назад, был единственным человеком, который мог потребовать у меня откровенности. Впрочем, как говорят волхвы, надо идти с чистой душой к божеству.
Но бог, которому я поклоняюсь - Отан - не требует искренности, он требует крови и получает ее достаточно, чтобы не забывать меня в дележе жизненной добычи. Кстати, все, кто живут в моих владениях, обязаны поклоняться тому же богу, с непокорными - разговор короткий…
Ничто так не помогает управлять людьми, как поклонение единому богу и подчинение одному хозяину. А хозяин - я…
Я всегда ценил эти утренние часы.
Слуги пока что не знают, что я наловчился просыпаться на час-два раньше, чем обычно, и не беспокоят меня до назначенного времени. Право, иногда можно подумать, что не они служат мне, а наоборот - с такой настойчивостью требуют они соблюдения ритуала. А ведь это дело достаточно утомительное и часто не оставляющее времени для размышлений. Поэтому размышляю я сейчас, утром, в постели, пока день еще не втянул меня в свою суетливую круговерть…
Итак, осторожность.
Услышал бы это слово мой покойный отец, то разбил бы о мою спину латную рукавицу, как некогда, в дни безоблачной юности: осторожность - привилегия купцов! Честный рыцарь должен мчаться напролом и сломать себе шею!
А я с помощью презренной осторожности достиг большего, чем мой отец с помощью меча. Я всегда предпочитал переговоры драке. Не из страха, нет. От переговоров больше выгоды. После смерти отца мощь нашего герба зашаталась, а мне удалось, причем, малой кровью, привести ее в прежнее положение и даже закрепить некое равновесие между собой и другими силами…
Впрочем, боюсь, что две вести, принесенные прошлой ночью Морталем, представляют для этого равновесия серьезную угрозу.
Весть первая: в землях Мелдена бунт.
Бедняга Мелден - именно так я думаю о нем всегда, и совершенно искренне. Бедняга Мелден. Его незначительные владения полоской отделяют мои земли от земель Ясеня, и он всю жизнь чувствовал себя меж двух мечей. Ему казалось, что либо я, либо Ясень непременно нападут и отберут последнее.
Глупец! Мощь Ясеня равна моей мощи. Так неужели бы два могущественных рельма выдержали искушение, если бы их не разделяло ничто, кроме реки? Потому-то ни я, ни Ясень пальцем его не тронули, и не потерпели бы, чтоб его тронул кто-либо другой. А этот болван пошел на службу к Незримым! И вот теперь в его владениях бунтуют ратаи.
Бедняга Мелден! Это уже звучит, как надпись на могильном камне. Он никогда не умел ладить с низким людом. Не понимал, что при всей его низости задираться с ним опасно. Что ж, теперь Мелден получит свое. А у меня новые хлопоты: следить, чтобы бунт не перекинулся за Ставу, да ломать голову, как бы поживиться на этом самому… Ну и, разумеется, разузнать, что предпримет мой могущественный сосед Ясень.
Ясень!
Весть вторая: Дракон убит.
Верится с трудом. Но хуже всего, что убила его, как утверждают, Золотоглазая. Та самая, которая… Впрочем, Легенда и так известна всем.
Что может означать ее появление?
Меня всегда смешила надежда на Избавительницу. Придет, спасет, освободит… Это для простонародья. Тем не менее, если использовать это имя в определенный момент, можно получить немалую выгоду. Такая мысль у меня была…
Кто же меня опередил?
Избавительница появилась в Ясене…
Неужто старшины? В таком случае, в их купеческих душах больше мечтательности, нежели я предполагал.
Да, но дело-то опасное: Золотоглазая - знамя, меч, боевой рог! Но если знамя вырвется из рук, если меч обратится не в ту сторону, если рог позовет совсем к другим подвигам?
Говоря проще - что если Золотоглазая поднимет простонародье не только против Незримых, но и против нас?
Сумеет ли Ясень извлечь из нее пользу большую, чем из Дракона? И что могу получить я? Опасная игра, опасная. Но мне от нее не отказаться. Пора осторожности, пора выжидания прошла.
"Проснись, рыцарь Горт! - говорит мне судьба. - Пора действовать!"
Ну что ж…
И, прежде всего, все об этой Золотоглазой. Такие сведения - тоже оружие.
Начался Большой торг, заслать в Ясень соглядатаев легче легкого. Умница Морталь с этим справится.
Второе - Мелден. Знать каждый его шаг.
Третье - начать собирать войска. Под предлогом защиты от такого же бунта, но уже на моем берегу. Да ведь на тот берег я и не пойду. Поначалу…
Итак, решено! Решено.
Шаги в коридоре. Ну вот, утренний отдых окончен. Сегодня охота. С волкодавами и ручными кшишами. День потерян. Впрочем, остается ночь.
Летом темнеет поздно, и проходит еще много времени, прежде чем я, развязавшись с дневными делами, поднимаюсь по винтовой лестнице в потайную комнату Птичьей башни. За мной по пятам следует Илло: вздумай я даже прогнать его, он бы не подчинился - так уж он выучен.
Впрочем, эта тень за спиной меня не раздражает. Тем более, что это не слуга, благодарящий за оплеухи - это моя третья рука, вооруженная быстрым и острым танто.
Илло несколько отличается от остальных: умен, нежаден, в меру независим, и поэтому мне приятно, когда за спиной стоит именно он…
Я никогда не считал, что низшие должны быть тупыми и покорными исполнителями: я люблю, когда мои приказы выполняют незаурядные люди - это и меня поднимает в собственных глазах…
А Илло, ко всему прочему, еще и неподкупен, мне известно, что кое-кто из родичей пытался это сделать и не преуспел. Это не сентиментальная честность, а трезвость ума - одному господину служить надежнее, чем двоим…
Иногда я с сожалением думаю, что рано или поздно Илло придется убрать - в этом мире, увы, нет совершенства, а парень знает больше, чем надо бы для его безопасности. Но пока в этом нужды нет, и он молча идет за мной, подошвы его сапог неслышно трутся о каменные ступени.
Когда я вхожу, Морталь поспешно отходит от очага и глубоко кланяется. Ответив привычным кивком, я усаживаюсь в кресло, Илло встает по левую руку, а Морталь застывает передо мной.
Рядом с рослым темноволосым Илло Морталь кажется еще бесцветнее и сгорбленнее, чем обычно. В жизни не видел более обыкновенного и незаметного человечка. Это и есть одно из главных его достоинств - незаметность. На Морталя можно смотреть часами, а потом так и не восстановить в памяти черты лица - ценнейшее качество для соглядатая!
Морталь бережет лицо от шрамов, как стареющая дева от морщин - особые приметы ему не нужны. Ко всему этому он хитер, изворотлив и проницателен, как нечистый. Морталю я обязан большим, чем всем моим победоносным воинам, бравым полководцам и благородным ленникам, вместе взятым…
Киваю на скамью. Морталь колеблется, потом неуверенно садится. Пламя освещает сбоку его круглое и бесформенное, будто из теста вылепленное лицо. Я приказываю повторить основное. Морталь сжато перечисляет: бунт на том берегу Ставы, уничтожение Дракона, появление Золотоглазой…
- Чем сейчас занимается Мелден? - прерываю я его.
Тем же бесцветным голосом Морталь сообщает, что Мелден два дня назад вышел с отрядом из укрепления Фернах, оставив небольшой гарнизон, и сейчас идет вдоль Северного пути, разоряя веси, в сторону Сарта, своего родового замка, и Больших Багн…
- А бунтовщики? Где их войско? Кто ими командует?
У бунтовщиков нет большого войска, поясняет Морталь. Они покидают селения и из лесов малыми отрядами бьют Мелдена в спину.
Я молча киваю.