Центр зала заполнился парочками, невидимый дирижер в этот момент, видимо, поднял невидимую палочку, а лично я в этот момент поняла, что имеют в виду люди, когда произносят загадочное слово "дежавю".
Мою талию по-хозяйски обняла чужая рука, и загадочный антидот Александр Виног спросил у моего уха обиженным голосом:
– Ты куда пропала?
А я взяла и не ответила, я посмотрела на него недовольно и поинтересовалась:
– Ты меня как узнал, маска же другая!?
Александр вздохнул тяжело и, даже не спрашивая разрешения, отбуксировал меня к остальным парам, ожидающим начала танца. Вепрь царапнул запястье, переместившись в район моего локтя, а Аврора семафорила из-за колонны вопросительные и восклицательные знаки, что все вместе означало примерно следующее: "Я офигеваю! Ты спятила? Это кто такой? Я тебя убью, ты почему мне ничего не рассказала?!"
– Юлка, ты чего сбежала? – сверкнул на меня своими глазищами из-под цветочной маски. – Я тебя обидел чем-то?
Я опять ничего не ответила, потому что, во-первых, их темнейшество закружило меня в вальсе, и у меня от восторга, банально, все слова из головы выветрились, а во-вторых, я размышляла над тем, смогла бы я узнать его сама или нет.
– У тебя платье очень заметное, – наконец признался Виног, правильно угадав причину моего молчания. – По нему и узнал. Вы с Авророй задумали что-то?
Я от неожиданности с ритма сбилась и позорно Александру на ногу наступила.
– С чего ты взял?
– Она смешные рожи корчит и, очевидно, чего-то от тебя ждет, – не стал скрывать своих мыслей мой партнер и в сторону Могилы неделикатно пальцем показал. Ее-то он как узнал?
– Ничего мы не задумали!
– Ну-ну... Вам кто-то рассказал о забавных обычаях Института?.. И Веника еще припахали...
– Веник тут совершенно не при чем... – начала говорить я, но вовремя прикусила язык, когда Александр торжествующе улыбнулся.
– Юла, лучше сразу откажитесь от ваших планов, – исполняя очередную фигуру, он резко закрутил меня, а потом поймал, когда я уже почти успела испугаться, и к груди прижал бережно. – Хочешь, я увезу вас обеих отсюда прямо сейчас?
Он так заботливо смотрел, так трогательно обнимал, так беззастенчиво прижимал к себе, что я вдруг заподозрила неладное:
– Ты что, с моим папой разговаривал? – я недоверчиво сощурилась, а Александр сбился с ритма.
– С чего такие выводы? Твои логические выкладки меня пугают.
А на вопрос-то не ответил... Все ясно... Я голову раздраженно наклонила, а мой кавалер снова демонстративно громко вздохнул.
– Я не разговаривал с твоим отцом, клянусь. Не дуйся. Я просто переживаю из-за тебя...
Поздно. Я уже надулась. Обидно, потому что он тоже относится ко мне, как к ребенку. Не дает шагу самостоятельно сделать. Откажись... Что вы задумали... Какое ему до всего дело. И вообще, что он забавного в глумливых методах институтского преподавания нашел?
– Пусти меня!
– Нет.
Александр, не сбиваясь с ритма, провальсировал меня в белую зону, остановился у колонны и ультимативно сообщил:
– Нам надо поговорить!
Я только рот возмущенно открыть успела, как меня кто-то сзади за локоток схватил и возмущенным голосом рыжего Микаэля произнес:
– Немедленно убери руки от моей невесты!!!
"Он-то как меня узнал?!" – удивилась уже привычно, а Александр вытянулся в струну, глядя на то, как Мика шагнул вперед. Что же касается меня, то я двумя руками схватилась за живот и пропищала:
– Ой! Мне срочно... надо!
И вообще никак не реагируя на бешеное Александровское "Стоять!", ка-ак сиганула прямо в танцующую толпу. А Виног, не оправдывая моих ожиданий, не остался выяснять отношения с Микаэлем, он за мной припустил.
Не знаю, как бы поступил на моем месте кто-то другой, а я прошипела испуганно:
– Вепрь! Убью тебя!! Сейчас!!!
И Вепрь вступил в игру, просто выпрыгнув из моего рукава на пол, мне же оставалось только истеричным голосом завопить, привлекая внимание вальсирующих пар:
– Мыыыыыыыыышь!!!!!!
Это было сногсшибательно! Феерично! Умопомрачительно и просто шикарно! Все дамы завизжали слаженно, словно повинуясь движению руки невидимого дирижера, даже те, которые стояли метрах в десяти от меня, даже те, кто в этот момент только входил в зал, даже те, которые еще не поняли из-за чего весь шум. А когда поняли, то звуковая волна пошла в обратном направлении, от стен в центр. Когда вторая звуковая волна достигла своего апогея, часть женщин вскочила на руки к своим кавалерам, тем самым еще больше оглушая их. Другая часть предсказуемо упала в обморок. А что? Я бы, наверное, тоже упала, если бы увидела полевую мышь, которая бегает по залу, время от времени встает на задние лапки и превращается в плохого актера, пытаясь испугать своим писклявым:
– Рррррррыыыыырррр!!!!
Кто-нибудь слышал, как рычит мышь? Это неимоверно смешно, честное слово! Я поэтому даже не пыталась сдержаться, я захохотала, присев на корточки, чтобы Александр в беснующейся толпе не смог меня заметить. А Вепрь все бегал и бегал, распугивая истерящих дам своим серым тельцем. И я уже готова была упасть на пол, прижав руки к животу, потому что зрелище было совершенно уморительное, когда в дело вступила Аврора и заготовленные нами ловушки.
У части суетящихся на пятачке для танцев людей расстегнулись все пуговицы на одежде. О, да! Аврора – гений бытовых заклинаний. Но и мы не лыком шиты, цикличность – моё все. Поэтому все расстегнутые пуговицы, к ужасу владельцев костюмов, начали застегиваться... В этот момент над толпой раздалось Виноговское:
– Йййййййулааааа!!!!!
И почти одновременно папино:
– Пррррринцесса!!!
Ну, насчет папы-то все понятно. Он же придворный маг. Он мои заклинания примитивно видит, но Александр-то как догадался, что это я свою ручку к застегиванию приложила?
– Мутит что-то их темнейшество!! – подумала я.
– Сговорился с моими! – добавила полушепотом.
– Не прощу никогда в жизни, – заключила мысленно и активировала последние ловушки, которые содрали со всех присутствующих мужчин штаны.
Аврора настаивала на том, чтобы я в плетение заклинания вложила не только штаны, но и нижнее белье, но я, если честно, смутилась и испугалась. Ей хорошо предлагать, а мне было немного боязно оказаться в толпе полуголых мужиков.
Я говорила о том, что в зале совершенно точно присутствовал невидимый руководитель хора визжащих? Нет? Он точно был. Потому что дружный женский писк гармонично соединился с недружным и разнобойным мужским матом, а потом все вдруг и разом почему-то прокричали:
– Убью!!!!!!!
И Вепрь немедленно, шмыгнув по ноге, спрятался в приготовленный заранее на моем чулке карман. Предатель!
И тут раздалось первое "Бом!".
– Боги, как же вовремя! – подумала я, а все остальные женщины на балу представили, видимо, что случится с ними, если они останутся в одной комнате с мышью в темноте...
И начался такой кошмар, что я была вынуждена признаться себе, что прав был Виног, когда уговаривал меня ничего не устраивать.
Не помню сколько "бомов" отсчитали часы до того, как зал погрузился в очередную, запланированную несчастным Евпсихием Гадовичем темноту, но мне за это время удалось преодолеть ровно три метра, а потом в ухо жарким Виногвским голосом прошептали:
– Ну, ты у меня получишь! – и я на самом деле испугалась. И рванулась изо всех сил из крепких рук, которые отпускать меня не собирались, а наоборот, обвились вокруг, сжали и лишили мыслей, слов и стремлений к свободе.
– А-а-лекс... – выдохнула я последний воздух из легких.
– Я, – согласился Александр и позволил мне вдохнуть немного воздуха, убрав одну руку, для того... чтобы подтянуть штаны. Мамочки, дернулась изо всех сил, пытаясь вырваться, но куда там! Коварное темнейшество держало крепко. Мало того, предупредило громко и явно не меня:
– Пустишь в ход зубы, оторву хвост!..
И после этих слов Виног улыбнулся, нагло глядя мне в глаза, опустил правую руку вниз и... обещающе, предупреждающе и вероломно там все сжал.
А бедная и испуганная я ахнула, дернулась, и... и уступила место какой-то другой, совершенно не знакомой мне Юле, которая провела кончиком языка по нижней губе и простонала:
– Правда?
А потом, к моему ужасу, обняла их темнейшество за шею и прижалась грудью. И в синеющие за золотой маской глаза заглянула томно.
Виног моргнул и неожиданно сиплым голосом спросил:
– Ты что творишь?
А я не знаю. Потому что это не я, я так не умею, не льну к симпатичным темным личностям, не улыбаюсь призывно и не говорю растягивая слова:
– Ничего такого... Ты против?
Александр голову наклонил, повернул слегка и потянулся ко мне. И я подумала: "Сейчас поцелует!" Радостно так подумала, предвкушающе и нетерпеливо. Прямо в толпе, посреди бального зала, не скрываясь, на виду у всех. И вот точно знаю, что эта мысль должна была меня напугать до чертиков, но почему-то не напугала, я наоборот только задрожала и даже на цыпочки привстала, решив, что Виног уж слишком медлит. Медлит и не оправдывает ожиданий, потому что он вдруг дернулся, как от удара, за подбородок меня схватил и голову мою повернул, сначала вправо, потом влево, снова вправо, после чего с болезненным стоном прикрыл глаза и произнес:
– Я убью ее!!
"Конечно, убей! – согласилась я мысленно. – Кого угодно, хоть всех, только поцелуй!"
Но у Александра настроение изменилось кардинально. Он отодрал мои руки от своей шеи и хмуро сообщил:
– Сейчас мы заберем Аврору, пока она ничего не натворила, зайдем на секундочку в гости в местную администрацию, а потом поговорим, хорошо?
Я же, то есть не я, а та, другая Юлиана Волчок губки надула и игриво поинтересовалась:
– А что мне за это будет?
В ответ послышался болезненный стон и ругательства, которые в другой ситуации точно заставили бы меня покраснеть. Сейчас же, я спокойно смотрела на Александра и да, на полном серьезе ждала, когда он на мой вопрос ответит.
– А что ты хочешь? – голосом смертника спросил Виног.
Я широко улыбнулась и на его рот уставилась.
– Договорились, – и кивнул, процедив сквозь зубы что-то на неизвестном мне языке, а потом, ловко лавируя между ожидающими объяснений гостями, потащил меня к центральному входу, где в одиночестве грустила Аврора. Не говоря ни слова, схватил мою подругу под локоток и в том же стремительном темпе двинул по коридорам вглубь Института имени Шамаханской царицы. Я еще отстраненно подумала о том, что он тут здорово ориентируется. И, кажется, удивилась тому, с какой легкостью Виног Могилу отыскал, у меня бы на это точно ушло больше времени.
Тем временем мы дошли до кабинета Изы Юрьевны, и Александр, не выпуская наших локотков из крепкого захвата, решительно пнул дверь ногой, от чего та распахнулась широко, ударившись о стену, впихнул нас внутрь и сам вошел следом.
Я хотела возмутиться по поводу такого пренебрежительного обращения, но вместо этого только хихикнула глупо.
Директриса подняла голову от бумаг и улыбнулась Виногу:
– Мальчик мой, давно тебя не видела!
– Сними, – произнес Александр, и посмотрел на женщину хмуро.
– Я не могу, – Иза Юрьевна откинулась в кресле. – Ты же понимаешь, девочки готовились, информацию собирали, заклинание плели... А ты говоришь, сними! Что я, по-твоему, своим студенткам скажу?
– Хоть мне-то не ври! – поморщился Александр. – Я же вижу, что твои студентки тут не при чем!
Их темнейшество отбуксировало нас с Авроркой к маленькому диванчику.
– Тут посидите пока.
– А что мне за это будет? – дружно поинтересовались мы с Могилой, но Александр только рукой на нас махнул.
– Ба, зачем?
Иза Юрьевна вышла из-за стола, подошла к их темнейшеству и нежно его по щечке потрепала.
– Малыш, ничего личного. Это традиция... – и плечами пожала. – Не переживай... К утру все развеется и без меня. Ну, что ты, как не родной, иди сюда.
Александр уклонился от объятий, неделикатно сдернул меня с диванчика и толкнул вперед.
– Не развеется!.. – прорычал зло. – Посмотри на нее.
Директриса окинула меня равнодушным взглядом.
– И? Я на нее уже насмотрелась за неделю.
– Не так посмотри, – рявкнул Александр и потряс меня за плечи, как куклу. Я возмутилась? Нет. Я только улыбнулась радостно.
Иза Юрьевна снова глянула в мою сторону. Раздраженный взгляд быстро стал изумленным, затем недоверчивым и, наконец, испуганным.
– Но я ведь... Как?
Что они там увидели? Я опустила глаза, проверяя, в порядке ли платье. Нормально все, только лиф можно было бы немного ниже опустить, потянула за края декольте и услышала, как застонал Александр, а Иза Юрьевна охнула.
– Как ты могла, ба?! – возмутился Виног.
– Я не заметила.
– ЭТО можно не заметить? Ты смеешься?
Директриса ничего не ответила, внимательно изучая мою нескромную персону.
– Если бы ты ей все объяснил...
– Как? – Александр всплеснул руками, по-шутовски поклонился и произнес:
– Меня к тебе тянет? Или, может, ты так сияешь, что я слепну? Или, может, я хочу... черт! Ей шестнадцать лет!
Кому это шестнадцать? Мне? Ну, да, мне.
– Шестнадцать лет и уже почти четыре месяца, – кивнула я и обворожительную улыбку Александру послала.
– Не снимешь? – проворчал Виног, а Иза Юрьевна только головой качнула.
– Уже не получится... Все так переплелось, что можно только хуже сделать. Другая девочка к утру сама в себя придет, а эта... Ну... дня два или три?
– Два или три... – повторил бездумно, вздохнул и произнес неожиданно грустным голосом:
– Два или три дня под заклинанием суккуба? Это... Знаешь, я все время думал, что узко смотрю на проблему. Что не хочу прислушаться к твоим словам. Что маме не верю, раз и навсегда приняв сторону отца. Что надо, в конце концов, быть взрослее, отбросить детские обиды и вернуться.
Иза Юрьевна нерешительно улыбнулась и подалась вперед, прижав руки к груди.
– Но вы снова и снова все портите! – почти выкрикнул Александр. – Ваши традиции, ваши методы, ваши игры, ваши привычки... Это все не мое, ба! Я так не могу!
– Милый...
– Скажи маме, что нет. Не теперь, теперь уже, наверное, никогда... – и отвернулся от директрисы.
– Прости, – еще раз повторила она. – Если бы я знала...
– Это ничего не меняет. Вместо нее была бы другая. Как были до нее и будут после, – Александр заправил мне за ухо прядку волос и по носу легко щелкнул. Я просто млела.
– Что ты будешь делать? – спросила Иза Юрьевна.
– То, что должен, – я не успела заметить, какое заклинание плетут пальцы Винога, потому что тонула в его глазах, когда же он поднял руку с готовой сонной петлей, предпринимать что-то было уже поздно.
– Спи, – выдохнул Александр, и я, проваливаясь в сон, подумала с сожалением о том, что коварный обманщик, кажется, все-таки не собирается меня целовать.
***
Жарко. Душно. Тяжелые веки прикрывают запорошенные песком глаза. Пересохший рот раздирается в попытке захватить немного ускользающего воздуха, дрожащие пальцы разрывают одежду. Кожа болит. Не дотронуться. Словно все тело один сплошной ожог.
Жарко.
Кто-то хрипит надсаженным голосом и стонет, не переставая ни на секунду:
– Пожалуйста... пожалуйста... пожалуйста...
Больно. Мышцы сводит судорогой так, что измученное тело выгибается дугой и, кажется, хрустят суставы. И снова:
– Пожалуйста! Мамочки...
А затем шепот, ласкающий слух и успокаивающий нервы:
– Маленькая моя, потерпи. Уже почти все. Уже совсем скоро. Еще немножко. Я обещаю.
И влажное шелковое прикосновение к горящему телу. Так хорошо. Проваливаюсь в прохладную ванну и забываюсь на какое-то время.
...что такое время? Это вечность. Бесконечность и белые снега, ледяная пустыня и морозный воздух не дается, больно щиплет нос и студит зубы. Не чувствую пальцев, не вижу ничего. Так холодно. В голове маленькие кровавые человечки танцуют танец смерти. Бей барабан! Бей! Громче, чтобы не слышать этого плача и хриплых стонов. Чтобы не глохнуть от срывающихся с шепота на крик слов:
– Надо было сразу сказать! Она моя дочь!
Хорошо быть чьей-то дочкой. Маленькой принцессой, которую все любят и носят на руках. Принцессы не сипят хрипло и не умирают от боли, когда из тела невидимый палач вытягивает все жилы.
– Я виноват! – и в ласковом голосе дрожат слезы.
Не надо. Не трогайте. Он... Хриплю, пытаясь вспомнить, как звуки превращаются в слова. Все без толку.
– Ты просто мальчик, который...
– Я думал, вам нет до нее дела! – слова кровоточат в ушах виной и сожалением, не мучайте его! – А я... а мне... я не могу... без нее.
Я не могу... Оставьте... Кто-нибудь...
– Дети, вы остаетесь детьми, даже когда считаете себя взрослыми!
В голосе ирония и тоска. И слышится тяжелое дыхание, а потом сквозь толщу слез долетает:
– Пусть так! Только сделайте что-нибудь. Ей же больно.
Я знаю о боли все. От нее мутится в сознании и пересыхает в горле. И пить... так хочется пить...
– Ты молодец, все сделал правильно. Она...
Тону. В воздухе не осталось воздуха. Одна вода. Захлебываюсь. Глохну. Я, кажется, умираю...
...совершенно точно умираю, потому что живому человеку не может быть так упоительно хорошо. Головокружительно. Когда сердце с дыханием наперегонки, а пальцы покалывает, и снова скручивает все тело и восхитительно выгибает дугой. До дрожи.
– Маленькая моя! Такая нежная... – незамысловатый шепот горяч, он сводит с ума, как трепетные прикосновения ласковых рук, как губы твердые и беспощадные. – Скажи мне... скажи...
Распахиваю глаза и слепну от яркого солнца, заливающего комнату, и совершенно невозможно рассмотреть лицо человека, склонившегося надо мной, но в глазах плещется и бушует море, а потом я выкрикиваю:
– Д-да!
И подскакиваю на кровати, как ужаленная.
Сердце действительно колотилось так, словно я марафон пробежала, словно сдавала Да Ханкару зачет по физподготовке. Что это было? Осторожно потрогала губы пальцем. Губы как губы. Не горят и не пылают. Как будто и не было ничего. Не было? Или было? В голове непонятная каша. Я все еще сплю? Откинула одеяло, обнаружив на себе простую ночную рубашку. Придирчиво осмотрела руки и ноги. Ожогов нет. И синяков. И вообще ничто не указывает на то, что я... Я что?
Паника накрыла лавиной. Превращая и без того суматошные мысли в калейдоскоп осколочных воспоминаний. И совершенно непонятно, где сон превращается в явь.
Могла ли я прижиматься к Александру так, как мне помнилось? Обнимать его и... и говорить... и так себя вести? Щеки залило краской от воспоминаний о том, как я требовала, чтобы он меня немедленно поцеловал. Нет, ерунда!
Разве мог он бессильно стонать, сжимая руки в кулаки? И кричать директрисе Института имени Шамаханской царицы:
– Это ты виновата! Ненавижу тебя!
И, что удивительнее всего, почему я вообще у себя в спальне? Не в Школе, не в Институте, а дома? И где Вепрь и Аврорка? И... и мне же теперь влетит, наверное, от папы за то, что мы на балу устроили...
Дверь тихонько приоткрылась и в щели показалась мамина рыжеватая голова.