4
– …Родрих был сыном и наследником короля Ноймского, которого предательски убил король Балагота, Фейнар. Родрих бежал, ибо враги заняли его замок и оккупировали страну. В отчаянии юный принц обратился к э-э-э… одному известному магу и тот… Представь себе, мой юный друг, маг зачаровал меч принца и сделал ему такое же предупреждение, каковое я делаю тебе нынче. С зачарованным мечом и горсткой сподвижников Родрих ворвался в отцовский замок, своей рукой, говорят, он в тот день истребил не меньше двухсот балаготцев… Не удовлетворясь тем, что Ноймс в его руках, он собрал войско, двинулся на Балагот и не останавливался, пока не захватил все королевство. Фейнар и его старшие сыновья были сражены колдовским мечом, спастись удалось лишь младшему. Памятуя о зерне проклятия, Родрих, король Ноймса и Балагота, велел уничтожить свой меч, а из металла изготовить наконечники стрел. Семьдесят наконечников стрел он велел продать в семидесяти разных городах… Так он думал избавиться от проклятия меча…
Маг задумался. Прошла минута, другая…
– А чем же закончилась история доброго короля Родриха? – осторожно поинтересовался рыцарь, – удалось ему преодолеть силу чар?
– Добрый король Родрих… Он правил еще четыре года. Правил хорошо и справедливо, словно надеялся добрыми делами смыть память о кровавой расправе над семьей прежнего короля, которого любили балаготцы. Но однажды он был убит на охоте. Да, убит стрелой – и кто поручится, что наконечник той стрелы не был откован из проклятого металла? Что, юный сэр, ты по-прежнему желаешь заклятия на свой меч?
– А скажите, почтеннейший, ежели бы добрый король Родрих понадежнее уничтожил свой проклятый меч – то сумел бы он преодолеть злые чары?
– Кто знает, как проявила бы себя магия в этом случае, – не совсем понятно ответил Гаверет, – а младший сын Фейнара вернулся в Балагот, собрал рыцарей своей страны и изгнал захватчиков… Говорят, что именно он стоял за убийством Родриха. Проклятие, знаешь ли, сэр, действует подчас очень изощренными путями. Кто может сказать, в чем проявилось оно – в стреле из зачарованной стали или в судьбе балаготского принца, повторившего судьбу несчастного Родриха? Повторяю: "тебя погубит то, что привело к успеху"… И не нужно понимать этого слишком уж буквально. Всякий раз, когда ты хочешь прибегнуть к заклинанию силы, ты стоишь на распутье. Всякий раз словно заново проходишь испытание… Ты по-прежнему настаиваешь на чарах для своей железяки?
– Я благодарен тебе за советы, маг, и за ученую беседу, – ответил рыцарь, стараясь придать голосу вежливость, но и непреклонность, – однако же по-прежнему прошу тебя об этом заклинании. Видишь ли, почтенный маг, я направляюсь сейчас в Рестерляйд на турнир. Призом победителю будет рука Лоаны Прекрасной, принцессы здешнего края, а уж если этот меч и впрямь принесет мне победу – я затем избавлюсь от него так скоро, как только смогу. И понадежнее, чем этот Родрих.
– А, мой прекрасный сэр, – отблеск костра снова вырвал из темноты улыбку мага, – так тебя ведет любовь? И ради любви ты готов рискнуть своей судьбой? Ведь едва я зачарую твой меч – и твоей судьбой станет проклятие…
– Ну, можно ведь сказать и так, что едва я выиграю турнир – и моей судьбой станет любовь!
– Краси-и-иво… Ну что ж, – ответствовал маг, – будь по-твоему, хотя, кажется, ты ничего не понял из истории Ноймского короля… Обнажи свой меч…
5
Может и впрямь такова была власть заклятия Гаверета Дивного, что меч юного сэра Эрвиля обрел невероятную мощь? Или же сил рыцарю добавила улыбка принцессы, что глядела благосклонно на него с балкона замка? Так какова же была истинная причина побед юного бродяги – ведь многие дворяне похвалялись зачарованными доспехами и оружием… А принцесса Лоана и впрямь улыбалась, и откидывала вуаль, и махала прелестной рукой Эрвилю со своего балкона… И знать не желала другого жениха, о чем прямо заявила отцу и братьям, восседавшим на балконе рядом с ней. Но кто знает, какими путями движутся мысли в головах мужчин рода владык Рестерляйда? Зачем им все эти сложности, к чему? Для чего сведения о родовых владениях и числе вассалов рыцаря-победителя? Ведь все могло быть так просто… Да, все было бы просто, если бы решение принимала принцесса Лоана. Король же рассудил иначе – что-то коротко обсудив с сыновьями, старый Рейг кивнул старшему, признанному богатырю и непобедимому воину Ректору – мол, давай. Мол, покажи этому выскочке. Что же оставалось делать принцессе – только надуть хорошенькие губки и молвить:
– Надеюсь, отец, ты не имеешь в виду выдать меня за родного брата? – и демонстративно отвернуться от ристалища, когда герольд объявил нового соперника, принца Ректора…
Вот протрубили трубы и под крик герольдов навстречу друг другу понеслись соперники – великан-принц и безвестный бродяга, шестнадцать раз объявленный уже сегодня победителем. Точно нацеленные копья разлетелись на куски одновременно, и оба противника удержались в седлах – не выстоял конь Эрвиля. Удивительно, как эта кляча вообще продержалась полдня…
Подняв тучу пыли с истоптанной за день арены, Эрвиль рухнул вместе с лошадью. Однако принц Ректор, натянув поводья и оглянувшись, увидел, как его сраженный соперник поднимается с земли и извлекает из ножен странно поблескивающий клинок. Нападать конному на пешего не слишком благородно, но король недвусмысленно выразил сыну свою волю, а принц отцовскую волю ставил выше формальностей. В замке иные понятия чести и благородства, нежели на дороге. Итак, принц Ректор развернул коня и помчался на своего соперника, размахивая здоровенным мечом. Тот спокойно ожидал приближения гиганта, занеся для удара клинок. Вот всадник приближается… Вот он уже навис над Эрвилем… Вот привстал в стременах, поднимая сверкающую сталь… Удар!
6
Принц Ректор хмуро взирал исподлобья на рыцаря, которому удалось – впервые! – одолеть его. Правая рука Ректора была обмотана окровавленными бинтами, а в левой он зачем-то сжимал обломки меча, каким-то чудом разрубленного клинком незнакомца надвое. Принцу не нравился этот выскочка с заколдованным оружием, не нравилось настроение отца, короля Рейга… Да вообще ничего не нравилось! И раненая рука ныла… Не по душе было происходящее также и всем, кто присутствовал в тронном зале – ни младшему сыну Рейга, принцу Айку, ни восьмерым солдатам, получившим не вполне ясные инструкции, ни самому королю. Однако проблему надо было решать, проблема – в лице Лоаны и худородного пришельца – была, так сказать, налицо.
– Ну, – хмуро осведомился Рейг, – ты, похоже, продал душу Нечистому за свой меч. И это ради женитьбы на принцессе? Так тебя влечет мое богатство?
– Меня влечет любовь, ваше величество. Я прошу руки вашей дочери.
– Значит, ты, сэр рыцарь – загремел король, – считаешь, что ежели ловко владеешь мечом, так и достоин руки принцессы?! Да кто ты такой?! За руку Лоаны сегодня бились принцы и герцоги! С чего ты взял, что я предпочту тебя? С ума ты, что ли, сошел?
– Это обязательное условие? – невозмутимо спросил рыцарь.
– Чего?
– Я говорю: быть сумасшедшим – это обязательное условие для того, чтобы получить руку дочери вашего величества?
– Ах ты, мерзавец!!! Еще дерзишь!!! – наконец-то все стало на свои места, повод был найден, – стража, взять его!
Все в зале словно только и ждали этого крика, теперь все разом начали орать и метаться – солдаты бросились на Эрвиля, тот прыгнул им навстречу, выхватывая матово блестящий клинок, принцесса взвыла, метнувшись к жениху, братья кинулись ее останавливать… Но уже через несколько минут им стало не до сестры.
Когда в зал вломился еще один отряд солдат (им было велено "на всякий случай быть наготове", а судя по всему – пришел именно "всякий случай"), на ногах стояли только двое – Эрвиль, с ног до головы покрытый своей и чужой кровью да Лоана. Принцесса, прижимая ладони к губам, в ужасе смотрела на изрубленные тела отца и братьев… Сержант отдал стражникам приказ, те двинулись на чужеземца, выстраиваясь полукругом, но им навстречу метнулась Лоана.
– Стойте! – завопила принцесса. – Или вы хотите поднять руку на своего будущего короля?! Ведь он сегодня же станет моим мужем, а отец и братья мертвы!..
– Да ребята, – криво ухмыльнулся Эрвиль, – другого короля вам пожалуй что и не сыскать…
И бессильно опустился на одно колено, заскрежетав изломанными латами…
7
Что еще можно рассказать о короле Эрвиле? Что тем же вечером епископ обвенчал их с Лоаной? Что он стал добрым и справедливым монархом, что правил мудро и твердо, что снизил налоги и выиграл две войны? Что прославился строительством хороших дорог и странноприимных домов? Что стал отцом прелестной принцессы, которая, как говорили, превзошла красотой даже свою мать, Лоану Прекрасную?
А зачарованный меч он никогда больше не обнажал. Эрвиль велел расплавить клинок, смешать с еще тридцатью пудами железа и отлить себе трон. "Так-то, – сказал он, – под моей задницей и заклятие будет упрятано надежнее всего…" А его супруга не преминула сделать королю замечание, что, мол, не пристало выражаться столь грубо монарху и отцу. Ибо во дворце иная этика и вежливость, нежели в трактире… А затем обняла и нежно поцеловала своего ненаглядного сквернослова и бродягу. Бывшего бродягу.
А когда пришел срок искать жениха для прелестной юной Эрвилины, славный король Эрвиль Первый устроил грандиозный турнир, затмивший своей пышностью все празднества последних лет. И надо ж было случиться такой незадаче, что победителем вышел не принц или знатный барон, а никому не ведомый рыцарь, один из тех бродяг, которых немало шатается по дорогам Империи… Худородный выскочка, отмеченный лишь двумя достоинствами – во-первых, тем, что ловко владел оружием, а во-вторых, тем, что сразу приглянулся принцессе, уже не сводившей глаз со своего доблестного героя…
Когда нежеланный жених предстал перед Эрвилем, тот заговорил с ним грозно и хмуро:
– Знаешь ли ты, бродяга, что такое престол королевства? Знаешь ли ты, сколько крови – и какой благородной крови – довелось мне пролить, чтобы занять его?! Ведомо ли тебе, что такое королевский трон?!! И уж не думаешь ли ты, ничтожество, что имеешь право наследовать мне?!!! Занять мой трон?!!!!!!
– Мне не нужен твой трон, король, – так ответил гордый пришелец, – я сражался за свою любовь!
– Ах, не нужен мой трон?! Мой трон!!!
Король орал, наливаясь кровью, тогда как его дочь бледнела и прижимала тонкие ладони к щекам, и тянулась к мечу рука юного победителя турнира…
Иногда проклятие действует отнюдь не прямым путем – это хорошо известно всем посвященным…
Эпилог
…Говорят, последними словами, что произнес Эрвиль, пронзенный мечом бродяги, были: "Мой трон… Мой трон…"
Конь рыжий
Звук серебряных труб плыл над миром. Взлетал к небесам, затянутым сплошной пеленой седых облаков, растекался над лесами и океанами, бродил в ущельях, многократно отражаясь от скал и снова взлетая к небесам… Трубы взывали, стонали, ревели. Исполнилось давнее пророчество, слова безумного проповедника обернулись явью – серебряные трубы возвещали приход неминуемого. Люди замирали, заслышав звук, и боялись поверить собственным догадкам. Вслушивались дровосеки, размахнувшись топором, вслушивались едоки, не донеся ложку до рта, охотники забывали спустить натянутую тетиву, маляр не замечал, как течет краска с замершей кисти. Вслушивался осужденный на эшафоте, приподняв голову от шершавой поверхности плахи – и палач с занесенной секирой. Вслушивался воришка, стоящий на коленях перед судьей – и судья, так и не успевший произнести приговор. Вслушивался карманник, нащупавший чужой кошель, и вслушивался купец, не замечающий руку ловкача на своем поясе. Вслушивалась кормилица над колыбелью – и дитя вдруг переставало орать, выпрашивая молока…
Кредиторы поспешно высчитывали, сколько они пожертвуют храмам, едва удастся получить долги, несостоятельные должники прикидывали, что если серебряные трубы впрямь предвещают конец света, расплачиваться по счетам не придется…
Болтуны бросались рассказывать только что придуманные истории о знамениях и предвестиях: о солнце, севшем вчера в кровавую тучу, о злобном оскале, который можно было разглядеть на лунном диске, о двухголовых телятах и говорящих петухах, об оживших горгульях и зловещих кометах. Еще говорили об ангелах с серебряными трубами и о бесах, дующих в угольно-черные рога… Россказням верили те, кто хотел верить, и не верили – те, кто не хотел…
А звонкий трубный глас гудел и пел в низких серых небесах, кто находил его прекрасным, кто – ужасался. Звук не починялся канонам красоты, он был слишком далеко от людских представлений о прекрасном и отвратительном. Он – был. Он, несомненно, был. Звук казался куда более вещественным и осязаемым, нежели бренный мир, слыша этот гул скорее следовало усомниться в собственном существовании, нежели в пении серебряных труб.
Под гулкие звуки младенцы заходились плачем в колыбелях, старухи втягивали головы в плечи, воины крепче сжимали оружие, сумасшедшие пророчествовали, а кладбищенские смотрители с ужасом глядели, как шевелится земля на могилах…
* * *
Человек пришел в себя. Он ехал на крупном рыжем коне по тропе, петляющей между осыпей и зарослей цепкого горного кустарника в мрачном ущелье. Над головой перетекали отголоски пения трубы – бродили из долины в долину, многократно отражались от скал, сталкивались в каньонах и снова разбредались по расселинам… Человек с удивлением поглядел на серебряную трубу в собственной руке. Рука медленно опустилась, пальцы разжались, труба, удерживаемая ремнем, повисла на груди. Красивый инструмент и, похоже, из чистого серебра. Ни чеканки, ни гравированных надписей, как подобало бы изделию из благородного металла… простые и вместе с тем изящные пропорции. Красивый инструмент.
Человек не помнил, трубил ли он, но эхо, по-прежнему бродящее в расселинах между скал, убеждало: да. Он только что дул в трубу. Наверное. Странно, что его грудь исторгла такие мощные звуки.
Некая сила заставляла человека ехать среди гор и дуть в серебряную трубу, а затем… затем его отпустили. Он исполнил то, для чего был предназначен? И теперь свободен? Человек не помнил, куда он едет, и как его зовут… Несколько мгновений назад он не осознавал себя, а теперь… Рыжий конь ступал ровно и неутомимо. Интересно, как долго они в пути? Всадник оглядел себя. На нем был длинный плащ бурого цвета, куртка толстой кожи, брюки и сапоги. Широкий пояс. Он не помнил, когда надел свой наряд. Да и надевал ли? Одежда выглядела новой и чистой.
У седла был приторочен длинный меч с простой крестообразной рукоятью. Человек не сомневался – он великолепно владеет оружием, но при этом не мог сказать, брал ли меч в руки хоть единожды… Он сознавал себя взрослым мужчиной. Всадником. Вооруженным всадником. Ничего более он о себе припомнить не мог.
Ущелье вывело путника к неширокой долине, по дну которой тянулась дорога. Свежие следы, много… Похоже, прошло войско – ни караван, ни процессия паломников не оставит такого количества отпечатков. Долина была вытоптана полностью – и дорога, и обочины. Жесткая трава, пробившаяся сквозь здешнюю неплодородную почву, исчезла, стертая, сбитая в прах до самых скал, обрамляющих полоску ровного пространства.
Странно, что нет навоза… Войско, которое обходится без верховых и обозных животных? Путник решил последовать за войском, так скорей он отыщет себя в этом мире… По крайней мере, ему казалось, что скорей. Он был уверен, что неким образом связан с армиями и оружием.
Справа из расселины вытекал ручеек – почти незаметная струйка воды, с легким звоном низвергается с уступа и тут же скрывается в камнях у дороги. Те, кто прошел накануне, растоптали лужу, образованную ручьем. Здесь путник придержал коня и склонился в седле, чтобы разглядеть следы. Отпечатки были странно узкие, оканчивающиеся когтями. Впрочем, толком разглядеть было невозможно, слишком много ног топтало эту грязь.
Мужчина тронул коленями бока рыжего, конь снова зашагал по камням.
Впереди скалы сходились почти вплотную, пространство между ними перегораживала стена, сложенная из серых камней. Выход из ущелья. Здесь местные брали пошлину с купеческих караванов, приходящих по древней дороге, здесь же встречали врагов. На этот раз остановить нашествие не удалось – сквозь выломанные ворота было видно серое небо. Должно быть, почва за стеной шла под уклон, спускаясь в долину. Сперва всаднику показалось, что под стеной, несмотря на теплую погоду, лежат сугробы. Когда подъехал поближе, понял – это не снег. Широкими насыпями у подножия оборонительных сооружений лежали кости. Много, очень много человеческих костей. И целые скелеты, почти не поврежденные, и разрозненные фрагменты. Слепо скалились черепа. Между костей попадалось оружие – в основном, старое, заржавленное.
У разрушенных ворот валялось бревно, которым штурмующие высадили створки. Сучья обрубили не под основание – их оставили, чтобы сподручней было держать таран. На одной из таких рукоятей сохранились кости руки. Голые кости, неведомо как не рассыпавшиеся – ни мягких тканей, ни сухожилий. На запястье – позеленевший от времени медный браслет.