- А вот об этом! - я покачиваю коньячную полусферу в бокале, вдыхаю дивный аромат лесопилки и высушенных солнцем трав. - О сытной еде, достающейся даром, прилетающей на железных птицах. Об огненной воде, вводящей в транс без шаманского камлания. О волшебной одежде, не намокающей под ливнем. О пластмассовых бебехах, которые не требуется сутками вырезать из кости, украшая плодами своего воображения. Об упоительных развлечениях, которые приходят с большой земли. Обо всем, что превращает тебя, сильного, умного, смелого, выносливого, в никчемного паразита. И тогда белому человеку приходится забыть про декларацию прав тебя, черного, красного, желтого, первобытного - и отнять у тебя все, чем он тебя поманил. Чтобы вернуть к себе настоящему.
- Мы для вас - первобытное племя? - заводится Марк.
- Скорее уж мы для вас. Живем в гротах, интернета не юзаем, лопаем, что море даст, и письменности до сих пор не изобрели! - хихикаю я. - Ваша изобретательность поражает. А мы делаем все, чтобы она не ослабевала. Хотя можем только одно - вызвать у вас подходящее состояние неудовлетворенности тем, что у вас уже есть. Желание странного и нового.
- У вас действительно нет письменности? - изумляется мой жених. Мучительно переживающий свою, э-э-э, внезапную помолвку.
Я выразительно стучу пальцем по лбу. Какая письменность под водой? Даже клинопись, выбитая на камне, не устоит против великой силы волн и великого аппетита морских уточек. Но Марк не понимает. Ему необходимо знать, что мы из рода в род передаем священное знание, лелеемое от начала времен и повествующее… а о чем, собственно?
- Ладно! - сдаюсь я. - Мы пошли другим путем. У нас то, что узнал один, узнают и остальные. Потому что рано или поздно все мы становимся морем. Оно растворяет содержимое наших мозгов, если так можно выразиться. Растворяет и претворяет в информационную среду.
Уфф, слышал бы меня мой грозный предок по имени Балор! Он бы ржал, как ненормальный.
- Так получается, море - это гигантский компьютер? - обалдевает Марк.
- Хорошо защищенный от вирусов, - ворчу я. - Намеренных вредителей среди фоморов замечено не было. Пока. Но кто знает, чего мы еще наберемся, среди людей бегая?
Мой суженый качает головой. Люди - на удивление твердолобые существа. То есть крепкие умом. В общем, сколько им ни расскажи, они не дают себе труда осознать полученное. И немедленно принимаются требовать еще. А я так устала…
День был чертовски длинным. Сперва Мулиартех свалила Марка балоровым взглядом, самым древним психотропным оружием на земле. Хорошо, что не смертельным, а только усыпляющим. Потом мы через весь город везли бесчувственное тело ко мне домой. Приводили беднягу в себя. Успокаивали после радостной новости, что отныне он - нареченный фоморской принцессы (по людским меркам - кошмарной уродины). Отпаивали всеми видами горячительных напитков, обнаруженными в доме. Потом старая кошелка убыла в ванную, откуда не вернулась. Совсем. Парень опять впал в истерику. Но ненадолго. Слишком уж он любопытен. Любопытство-то его и реанимировало, а вовсе не коньяк и не ерофеич с ратафией, которые Кавочка готовит по рецептам позапрошлого века.
Но коньяк, ерофеич и ратафия тоже хорошо пошли. И идут до сих пор.
- Слушай! - воодушевленный крепкими напитками, Марк идет на приступ больной темы. - А зачем тебе я? Я же вижу - у вас совсем другие, а-а-а, ы-ы-ы… стандарты красоты!
- Ну, другие, - пожимаю плечами я. - Откровенно говоря, мне очень жаль, что так вышло. Что ты очень сильный провидец. Что морок на тебя не действует. Что ты видишь меня во всей моей, гм, фоморской красе. Если б ты был чуть-чуть послабее, я к твоему пробуждению уже знала бы, какую девушку тебе хочется. И ты бы ее получил.
- Думаешь, мне нужна вся эта… фоморская ложь?
Черт! Ну до чего прямолинейный сукин сын!
- Твои нужды мне до фени. Все дело в интересах моего рода! - Я решаю быть не менее прямолинейной… акульей дочерью. - Вполне вероятно, что нашему племени понадобится ребенок с кровью провидца. И тогда я должна зачать от тебя. А у тебя на меня встанет?
Марк давится печенюшкой и долго кашляет, осыпая нас обоих имбирной крошкой.
- Не уверен… - продышавшись, хрипит он. - Ты для меня очень… своеобразная.
- Это еще мягко сказано, - ухмыляюсь я. - Во-от… А мне бы не хотелось прибегать к разным сомнительным экспериментам в человеческом духе.
Марку опять нехорошо. В голове его возникают ужасающие картины извращений, которым мы станем предаваться в селекционных целях.
- Я искусственное оплодотворение имею в виду, - успокаиваю я разбушевавшееся воображение суженого. - Придется обманывать очень много земной аппаратуры. Чтобы целая орда специалистов не спятила, обнаружив на экранах черт знает какую физиологию, доселе на экранах невиданную.
Тут уж мы оба принимаемся хохотать, представив себе реакцию простых и непростых специалистов, которым выпадет счастье… Нет, определенно пора в постель. Спать. Я, например, клюю носом. Но заснет ли Марк в моей постели, зная, С КЕМ рядом он засыпает?
- У тебя, наверное, тоже есть хвост! - озвучивает он свою очередную догадку.
- У меня все есть, - рублю я как на исповеди. - Хвост, плавники…
- Жабры…
- Какие жабры, о чем ты? Мне и кислород-то не нужен. - Я, когда пьяная, такая откровенная становлюсь, такая откровенная…
- Да ну?
- Ну да! Так же, как письменность. Для меня это все, - я размашистым (чересчур размашистым) жестом указываю на окно, за которым мирным сном почивает человеческая цивилизация, - игрушки. В которые я играю, пока я здесь. В бездне, - тут меня пробивает на поучительный жест - палец, поднесенный к носу, и глаза, сведенные все к тому же носу. Марк давится криком от представшего перед ним зрелища. - В бездне кислорода очень мало. И там мы становимся другими. Не такими, как в молодости, пока ходим среди людей и живем наверху… то есть на мелководье.
- А какими? - жадно интересуется Марк. Ну что я говорила? Дикарь. Сколько ни дай, все слопает и потребует добавки.
- Ты же меня и такой, какая я есть, не видел! - Я качаю головой. Он что, совсем не слушает? Ни про хвост, ни про плавники… - Вот я сижу перед тобой на стуле, у меня стройные ноги и отличный зад. Все это - дань земной моде! А я, натурально, не такая.
- А какая? - Кажется, он меня подначивает. Ну, щас я тебе покажу!
- Пошли в ванную! - решаюсь я.
Ванна у меня первоклассная. Бассейн, без преувеличений. Марк присвистывает, разглядывая беломраморные изыски на стенах и на полу самого большого помещения в доме. А как же иначе? В этой лохани полоскали плавники поколения фоморской знати. Не могли же они сидячей шайкой удовольствоваться, не люди, чай.
Я бестрепетно раздеваюсь и захожу в воду, которая всегда стоит в ванне. Холодная, конечно. Нам не нравится гретая вода. С хлоркой мы еще как-то миримся, но плавать в бульоне… Ноги мои схлопываются в хвост, отнюдь не рыбий. Это у бабки хвост, как у китихи, а у меня - другой. Как у морской змеи или, скажем, у мурены. Тонкий (относительно), привольно извивающийся, с лентами плавников по всей длине.
Марк охает. Почти восхищенно - или это только кажется? Слава Лиру, хоть не блюет. Все-таки художники - более привычный к чудищам народ, чем представители других профессий. Я картинно лежу в зеленоватой воде, помавая нижней половиной себя. Жених мой богоданный присаживается на бортик, осторожно проводит рукой по моей синей коже в изящных черных разводах.
- Гладкая… - задумчиво произносит он. - Где чешуя-то? Во всех сказаниях чешую обещали!
- У многих есть чешуя. Мы вообще очень разные. Я - потомок морского змея и вся в него пошла. У Мулиартех много водяных обличий, она предпочитает те, что на дельфинов и на китов смахивают. У нашего рода чешуя вообще редкость. Но мужики - те обычно чешуйчатые…
- Мужики? - Кажется, он думал, у нас в племени одни бабы. И размножаются исключительно путем умыкания земных провидцев. А кому провидца не досталось, обходится партеногенезом.
- Да! - В раздражении я бью хвостом, поднимая фонтан брызг. - У нас ЕСТЬ мужчины. Здоровенные синие самцы с хвостами всех форм и волосами до пояса! Злющие ревнивые мужуки!
- Кстати! - Опять ему что-то узнать приспичило… Сколько ж можно? - Всегда недоумевал: зачем русалкам волосы?
- Для красоты, зачем же еще… Человеку тоже волосы не нужны. С тех пор, как изобрели шляпу. От волос одни проблемы, особенно в походных условиях. Но человечество не облысело от сознания нефункциональности волос. А морской народ волосами много чего умеет! - И я, исключительно из вредности, поднимаю свою шевелюру вертикально. Я же говорила, что она живая, как щупальца актиний? Ну и вот.
Волосы мои струятся серебряным ручьем, текущим, вопреки земной гравитации, вверх, почти до самого потолка. Я стою на хвосте, словно разгневанная змея, словно колонна из лазурита с металлическим навершием. Марк смотрит на это, открыв рот. Любуется? И наконец выдыхает:
- Красиво…
* * *
Это действительно прекрасно. Она прекрасна, водяная дьяволица с нечеловеческим лицом - пылающие белым огнем глаза, подвижные ноздри, надменный узкогубый рот. Прекрасна, как бывают прекрасны монстры, выдуманные Голливудом. Мысль о том, что она - почти жена мне, вызывает у меня… двойственные ощущения.
С одной стороны, представления о красоте у меня, как у всякого современного человека, изрядно расшатаны. Я и до сегодняшнего дня видел много удивительных созданий - в кино. На картинах. Во сне. И никогда не примерял на них свое либидо. Либидо удовольствовалось земными женщинами, о которых я даже не мог с уверенностью сказать, красивы ли они. Вернее, красивы ли они… лицом. Поэтому многие мои подружки верили, что я - человек глубокий, духовный. В суть гляжу, на телесное не размениваюсь. Наивные. Я же все-таки художник. Художник, не видящий самого главное в человеке - его лица.
Откровенно говоря, все от упрямства моего. Мысль о собственной неполноценности саднит душу. Если калека ищет себя в спорте - значит, его душевная боль сильнее уколов человеческого злословия. А мне и сквозь насмешки продираться не пришлось. Достаточно было просто сделать вид, что нет такого жанра, как портрет. Не всем же современников увековечивать…
Впрочем, довольно скоро я понял: лицо - это не просто портрет. Без него и мир на моих картинах выходил безликим, суррогатным. Платоновский образ на стене пещеры, попытка скрыть от окружающих свое калечество за сомнительной победой над жестокой правдой. И я перестал быть художником. И занялся теорией искусства. Что было попыткой намба ту, но более удачной. Мне хотя бы не приходилось создавать образов самому. Я лишь рассказывал о том, как это делали другие. Художники, у мира которых было лицо.
Я потерял надежду. Я потерял веру в себя. Я проклинал свое упрямство, свою амбициозность и свою никчемность. Вера в себя может уничтожить твою жизнь.
И вдруг - такой подарок! Судьба, склочная старуха, расщедрилась на королевский дар. И презентовала мне зрелище мифического чудовища, восхитительного в небывалом уродстве своем.
- Я должен тебя нарисовать! - решительно говорю я.
- Только давай не сегодня, - умоляюще произносит моя морская дева. - Завтра, ладно?
Я молча киваю. Что с нами будет потом, когда придется исполнять неведомую мне роль провидца (смешно! как я могу что-то провидеть, когда я и просто видеть не в состоянии?) - мне все равно. Но я обязательно нарисую то, что видел. Это и есть мое собственное Главное Дело.
* * *
Я сплю и вижу сон: неестественно прозрачная бездна, сквозь которую сияет город на скале. Здания светящимися иглами тянутся ввысь, океан над скалой гудит от снующих повсюду металлических рыб, позади каждой тянется вспененный след, на хребтине - седло, в седле восседает сосредоточенный фомор. На гипнотизирующий свет города из мрака глубин летят, обезумев, хрупкие подводные создания. В каковом городе и приходит им полный карачун. Но мы, Дети Лира, предав своих богов и свою родину, только сетуем на некстати пришедший сезон размножения наших плавучих нив и пажитей - планктон или коралловые споры, медузы или сельдь застят мелководье, забивают лопасти винтов, портят приборы, о нормальной скорости и не мечтай… Скорей бы уж оно закончилось! А проклятая донная пленка, взлетающая при любом движении, понижающая видимость, нормально не припаркуешься! Ну что "экология", что "экология"? Должны же мы жить нормальной жизнью, а не болтаться всю жизнь между дном и поверхностью с раззявленной пастью, точно китовые акулы, - хотя бы в городах?
Люди, люди… Как соблазнителен ваш путь, как он слепит мои круглые рыбьи глаза, как я рвусь ему навстречу, себя не помня… И удерживает меня только древняя и всесильная, будто морские течения, истина: жизнь одного из нас - жертва всему роду. Как здорово, что хотя бы здесь и сейчас, пока мы молоды и ходим среди людей, можно пожить по-человечески, чужой жадной жизнью, себялюбивой и безоглядной…
Но скоро и она закончится.
Мулиартех вот-вот придет и расскажет, зачем Детям Лира понадобился Марк.
Слепой провидец прав: если за него отдают меня, а не девицу из простонародья с необъятным чревом, скорую на любовь и на остуду, значит, не в его крови дело. И не нужны фоморам наши общие дети, унаследовавшие дар отца и породу матери (тем более, что может получиться и наоборот). Марк при встрече осторожно расспрашивает бабку: а при чем тут я, а-аще? - но та молчит, точно рыба об лед. Я пытаюсь объяснить ему, что решение должно вызреть у него в мозгу, придти само, как единственно возможное, и только тогда оно поведет нас туда, где нам должно быть, а иначе мы будем два дурака, слепо бредущих за своей дурной судьбой, беспомощных и бесполезных. А пока я потчую его, словно прикормленного зверя, историями народов моря. Чтобы понял, чтобы проникся, чтобы перестал видеть во мне и в Мулиартех каких-то инопланетянок, прибывших на его родную планету в количестве двух штук.
Для того, наверное, бабка и шлет ко мне косяки родственников. Вот и сегодня четверо моих кузенов вывалились из ванной, вызвав у Марка шок, который только с большой натяжкой можно назвать культурным. Потому что это был довольно некультурный шок - только ты собрался почистить зубы перед сном, как перед твоим носом открывается дверь, выглядывает голый мужик цвета морской волны и радостно заявляет: "Привет, я Асг, а это Морк, Морак и Асгар, мой близнец, только рожа у него противная, а вот я - красавец! Учти на будущее!" - и прется в кухню.
- Мерзавцы, а мерзавцы! - вынырнула из гостиной я. - Живо оделись и отжали космы, нечего сырость разводить!
Морк, чьи космы достигают поистине нечеловеческого объема, одним движением головы закрутил пряди в жгут и обрушил на пол целую приливную волну. И тут же обреченно взялся за швабру. У меня отличные швабры. В каждой комнате - по швабре. И я без зазрения совести вручаю их каждому, кто заявляется ко мне водяной тропой.
Братцы притащили мне находку - гигантский кованый сундук с пиратской добычей, изгаженной морскими желудями. Я брезгливо поморщилась. Чистить всю эту прелесть не буду. Пусть сами и колупаются, золотодобытчики. Зато Марк беспрекословно взялся за скребок. Глаза у него так и горели. Не знаю, на что он пялился охотней - на лица моих сородичей или на груды позеленевших золотых монет в просевшем сундуке.
- А как вы сюда попадаете? - принялся он за любимое дело - за нескончаемые расспросы.
- По стояку карабкаемся, потом вылезаем из унитаза! - брякнул весельчак Асг и заржал, словно целый табун земных жеребцов.
- Он врет, - методично соскабливая балянусов, завел шарманку Морак, самый нудный тип на свете. - Мы умеем проходить сквозь материальный горизонт. Достаточно того, чтобы на обоих концах тропы была вода. Хоть немного. Маленькой лужицы вполне достаточно. Так же, как вода просачивается всюду, мы пронизываем любые преграды. И можем проносить с собой любые материальные предметы. У нас в руках или на теле они становятся такими же текучими и…
- Да парень уже все понял, не свисти ты, как пьяный кит! - остановил брата Морк. Узнав, как моего суженого звать, он сразу ощутил нечто вроде родственных чувств. Гордится своим именем древнего фоморского короля. И тех, чье имя напоминает его собственное, привечает. Даже инородцев. - Марк, выбери себе что-нибудь на память, не стесняйся.
- Я не могу, - покачал головой мой щепетильный жених. - Это неудобно.
- Неудобно штаны на хвост надевать! - ляпнул Асг и снова захохотал. - Ну хоть перстенек возьми - вон он, прямо на тебя смотрит! И чистенький какой, даже переплавлять не придется!
- Переплавлять? - с ужасом переспросил Марк. - Это же исторические артефакты!
- Были бы исторические артефакты, - вздохнул Асгар, в земном существовании археолог. - Если бы их отыскали ЛЮДИ. Нашли, зафиксировали бы место и обстоятельства находки, описали, передали в музей, датировали, атрибутировали… Сейчас это просто груда драгоценных металлов и камней, неизвестно откуда взявшаяся. Приди мы с нею куда следует, нас бы погнали оттуда…
- …адкиными швабрами, - кивнул Морак. - Словом, красоте этой одна дорога - в переплавку. Хорошо, если ювелир не побрезгует восстановить пару вещиц и продать черным коллекционерам. На!
И он протянул Марку сверкающий огромным изумрудным кабошоном перстень. Каст у кольца был странный, глухой, широкий, со сложным витым орнаментом, а может, надписью на древнем языке. Позеленевшие от морской воды примеси сделали золото перстня лишь ненамного светлее камня, а забившаяся в насечки грязь черной вязью выделяла узор, обнявший камень. Изумруд блеснул, отражая свет лампы, и Марк поднял кольцо, всматриваясь вглубь кабошона. Я подглядывала из-за плеча счастливого обладателя перстня. А в изумруде творилось удивительное действо. Из зеленых глубин вдруг вынырнул, разворачиваясь, синеватый осьминог, расправил щупальца, охватил ими камень, протянул их нам навстречу…
- Дефектный! - констатировал Морак.
- Как и они все, - пожал плечами Морк. - Такие здоровенные камни без дефекта не бывают. Мулиартех бы тебе сразу отсоветовала его брать. Она суеверная. Считает, что порченные камни сами порчу наводят.