- Да, господин. Его привели торговцы рабами, а им продал благородный Касым ибн Абдул.
- Как же благородному, - губы бея искривила двусмысленная улыбка, - как благо-родному ибн Абдулу удалось пленить колдуна?
- Франки по своему обычаю упились вином. Касым ибн Абдул напал на них, когда они спали мертвецки пьяными. Он сразу заковал колдуна в цепи, но стоило франку загово-рить, двое воинов сельджуков упали замертво. После этого Касым бей запретил франку про-износить слова. Мы подтвердили этот запрет, разрешив пленнику, объяснялся знаками, как… животное, - управляющий выдавил натужный смешок, опрометчиво призывая царедворца, посмеяться вместе с собой. Селим Малик его не поддержал.
- Животное? Я не помню ни лошади, ни осла, которые пытались бы со мной объяс-няться.
Но это - к слову. Стража, - позвал бей, не повышая тона, - встаньте с трех сторон от франка и обнажите оружие. А ты, Гарун, предупреди неверного, если он попытается на-нести нам вред - погибнет немедленно. Извини, что использую твою ученость для такого низкого занятия как толмачество.
- Дикий франк, - обратился к Роберту смуглолицый араб, названный Гаруном, - ес-ли ты используешь силу своего колдовства против принца Селима, да продлит Аллах его дни, - умрешь в тот же миг.
По франкски он говорил правильно, но медленно, тщательно подбирая слова.
- Ты понял?
- Я понял и тебя, и все что тут говорилось раньше, - ответил Роберт по-арабски.
Брови Селим бея чуть дрогнули, выражая некоторую степень удивления. Зато Гарун, с еще большим любопытством уставился на франка.
Говорящую обезьяну они увидели? Ах - да! Дикарь, человеческой речи понимать не должен…
Роберт чувствовал, как волной поднимается раздражение, грозящее перейти в бешенст-во. А этого было нельзя! Он до боли сжал кулаки и уставился в пол, перемогая порыв. Не иначе, двухдневная пытка голодом, жаждой и страхом имела целью, уничтожить остатки его воли.
И что? - спросил кто-то внутри, - ты им поможешь? Сыграешь на руку?
Пелена бешенства спала так же быстро, как и накатила. Роберт поднял глаза. Все так же задумчиво жевал виноград высокий сановник, также разглядывал его непонятный Гарун, также втягивал голову в плечи и выгибал спину потный управляющий. И - тишина, стерегущая каждое движение.
- Где ты выучился нашему языку? - потребовал принц Селим.
- В Иерусалиме, потом в плену.
- А ты говоришь, он все время молчал, - бей даже головы не повернул в сторону своего чиновника.
- Он лжет!
- А ты что скажешь? - это уже Роберту.
- Вначале так и было. Потом я говорил с рабами.
- С кем?
- Со всеми, - франк твердо смотрел в лицо бея. Всех тот казнить не станет, и дорога на рудник не ощетинится виселицами.
- Они не боялись?
- Вначале - да. Потом перестали.
- Почему?
- Я не колдун. Меня оговорили.
- Ты, надеюсь, понимаешь, что поставил под сомнение речь правоверного? - и ника-кой угрозы в голосе, только некоторое неудовольствие.
Эх, придется выручать эту жирную тварь, творившую с рабами на руднике все что за-благорассудится.
- Распорядителя рудника ввели в заблуждение.
- Кто?
- Думаю, тот, кто меня захватил.
А кому же еще! Только что в разговоре скользнула интересная деталь: якобы по слову Роберта погибли двое сельджуков. Если раньше странное отношение к себе граф Парижский относил за счет суеверий, то теперь склонялся к тому, что его преднамеренно подставили. Знать бы еще, с какой целью.
- Назови свое имя, - бей перестал жевать. Во взгляде скользнула тень интереса.
За представлением, однако, могла последовать быстрая, а в худшем случае долгая и мучительная смерть. Имя графа Парижского было хорошо известно сарацинам в Палестине и за ее пределами. Мысль назваться чужим именем показалась сейчас очень соблазнительной, но Роббер от нее отказался. Он был воином и всегда, - всегда! - сражался честно: не убивал мирных жителей, не истязал, не жег, не вешал, не распинал. Он только честно делал свою работу.
- Я граф Роберт Парижский из рода Робертинов.
Ленивая грация сытого хищника, а за одно и непроницаемая маска царедворца слетели с Селима Малика в один миг. Племянник всесильного визиря Аль Афдаля выпрямился:
- Рабан аль Париг?!
Роберт молчал. Добавить было нечего. Что уж есть - то есть. И если игра проиграна, и ставка - жизнь - потеряна, остается расправить плечи и поднять голову повыше. Всего лишь помпезная мужская игра, - невесело усмехнулся про себя Роберт, - но таковы правила.
Вспышка высокого гостя длилась мгновение, в следующее перед Робертом опять пред-стал сытый лев.
- Ты назвал очень известное имя, франк. Рассчитываешь на выкуп? Может быть, на-прасно…
Н - да… но если ты действительно тот, за кого себя выдаешь, скажи, ты участвовал в осаде Антиохии?
- Да.
- Помнишь укрепления против Западных Врат? Они несколько раз переходили из рук в руки. В один из таких штурмов против тебя вышел правоверный. Ваш поединок затянулся, - бей помедлил, - вам помешали его закончить.
За Селимом осталась какая-то недосказанность. Но Роберт не стал задерживаться на этой мысли. Он лихорадочно соображал.
Антиохия… девять месяцев осады более страшной для нападающий, чем для осажден-ных.
Столько лет прошло! Да и пойди, объясни надменному сарацину, что бывают моменты и даже довольно большие отрезки времени в течении боя, о которых сам Роберт потом ниче-го не помнил.
- Если забыл, это место христиане называют монастырем Святого Георгия. …круглая, усыпанная камнями площадка, накрытая по диагонали тенью колокольни.
Они с Танкредом изо всех сил старались ее удержать. На эту площадку и вышел высокий сарацин в золоченых доспехах…
- Я вспомнил Западные Ворота и воина, который оказался настолько искусен в бою, что я не смог его даже ранить. Впрочем, как и он меня.
- Скажи, что было у него на шлеме?
Кой бы черт знал, что у него там было! Лицо закрывала сплошная золоченая личина с прорезями для глаз. Вокруг шлема была намотана чалма, только пиковка торчала.
А на ней… действительно ведь было.
Роберт сам не заметил, как закрыл глаза и сжал кулаки.
Что? Лента? - нет! Фигурка животного? - нет! Такие чаще встретишь у северных рыцарей, у сарацин обычно - джига. Стоп! Точно - джига - колышущийся белый султан.
- Как пух лебедя… только длиннее.
По толпе придворных пробежал легкий шорох. Или только показалось?
- Перо цапли… - подтвердил вельможа. - Ты сказал, что не ранил своего противника. Тебе нет нужды лгать. Обещаю, тебя не казнят, если скажешь правду.
Куда ты его ранил?
- Этого не было.
- Твоя ложь не принесет тебе спасения! - глаза бея сузились, но за сим последовала быстрая перемена:
- Кто такие Робертины?
- Из этого же рода происходят франкские короли.
- Хочешь сказать - мы с тобой равны?
- По рождению - возможно. Но не по закону войны.
- Как же ты, Рабан аль Париг, оказался в руках у шакала пустыни Касыма?
- Не могу сказать. Я не помню.
- Значит, это - правда, что франки упившись вином, валялись как мертвые?
- Нет!
- Может франки вообще не склонны одурманивать себя хмельным?
- И такое бывает.
Вопросы прекратились. Бей думал, а Роберт только сейчас ощутил, как затекли ноги и спина, и еще, как неумолимыми позывами тянет внизу живота мочевой пузырь. И откуда она взялась! Ведь два дня почти не давали воды!
Не меняя позы, Селим Малик хлопнул в ладоши.
- Франк мой пленник. Определите ему место. Охрану. Руки и ноги заковать. Кормить, мыть, прислать женщину. Проследи.
Бей не поворачивал головы к управляющему, но того сорвало с места как листик поры-вом ветра.
Когда за спиной сошлись створки, отделившие франка от знатного сарацина, лицо прилюдно униженного управляющего изменилось, будто по рисунку провели влажной губкой: улыбка и ласковый прищур глаз сменились оскалом.
Роберт остановился. Охрана тоже замерла, стиснув его плечами. В поясницу уперся кончик сабли.
- Прикажи воинам отвести меня в место, где можно справить нужду, - потребовал Ро-берт.
- Грязная христианская собака, если бею было угодно забавляться разговором с тобой, это еще не значит, что ты можешь командовать!
- Если не отведут, я оскверню твои мраморные полы вонючей лужей. В таком деле и король не указка.
Оказалось, что мнение управляющего охране - до факела. Они быстро вывели Роберта на задний двор. Вслед за тем последовала процедура возвращения ножных кандалов.
Наконец, скованного по рукам и ногам пленника втолкнули в узкую коморку, с зарешеченным окошком, под самым потолком. За спиной лязгнул засов, но стража не ушла, осталась с той стороны.
Только сейчас он почувствовал, что болит все тело и противно потряхивает ознобом. Доведись взять в руки ложку, не донес бы до рта - расплескал. Как после боя, подумал Ро-берт и, рухнув на циновку, постарался расслабиться.
Бей не обманул: кормили, поили, по первому требованию выводили на задний двор.
На четвертые сутки повторилась процедура омовения. Тряпку, в которую заворачивался пленник, поменяли.
Вечером после мытья в коморке лязгнул засов, дверь приоткрылась, и в помещение втолкнули женщину. Красные закатные лучи осветили тщедушную маленькую фигурку.
По-хоже, совсем еще девочка. Вся она от макушки до пяток была замотана в покрывала. Откры-тыми оставались только расширенные от ужаса глаза. Женщина вжалась в стенку.
Хорош подарок! Они что думают, я кинусь на нее как зверь на кусок мяса?
- Не бойся меня. Я тебе ничего не сделаю. - Роберт старался говорить как можно мягче, но гостья только еще больше сжалась и тихо завыла.
Пренебрегать даром хозяина конечно нехорошо, но Роберт не мог смотреть как на его глазах человек, тем более женщина, сходит с ума.
Он прошел, мимо забившейся в угол жертвы, и громко постучал в дверь. Открыли не-медленно.
Охрана с интересом таращилась на франка.
- Заберите ее. Мне сейчас не нужна женщина.
Девчонку, которая, похоже, уже ничего не соображала, только визжала как резаная, вы-волокли из коморки.
За спинами охраны мелькнула противная рожа распорядителя рудника. Не он ли сна-чала перепугал женщину до синего ужаса христианским иблисом, а потом сам толкнул к не-му в лапы?
***
- Оставь светильник и выйди. Я буду говорить с франком, - приказал темнолицый Гарун охраннику.
- Но…
- Выйди!
Его приказание исполнили. Масляный треножник встал у стены, воин удалился, тихо прикрыв дверь. Роберт поднялся с циновки, на которой за прошедшие дни отлежал и отсидел все что можно. То, что о нем вспомнили, означало - его судьба так или иначе ре-шена.
- Ты не поклонился мне, франк.
- Ты гость. Тебе положено кланяться первым.
- Я высокий гость.
- А я - высокий пленник.
Ну не чувствовал Роберт угрозы в этом грузноватом, темноликом человеке с любопыт-ствующими глазами. А застроптивился, потому что отдых и еда вернули кое-какую уверен-ность.
Может и зря? По темному лицу гостя пробегали блики света, прихотливо меняя выра-жения.
- Меня зовут Тафлар абд Гасан, эль Багдади ат Фараби. Мой родственник Селим Ма-лик иногда называет меня Гаруном - по имени одного моего пращура. Моя мать сводная сестра матери Селима. А еще я - советник египетского халифа Мостали. Да продлит Аллах его дни.
- Роберт Парижский.
- Да, ты действительно тот, кем назвался. Сразу предупрежу твой вопрос. Твоя смерть отменяется. Пока. Но как ты будешь жить, зависит только от тебя.
Роберт слышал, что некоторых пленников особенно ретивые мусульмане заставляют, а то и силой обращают в свою веру. Если сарацин пришел за этим, ему придется уйти ни с чем. Да, после штурма Иерусалима Роберт стал иначе относится к вере (он даже сам себе бо-ялся признаться насколько иначе) но он не станет по чьей-либо прихоти менять ее на то, что ему чуждо полностью, навсегда и безоговорочно.
- Ты так изменился в лице, что мне захотелось кликнуть стражу. Что тебя напугало или возмутило? Ах - да! Ты ведь не знаешь условий… игры.
- Ты пришел мне их сообщить?
- Да. Но они потребуют некоторых объяснений. Видишь ли, твое появление вызвало недоумение Селима, а рассказ о поединке в Антиохии это недоумение усугубил.
Твоим со-перником в том поединке был старший, любимый, - слово любимый Тафлар-Гарун выделил - брат Селима Малика. Рассказ Омара Малика и твоя история несколько различаются. Селим бей решил выяснить, кто из вас двоих не сказал всей правды.
Для этого тебя перевезут в Эль Кайру. Однако содержать тебя в своем доме Селим не может.
- Почему? - насторожился Роберт.
- Хороший свидетель, это живой свидетель. Селим, - продолжил гость после не-большой паузы, - попросил меня забрать тебя к себе. Для посторонних - подарил своего раба двоюродному брату. Это нормально. Это обычай. Это не вызывет подозрений.
Теперь посмотрим на проблему с другой стороны: я - мирный человек. В моем доме стражи не больше чем в любом другом мирном доме. Я не могу приставить к тебе целый отряд и во-дить закованным в железо. Такое сразу бросится в глаза.
Остается, посадить тебя в зиндан, каменный мешок, куда два раза в день спускают на веревке воду и еду.
О нет! Тафлар не старался нагнать страху. Он просто рассказывал, призывая и его, Ро-берта, поучаствовать в обсуждении перспектив. Франк молча ждал продолжения.
- Я давно интересуюсь Франкским султанатом, да и другими в Европе. Даже выучил ваш язык. У нас франки считаются дикими варварами. Не скрою, многое и мне кажется дале-ким от цивилизации и культуры. Но это к делу не относится. Опираясь на свое знание ваших нравов и обычаев, под свою ответственность, я готов сделать тебе предложение.
Тафлар абд Гасан протянул весомую паузу:
- Я не буду приставлять к тебе стражу, не буду держать в темнице, если ты, граф Ро-берт Парижский, из рода франкских королей, дашь слово рыцаря, что не попытаешься бе-жать.
Такого Роберт не ожидал. Старался не думать о самом страшном, лелеял надежду, что все же представился случай уйти к своим. (Ага, по дороге с виселицами и крестами); не предполагал только, что придется запереть себя здесь своим собственным словом.
Он непочтительно отвернулся от гостя. Перед глазами оказалась решетка, отделяющая его от вольной ночи. Деревянная решетка. Ее так легко выломать. С железной тоже можно справиться, нужно только время и упорство. А что делать с той, которая внутри?
Он очень долго молчал. Тафлар не торопил. Наконец Роберт повернулся к нему и кив-нул.
- Если бы ты согласился, не раздумывая, я б тебе не поверил.
***
Хаген теперь просыпался в нормальном настроении. Раньше по утрам его старались обходить стороной, мог и зашибить нечаянно. Роберт слышал однажды, как попавший под горячую руку Дени, жалуется Гарету:
- У господина Хагена, пока не поест, сапоги по воздуху летают.
- А ты не лезь, - вместо сочувствия отругался старик.
- Я же только спросить хотел.
- Не лезь, сказано! У него голова раненая, по утрам болит.
Уже дней пять, как Хаген допил свое зелье. И оно, к радости Роберта и великому об-легчению Дени, чаще других попадавшему под руку разгневанному великану, возымело действие. Хаген больше не кричал во сне. Прекратились необъяснимые вспышки раздражения. Теперь он поднимался одним из первых и брался за дело.
Черной работой в отряде никто не чурался, разве Лерн иногда отлынивал. Над ним подтрунивали, но и только. Роберт первый хватался за дело: дров наколоть, воду принести. Только до готовки Гарет его не допускал, намекая, что благородные может это и съедят, а его нутро нипочем не примет.
По утрам Хаген уходил подальше в лес, искать высохшее на корню дерево, что в сы-ром, изобилующим оврагами и ручьями бору, было не так-то просто; найдя нужный ствол - валил, а потом тащил: ломился сквозь подлесок как лось, помогая себе в трудных местах уханьем.
Сегодня утром он вернулся на поляну тихо и с пустыми руками. Почувствовав нелад-ное, Роберт бросил отвязывать постромку шатра. Соль, оставив работу, тоже подался к ним.
- Что случилось? - тихо спросил Роберт.
- Там мертвец.
- Свежий?
- Не пробовал! - огрызнулся Хаген. - Он под завалом. Судя по следам, его не вчера завалили и не позавчера.
- Пошли, покажешь, - Роберт обернулся к Солю, - а ты поторопи их, чтоб были го-товы выходить.
Склон невысокого, саженей в двадцать холма порос на вершине редкими высокими со-снами.
Слабый подлесок не мешал подъему. Вершина горки выгибалась мягким горбом. На той стороне за перегибом они вышли к краю неглубокой рытвины. Сверху казалось: овражек завален обычным буреломом, вблизи Роберт разглядел свежие отщепы и следы топора.
- Вон справа, посмотри, рука торчит.
Из переплетения сухих черных веток в самом деле высовывалась кисть руки, вцепив-шаяся в плотный зеленый мох.
- Давай, разбирать завал, - решил Роберт.
- Считаешь, надо его оттуда достать?
- Рука не обглодана.
- Точно! Так может он еще живой?
- Сейчас посмотрим.
Верхний слой они раскидали быстро, благо толстых сучковатых деревьев не попада-лось.
Дальше действовали осторожно, чтобы ненароком не добить бедолагу, если он еще жив. Под завалом обнаружилась довольно большая яма частью естественного происхожде-ния, частью разрытая - видимо человек пытался самостоятельно освободиться, чем только углубил свою могилу. Когда растащили последние стволы, глазам предстал довольно круп-ный мужчина в коричневой рясе. Он полусидел у осыпавшейся стенки ямы. На макушке не-знакомца просвечивала, поросшая длинной щетиной, тонзура.
- Монах! Точно монах! - Хаген удивился, будто служитель Бога не мог стать жерт-вой злодеев, как любой другой смертный. - Помнишь, Тиса говорила про монастырь?
Должно быть оттуда.
Роберт спрыгнул в яму и осторожно развернул тело к себе. Голова инока мотнулась, упав на грудь, рука скользнула с края рытвины. Человек был жив.
Вместе они кое-как подняли монаха наверх и уложили на мягкий мох. Пока тащили неподъемное тело, слева ниже подмышки, на боку обнаружилась длинная рана. Края разрезанной в этом месте рясы пропитались кровью и заскорузли.
- Я, знаешь, чего боюсь? Начнем его сейчас ворочать, рана откроется. А ему не много надо: чуть крови потеряет, и отходную не успеешь прочитать. - Роберт с сомнением огля-дывал распростертого на земле человека. - Лошадь нужна. Иди в лагерь, приведи Гизеллу. Что ухмыляешься?
- Думаю, как она обрадуется, когда вместо Дени на нее этакую тушу взвалят.
- Перетерпит. Да! И воды принеси.
Осторожно приподняв голову, в рот незнакомца по каплям вливали воду. Рот напол-нился, к подбородку побежали струйки. Синие губы дрогнули, судорожно дернулся кадык, проталкивая воду вовнутрь. Глаза открылись, но человек их сразу закрыл. Брови сошлись к переносице.
- Потерпи, святой отец, мы тебя сейчас на лошадь пристроим.
Втроем, вместе с прибежавшим вперед Хагена Солем, они взвалили тело на спину ко-былы.