- Да кто их, тулейцев, знает, - Тума почесал облезающий нос. - Только когда время пришло наводить черты и резы, волхв был в дымину. Вообще-то они, волхвы, до зелья крепкие, вырезал - не поцарапался даже. Только вот черты перепутал. Вместо "кладень" - чтоб врагов, как сено, класть… - парень огляделся: вроде, девушек поблизости не было, и выдал, не стыдясь, для чего меч после волхвования стал пригоден и в каких количествах. - Так "Осеменителем" и остался.
Парни грохнули, заглушая вопль Леськи. Та, дело простое, при скотине всю жизнь - дрыгая ногами, качалась по траве. Наири, держась за щеки, вскочила. И увидела вспыхнувшую на окоеме звезду.
Тут же прокричали тревогу дозорные. Смех как отрезало. Молодые воины сбегались, встревожено переговаривались, глядя на огонь вдали.
- Зница…
- При чистом небе?
- Костер?
- Рядом совсем.
Леська затрепетавшими ноздрями втянул воздух:
- Дымом пахнет.
- От костра, дуреха!
Она с такой яростью обернулась к жениху, что чудо, того не испепелило.
Гент принюхался:
- Правда, гарь… Лес горит.
- Не лес.
- Тихо, - внятно произнес Велем. - Золотоглазую - разбудить. Фари, Илек, еще трое, сделайте проход в ограде. Коней седлать.
- Ну вот, строили мы, строили…
Велем окоротил запальчивого взглядом.
- Гино, ты, вроде, лесовик. И Гент. Разведаете, что как.
- Я пойду, - насупилась Леська. И Тума влез.
- Не дело, рыжая, - сказал Велем. Серьезно сказал: даже ведьме расхотелось бы спорить. - Ты к лесу, конечно, привычна, да тут нужнее. И ты, оружейник, не лезь.
Весь занялась. Рудые яркие языки огня скакали над тростниковыми крышами, синим дымком сочился тын, а на подступающих близко к домам кустах звучно скворчали и сворачивались листья. Парни под прикрытием веток приникли к ноздреватой сухой земле, а в уши колотил треск горящего дерева и пронзительный визг. Девка визжала. Крик перешел в стон и затих. Они вцепились в землю. Гент зачем-то тер, и тер, и тер и без того уже воспаленные глаза.
Глядеть друг на друга не хотелось. Они ползком обогнули весь по правому краю. Бортник сказал пересохшим шепотом:
- Тут вроде улице конец. И темно.
- Ага.
Парни махнули через изгородь. Пригибаясь, пробежали огородом, выглянули из-за угла бревенчатой избушки. Улица была темна, еще темнее из-за отблесков, мерцающих вдали. Запах гари резал горло. В пыли валялся нехитрый скарб, выброшенный из домов - битые горшки, сундуки, вспоротые сенники. От каждого порыва ветра над ними завивалась труха. Гент по дороге едва не споткнулся о лошадиный труп - с оскаленной мордой и выпрученными ногами, под трупом маслянисто блестела лужица…
Улочка вывела парней на площадь к колодцу, как черную руку, задравшему к небу асвер. Гент зачем-то взялся за жердину, стал вытягивать ведро, но вместо ведра на крюке болтался, отекая водой, повешенный - руки сразу же разжались, и мертвец с громким плеском упал назад. Гино перегнуло пополам.
- Пошли…
- Да сколько их?
- Коней уведем - сосчитаем, - Гент махнул рукой округ веси, как бы намечая дорогу. - Караулы высматривай.
Они, пригибаясь, метнулись через лозняк и присели в маленьком ручейке, потому что из озаренного пожаром селения ковыляла прямо на них темная огромная тварь. Повозилась, пошатываясь, отбрасывая страшную - вдвое больше себя - тень. В сторону парней ударила вонючая струя. Гино сплюнул от омерзения. Гент беззвучно выругался. Чудовище, напугавшее их до дрожи в коленях, оказалось пьяным кнехтом, пристроившимся справлять нужду перед кустами. Пришлось пережидать, пока кнехт поправит скалящиеся разрезами штаны и нетвердой походкой уберется прочь.
Спутанные кони топтали траву на полянке за рябиновой рощицей вниз по течению ручья. Запах близкого пала заставлял их тревожиться, всхрапывать, задирая морды, грызться во внезапном гневе. Гент с Гино никак не решались подобраться ближе, не зная, сколько с конями стражников. Да и сколько самих коней, трудно было понять в неверном свете загороженного ветками огня.
- По ногам сочти: вон сторож. И вон… - елозя на брюхе в росной траве, тыкал рукою Гино.
- К-какие ноги… - шепотом огрызался Гент. - Разве мне видно, чьи это ноги? Бегают, чтоб их!..
Еще б не бегали! В самой середине табуна сцепились два жеребца. Окорачивая их, злых, встающих дыбом, сторожа по двое повисли на цепях, заменяющих боевым коням ременные поводья, тянули, не жалея сил, упираясь ногами, рискуя получить копытом в голову. Поняв, что караульщикам не до них, разведчики ужами скользнули сквозь деревья и между конскими ногами. Рубануть путы, пугнуть, шлепнув по чуткой шкуре - и вот уже мчит ошалелый табун… от топота копыт дрожит земля.
…Резкий запах копоти и горелой плоти сменился запахом папоротника и реки. Тяжело дыша после бега, парни упали на сырой мягкий мох. Гент шипел сквозь зубы и тер укушенное конем плечо.
Гино сунул ему баклажку:
- На, промой. Сильно цапнул?
- Зато кнехты не уйдут теперь. Не дадим уйти!.. Вставай, наши ждут.
Слово свидетеля Наири
…И когда бой был окончен, мы взглянули по сторонам и не узнали друг друга. Не только сажа, грязь, кровь (своя и чужая) были тому виной. Впервые мы бились насмерть. Впервые мы ненавидели так яростно, что ни боль, ни страх нас не остановили.
Весь догорала. Жирные черные хлопья сажи летели по ветру и оседали на землю. Пучком полуобгорелых листьев я стерла кровь с меча и сняла шлем. Латы жгли, как раскаленные - в воду бы сейчас, в ледяную воду, и не думать ни о чем!..
Труп кнехта валялся у моих ног…
Неужто, это я так его изрубила?
Белогривый негромко заржал, ткнулся мордой в мое плечо. Может быть, недоумевал, что мы делаем так долго в этом неуютном месте. Я погладила коня по шее и вздрогнула. На белой упругой шкуре кровоточила длинная рваная царапина: наверно, задели в горячке боя.
Уж не тот ли, что лежит на земле передо мной?
Пить хотелось. В горле кололо. Я оглянулась. Медленно, как во сне, слезали с коней товарищи, шли по земле неуверенно, будто учились ходить. Ко мне подошел Тума. Его светлые волосы были встрепаны и грязны, шлем он держал на локте одной руки и лизал окровавленные костяшки пальцев другой.
- Ты что, ранен? - спросила я.
- Нет, - вздохнул он. - Разбил о чьи-то зубы, а перчатку потерял. Воды хочешь?
- Хочу.
Он снял с пояса долбленку, вытянул зубами затычку и протянул долбленку мне. Вода была муторно-теплая. Преодолевая тошноту, я сделала два глотка и вернула баклажку Туме:
- Не могу, теплая. Здесь колодец есть?
Лицо его дернулось:
- Там мертвецы, в колодце.
- Что?
- Не надо, - попросил Тума, страдальчески морщась. - Я лучше к речке смахаю, есть здесь где-то речка…
- Постой, а Керин где?
- Там, - махнул он рукой в сторону догоравших изб.
Я пошла туда…
Керин сидела на земле рядом с женщиной, одетой в холщовую рубаху, измаранную кровью. Волосы женщины были растрепанны, по худому темному лицу трудно было угадать, сколько ей лет. Женщина сидела, поджав ноги, и сухо блестящими глазами смотрела на торчащие во все стороны тлеющие бревна, которые еще недавно были домом. Керин, обхватив погорелицу за плечи, что-то говорила ей. Но женщина, казалось, не слышала. Вдруг подорвалась, но Керин потянула назад, и несчастная вновь покорно села.
Подошли молчаливые Велем и Гино. Я коснулась плеча бортника, шепнула:
- Что такое?
Гино повернул ко мне тяжелый взгляд. Знаком позвал отойти.
- У нее там дети были, - кивнул он на пепелище. - Она туда хотела… еле удержали.
Я посмотрела на оцепеневшую женщину, на Керин, на ленивый желтый огонь и поняла, что сейчас разревусь. Я кивнула Гино и быстро пошла прочь… подальше от людей, от всякого, кто мог заглянуть мне в лицо и упрекнуть, что воины не плачут. Дозорные пропустили меня без слова. Я дошла до опушки, села на землю, спиною к березе, и зарыдала. Меня трясло. Мир дрожал перед глазами, кривясь и расплываясь. Я не вытирала слез.
Меня нашел Тума. Молча протянул шлем, наполненный водой. Я зачерпнула горстями, плеснула в лицо раз, другой, третий… Ледяные струйки бежали по щекам, затекая за ворот. Не утираясь, я поднялась и пошла к веси. Тума молча шел следом.
Огня уже почти не было, только серые струйки дыма поднимались над пеплом. Несколько ратаев копались в пепелищах, разгребая еще теплую золу. Леськин Мартин и Ратма вели коней. Им помогал местный паренек, приземистый и кудлатый. Поверх груботканой сорочки на нем была богато расшитая перевязь с мечом в ножнах. Меч то и дело стукал паренька под колено, и кудлатый смешно подпрыгивал: не привык еще.
Когда парни проходили мимо, я услышала, как Мартин говорит:
- Наша удача, что сытые да пьяные. Иначе б просто не вышло, воины мы так себе.
- Да, застали… - чернявый Ратма покосился на местного. - А вы и не чесались даже…
- Мы люди мирныя, - буркнул владелец меча.
- Таких вот кнехты и любят, - фыркнул Ратма.
Парень втянул в себя воздух, подергал "яблоко" меча, поглядел букой исподлобья:
- Всех порешили… Никто не ушел. Так и надо… чтоб всех…
Пухлые губы задрожали.
- Пошли, парень, - пробормотал Ратма виновато. - Рука у тебя крепкая. Пошли, дело не ждет.
- Эй, Керин зовет, - издали звонко крикнула Мирна.
Я подошла.
- Ну что, ранен кто-нибудь?
- Да не-ет, - Тума спрятал руку за спину, - так, царапины.
- С этим - к Леське. Велем, труби сбор. Возвращаемся.
- Оружие надо снять с мертвяков, - сказал ясенец.
По лицу Золотоглазой пробежала тень.
- Да, - сказала она. Посмотрела на меня:
- Наири?
Я улыбнулась. Постаралась, по крайней мере. Мы победили, и никто из нас не убит. Разве не удача?
Она кивнула, словно отвечая моим мыслям.
Хриплый звук рога заставил отозваться коней и уцелевших шавок и подскочить копошащихся в золе погорельцев. Старший, хромая, подошел к Керин. Хотел снять шапку, да шапки не было. Тогда он просто почесал седую голову.
- Ты уходишь, Избавительница, - вздохнул он. - У тебя своя дорога.
- А вы…
- В лес. Похороним своих мертвых и пойдем. А этих… - он сплюнул и, застеснявшись, затер плевок ступней. - В лес уйдем.
- До зимы отсидитесь, а после?
Ратай посмотрел исподлобья:
- Не пущу парней. Нам весь подымать. Зачем тебе наши? Они и меча до сегодня не видели.
Парни - ушки на макушке - стали стягиваться за его спиной. Заворчали.
- А-а, - махнул старший, - пусть идут, кто хочет.
- Я с ними пойду, - от резкого хриплого голоса погорелицы вздрогнули все, а вспугнутая ворона заметалась над головами.
- Ты чего, Нэнна? Ты ж баба! - старик даже притопнул.
- Я драться сумею.
Я поняла - сумеет. Если сразу не убьют. А Керин кивнула.
- Пусть беда обойдет вас.
- Пусть вам солнце пошлет удачу, - тихо ответил ратай. - Прощай, Золотоглазая.
Костры отражались в реке, и их становилось вдвое больше. На отмели, всплескивая копытами воду, бродили расседланные кони. Из дорожных мешков достали изрядно уменьшившиеся запасы - часть их Тума под шумок, не спросив разрешения, раздал погорельцам.
- А что… мы дичи настреляем…
Я вздохнула: да какая тут дичь…
- У, пни болотные, - честил кнехтов Мелдена Ратма, выдирая из вороных кучеряшек мелкий лесной сор, - нас не побили, так ужин испортили.
Пришлось обойтись сухими лепешками и кореньями, запеченными в золе. Этих Леська с парнями натащила полно. Коренья оказались вкусными, с хрустящей корочкой, хоть Тума и ворчал, что от Леськиной еды в оленя превратится.
- Зато болтать не будешь, - отрезала рыжая.
Из сожженной веси с нами ушли трое парней да Нэнна. Девушки умыли ее, переодели в свое запасное, и оказалось, что она совсем не старая, красивая даже. Парни разобрали бахтерцы и оружие, снятые с убитых. Сейчас, когда все сидели у костров и хрустели лепешками, уже трудно было отличить своих от пришлых.
Керин сидела с нами, даже смеялась шуткам, но я чувствовала, что ей плохо, и не только из-за усталости. С трудом я увела ее туда, где были приготовлены постели. Керин вначале отнекивалась, потом все же легла, и я закутала ее плащом. Она уснула почти сразу, а я долго сидела возле, привычно вслушиваясь в ее легкое прерывистое дыхание.
От костра кто-то к нам шел. Я узнала Туму и поднялась навстречу.
- Спит? - прошептал он. Протянул ладонь: - Гляди, чего нашел.
На ладони лежала круглая, с неровными краями бляха. Что-то на ней было выбито, но что, в темноте я не могла разобрать.
- Что это?
- Знак Мелдена, - поведал Тума гордо. - Нашел, ну, там. Понимаешь?
Я покачала головой.
- Для высмотра, - терпеливо объяснил паренек. - Возьму парней, проедемся по гостинцу. Понимаешь?
Он подкинул бляху на ладони, сжал ладонь в кулак и негромко засмеялся.
Глава 10
Отведя колючие ветки боярышника, они осторожно выглянули.
- О-ой… - прошептала Леська.
Сарт был отсюда виден, как на ладони: огромный, тяжело вросший в землю увенчанными зубцами стенами, сложенными из дикого камня; из-за стен драконьими хребтами торчали ребристые крыши внутренних зданий. Вперед, на островок в середине рва, выдавалась приземистая круглая башня, прикрывавшая браму. К ней от берега тянулся свайный настил, обрываясь на полдороге: мост был поднят. Орали лягушки во рву и вороны, а разнородные стрельницы из рудого кирпича, скучась, тянулись в небо окровавленными пальцами.
Слобода перед замком сгорела: торчали уцелевшие кое-где обугленные бревна, пахло мокрой золой, вращались крылья обойденной огнем и пустой ветряной мельницы. В стороне, с яворов взлетали, как по команде, вороны, и опять тяжело опускались на деревья, недовольно крича…
На вытянутом голом суку болтались облитые смолой висельники…
Гротан посмотрел туда, и в его глазах заплясали шалые желтые искры.
- Не взять… в лоб…
Керин кивнула.
Много дней после первого своего боя продвигались они по этой земле, выдавливая, как гной из раны, кнехтов Мелдена из каждой веси, весочки, деревеньки, хуторка. Потеряли людей - и приобрели. Войско разбухало, как Ясенька в половодье, впитывая в себя мелкие отряды бунтующих ратаев.
Их начинали бояться: и если раньше кнехты могли отъезжать по десять-пятнадцать, чтобы с коня ткнуть горящей походней под беззащитную стреху, то теперь появлялись только большими отрядами и только днем.
Гротан был одним из тех, кому Мелден был обязан бунтом. И тем еще, что не мог ожидать подкрепления из Фернаха. За несколько дней мятежные ратаи уставили засеками середину Северного тракта и в нескольких местах сняли с него ряды тесаных плит - не полностью, а "изюмом", неравномерно, подстилающий же слой взрыхлили, сделав тракт непроходимым для конницы, из которой, по большей части, и состояло войско Мелдена. Попасть из замка в замок теперь можно было только окольными тропками или по порубежной реке Ставе.
Именно Гротана в веси поджидали тогда кнехты: продал кто-то - их отряд пришел около полудня, весь окружили, и начали дознание. Сельчане, замеченные в сношениях с бунтовщиком, сперва были пытаны, а потом повешены на колодезном журавле…
Гротан всегда платил долги, но когда явился с полусотней вооруженных ратаев, оказалось, что дело сделали за него.
Помогая веснякам собирать уцелевшее имущество, копая для них землянки на острове среди болота, Гротан не оставлял мысли познакомиться с Золотоглазой…
Его опыт тоже был бесценен: одно дело - насильно вбитые чужие знания, и совсем другое - своей шкурой учиться жить на пригнутой страхом земле. Керин накрепко запомнила сказанное им:
"Сверчок полевой заткнулся - считай, оно тут" - речь шла о Незримых…
Счеты у Гротана с Мелденом были старые.
Первый раз охотник был схвачен, бит батогами и брошен в замковый ров, но… кому суждено быть повешенным, тот не утонет… Гротан ушел, из мести подпалив караульню. Его взяли вдругорядь, пытали… он ушел снова. На память об этом мятежнику осталась сломанная и неправильно сросшаяся нога, отчего он ковылял и подпрыгивал при ходьбе, но он все равно двигался бесшумно и ловко, как дикий кот. И горе было бы тому, кто осмелился бы над его походкой смеяться.
Было у Гротана прозвище - Шершень. Получил он его за колючий нрав, ядовитый язык и не менее убийственные стрелы: Шершень всегда держал при себе ростовой лук из рычьих рогов, и бронебойной стрелой с пятидесяти шагов запросто пробивал дубовый щит в два пальца толщиной и любой доспех. Устоял бы под его стрелами разве сказочный орихальк, но тот был столь редок, что Мелдену - хоть продай он половину Сарта с угодьями! - хватило бы разве на поясок.
- Взятием не возьмем. Людей только положим.
Гротан сидел на плаще, вытянув больную ногу, и хлебал поднесенный Леськой суп. Лук был прислонен к сосне. Шершень косился на него, сдержанно улыбался. Золотоглазая знала причину этому… не зря, ох не зря охотник задержался, отправив их вперед.
- А на выстоянье эта зверюга год в норе просидит - не почешется. Нам бы его из замка выманить, да как?
- А вы ему Леську через стену киньте, - пробегая, посоветовал Тума. - Она рыцаря язычком в полдня ухлопает… сам в плен запросится.
Керин фыркнула в ладонь, глаза полыхнули расплавленным золотом:
- Леську… Ты хорошо ли, Шершень, замок знаешь?
Гротан почесал переносицу:
- Н-н, допустим.
- Доедай тогда.
Она увела Гротана на затишную полянку, под куст крушины (поставив Леську сторожить, чтобы за Тумой не гонялась), усадила на земле, сама села напротив:
- Давай обе руки и ничего не бойся.
Шершень осклабился, но насмешку проглотил. Протянул ладони. Руки Керин оказались сухими и теплыми.
- Думай про замок. Любой камушек, закуток, паутинка… все, что вспомнишь…
…Охотник ошалело крутил головой. Он заметил, что тени укоротились и сдвинулись, солнце жарило во всю, напекая голову. Керин все еще сидела напротив, стиснув в ладони пучок выдранной с корнем травы. Встрепанная и мокрая, как мышь, хлопала глазами.
- Н-ну-у… - хрипло выдохнул он. - Ты меня всего выпила, до капельки. Я и имя свое не вспомню.
Керин посмотрела на траву в руке, откинула, вытерла руку о ноговицы:
- Прос-ти… я не научилась… толком. Лесь! Пить…
Шершень поддержал ее за плечи:
- Леська! Клуша сонная!
- Несу уже! - и выплеснула на языкастого кувшин.
Вечером того же дня, наказав богатырю Велему сторожить крепче, выскользнула Керин из ночного лагеря… Хотя, если все пойдет как задумано, ничего непредвиденного и не должно случиться - в эту ночь Мелдену будет не до них. Да и в другие тоже.
Разъяснилось: в небе висел хрупкий молодой месяц, и тени сосен сетью накрыли прогалину. Бесшумно возник рядом серый охотник. Керин села, утопив пальцы в жесткой шерсти его загривка, прислонившись к теплому боку, а спиной упираясь в смолистый ствол…
Вбирала в себя звуки ночного леса… растворялась в нем… сливалась с кронами и корнями… уходила к Сарту, к пепелищам…
Она ощущала замок, как меч чувствует ножны…
А потом, так и не выпустив волчьей шубы, стекла в траву.