- Варвара Михайловна! - слышу я голос откуда-то снизу. Оборачиваюсь - врачиха моя.
- Что это такое? - спрашивает строго, - почему Вы не на массаже?
- Здравствуйте, - говорю ей тихонечко, - здравствуйте, Зинаида Львовна. Я рада Вас видеть.
Инна поднимает брови.
- Майя?
- Варвара Михайловна Люпина, - отвечаю, - это я. А Майя Дровник - гадкая чужая женщина. Мы потом с тобой, Инна, поговорим.
И ковыляю вслед за врачом. А Инна так и стоит, глядя мне в спину. Удивляется. Но я ей правду сказала. Я - Варечка. Варюша. Я - хорошая. Люди - все хорошие.
Ночью вижу замечательный сон - будто я облако, и мне нравится это очень, но зачем-то будят.
- Варюша, - слышу я сквозь сон, - Варечка, пойдемте с нами.
Окончательно проснуться не могу, перед глазами туман. Где-то в тумане - мужская фигура, и голос знаком, но чей - не помню. Надеваю халат прямо на ночную рубашку. Сую ноги в тапочки и послушно следую за голосом. Темно. Меня берут за руку, и я узнаю пальцы, вцепившиеся в запястье. Это массажист Гена.
- Я хочу спать, - говорю сонно.
- Сейчас-сейчас. - успокаивает меня голос массажиста, - скоро мы будем на месте.
И мы бредем, и ноги в тапочках запинаются о ковровую дорожку. Идем долго, я все сильнее цепляюсь за поддерживающую меня руку. Наконец, меня прислоняют к стене, открывают какую-то дверь, усаживают меня в кресло, и я могу, наконец, спокойно закрыть глаза. Спать хочу. Уже сквозь дрему слышу:
- Варвара Михайловна!
- Да? - отвечаю, даже не пытаясь проснуться.
- Варвара Михайловна!
Честно пытаюсь открыть глаза и тут получаю по ним лучом света. Кто-то направил свет лампы прямо мне в лицо. Неприятно.
- Уберите, - прошу, прикрывая глаза ладонью, - мне больно.
Но свет остается, и потому я так и продолжаю сидеть, наклонившись и закрыв лицо руками. Что им от меня нужно? Какие-то новые процедуры? Я хочу спать.
- Варвара Михайловна!
- Да.
- 28 лет, секретарь.
- Да.
- Майя Алексеевна Дровник - это имя вам о чем-то говорит?
- Да.
- Кто это?
- Я.
Ну что им нужно? Не понимаю.
- Кем Вы работаете?
- Секретарь в архиве города Темска.
- Как так может быть! - сердится голос, - разве Дровник тоже работает в архиве?!
- Нет, не работает.
- И где тогда?
- В управлении СИ Темского округа.
- Но ведь это Вы - Дровник?
- Да.
- Где Вы работаете?!
- В архиве города Темска.
- Дура! - орет массажист, - перестань морочить нам голову!
Я понимаю голову. Зачем они меня обижают?
- Не кричите на меня, - прошу, - и не обзывайтесь.
У меня даже слезы наворачиваются. Зачем они так?
Где-то по ту сторону света начинается легкая перебранка, затем уже женский голос мягко интересуется:
- Скажите мне, Варя, Майя Дровник что здесь делает?
- Информацию ищет, - радостно отвечаю я.
- О чем?
- О том, как из людей делают осьминогов.
- Осьминогов? - удивляется голос, - Каких осьминогов?
- Больших, - хихикаю я, - они прицепляются к людям и высасывают из них силы. Не специально, просто они по-другому не могут.
- Варя! - зовет голос.
- Да? - с готовностью отзываюсь я.
- А сама ты что хочешь по этому поводу сказать? Что ты думаешь?
Глупости какие она у меня спрашивает. Мне это неинтересно.
- Я не думаю, - честно сообщаю голосу, - я лечусь. Я выздоровею и буду красивая. Меня будут все любить. Майя злая, ее никто не любит и она…
- Ладно-ладно, хватит.
Зачем они меня прервали? Я им еще могла про Майю рассказать. Она вправду злая, на людей плохо влияет. А теперь не буду ничего рассказывать. Не надо было меня прерывать. Вот.
Слышу, как голоса общаются.
- Это все ты со своими лекарствами, - зло говорит голос Гены, - как теперь с этой идиоткой разговаривать? Что она здесь делает, какие такие осьминоги?
- Не дави на нее, - отвечает женщина, - она все тебе расскажет. Постепенно.
- Постепенно?!!! А ты имеешь представление, сколько у нас времени есть? Может, у нас на каждом углу по инквизитору?!! Ты головой своей соображаешь?
- Рустам, если ты будешь на нее давить…
- Нет, я должен вокруг нее с ночной вазой ходить и сопли подтирать! Все!
Странно, какой Рустам, он же Гена?
Гена подходит ко мне и кричит очень громко, так, что у меня в ушах звенит:
- Говори, дура, здесь еще кто-нибудь есть?
- Я не дура, и не кричите на меня.
Я обижена. Он наклоняется.
- Ну?!!!
- Я не буду ничего говорить. Не люблю, когда меня обзывают.
Тогда он бьет меня ладонью по лицу. Больно. Прижимаю ладонь к щеке и плачу. Зачем он меня обижает? Я ничего плохого ему не сделала…
И тут мир будто меняется, ощущать себя начинаю как-то иначе. Замечаю, что кресло обтрепано, глаза у Гены-Рустама красные, воздух затхлый и вообще холодно здесь. И дела творятся какие-то… нездоровые.
- Так, - говорю сквозь зубы, - еще раз, урод, на меня руку поднимешь, я тебе яйца оторву и на долбанную оконную решетку намотаю. Понял?
У массажиста лицо вытягивается, и глаза, того и гляди, из орбит выпадут и по линолеуму покатятся.
- Ага, - заявляет после минутного молчания, - вернулась, значит. Стало быть, поговорим.
- Сейчас, - соглашаюсь, - поговорим, и ты мне живо все расскажешь, и когда родился, и на ком женился, и как до жизни до такой дошел. Сейчас поговорим.
Слышу шаги, дверь открывается и захлопывается вновь. Мадам вышла. Полагаю, глаза у меня сейчас светятся и зубы лязгают. А я очень неприятна в такие моменты. В принципе, массажист этот недоделанный побить меня, конечно, может, но и сам кое-каких частей тела не досчитается. Гарантирую. Видимо, понял. И потому поворачивается ко мне спиной, выйти хочет, вопросы, наверное, какие-то на мой счет порешать. Момент такой может не повториться, и потому срываюсь с кресла, единым прыжком подлетаю к Гене-Рустаму и успеваю пальцем пережать сонную артерию. Как видно, товарищ не ожидал такой дикой выходки со стороны полудохлой молодой женщины, а потому сопротивления оказать не успевает и быстренько ложится отдохнуть на коврике. Любитель! Я пинаю его разок, проходя к двери. Так просто, для собственного удовольствия. Жаль только прилив сил прошел, и пинок получается слабеньким.
Без проблем нахожу выход. По дороге никто не встретился. Поскольку на ночь всех запирали в палатах, ключ от входной двери также не понадобился.
Иду и думаю - зря они так со мной поступили. Я - готовая уже, тихая, мирная и покорная, лежала на тарелочке и ждала разделки. Бери! Пользуйся! Так нет, блин, сбились с курса, выяснять начали, что да как. Я всегда говорила: не приемлю грубых воздействий, ну не люблю и все тут. Зато подойди ко мне с лаской или не покорми, к примеру, дней десять, и я вся твоя.
Надо бы бежать, пока имеется такая возможность, но уж больно хочется информации какой-нибудь раздобыть. Прямо голод какой-то гложет. Информационный.
Глава 8
Почему мне прислали приглашение? Я ведь знаю людей, которым приходил отказ. Я практически здорова, никаким влиянием не обладаю, связей не имею. Я просто секретарь в архиве. Что это и кому может дать? Доступ к информации… Прямой доступ к информации. По любому от них запросу. Достаточно чуть-чуть меня подкодировать, и я сама им все документы привезу, да еще и плакать буду от умиления, что пользу обществу принесла. А остальные? Инна - аналитик в СИ. Свои люди в СИ - так это ж мечта идиота! Валентина… Кто у нас Валентина? Воспитатель в детском саду. Но ее свекор - управляющий Темским отделением железной дороги. Противная старушка? Учитель химии. Химии… Я спрашивала. Интересных людей они себе наподбирали.
Я останавливаюсь. Голова в мыслях, но все они какие-то неустойчивые. А зачем мне, собственно, что-то искать, когда у меня прямо под руками (ногами?) такой любопытный субъект валяется? Гена то бишь. Или Руслан. Возвращаюсь, дверцу быстренько на ключ запираю - а то мало ли что приключиться может. Смотрю на лежащее на коврике у двери тело и размышляю: что бы мне такое предпринять? Простое. Но эффективное? Зададимся вопросом: жаль ли мне его? Не очень. Исходя из этого в голову приходит лишь одно действие - очень эффективное и чрезвычайно незаконное. По в данных обстоятельствах позволительное. В конце концов, он останется жив и здоров, по крайней мере, физически. Это страшное слово: разлом.
Массажист пока без сознания. Подтаскиваю его, тяжеленного, к креслу. Мне достаточно его лишь прислонить, чтобы зрительный контакт потом не прерывался. А то, знаете, неудобно как-то все время вниз смотреть. Лучше когда глаза на одном уровне.
Разлом - на самом деле процедура простейшая. Уже на втором месяце обучения его учат применять, и все дальнейшее время - воздерживаться от применения. Производится он двумя способами. Первый, он более безопасный, это когда входишь с подопытным в контакт, волевой центр блокируешь, и начинаешь произвольные вопросы задавать. Но в этом случае лучше работать с помощником. Один спрашивает, другой - контакт поддерживает. И знать, конечно, нужно, что именно спрашивать. В таком случае вскоре после проведения процедуры у пациента способность осознавать свои действия и руководить ими восстанавливается. Информация также остается при нем. Сроки восстановления зависят уже от особенностей психической организации, но не менее полугода.
Второй способ гораздо более груб. Применяется он при работе с военнопленными и преступниками, осужденными к разлому и чистке. Хорош он тем, что информация получается в полном объеме и времени затрачивается гораздо меньше. Проблема в установлении фильтра, но это уже зависит от квалификации Мастера. Нужные сведения поступают в сознание Мастера смысловыми блоками. После проведения подобной операции, у клиента, как правило, наступает амнезия, вплоть до утери простейших навыков. Зато после чистки и последующего постепенного, подконтрольного восстановления на свет Божий появляется образцовый подданный Империи - счастливый и вполне законопослушный.
Итак, поскольку времени у меня лишнего нет, помощника под рукой тоже, вроде, не наблюдается, приступаю к проведению разлома по второй схеме.
Через пятнадцать минут у меня имеются все интересующие меня сведения. Они требуют упорядочения и осмысления, но этим сейчас я не буду заниматься. Рустам, он же Гена, лежит на полу, смешно дрыгая ножками, и плохо пахнет. Ничего, возможно, это к лучшему, и в дальнейшем этот обновленный человек будет приносить обществу более ощутимую пользу. Ощущаю себя прескверно: кажется, информация сейчас из ушей польется, голова трещит, во рту пересохло, тошнит. Ноги и руки на команды реагируют, но как-то не сразу. И горит, горит в голове уже красная лампочка, призывающая покинуть сие негостеприимное заведение и унести свои ноги куда-нибудь подальше, пока не случилось чего. И без того неведомая нам мадам излишне долго задерживается.
Бегу по двору и думаю: вцепится мне овчарка в ногу или нет. Люблю я собак и чрезвычайно была бы разочарована, доведись испытать мне на ногах или выше воздействие собачьих челюстей. А ноги-то мои и без того едва шевелятся, так что бегом это передвижение по пересеченной местности можно назвать лишь условно. Опасения не оправдались: лежащий возле домика сторожа пес посмотрел на меня умными карими глазами, зевнул и отвернулся. Слава Богу! Стучу в окно, бужу сторожа. Появляется в дверях, сонный такой, алкоголем попахивает.
- Откройте, - приказываю, - калитку.
Не очень хорошо у меня получается приказывать, но Мастерство не пропьешь и не проголодаешь соответственно. Пока сторож ищет ключи, я рыщу по его дому в поисках сладенького. Нахожу полпачки сахара-рафинада и быстро схрумкиваю кусочек. Оставшийся, сколько вошло, складываю в карман халата.
- Давайте-давайте, - говорю сторожу, облизываясь, - я спешу.
Не проснувшийся и потому легко поддающийся воздействию пожилой человек отпирает дверцу, и я покидаю оказавшуюся не слишком-то гостеприимной Тишину, не забыв указать на прощание, чтобы он шел спать. Поскольку это сейчас и ему самому хочется, у меня есть несколько часов форы. До трассы добраться успею.
Как я дошла - вопрос отдельный. Если честно, и помню-то как-то не все. Оказывается, в тапках совершенно неудобно топать по грунтовой дороге. Оказывается, мелкие камушки всю жизнь мечтали забраться кому-нибудь в обувь. Кроме того, холодно как-то в апреле по ночам. Особенно если вы всего лишь в халате, надетом на ночную рубашку. Уже метров через двести до меня доходит, что в сторожке я могла бы позаимствовать что-нибудь потеплее. Впрочем, вернуться не решаюсь.
Пока добираюсь, есть время поразмыслить над полученной информацией. Расфасовать ее, упорядочить и полученную массу проанализировать. Погода к размышлениям как раз и располагает. В ускоренном темпе. В результате получаю следующее. Пациенты в тишине действительно обрабатываются. Производится это в целях установления над ними контроля, можно сказать, кодирования. На настоящий момент задействовано в операциях всего несколько человек. Остальные поддерживаются в постоянной форме. Для того, чтобы связь не прерывалась, необходимо повторение процедур. Периодичность - примерно раз в полгода. Для плохо поддающихся - чаще. В результате со временем у пациентов образуется зависимость, подобная наркотической. И они начинаю приезжать сами, все чаще и чаще.
То, что люди, прошедшие "очищение" в Тишине, начинают у окружающих энергию подсасывать - является всего лишь побочным эффектом. Поскольку иные источники энергии у пациентов перекрыты, через пищу они ее получают лишь в очень ограниченном количестве, а доступ к чистым источникам имеют лишь в Тишине, беднягам приходится подкармливаться за счет отходов производства иных организмов. Такая вот энергомания. Помимо этого, у пациентов наблюдаются суицидальные наклонности. Впрочем, реализованы они всего лишь двумя бывшими пациентами.
Рустам в данной композиции далеко не главный. Он получает задания от главврача - той самой женщины, которую мне не удалось идентифицировать. Она тоже несамостоятельна. Заказы на людей поступают откуда-то со стороны. Откуда - Руслан не имеет представления. Спрашивал. Она не призналась, несмотря на достаточно близкие между ними отношения. Подбором пациентов также занимается главврач.
В общем, что здесь творится - понятно. Кому вот только это может быть нужно? Кому нужны подступы к ключевым фигурам управления? Причем нужны настолько, что для этого нужно было организовать целый центр подготовки роботов? К сожалению, для того, чтобы ответить на эти вопросы, у меня не хватает ни информации, ни фантазии. Помню я одну организацию, которая любила всякого рода эксперименты над людьми производить. Но как-то надеялась я, что она прекратила свое существование. ПОПЧ я имею в виду. Может, я ошибалась? Может, мы все ошибались? Вот так вот. Информацию я получила, а легче мне от этого совершенно не стало. Хватит. Отказываюсь об этом думать. Вот и дорога, в конце концов.
Должно быть, забавное зрелище я из себя представляю: в халате, тапочках, и при этом не сидящая мирно в кресле с книгой в руках, а голосующая на трассе. Не удивительно, что водители никуда подбрасывать меня не спешат. Подозревают, видимо, во мне пациентку какого-нибудь зашифрованного неподалеку сумасшедшего дома. И они почти правы. Дом - ненормальный, и от голодовки у меня явно уже крышу снесло. Но необходимость выбраться отсюда от этого не уменьшается. И прохладно, если честно. На дворе хоть и апрель, причем достаточно теплый, но для тапочек погода не очень подходящая.
Глава 9
Вероятно, нахождение в Тишине все же сильно повлияло на мои умственные способности, поскольку решение я принимаю в результате весьма специфичное. Рвану, - думаю, - на дорогу перед близко идущим транспортом. Все равно ведь они меня должны будут в больницу отвезти, если что, а она в городе. Вот и доберусь до места назначения.
Бредовые идеи - они всегда быстрее толковых исполняются, наверное, потому, что их обдумывать не надо. И потому я, заметив приближающуюся по трассе легковушку, поджидаю ее приближения и с визгом бросаюсь к ней под колеса.
Водитель выкручивает руль влево, машину заносит, она вылетает на встречную полосу, разворачивается там и останавливается.
И тут я обнаруживаю, что сижу на асфальте, и тапки в разные стороны разлетелись, а рот открыт. Из машины на разборки никто не выходит, и потому решаю необходимым сходить проверить, что там случилось. Легковушечка смотрится вполне целой, только стекло ветровое треснуло, но водитель лежит грудью на руле и не шевелится. Что-то в сердце у меня кольнуло. Возможно, это были угрызения совести. А потому я открываю дверь с водительской стороны, включаю аварийку и занимаюсь осмотром раненого. Он все ж еще живой, просто разбил лоб об ветровое стекло и грудью сильно о руль треснулся. Аккуратненько вытаскиваю его с водительского сидения, перемещаю назад. Ну, звучит это легко, а на самом деле он довольно-таки тяжелый, да еще и ранен, что предполагает более осторожное, чем обычно, к нему отношение. Насколько могу, стараюсь снять болевой шок. Голова его почти цела, но вот несколько ребер сломаны. К сожалению, по заращиванию костей я не спец. Товарищу явно нужно в больницу. Что же, заедем и туда. Укрываю беднягу его же собственным чехлом с заднего сидения автомобиля, позаимствовав у него на время лежащую на соседнем сидении кожаную куртку, сажусь за руль. Осталась самая малость: вспомнить, что там такое нужно делать с машиной, чтобы она поехала.
Пока вспоминается, залажу рукой в бардачок. Нахожу там водительские права на имя Анексимова Алексея Михайловича 39 лет, наручники, календарик, отвертку и аккуратно завернутый в целлофан бутерброд с копченой колбасой. Не знаю, как даже описать возникшее в тот момент ощущение счастья - полного и безудержного. Дрожащими руками разворачиваю сокровище, вдыхаю божественный аромат мяса, чеснока и слегка зачерствевшего хлеба. Откусываю крошечный кусочек хлеба и жую его, жую, жую… Когда я прихожу в себя, нигде не видно даже крошек, и целлофан тоже какой-то подозрительно чистый. Вздыхаю тяжело-тяжело. Съедобного в бардачке ничего больше нет. Грустно. Тупо гляжу на права, на лицо, изображенное на них - хорошее такое лицо, волевое, строгое и замечаю, наконец аббревиатурку в правом нижнем углу - СИ, которая давным-давно означает уже сотрудника инквизиции.