Следом за королем Иссой, которого почтительно поддерживал под локоть его будущий наследник (старик явно играл на публику: Эмиль хорошо знал, что он вовсе не так дряхл, как притворяется, и передвигается самостоятельно совершенно без труда), и за идущими рука об руку родителями, Эмиль и Карлота поднялись на возвышение и заняли предназначенные для них кресла. За спинкой кресла Эмиля встал Тармил. Он старался не отходить от своего ученика ни на шаг и следовал за ним вроде сторожевого пса. Эмиль осмотрелся: помимо королевской семьи, на помост поднялись еще десятка полтора приближенных короля, это были его министры и советники (их постные физиономии были хорошо знакомы Эмилю с самого детства) и служители Двенадцати в торжественных облачениях.
Тоска! подумал он и приготовился мужественно бороться со скукой на протяжении часа или даже больше. Церемония обещала затянуться надолго.
Оказалось однако, что ему будет не до скуки. Постепенно им завладело какое-то странное, сосущее, ни на что не похожее ощущение; сначала он никак не мог понять, чем оно вызвано. Дело было явно не в происходящем на возвышении, оно его совершенно не занимало. Он даже и не следил за ходом церемонии, лишь отметил краем глаза, как служитель Прайоса под надзором Иссы совершает над коленопреклоненным и очень бледным от осознания важности момента Люккой какие-то сложные пассы, сопровождая свои действия долгим заунывным пением. Он взывал к Богу-Солнцу и остальным одиннадцати богам и призывал их явить свою милость будущему правителю, даровать ему мудрость, стойкость и храбрость. Все это было непереносимо скучно. Чтобы сосредоточиться, Эмиль закрыл глаза. Так он поступал часто, когда хотел постичь что-то, что ускользало от его сознания, загромождаемое видимой реальностью.
Едва он погрузился во тьму, ему сразу стало легче. Странное ощущение усилилось и как бы обострилось. Через несколько секунд он уже почти понял, в чем дело - это давали о себе знать его особенные, даже среди магов редкостные способности, своеобразный ментальный "довесок" к дару. Но что-то мешало ему сосредоточиться окончательно, сдавливало голову и туманило мысли. Золотой венец! догадался он и, не открывая глаз и не слишком задумываясь, как окружающие воспримут его поступок, потащил с головы украшение. Стало полегче, внутреннее зрение прояснилось, и он задрожал от предвкушения какого-то чуда.
Чуда, впрочем, не случилось. Картина, вставшая перед его внутренним зрением была Эмилю, в общем-то, привычна. Его "дар в даре" позволял управляться не только с материальными предметами и явлениями природы, но и с не овеществленными мыслями и человеческими чувствами. В состоянии особого сосредоточения он воспринимал людей как яркие светящиеся точки, располагающиеся примерно в районе переносицы. Если он хотел как-то повлиять на человека, то представлял себе, как из этой точки в такую же точку в его голове протягивается тонкая яркая нить, за которую можно было дергать и тянуть, управляя таким образом мыслями, чувствами и поступками человека. Не со всеми и не всегда это получалось, но Эмиль возлагал на эту свою способность большие надежды (жаль только, что некому было помочь ему развить ее, поскольку, как уже говорилось, этот особый Дар мало кому был дан, и Тармил им не владел совершенно). Все нити были разными, так же, как разными были люди. Они отличались по цвету и по яркости свечения, могли быть толстыми или тонкими. Не пользуясь обычным зрением, сосредоточившись только на ментальном восприятии, Эмиль почти всегда мог сказать, кто стоит перед ним так же легко, как если бы видел лицо этого человека.
Теперь же вокруг него было великое множество людей, и от каждого к нему протянулась тонкая нить, причем, чтобы увидеть это на сей раз, Эмилю не понадобилось прилагать никаких дополнительных усилий. Видимо, сказывалась особенная энергия большой людской толпы, в самом центре которой он оказался. Нити, которые он видел, сплетались между собой и образовывали что-то вроде толстого разлохмаченного каната, за конец которого так и хотелось потянуть. Что же будет, если я осмелюсь на это? задумался Эмиль, не зная, что ему теперь делать. Очень хотелось испробовать свои силы, но было немного страшно: он знал, как больно била магия по неосторожным и заносчивым.
Пока он размышлял, светящийся "канат" вдруг начал вести себя как-то очень странно. Он принялся стремительно закручиваться кольцами, и не успел Эмиль опомниться, как один виток обхватил его голову, второй - шею, третий лег на плечи… Вскоре он был полностью обвит кольцами, которые сжимались вокруг него, словно намереваясь задушить. О-хо-хо, подумал Эмиль в панике, кажется, я угодил под ментальную отдачу толпы… и что же мне с этим делать? Этого он не знал и даже не представлял, как в такой ситуации действовать. Кольца каната толчками сжимались и начинали причинять уже нешуточную боль.
Забывшись, Эмиль попытался стащить их с себя с помощью рук, но это было неправильно, и он быстро понял свою ошибку. А поняв, тут же напряг все свои ментальные силы, надеясь, что спохватился не слишком поздно. Он почувствовал, что куда-то падает, видение светящихся нитей исчезло, сменившись чернотой…
- …Очнись, принц! Приди в себя!
Стоявший на коленях Тармил сильно и размеренно бил его по щекам: Эмиль открыл глаза и увидел его встревоженное лицо прямо перед собой.
Помимо Тармила, вокруг него толпились все, кто находился на помосте, и на бледных лицах был написан страх напополам с любопытством. Сам Эмиль, как оказалось, лежал на спине на застеленных коврами досках помоста, у подножья кресла, где сидел еще несколько минут (или секунд?) назад. Он никак не мог сообразить, что случилось.
Страшно болела голова.
- Что со мной? - спросил он у Тармила, с трудом шевеля распухшим сухим языком.
- Это я хотел бы узнать у тебя. Но все объяснения - потом, сейчас не время. Ты можешь встать, принц?
- Кажется, да.
- Так поднимайся! Не хватало нам тут еще паники.
До паники, действительно, дело почти уже дошло. Легко вообразить, что почувствовали люди, увидев, как во время последней, самой торжественной части церемонии, когда верховный служитель Прайоса с молитвой возлагал на голову принцу Люкке царственный венец, поддерживаемый с другой стороны королем Иссой, - так вот, в эту самую минуту Эмиль вдруг, словно обезумев, сорвал с себя свой собственный венец и беспорядочно замахал руками. Потом он страшно побелел, захрипел и бревном повалился с трона лицом вперед. Толпа в ужасе взвыла; раздались отдельные выкрики: "Убийство!", "Отравили!", кто-то ломанулся вперед, к помосту, кто-то наоборот - прочь с площади, возникла давка и хаос. Конец церемонии оказался, говоря мягко, скомкан. Корону поспешно, уже без всяких молитв, водрузили на Люкку, и все, кроме короля, который, при поддержке (буквальной, ибо поддерживали его под руки) служителей Прайоса, обратился к народу с успокоительной речью, бросились на помощь к младшему принцу. Оказалось, что он жив и дышит, но сознание оставило его.
Все это, торопясь, почти на бегу, рассказал Эмилю его учитель уже после завершения церемонии, перед тем, как двинуться в обратный путь, а пока Эмилю в течение доброго получаса пришлось солоно. На ноги он поднялся самостоятельно, но его страшно мутило и качало, и больше всего на свете хотелось присесть. Однако, именно этого делать было никак нельзя: церемонию следовало-таки довести до конца, а возложением венца дело отнюдь не заканчивалось. Далее последовало принесение ближайшим королевским окружением каких-то невнятных присяг на верность Люкке; чаша сия не минула и Эмиля. Он искренне недоумевал: какие могут быть присяги наследнику престола, который неизвестно еще когда станет королем? Но делать нечего, пришлось присягать, хотя и мучительно было опускаться на колени перед братом - мучительно и физически, ибо ему было все еще очень нехорошо, и морально. Собственнолично произнесенными обязательствами перед братом он опутал себя, как цепями. Сам на себя надел ошейник, думал он угнетенно и мутно, - ну прям как у Тармила! Поднимаясь на ноги, он встретился взглядом с дедом - тот смотрел, яростно вперив в него желтые глаза, словно силясь что-то вложить ему в голову. Взгляд был назойлив и материален настолько, что Эмиль непроизвольно мотнул головой, словно хотел отогнать муху, и от этого простого движения земля волчком крутанулась под ним, и он едва удержался на ногах. А добравшись наконец до трона, мешком рухнул на него, мысленно вознося Двенадцати благодарственные молитвы за то, что до самого отъезда ему больше не понадобится вставать.
Обратный путь, от столицы до дворца, он проделал не верхом, а в экипаже, поменявшись местами с братом (на этом настояли Тармил и король). Ему уже было получше, но впереди предстоял еще и торжественный прием, на котором он тоже обязан был присутствовать. Не стесняясь (в тесном пространстве экипажа он трясся в одиночестве, Тармил ехал верхом) он долго, с упоением, ругался последними словами, сам не зная, где нахватался подобных площадных выражений. Умолкнув наконец, Эмиль почувствовал, что ему стало много лучше. Он даже задремал, осторожно пристроив к тряской стенке больную голову. Спал он, как ему показалось, совсем недолго, но Тармил, грубо растолкавший его спустя какое-то время, заявил, что они уже вернулись во дворец.
- Вылезай, принц, хватит нежиться, - маг, казалось, вовсе не был расположен жалеть своего ученика. - Пойдем, приведем тебя в достойный вид, а по дороге расскажешь, с чего это тебя так вдруг повело.
Пешая прогулка, хоть и крайне торопливая, подействовала на Эмиля благотворным образом. Особое облегчение он почувствовал, когда, оставшись наедине с Тармилом вдалеке от всеобщего внимания, сорвал с плеч опостылевший плащ. Голова стала более легкой и ясной, нужные слова сами приходили на язык, и он на одном дыхании описал Тармилу все, что видел.
- Ментальные штучки, - тут же сообразил учитель. Голос его звучал мрачно. - Здесь я тебе ничего посоветовать не могу, сам знаешь. Одно скажу: будь осторожнее, особенно когда выходишь один против толпы.
- Интересно, что было бы, если бы я дернул за этот "канат"? - задумчиво спросил Эмиль.
- Думаю, хорошо, что ты этого не сделал. Последствия могли бы быть очень печальными. Сколько людей собралось там, на площади? Тысяча? Две тысячи? Я мало знаю о ментальной магии, но могу почти с полной уверенностью утверждать, что тебя просто-напросто раздавило бы в лепешку отдачей. Для неопытного ментального мага толпа - это смерть.
- Однако это было очень соблазнительно, - вздохнул Эмиль.
- Остерегайся соблазнов, принц, - коротко глянул на него Тармил. - Прежде всего - холодная голова и ясный рассудок. В магию нельзя бросаться вниз головой, как в воду с обрыва… Однако, праздник брату ты испортил. Полагаю, он страшно перепугался.
- Перепугался?..
- Ну да, - того, что коронацию придется перенести, - усмехнулся маг. - Случись это, он со злости устроил бы тебе какую-нибудь гадость, ручаюсь.
- Но теперь-то он должен быть вполне доволен и счастлив, - заметил Эмиль и вдруг взмолился, как мальчишка: - Учитель! Можно мне не ходить на этот прием? Честное слово, ну что мне там делать? Хватит уже, навыставлялся на общее обозрение сегодня!
- Нет, нельзя. Если тебя не будет, пойдут слухи… твоему брату этого не нужно, как бы не распорядился притащить тебя силой. Согласись, это будет не слишком приятно, - Тармил покосился на помрачневшую физиономию принца и засмеялся: - Крепись, принц! Уж это-то у тебя хватит сил вынести.
- 3-
Во время приема, побродив немного в одиночестве (Тармил всюду следовал за ним, но держался в отдалении), Эмиль наконец нашел себе развлечение, в котором учитель не мог ему помешать. Он "цеплял" наугад "ниточки" оказавшихся поблизости гостей и смотрел, как люди реагируют на это. Кто-то ничего не замечал - эти обладали врожденной "защитой", слишком крепкой для него. Другие вздрагивали, как от озноба, и начинали нервно озираться по сторонам. Третьи, самые податливые, вдруг с удивлением и ужасом обнаруживали, что говорят совсем не то, что намеревались.
Все без исключения, обнаружив неподалеку от себя Эмиля, сначала почтительно кланялись и делали круглые глаза, а потом поспешно уходили, почти убегали.
Брожу тут, как вылезший из могилы призрак, думал он мрачно. Все так и таращат на меня испуганно глаза. Одно слово - пугало!
Среди большого скопления людей он вновь почувствовал себя нехорошо. Голова его была полна посторонними мыслями. То есть буквально - посторонними. Не его. Пришедшими со стороны. Эмиль умел и принимать мысли тоже, и не всегда делал это осознанно. Сегодня он устал, не слишком хорошо себя контролировал, а потому страдал от наплыва обрывков чужих "мыслеголосов" и тщетно пытался закрыться. Ему смертельно хотелось вернуться в свое тихое убежище, которое в эти минуты представлялось ему прекраснейшим местом в королевстве.
Множество лиц толпилось вокруг него, вызывая головную боль и чувство глухого раздражения.
Проходя через тронную залу, Эмиль видел длинную вереницу разряженных аристократов всех мастей. Все они желали лично поздравить юного наследника. Некоторые из них, - те, кто знал Эмиля в лицо, - провожали его настороженными взглядами, когда он бесцельно проходил мимо них. Даже не напрягая слух, он слышал за своей спиной шушуканье. Возбужденное его появлением всеобщее внимание он ощущал физически, каждый взгляд был как липкое влажное прикосновение к коже. Эмиль с трудом сдерживался, чтобы не передергиваться.
Когда ментальные штучки наскучили ему, - к тому же у него снова не на шутку разболелась голова, - он стал размышлять, каким еще образом можно скоротать время, ибо конца приему не предвиделось.
Очередь жаждущих припасть к руке наследника трона рассосалась, гости разбивались по парам и уходили танцевать. На галереях, которые были устроены под самым потолком и где укрывались музыканты, уже долгое время играла музыка, но, казалось, ее услышали только теперь. Эмиль, во всяком случае, не прислушивался к ней, занятый своими ментальными экспериментами. К музыке он всегда был, в общем, равнодушен. Однако же теперь, когда он от нечего делать прислушался к струящимся с галереи нежным звукам, они неожиданно увлекли и захватили его. Слушать их было приятно. Он выбрал в огромной бальной зале укромное место у стены, где было поменьше народу, и где он не привлекал ничьего внимания, и стал слушать. Взгляд его рассеянно скользил по танцующим парам, почти не различая деталей, лишь иногда глаз выхватывал из мельтешения атласных лент, кружев и золотого шитья какую-нибудь подробность туалета. В нарядных платьях почти все дамы казались молодыми и красивыми, а кавалеры - благородными и очень значительными.
Эмиль оказался одним из немногих молодых людей, кто не танцевал. Это обстоятельство неприятно раздосадовало его. Оно как бы ставило его на одну доску со стариками, которые уже ноги самостоятельно переставлять не могли. К тому же, ему вдруг нестерпимо захотелось отбросить хотя бы на вечер все свои своеобычные заботы и потанцевать с какой-нибудь милой девушкой. Но найдется ли девушка, которая не отвергнет его, если он наберется храбрости и пригласит ее потанцевать? Эмиль досадливо сжал губы. Почти все здесь знают, кто он такой, и если девушка и примет его приглашение, то непременно станет краснеть, бледнеть, испуганно таращить на него глаза, и за целый вечер не проронит ни слова кроме "да, ваше высочество" и "нет, ваше высочество". Разве только пригласить незнакомку? Шансов на это почти не было, ведь почти все девушки уже были приглашены и танцевали, но Эмиль, вдохновленный этой мыслью, с новым интересом стал приглядываться к барышням, которые под присмотром своих матушек скучали на мягких скамеечках у стен.
Ни одна из них ему не понравилась. Все это были какие-то перезрелые длинноносые девицы, которые могли соблазнить разве что отчаявшегося вдовца. Вид у них был весьма унылый, что и неудивительно. Пожалуй, любая из них с удовольствием последовала бы за Эмилем, невзирая на его не слишком добрую славу, но его передергивало при одной мысли о том, чтобы хотя бы прикоснуться к одной из них.
Он уже понял, что надеждам его не суждено сбыться, и взгляд его стал вовсе рассеянным, как вдруг, нечаянно повернув голову, неподалеку от себя (буквально футах в двадцати, уединение его оказалось мнимым) он увидел девушку… Или, вернее, это была девушка-дитя, ибо лет ей было не более четырнадцати. Она сидела на скамеечке, покойно сложив руки на коленях, очень прямая и чопорная, и смотрела перед собой, высоко подняв подбородок. При ней была пожилая дама, очевидно - наставница, такая же прямая и высокомерная. Девушка была очень хороша, мало того - очаровательна, и Эмиль изумился, почему же она до сих пор сидит в одиночестве. Правда, своим холодным видом она могла отпугнуть иного робкого кавалера, но где же среди современных молодых людей найти таких!
Эмиль украдкой разглядывал ее. Лицо ее было ему незнакомо; вероятно, во дворце она оказалась впервые, а впрочем, могло быть и так, что во время своих редких визитов Эмиль просто не встречался с ней. У девушки были очень правильные, как у старинной статуи (и такие же холодные) черты лица, бледная матовая, без румянца, кожа, светлые серые глаза, светлые длинные косы. Северянка, без всяких сомнений. "Светлость" ее облика усиливало бледно-голубое платье, простоту которого только подчеркивал шитый золотом пояс, завязанный на бедрах; один конец его спадал почти до пола.
Чем дольше Эмиль разглядывал юную незнакомку, тем больше росло его восхищение. Настоящая ледяная принцесса! И до чего хороша! Совершенство в каждой черте, ни единого изъяна в облике. Более того, очень странная и слегка пугающая мысль посетила Эмиля. Ему вдруг показалось, что это светло-льдистое создание носит холодную, чистую плоть так же, как носит это голубое платье, только потому, что так надо, иначе в этом мире никак нельзя, не положено. И что при первой же возможности оно без колебаний, даже с радостью, плоть эту сбросит и уже как чистый дух устремится к небесам, туда, где его настоящее место…
Эмиль не удержался и, зажмурившись, взглянул на нее ментальным зрением. Да! Она и тут отличалась от прочих людей. Такого яркого белого света Эмиль никогда ранее не видел. Нить, что протянулась от него к девушке, светилась ровно и обманчиво холодно, чем-то напоминая раскаленный до белого пламени металл.
Я должен к ней подойти, решил он, охваченный странным огнем. Но как это сделать? Дух духом, но мы на земле, здесь свои законы. Мы ведь не представлены, неудобно…
Он огляделся в поисках Тармила; тот, как всегда, маячил неподалеку и, прочитав во взгляде ученика просьбу о помощи, спешно подошел к нему.
- Кто это? - шепотом спросил у него Эмиль, глазами указав на Ледяную принцессу.
Маг проследил его взгляд и пожал плечами.
- Не имею представления. Никогда раньше ее не видел. Возможно, дочь какого-нибудь князька, для которой достали приглашение на прием, чтобы найти богатого жениха. Сейчас это очень широко практикуется… А почему ты спрашиваешь?
- Хочу ей представиться.
- А! понимаю. Красивая девица, согласен. Только, кажется мне, уж очень высоко она нос дерет. Не боишься, что окажешься для нее недостаточно хорош?
- Не попробуешь - не узнаешь, - отозвался Эмиль философски.
Да, голос-то его звучал спокойно и даже небрежно, но сердце колотилось чуть ли не в самом горле. Тармил, не обманутый его тоном, посмотрел на него понимающе, усмехнулся, но ничего не сказал и отошел в сторону. Чтоб не мешать, надо думать.
Эмиль тщательно проверил, в порядке ли платье, и вышел из своего убежища.