Глава 13
СОН В РУКУ
– Чем лучше всего приручить чужого пса – битьем али лаской? – туманно спросил меня дьяк.
– Лаской, – без колебаний ответил я.- А если чужого, то вдвойне,- Я вспомнил про свою овчарку и торопливо добавил: – Но если первый хозяин был хорош, по пустякам не обижал, то придется тяжело, приручение затянется, и спешить тут нельзя – можно все испортить.
– Вот и я о том же,- вздохнул Висковатый,- А яко в том, что ты мне поведал, иного человека убедить, не ведаю,- Он сокрушенно развел руками,- Может, ты чего ни то подскажешь,- И уставился на меня в ожидании ответа.
Только теперь до меня дошло, о какой собаке идет речь. Конечно же дьяк подразумевал под ней Ливонский орден. Стало быть, под новым хозяином он имел в виду Русь, а под старым…
– Если бы один человек хотел приручить пса, ему было бы гораздо легче,- медленно произнес я,- К тому же прежний умер, так что ей все равно некуда деться. А если у собаки есть выбор, то тут без ласки никак. Стоит ее наказать, пусть и задело, как она сразу метнется к другому. Потом, когда она к тебе привыкнет, можно и силу показать, даже нужно, но поначалу только ласка. А убедить? Если человек поддается уговорам – это одно. Но если он считает себя умнее всех прочих,- я пожал плечами,- то, мне кажется, и пытаться бесполезно.
– Пусть бесполезно, но если надо, то как бы ты поступил? – не унимался дьяк.
– Для начала я бы с ним… во всем согласился.
– То есть как? – опешил Висковатый.
– Раз он считает себя умнее всех, убедить его не получится, как ни пытайся. Но если исподволь внушить ему нужную мысль и таким образом, чтобы он решил, будто сам до нее додумался, то дальше он и без подсказок все сделает.
– А как внушить? – заинтересовался дьяк.
– Не торопясь и очень осторожно, действуя только намеками или задавая нужные вопросы.
– А это зачем?
– Чтобы получить на них нужные ответы,- пояснил я, и тут меня осенило.
Как раз сейчас можно ненавязчиво перевести разговор на свое. Самое время, потому что…
– Вот к примеру,- бодро начал я,- Приехал в ваш великий стольный град иноземец. Вроде бы и умен, и пользу принести может, и сам уверяет, будто желает здесь остаться навсегда, но вдруг он все лжет, а на самом деле лазутчик из вражьего стана. А как проверить, если он один как перст и нет у него здесь ни кола ни двора. Ничто его тут не держит, а что за помыслы в голове – пойди пойми. Дом ему поставить? Но лазутчика дом не удержит. Он, если сбежит, другой, краше прежнего себе построит. Стало быть, надо его сердце удержать, чтоб привязка была к кому-то. А для этого нужно иноземца этого женить, да еще помочь со сватовством, подобрать не абы какую, а из славного рода, боярского, скажем, или княжеского, пусть и из захудалых…
Слушал меня Висковатый поначалу с вниманием, но потом явно заскучал – очень уж банальные, общеизвестные истины излагал его собеседник. Однако я старался этого не замечать, продолжая вдохновенно вещать:
– Да чтоб невеста по душе ему была, чтоб он к ней прикипел. А там, глядишь, детишки появятся, плоть от плоти, кровь от крови, а эти веревки хоть и незримые, но самые прочные. И сразу станет ясно – не лгал он, когда говорил, будто желает послужить Руси. А коль начнет упираться да отказываться от свадебки, то поначалу спросить – почему. Невеста не по душе пришлась? Сам выбирай, какую пожелаешь. Ах ты никакой не хочешь? Так-так. Тогда и призадуматься можно, а не потому ли ты так себя ведешь, что обузы не хочешь, а в мыслях у тебя только одно – выведать все да поскорее убежать к иному государю. Тогда…
К этому времени моя витиеватая речь настолько надоела дьяку, что он, вопреки своему обыкновению не выдержав, раздраженно перебил:
– Сказываешь ты все верно, токмо к чему – не пойму. Я тебе одно, а ты вовсе иное,- Он хмыкнул и хитро прищурился: – А ты не думал, что твоя сказка и к тебе самому подходит?
Я неопределенно пожал плечами, изобразив на лице недоумение:
– Это каким же боком?
– А любым,- развеселился Висковатый,- Ты иноземец, так?
– Так,- кивнул я.
– И тоже сказываешь, что желаешь навечно на Руси осесть, так?
– И это верно,- подтвердил я.
– А как тебе поверить, коль у тебя ныне ни кола ни двора? Ныне ты тут, а завтра ищи-свищи, яко ветра в поле. Вот и выходит, что надобно тебя обженить.
– Да кто ж за безродного пойдет? – развел я руками,- Из холопок князю Константину Монтекки брать не с руки, а тех, что поименитее, отцы нипочем за меня не отдадут.
– Не отдадут,- согласился Висковатый.- Каждому любо с такими же породниться, а лучше того – познатнее, чтоб еще больше род свой возвеличить. Но это ведь ежели ты сам свататься учнешь али кого из купцов сватами зашлешь. А хошь, я тебе женку подберу? Мне-то никто не посмеет отказать.
– Да у нас как-то принято самим выбирать,- растерянно произнес я.
– И кто тебе не дает? – всплеснул дьяк руками,- Выбирай. Сколь времени на то требуется – седмица, две, три? Ну пусть месяц,- великодушно уступил он и шутливо погрозил пальцем: – Но никак не боле, и чрез месяц спрошу имечко. Да гляди – коль мыслишь, что забуду, так напрасно. У меня память еще слава богу, и ежели я что решил, так уж не переиначу.
Я сокрушенно вздохнул и согласно кивнул головой, с превеликим трудом всем своим видом изображая вселенское уныние и величайшую скорбь от того, что так глупо попался.
– Ну то-то,- удовлетворенно заметил Висковатый,- Коль мое не прошло, так хоть твое решили.
– Отчего же не прошло, почтенный Иван Михайлович? – Я стряхнул с себя напускную печаль, – То ж я тебе показал, как человека к нужному для себя подводить.
Я ведь и сам жениться задумал, а кто за меня княжну отдаст? Тут без хорошего свата и пытаться нечего, только людей насмешишь. Иное дело – с тобой. Правду ты сказывал, цареву печатнику и думному дьяку, который в самых ближних у государя, никто отказать не посмеет.
Висковатый оторопело уставился на меня, как-то по-детски приоткрыв от удивления рот, и застыл, не говоря ни слова.
"Интересно, материться начнет или кинет чем-нибудь? – отрешенно подумал я,- Кубок-то как раз в руке, а он хоть и небольшой, но серебряный. Таким залепить – синяк неделю светиться будет, если увернуться не успею. Ну и пусть. А слово-то все равно дал. Ради этого можно и по уху получить".
Но я его недооценил. Как бы он повел себя в схожей ситуации, находясь среди других бояр, особенно если бы заметил на их лицах насмешливые улыбки, судить не берусь, но в уютной маленькой комнатушке свидетелей не было, поэтому он нашел в себе мужество признать, что его провели, и принялся весело хохотать. Я тоже деликатно улыбнулся, продолжая оставаться настороже – чтобы увернуться, если все-таки кинет. Но опасения были напрасны – дьяк хохотал от души. Как большинство умных людей, он умел признавать свои ошибки.
– А я-то сижу да пыжусь пред ним, что поймал за язык,- веселился он,- Ну ровно яко та лягва, кою мальцы чрез соломинку надувают. Ну и поделом мне, старому.- Он вытер выступившие на глазах слезы, после чего осведомился: – Выходит, это ты меня за язык словил? Ну тогда поведай, что за девицу высмотрел. Коль выбор сделан, стало быть, имечко ее тебе уже известно, так ведь?
– Известно,- согласился я,- Марией ее зовут, дочка князя Андрея Долгорукого.
– Ну спасибо хоть, что не Шуйских облюбовал, не Вельских, не Мстиславских, да не из Захарьиных, особливо романовского помету. Тут и впрямь тяжко пришлось бы. Даже мне,-уточнил он несколько надменно.-А с Долгорукими куда проще. В опричнину они не вписаны, да и вотчин у них небогато. Пращур их, Иван Андреич, что еще в Оболенских ходил, и впрямь изрядно имел, но опосля того, как сынок Владимир их своему потомству раздал, ныне у каждого всего ничего. Иные хоть и поставили свои дворы в Москве, так и те больше на избы похожи, чем на боярские терема,- пренебрежительно хмыкнул он и деловито осведомился: – А твоей зазнобы батюшку как звать-величать?
– Андрей,- грустно повторил я.
– Это я слыхал,- кивнул он,- Но Андреев у Долгоруких много. Одних только внуков Андреев у князя Владимира Ивановича двое – Андрей Тимофеич да Андрей Семеныч. А еще из правнуков тоже есть Андреи – Андреич, Михалыч да Никитич. Потому и вопрошаю, чья она дочь.
– Не знаю я отчества ее батюшки,- грустно вздохнул я, припомнив, как плевался после прочтения Бархатной книги – не могли отцы фантазию проявить,- Случайно я ее увидел, да и то недолго, когда ее в Москву везли. Только и успел узнать, что она Мария Андреевна Долгорукая.
– И что ж, так сразу в сердце и запала? – полюбопытствовал дьяк.
– Сразу,- кивнул я.- Как из пищали кто в него выстрелил.
– Ишь ты,- уважительно произнес он.- Ну ладно. Раз в Москву, оно уже полегче искать будет. Тут их всего трое из пятка. Как узнаю, сразу обскажу, токмо не вдруг – ныне недосуг мне. Сам ведаешь, что с послами Жигмундовыми говорю веду…
С того времени редкий вечер я проводил в одиночестве, а два-три подряд и вовсе ни разу. Приходил Висковатый за мною всегда сам и только в сумерках, то есть перед сном. Я уже ждал его визита, поэтому он не говорил лишних слов. Зайдет, поздоровается – вроде как хозяйский долг вежливости перед гостем – и тут же, развернувшись, следует к себе в светелку, то есть в кабинет.
Был он у него устроен достаточно хитро – со страховкой от подслушивания. Единственный вход в него вел через просторные сени, которые я, следуя за Иваном Михайловичем, всегда запирал на крюк. Рядом, через стенку, помещений не имелось вовсе – светелка была самым дальним на втором этаже правого, мужского крыла здания.
Говорили о разном. На примере датского Фредерика II убедившись в точности моих словесных портретов – не зря я их заучивал,- чаще всего он спрашивал меня о монархах соседних стран, как они да что. Характеристики, которые я давал тому же Юхану III, всего два года назад ставшему шведским королем вместо своего полубезумного старшего братца Эрика XIV, или больному, но еще хорохорившемуся польскому королю Жигмунду, дьяка изрядно забавляли.
К тому же, как я понимал, они в точности совпадали с донесениями русских дипломатов и купцов, только были более емкими, а потому он временами хоть и похохатывал, но слушал меня очень внимательно. Стоило мне обмолвиться о Жигмунде, который настолько перетрудился с прекрасным полом, истощив свою жизненную силу, что выглядит в свои пятьдесят дряхлой развалиной и сроку ему не больше двух-трех лет, как он тут же принялся выяснять, откуда я это знаю и насколько можно верить моим источникам.
Однако его расспросы касались не только королей-соседей, но и правителей более отдаленных земель. Особенно его интересовали английская Елизавета I и император Священной Римской империи Максимилиан II. Чуть меньше турецкий султан Селим IIи французский Карл IX. Я лихорадочно напрягал память и неспешно, но систематически выкладывал ему козырь за козырем из числа тех
– Так ты сказываешь, что сия пошлая девица никогда и ни за кого замуж так и не выйдет? – спрашивал он, пристально глядя на меня.- Ох, чтой-то не верится. Чай, в годах бабенка. Лет сорок ей ужо. Тут хошь бы за лядащенького мужичка уцепиться, и то благо. Разборчива в женишках – это верно, но на то она и королева. Ей без того никак. Но чтоб вовсе…
И я, дабы доказать правоту своих слов, выкладывал такое, что будь Елизавета в этот миг рядом, непременно кинулась бы драться, как разъяренная кошка, напрочь забыв о величии и королевском достоинстве.
– Есть у нее некий изъян в том местечке,- я красноречиво указывал глазами ниже пояса,- который делает ее супружество невозможным вовсе.
– А оное откель ведаешь и что за изъян? – любопытствовал Висковатый.
– О том как-то раз с пьяных глаз проболтался моему знакомому купцу Бергкампу ее детский лекарь, – небрежно отвечал я.- Но что за изъян, не ведаю, а знакомый рассказать мне не успел – зарезали его той же ночью в придорожной корчме.
– Так-так…- Хозяин кабинета задумчиво барабанил пальцами по столу, что-то прикидывая, взвешивая и укладывая в своей памяти.
Но больше его интересовали все-таки ближайшие соседи, хотя не только короли. Во всяком случае, низложенным Эриком XIV дьяк интересовался ничуть не меньше, чем его братом, королем Юханом III, расспрашивая во всех подробностях, когда именно его разместят в замке Або, какое количество слуг ему оставили, сколько решено приставить к бывшему королю охранников, как укреплен сам замок и так далее.
Тут уж я выкладывал не все. Мол, плохо знаю. Мог бы, конечно, рассказать о том, что отложилось в памяти – о толстых, в палец толщиной, железных прутьях на окнах, о прочных дверях с железной обивкой, о море, которое недалеко, и о реке поблизости, но оно мне надо? Читал, слава богу, что была у Иоанна Васильевича задумка по его освобождению, а возглавить этот летучий отряд мне что-то не улыбалось.
Но самой животрепещущей темой в наших разговорах была, разумеется, Речь Посполитая. Еще бы ей не быть актуальной, когда послы короля Сигизмунда продолжали сидеть в Москве, ведя переговоры.
– Стало быть, на цыпочках нужную мысль надобно подводить, чтоб человек решил, будто она не чужая, а его собственная? Хорошо бы,- припомнил он как-то наш разговор и с тоской протянул: – Не будь послов, так я бы за месячишко успел, а ныне уже никак не получится – времени нет. А как побыстрее, не ведаешь?
Я пожал плечами:
– Одно могу сказать: тогда лучше и не пытаться – все равно не переупрямить, а гнев вызовешь. Получится лишь хуже.
Имени этого человека никто из нас по-прежнему вслух не называл, хотя оба прекрасно понимали, о ком идет речь.
– На меня кричать не посмеет, – уверенно заявил Висковатый.
– Может, и не посмеет, но обиду за то, что осмелился перечить, затаит наверняка, а потом припомнит.
– И что? – Дьяк вновь надменно вскинул подбородок,- Я не Ванька Федоров, да и прочим не чета. Это воевод, хошь и умелых, на Руси с избытком, а думных людишек наперечет. Меня в опалу отправить – с иноземными послами вовсе некому станет речи вести. Разве что Ондрюше Васильеву, да и тот моими глазами на все глядит, даром что головой в Посольском приказе числится. По старым дорожкам идти он сумеет – спору нет, а новых ему не проторить, нет.
– Так ведь он иначе считает – будто умнее всех прочих, а остальные так, холопы. Возьмет да решит, будто и впрямь без всех обойдется – и без Васильева, и даже без тебя,- попробовал я опустить Висковатого на землю – слишком высоко он вскинул свою бороденку, но вызвал обратную реакцию.
Из моих слов Иван Михайлович уловил лишь одно – "холопы", которое возмутило его До глубины души. Он даже не поленился слазить в стоящий позади небольшой шкафчик и извлечь из него переплетенную в алый бархат тоненькую книжицу. Протянув ее мне, он возмущенно заметил:
– Сам чти. Здесь все о нашем роде: и откуда пошел, и как моих пращуров величали,- Не дожидаясь, пока я ее раскрою, он принялся цитировать – судя по всему, текст он помнил назубок: – "В лето 6706' князь Ширинской Бахмет, Устинов сын, пришел из Большой Орды в Мещеру, и Мещеру воевал, и засел ее, и в Мещере родился у него сын Беклемиш. И крестился Беклемиш, а во крещении имя ему князь Михайло, и в Андреевом городке поставил храм Преображения господа нашего Исуса Христа и с собой крестил многих людей. Внук же его, Юрьи Федорович, пришед из Мещеры к великому князю Дмитрею Ивановичу со своим полком, и пошед с ним на Дон, и не от- ступиша пред погаными, но яко вепрь яро разиша басурман безбожнаго царя Мамая, понеже дух не испустиша от ран тяжких". А ведомо ли тебе, синьор Константино,- все больше распалялся он,- что и сын Юрьи князь Александр, и сын Ляксандры Константин, и сын Константина Семен, прозванный за великий ум Долгой Бородой, и далее сызнова Юрьи, а опосля него дед мой Дмитрей, все честно служили московским господарям, а коль была в том нужда, то и живота своего не щадили?!
Он наконец угомонился и, тяжело дыша, уставился на меня. Надо было как-то реагировать, не зря же человек столько времени надрывался. В этот момент он мне явно кого-то напоминал. Ну точно.
"Все в джунглях знали Багиру, и никто не захотел бы становиться ей поперек дороги, ибо она была хитра, как Табаки, отважна, как дикий буйвол, и бесстрашна, как раненый слон. Зато голос у нее был сладок, как дикий мед…"
Да, примерно так. Только все это до поры до времени. Суровы джунгли, и как бы ни была сильна Багира, но с Шер-Ханом ей тягаться не стоит. Только не говорить же об этом напрямик.
Пришлось в удивлении мотать головой, восхищаясь древностью рода и признавая неоценимые заслуги его предков в деле борьбы против татар. На всякий случай я даже заметил, что клан Монтекки хоть и считается одним из самых древних в Риме, но таких заслуг отнюдь не имеет, отсчитывая свое начало всего-то с тысяча триста пятьдесят второго года – жалких двести лет назад.
– То-то,- назидательно заметил дьяк и шумно отхлебнул из своего кубка, после чего вновь продолжил, но уже гораздо тише и спокойнее: – Правда, оскудел наш род, да и батюшка мой, князь Михайла Дмитриевич, коего и прозвали Висковатой, из молодших сынов бысть, но титла князей Мещерских все одно никуда не делась. И мы, его сыны, о том не забываем. И я помню, и братец мой, Иван Меньшой, и Третьяк. Помним и почитаем. А что я с подьячих начинал – то мне никто в попрек не поставит. По отечеству, за одни заслуги пращуров боярскую шапку заполучить – невелика доблесть, а вот с самых низов начать да так себя показать, чтоб из всех больших набольшим стать – оно поболе почет будет. Тот же Посольский приказ взять – моя заслуга. Когда я туда пришел, а тому уж, почитай, три десятка лет сполнилось, изба избой была. Нужные свитки седмицами искали – ни порядка тебе, ни уважения. А теперь взять – небо и земля, ежели с прежним равнять. И брат мой, Иван Меньшой, хошь и не в заглавных в Разбойной избе ходит, но и не из последних.
Бона яко лихо он твово холопа ослобонил, а ведь всего-то две седмицы прошло.
– За то тебе низкий поклон, – вежливо поблагодарил я еще раз.- И тебе и ему.
Андрюха действительно уцелел, хотя досталось ему изрядно. В тот день, когда я заполучил своего холопа обратно, самостоятельно передвигаться он мог, но с трудом. Травницу отыскали довольно-таки быстро, но та была стара и далеко из своего дома не выходила, а проживала аж в Замоскворечье. Пришлось договариваться с бойкой упитанной пирожницей Глафирой, жившей напротив. Одинокая вдова-толстушка моментально согласилась сдать уголок болезному, но при этом так плотоядно поглядывала на Апостола, что можно было смело утверждать – главные испытания ждут Андрюху не во время болезни, а по выздоровлении. Если, конечно, у разомлевшей вдовушки хватит терпения дождаться этого самого выздоровления.
Ну и ладно. "Пустяки, дело-то житейское",- как говаривал небезызвестный Карлсон. В конце-то концов, он хоть и Андрей, но не Первозванный. Не беда, если и оскоромится. Лишь бы она его не придавила, а остальное мелочи…
– И впрямь здорово выручил,- заметил я Висковатому.
– Ежели хошь знать, так мой Ванька давно бы в голове Разбойной избы встал, если бы не внук конного барышника.
– Кто? – не понял я.
– Да я про Ваську Щелкалова,-устало пояснил он и назидательно заметил, будто поставил точку в споре: – А ты речешь, без нас государь обойдется. Да ни в жисть.