На короле красовался распахнутый на груди роскошный халат; треугольный ворот открывал бледную, старчески обвисшую кожу. На лице, как и на шее, кожа обвисла складками, но король сохранил в прекрасном состоянии все свои зубы, и крапчатые желтые глаза из-под набрякших век смотрели остро, по-волчьи, и не было видно седины в изрядно поредевших, но сохранивших цвет соломенных волосах. Знавшие короля в молодости говорили, что Эмиль очень походит на молодого Иссу.
- Здравствуй, дед, - Эмиль остановился перед старинным креслом, чуть к нему наклонившись. Наедине с дедом он позволял себе подобное фамильярное обращение; впрочем, в последнее время он вообще многое себе позволял, почувствовав силу. - Ты звал меня?
- Да, мальчик, звал. Присаживайся, - король кивнул на кресло, стоящее напротив. Между двумя креслами примостился небольшой выложенный деревянной мозаикой столик на кривых грифоновых лапах. На нем стоял металлический, украшенный чеканкой кувшин с вином и два кубка, выполненные в том же стиле. - Угощайся; попробуй вина, налей и мне тоже, - унизанная перстнями и усыпанная веснушками большая белая рука указала на приборы. - Ведь, кажется, тебе не запрещено пить вино?..
- Нет, не запрещено, - как послушный внук, Эмиль выполнил его просьбу; рубиновое вино полилось в кубки. - Ты что-то хотел сказать мне? Я слушаю.
- Что это за тряпье на тебе? - вместо ответа брезгливо спросил король, только сейчас разглядев его облаченье. - Неужто в твоем гардеробе не нашлось ничего лучшего?
- Я торопился, - с плохо скрытым раздражением отозвался Эмиль. - Да и что вам всем далась моя одежда? Вот уже три года, как вы не желаете меня знать, так какое вам дело, как я одеваюсь?
- Т-с, не горячись, мальчик! Держи себя в руках и не дерзи. Ты был и остаешься принцем крови, а это что-то да значит! Так веди себя соответственно, не распускайся. Помни, кто ты, и как должен держаться.
- Я-то помню, - не мог сдержать желчи Эмиль, - только все остальные, кажется, забыли… Но, я надеюсь, ты позвал меня не для того, чтобы читать мне нотации? С этой задачей отлично справляется и Тармил.
Старик резко выпрямился в кресле, расплескав вино, и вонзил в Эмиля недобрый взгляд крапчатых желтых глаз.
- Ты, кажется, напрашиваешься на оплеуху, мальчишка. Не вынуждай меня ударить тебя! Попридержи язык и выслушай, что скажет тебе человек более старший… и более умный.
Чтобы сдержать яростный гнев, - опять наставления! - Эмилю потребовалось приложить немалые усилия, но в конечном счете он преуспел. В его намерения не входило злить деда еще сильнее, чем он уже был разозлен.
- Слушаю, мой король, - сказал он сумрачно, наклонив голову.
- То-то же. Для начала, Эмиль… об этом нашем разговоре никто не должен узнать. И никто не должен пусть даже случайно услышать его. Тебе понятно? Даже случайно! - с особенным нажимом повторил Исса.
Заинтересованный, Эмиль поднял взгляд. Вот так-так! Что это дед хочет сказать? Впрочем, намек его был понятен и без пояснений. А вот зачем понадобилась такая таинственность?..
Исполнение заклинания ограждающей тишины требовало не более двух минут; обманная и охранная магия всегда давалась Эмилю легко. Король с любопытством следил за производимыми им пассами; никто и подумать бы не мог, что руки этого грузноватого юноши могут двигаться с подобной плавностью и изяществом. Как и у Тармила, временами внешность Эмиля вступала в резкое противоречие с его внутренним содержанием.
- Все? - спросил король, когда Эмиль, закончив формулу, снова откинулся в кресле. - Заклинание надежно?
- Как скала.
Исса удовлетворенно кивнул и заметил:
- Тармил говорил мне, что в последние месяцы ты делаешь большие успехи. Он даже намекнул, будто твои возможности уже далеко превзошли его собственные.
- Вот как? Мне он ничего подобного не говорил.
- Еще бы. Какой учитель признается ученику, что тот обошел его?..
Удивление Эмиля все возрастало. Получается, что перед тем как вызвать для разговора его, Эмиля, дед успел побеседовать с Тармилом. А Тармил ученику ничего об этом не сказал. Кроме того, разговор касался ни много, ни мало - этого самого ученика и его способностей. Уже любопытно! В довершение всего, Тармил буквально признался, что ничему больше принца научить не может, ибо тот умеет и знает уже больше, чем он сам! От такого голова шла кругом. Эмиль привык считать уровень мастерства учителя недосягаемым для себя - во всяком случае, в ближайшие несколько лет, - а тут…
- Так… - проговорил он ошеломленно, пытаясь собраться с мыслями. - И что же из этого следует?..
- Следует, что время твоего ученичества заканчивается. Ты думал о том, чем займешься, став вольной птицей?
- Вольной птицей!.. - скрипнул зубами Эмиль. - Дед, ты, видно, хочешь посмеяться надо мной. Магик - и вдруг вольная птица! Кто позволит мне самому решать за себя? Наверняка вы уже приготовили для меня этакую уютную башню на дальней северной границе королевства… Но почему об этом говоришь со мной ты, а не Тармил?
- Потому что не ему решать твою судьбу. Ты - принц.
- Принц, сапожник - какая разница? В моем случае это все равно…
- Нет. Именно в твоем случае - нет. Тебе повезло, мальчик, ты сам можешь выбирать… если только решишься сделать выбор.
Слова деда звучали загадочно, Эмилю пришлось признать, что он ничего не понимает.
- Поймешь, - заверил его король. - А если нет - значит, я в тебе ошибся… Слушай же! Ты, конечно, знаешь, какой завтра день…
Конечно, Эмиль знал. Восемнадцатилетие старшего принца - день, когда Люкку при стечении огромного количества народа, на главной площади столицы, провозгласят наследником престола. Так уж случилось, что до сих пор наследника у короля Иссы не было: его единственная дочь, принцесса Алмейда, мать Люкки, Карлоты и Эмиля, не могла преемствовать власть, ибо была женщиной. Не мог править королевством и супруг ее, принц-консорт Эдмонт, хоть он и происходил из побочной ветви королевской семьи. Таковы были законы королевства Касот, установленные много веков назад: только прямой наследник мужеского пола, достигший возраста в восемнадцать лет, мог унаследовать трон.
Король был стар, и отсутствие прямого наследника не могло не вызывать у него тревогу. Исса беспокоился, что после его смерти - если произойдет этого до достижения Люкки восемнадцатилетнего возраста, - начнется смута, и несколько ветвей семейства сцепятся между собой в борьбе за трон. Однако и теперь, когда долгожданный день был так близок, старый Исса отнюдь не казался довольным и взирал на своего старшего внука едва ли не с отвращением…
- Знаю, - сумрачно подтвердил Эмиль. Он знал мнение деда касаемо Люкки, и разделял его.
- Завтра твоего брата объявят наследником трона. После моей смерти он станет полноправным властителем этой страны… Боги знают: трудно найти кого-то менее подходящего на эту роль, чем Люкка! - веснушчатые кулаки старого короля сжались на резных подлокотниках, в глазах вспыхнул желтый волчий огонь. Эмиль смотрел на него во все глаза, а Исса продолжал: - Твой брат - размазня и слабак, он не удержит в своих руках королевство.
Напрягшись всем телом, Эмиль внимательно слушал. Он пытался уловить мысль, которую хотел донести до него Исса. Люкка, слабак и размазня… Подобная характеристика показалась ему, пожалуй, слишком категоричной и резкой, но в общем - верной. В вялом, тщедушном, желчном Люкке, Люкке-поэте, как его называли, никогда не было внутреннего стержня. С детства он был одержим поэзией, глотал книгу за книгой, витал в облаках, сам пытался сочинять стихи. Нередко можно было увидеть, как беззвучно шевелятся его губы: это он повторял про себя строки любимой поэмы или же придумывал поэму сам; серые глаза его при этом мутнели и затягивались дымкой. Ни о чем, кроме стихов, Люкка не думал и думать не мог. Что до самих стихов, Эмилю довелось как-то читать их - они показались ему ужасными. Рифма, ритм и слог никак не давались старшему принцу. Может быть, потому, что, несмотря на бесконечное чтение известнейших, прославленных поэтов, он оставался человеком недобрым, удивительно ограниченным и приземленным. И вот этот человек, которого не занимало ничто на свете, кроме любимых стихов и собственной августейшей особы, должен был в недалеком будущем занять королевский трон. Человек, который в жизни не принял ни одного самостоятельно решения - ему просто не требовалось что-то решать.
Эмиль подумал обо всем этом, и ему стало страшно. Он взглянул на деда: тот сидел, вальяжно развалившись в кресле, и смотрел на него с ожиданием и затаенной надеждой в волчьих глазах.
- Ты прав, - проговорил Эмиль медленно, не до конца будучи уверенным в том, что правильно понял мысль деда. - Из Люкки выйдет негодный король, но что же делать? По закону он должен стать наследником. И потом… он может найти хорошего советника.
- Я думал, ты умнее, принц, - сморщился король. - Хороший советник при плохом короле сам становится королем. А король при нем становится марионеткой. Нет! Это будет конец.
- Так перепиши закон, если он тебя не устраивает. Ты же король.
- Времени не осталось!.. Ты спросишь, почему я не думал об этом раньше? Я думал.
- И что же?
- Увы, закон - это традиции. Король может - и должен! - быть выше обстоятельств, но он не может быть выше традиций.
- Это глупо! - не выдержал Эмиль.
- Нет, мальчик. Это печально. Кроме того, если не Люкку, то кого прикажешь объявить своим наследником?
Вместо ответа Эмиль взглянул деду прямо в глаза. Сердце его перевернулось, потому что в этих глазах, таких же желтых, как его собственные, он прочел ответ на невысказанный вопрос. Оглушенный этим ответом, он невольно дернулся в кресле.
- Нет! - воскликнул он почти в испуге. - Это… невозможно. Я одержим Даром, люди не приняли бы меня…
- Король, - Исса воздел к потолку толстый белый палец, - только тогда король, когда у него есть силы переломить толпу, даже если она не принимает его. У тебя, в отличие от твоего брата, эти силы есть. Кроме того, у тебя есть Дар. Ты, полагаю, уже должен был понять, какую власть он дает человеку, - если только человек осмелится ее взять. Ты - осмелишься.
- Но я…
- Молчи и слушай! Три года ты учился подчинять себе страшные, могучие силы, природу которых не дано понять ни твоего брату, ни мне, никому из простых смертных. Ты знаешь, что эти силы способны сделать с людьми и с миром. И ты согласен позволить запереть себя в башне? Ты обречешь себя на медленное умирание под давлением короля, который будет выжимать из тебя все больше и больше, требовать невозможного ради прославления его имени, пока ты не упадешь бездыханным? Нет! Ты - магик. Я знаю: вас, магиков, очень мало, и все вы - несчастные одиночки; а вот чего я не знаю, это почему вы до сих пор не объединили силы, чтобы противостоять тупому давлению толпы. Когда-нибудь, надеюсь, вы до этого додумаетесь… Но и теперь, по одиночке, вы - страшная сила. Вот почему вас боятся. Подумай, хочешь ли ты покориться воле испуганных безмозглых людишек?
- Дед! - в смятении воскликнул Эмиль. - Но я же не могу вести войну против всего мира!
- Можешь! - с нажимом проговорил старый король. - И должен. Что я тебе только что говорил? Ты должен уметь переломить толпу, иначе ты никогда не станешь королем.
- Но я никогда не стану королем…
- Станешь!
Не добавляя больше ничего, Исса поднял руку с зажатым в ней кубком. Онемевший, ошарашенный Эмиль смотрел, как дед медленно стискивает пальцы, и лицо его при этом наливается багровой краской, а стальная посудина сминается в его руке, как бумажный лист, и алое вино, в сумраке почти черное, медленно струится меж пальцев. Вдруг засмеявшись, Исса отбросил исковерканный кубок в сторону, и добавил, слегка задыхаясь:
- Для того, чтобы повторить подобное, тебе даже не требуется физическая сила. Подумай об этом, Эмиль.
Угнетенный, с глухо и тяжко бьющимся сердцем, Эмиль тонул в глубоком кресле, судорожно вцепившись в подлокотники, как в последний оплот, и смотрел на деда, который тонкой салфеткой неспешно вытирал пальцы. В голове его медлительно ворочались мысли… самые разные, но все, как одна - нехорошие. Очень нехорошие. Теперь он понимал, почему дед просил его устроить так, чтобы никто не мог их подслушать.
- Что толку думать, - проговорил он с некоторым трудом, - если завтра Люкка станет твоим наследником, а мне вскоре предстоит стать узником…
- Дурачок, - почти ласково ответил Исса, и ласка в его голове звучала страшнее, чем явственная угроза. - Люкка смертен, как и все мы. Кто знает, что случится с ним завтра? Да и здоровья твой брат, как мне кажется, вовсе не крепкого…
Вот так-так! Эмиль знал, что дед недолюбливает Люкку, но чтоб настолько… Это же даже не намек, это - указание! растеряно подумал Эмиль. Но почему он хочет, чтобы я… почему не сам?.. Да разве я посмею?..
Он даже вспотел от таких размышлений. Отчаянно захотелось выйти на свежий воздух.
- Подумай над тем, что я сказал тебе, мальчик, подумай, - пророкотал дед с пугающей лаской в голосе и ободряюще покачал головой. - И не торопись принимать решение. В сущности, торопиться тебе особенно некуда, года два у тебя есть, а я за это время постараюсь не умереть. А теперь иди. Тебе еще надобно привести себя в надлежащий вид, чтобы завтра выглядеть достойно и не посрамить наше семейство.
Не дожидаясь повторного приглашения, Эмиль вскочил, поклонился и спешно покинул дедовские апартаменты, позабыв даже уничтожить все еще действующее заклинание ограды тишины. Он пронесся по дворцу, не глядя по сторонам и ничего не замечая, и остановился только уже ступив на парковую гравиевую дорожку. Солнце зашло, спускались сумерки. Прохладный ветер остудил лицо Эмиля, но ему все еще не хватало воздуха, и он нервным движением рванул ворот плотно запахнутой накидки. После разговора с дедом ему было не по себе, хотелось что-нибудь разломать и разрушить, причем собственнолично, руками, не прибегая к помощи Дара. Ничего подходящего на глаза ему не попалось, и он, замычав сквозь зубы, резко повернулся и размашистым шагом направился в сторону своего потаенного жилища. Через минуту он, не сдержавшись, перешел на бег.
Все еще одержимый жаждой разрушения, Эмиль пронесся мимо поджидавшего его под кленом, в праздности, Тармила (тот проводил его недоуменным взглядом), и ворвался в свою спальню, едва не сорвав дверь с петель.
- Проклятье! - повторял он сквозь зубы. - Проклятье! - хотя и сам не мог понять, кому или чему адресованы его слова.
Он сорвал со стойки меч - не парадный, положенный ему как принцу крови, а настоящий, боевой, - и, сжимая его в ладони, выскочил обратно на открытый воздух.
Учитель с молчаливым неодобрением наблюдал, как Эмиль, оскаливший зубы, с побагровевшим лицом, и удивительно похожий на деда, наносил быстрые бешеные удары по измочаленному стволу старого засохшего дерева, на котором он во время тренировок ставил руку. Меч с глухим звоном вгрызался в дерево, оставляя глубокие зазубрины, и отскакивал от ствола, как живой. Белые щепки летели во все стороны, как водяные брызги.
Несколько раз, начиная чувствовать усталость, Эмиль менял руку. Только окончательно выдохшись, он бросил меч и, тяжело дыша, подошел к Тармилу. Он раскраснелся и вспотел, влажные соломенные волосы облепили лоб и виски.
- Сколько раз я говорил тебе, что упражнения с мечом вредят занятиям магией? - неприятным тоном вопросил Тармил. - Ты можешь повредить кисть или пальцы - и что станешь тогда делать? А?
- Пойду выбивать врагам зубы рукоятью меча, - ответил Эмиль, опускаясь на землю рядом с учителем.
- Очень остроумно. Ну что же, ты поговорил с королем?
- Поговорил.
- Вижу, ваш разговор был очень энергетическим.
- Да уж… Словами не выразить, насколько энергетическим.
- И о чем же шла речь? Мне дозволено будет узнать?
Эмиль заколебался.
- Простите, учитель…
- Ладно, - махнул рукой Тармил. - Я не собираюсь лезть в ваши личные с королем дела.
Эмиль благодарно промолчал.
Быстро стемнело, на черном осеннем небе одна за другой загорались звезды. Эмиль сидел, прислонившись затылком к стволу клена, и смотрел на них. Все они были ему знакомы… но какой толк от того, что ты знаешь имена звезд? От этого жизнь не становится легче, когда над тобой, как топор палача, висит дар-проклятье.
- Учитель! - позвал Эмиль, не поворачивая головы. - Можно спросить вас?..
- Смотря о чем.
- Вы говорили обо мне с дедом?
Долгая пауза, - и, наконец, неохотно:
- Говорил.
- И говорили, что я не могу больше оставаться вашим учеником?
- Да.
Эмиль сел прямо, упершись руками в землю, и повернулся к Тармилу. Он уже остыл после своего яростного приступа, и краска ушла с его лица, но теперь щеки вновь загорелись нервным румянцем.
- Так это правда?.. - возбужденно проговорил он. - Но так скоро?..
- Я всегда говорил, что у тебя просто сумасшедшие способности к магии, - ровным голосом отозвался Тармил. - Но я и сам не думал, что за какие-нибудь три года ты меня обскачешь. Я не могу больше учить тебя.
- Но это значит… - медленно сказал Эмиль неожиданно севшим голосом, - что я должен буду уехать?..
Снова пауза и снова - неохотно произнесенные, почти выцеженные слова:
- Король не хочет, чтобы ты уезжал. Он сказал, что сделает все возможное, чтобы ты остался.
В порыве чувств Эмилю немедленно захотелось воскликнуть: "О, дедушка!", но он вспомнил сегодняшний разговор и резко расхотел. Назвать деда, короля Иссу, старого, желтоглазого, недоброго, дедушкой - да просто язык не повернется!..
- Ты не голоден, принц? - Тармил решил свернуть тему предполагаемого окончания ученичества Эмиля. - Думаю, ужин нас уже ждет. Пойдем, тебе надо подкрепить силы.
- Я бы лучше лег спать…
- Нет, нет. Ты должен поесть, - Тармил заговорил настойчиво, как будто убеждая маленького ребенка. Лучше не спорить, понял Эмиль, хорошо знавший учителя, и подчинился его настояниям, хотя, в действительности, предпочел бы немедленно забраться в постель, ибо за сегодняшний день устал сверх меры.
- 2-
Облачение в парадное платье было для Эмиля настоящей пыткой. С утра пораньше, еще до рассвета, к нему явился присланный сенешалем слуга, без чьей помощи Эмиль едва ли справился бы. Слуга принес с собой нарядное платье и немедленно приступил к облачению в него принца.
Через час Эмиль стоял перед большим зеркалом в гардеробной и придирчиво рассматривал свое отражение.
Зрелище оказалось неожиданно впечатляющим. Глядя на меня, подумал Эмиль не без удовольствия, ни один человек не усомнится, что в моих жилах течет самая благородная в королевстве кровь.
Прямые соломенные волосы были гладко зачесаны назад, и на месте их удерживал тонкий кованый золотой венец. Подстать венцу был и парадный нагрудник, разукрашенный позолотой и цветной эмалью. В битву в таком не пойдешь, а покрасоваться на дворцовом приеме - в самый раз. Тяжелый черный, переливающийся шелковыми розблесками плащ ощутимо давил на плечи и мел складками пол. Жесткая ткань, застежка в виде мертвой головы у горла… Кому пришло в голову взять символом королевской власти череп?..
К такому плащу положен оруженосец, подумал Эмиль с усмешкой, оставляя мысли о черепе в стороне. Или, вернее, плащеносец, чтобы таскать за мной его полы… Однако, как во всем этом ходить?