Повесть-сказка "Ледяное сердце Златовера" - пятая из серии "Большое драконье приключение". Каждая из пяти достаточно автономна и представляет собой отдельное законченное произведение. В каждой упоминаются прежние похождения героев, что позволяет всему циклу быть единым. Все события, как между разными сказками, так и внутри одной, связаны строгой логикой. Каждое произведение Н. Ипатовой - это чудесная смесь фэнтези, рыцарского романа и любовной мелодрамы. Попробуйте это на вкус!
Содержание:
Наталия Ипатова - Ледяное сердце Златовера 1
Предисловие 1
Пролог 1
Часть I 1
Часть II 12
Часть III 23
Эпилог 35
Наталия Ипатова
Ледяное сердце Златовера
Предисловие
Вспоминается одна история, рассказанная мне Борисом Львовичем Васильевым. Свою первую повесть "А зори здесь тихие", ставшую впоследствии всемирно знаменитой, он послал в журнал "Юность" и приготовился безнадежно ждать ответа. Вдруг ночной звонок. Главный редактор "Юности" Борис Полевой просит немедленно приехать к нему на дачу. Молодой автор в панике и недоумении предстает пред главные очи и… получает шквал восторженных комплиментов. "Прихватил вашу папочку, чтобы было чем заняться вечером, начал читать и не мог оторваться, - объяснил Полевой. - И не мог дождаться утра, чтобы встретиться с вами. Будем печатать. Срочно в номер!". Ближайший номер "Юности" переверстали, освободив место для "Зорей". Так журнал открыл будущего классика российской литературы.
Нечто подобное произошло и с Наталией Ипатовой. Десять лет назад, в 1995 году она принесла свою повесть-сказку "Красный лис" в редакцию журнала "Уральский следопыт" и скромно сказала, что можно не торопиться с ответом. "Я долго собиралась с духом, - объяснила она, - несколько лет не решалась предложить свою "игрушку" на суд профессионалов, могу и еще подождать…". Тоненькую папку с "Лисом" взял домой, чтобы было чем заняться вечером, Максим Шишкин, литсотрудник отдела фантастики, которым мне в ту пору довелось заведовать. Утром он ворвался в редакцию необычно рано и принялся с жаром меня убеждать, что ЭТО надо прочитать немедленно, ЭТО - шедевр! К тому времени через мои руки уже прошли десятки тысяч страниц самодеятельных "шедевров", и я скептически отнесся к юношеским восторгам Макса, выразительным жестом показав на груды папок с "самотеком", образовавшие горный пейзаж на моем рабочем столе и покорно ожидавшие своей очереди. Максимка лихим кавалерийским движением счистил со стола лежавший передо мной очередной графоманский опус и хлопнул папкой перед моим носом. "История вас не простит, - с пафосом заявил он, - если вы сейчас отложите ЭТО в долгий ящик!" Чтобы соблюсти субординацию, я строго пообещал ему, что перелистаю ЭТО дома… Поздно вечером я позвонил Максиму и с волнением в голосе потребовал, чтобы завтра же! с самого утра! автор предстал передо мной! Короче, мы переверстали ближайший номер "Следопыта", чтобы немедленно опубликовать фантастическую повесть Наталии Ипатовой "Красный лис". Вслед за этой публикацией последовали каждый год подряд еще четыре ее произведения. Повесть Н. Ипатовой "Два спутника для Марии" читательское жюри признало лучшей фантастикой "Следопыта" 1997 года. Автора заметили и книгоиздатели, все годы внимательно изучающие наш журнал. После первой екатеринбургской брошюры в бумажной обложке книги Наталии Ипатовой, издаваемые в Москве и Санкт-Петербурге, значительно потолстели, приобрели твердый переплет. К осени 2005 года они могли уже составить целую полку - 9 книг. Трижды рассказы и повесть екатеринбурженки Н. Ипатовой публиковал всероссийский журнал фантастики "Если". Так "Уральский следопыт" открыл еще один талант, наряду с известными ныне, а в свое время впервые вышедшими к читателю именно в "Следопыте" писателями Владиславом Крапивиным, Сергеем Другалем, Александром Больных, Сергеем Лукьяненко, Александром Громовым, Владимиром Васильевым и другими.
Повесть-сказка "Ледяное сердце Златовера", которую мы предлагаем сейчас вниманию читателей "Уральского следопыта", - пятая из серии "Большое драконье приключение". Впрочем, каждая из пяти достаточно автономна и представляет собой отдельное законченное произведение. В каждой упоминаются прежние похождения героев, что позволяет всему циклу быть единым. Все события, как между разными сказками, так и внутри одной, связаны строгой логикой - в этом проявляется основная профессия автора, ведь Наталия Ипатова - программист, окончила математико-механический факультет Уральского госуниверситета и сейчас работает по специальности в Екатеринбургском филиале ОАО "Уралсвязьинформ". Но не ждите при чтении сложения сухих конструкций. Каждое произведение Н. Ипатовой - это чудесная смесь фэнтези, рыцарского романа и любовной мелодрамы. Попробуйте ЭТО на вкус!
Сергей Казанцев.
Пролог
Лес стоял, покрытый инеем, по левую руку - серебряный, по правую - золотой, пронизанный лучами заходящего солнца. Воздух замер, скованный морозом, и если и были здесь, в округе, живые души, они никак не давали о себе знать.
Вьюжный смерч обрушился на просторную поляну, внезапный и необъяснимый, как удар копья в спину. А когда понемногу осели взвихренные им хлопья, обнаружилось, что на поляне возникло нечто, отсутствовавшее здесь еще пять минут назад.
Это была упряжка из четверых крылатых коней, тонконогих, с густой искрящейся шерстью, в предвечернем освещении казавшейся голубой. Хвосты и гривы, клубясь, ниспадали до самых копыт, а густой пар их дыхания, насыщенный множеством крохотных, остро взблескивающих льдинок, достигнув окружающей поляну растительности, окутывал ее и оседал на ветвях изысканным изморозным узором. Без сомнения, они были выведены волшебным образом, эти кони: их полированные копыта ни на дюйм не погружались в более чем пятифутовый снежный покров.
Некоторое время упряжка стояла на месте, нарушая тишину лишь фырканьем голубых коней да звоном ледяных колокольчиков на сбруе, когда те мотали головами, обнюхивали друг друга или расправляли и складывали вновь могучие крылья. Потом карлик-возница, укутанный в козий тулуп так, что из огромного поднятого воротника торчал только длинный нос с намороженной под ним сосулькой, обернулся к своей единственной пассажирке, расположившейся в кузове, словно в гагачьем гнезде, среди множества пологов, пошитых из шкурок голубого песца.
- Скоро ли налюбуешься, Салазани? - сказал он ей с грубоватой фамильярностью, столь странной для слуги.
Она обратила к нему глаза, одновременно равнодушные и насмешливые, цветом напоминавшие перезревшую вишню, с чистой голубой склерой, в богатой опушке черных ресниц. Из всего, принадлежавшего ей неотъемлемо, можно было рассмотреть лишь эти глаза да темный румянец смуглых скул, светящийся сквозь длинный ворс поднятого воротника. Высокая песцовая шапка была надвинута на самые брови, а ниже служили свою службу пушистая объемная шуба, меховые рукавички и сапожки, пологи с их ласковым пленом… Кареглазая леди не страшилась мороза, а забавлялась с ним.
- Я не скоро еще налюбуюсь, Йостур, возвращенными мне владениями. Приятно сознавать, что теперь здесь царю я.
Часть I
Глава 1. Выпускник
- А я наконец-то вволю поваляюсь на травке, - с наслаждением предвкушал один из них. - Всем хорош Хайпур, но вот трава там не родная. Дома и вода, и воздух слаще.
- Рациональному объяснению не поддается, - поддержал я это мнение, - но сие - истина! После трех лет учебы в расчудеснейшем из городов очень тянет домой. Первым делом - ванна, самая наивреднейшая, самая что ни на есть отупляющая и расслабляющая, с очень горячей, почти кипящей водой. А если б вы, травоядные, знали, как стряпает моя мать! Честное слово, я очень долго не пожелаю променять ее общество на любое другое, даже сколь угодно изысканное. Чтоб вам так жить!
- Слышала бы принцесса, - съехидничал кто-то, - каковы сокровенные, сладостные мечты ее наследника!
- У принцессы длинные руки, и когда-нибудь она рекрутирует меня для славного служения Белому трону, но, пока она далеко, я способен подняться рано лишь ради рыбалки. Как минимум, месяца два я собираюсь загорать, купаться, есть, спать и наслаждаться материнским обожанием…
- И медитировать, медитировать и медитировать… - прогнусили над самым моим ухом.
Громогласное ржание огласило дремлющие по раннему времени окрестности, а я шутливо схватился за голову. Выпускников объединяла дружная ненависть к этой нуднейшей из дисциплин.
- Нет, братва, вот медитировать я, пожалуй, не стремлюсь. Сниму эту лапшу с ушей и вам того же советую…
Возвращение в родные пенаты наша компания начала отмечать загодя, и нынешним утром это было заметно по походкам и лицам: особенно часто оступались кентавры. Пытаясь сохранить хотя бы видимость равновесия если не в чужих, то в своих глазах, они взялись под руки, но управлять объединенным центром тяжести и восемью ногами оказалось ничуть не проще. Они испытывали некоторый дискомфорт, выражавшийся в противоречии между подогретым желанием говорить много и легко объяснимым косноязычием. С трехлетней аскезой Священного города молодежь прощалась без сожаления.
Я был если не трезвее тех, то, во всяком случае, спокойнее, и больше помалкивал, разразившись лишь одной приведенной выше тирадой о прелестях свободного бытия. Я старался держаться незаметно, и приятели то и дело спохватывались: а с ними ли я еще. Обнаружив меня после лихорадочной переклички, обрушивались с упреками: я-де их не уважаю, ношусь со своей наследственной белизной, как с писаной торбой, и даже ушат доброго пойла не способен разгорячить мою рыбью кровь.
Пылкие претензии хмельных кентавров забывались едва ли не быстрее, чем высказывались, и вся наша компания, помогая друг другу, неспешно двигалась по удобной тропинке, ведущей от тайного Хайпура к жилым местам и торным дорогам. Когда же тропинка кончилась, мы простились с сердечной искренностью, подразумевавшей, что в этой жизни, возможно, уж никогда и не встретимся. Каждого ждет дорога судьбы его народа, на которой нам придется оставить свои следы. На окончивших курс философских наук в Хайпуре всегда возлагается много надежд и, скорее всего, ни у кого из нас не будет времени оглядываться назад.
Все еще держащиеся под руки кентавры разноголосо исполнили для меня прощальную песенку, развернулись ко мне костлявыми студенческими крупами и, двигаясь спотыкающимся галопом, исчезли в зеленых зарослях, тут же забыв о старом друге и громогласно мечтая о кобылах.
Я, Артур Клайгель, проводил своих приятелей улыбкой, гаснувшей по мере их удаления. Я тоже не буду вспоминать их дольше, чем это было бы естественно. Идея Хайпурского Университета была в другом. Его выпускники, объединенные тремя годами занятий общим делом, общими знакомыми и воспоминаниями о совместных проделках, связанные ностальгической симпатией, уже не будут впредь случайным сборищем персонажей, каждый из которых претендует на главную роль в своей сказке и, отдельно взятый, олицетворяет собой Добро, а в коллективе - норовит выжить из сферы влияния другого лидера. Идея принадлежала леди Джейн, царствующей принцессе Белого трона, и я подозревал, что принцесса знала, что делала. Когда эта мысль пронеслась в моем мозгу, я счел, что и с моей стороны ритуал прощания исполнен, повернул на дорогу, ведущую к дому и направился в Тримальхиар.
* * *
Мать обняла меня, затем, отстранив, смерила оценивающим взглядом.
- Не вырос, - констатировала она. - Кормили скудно?
- Приподнят, - пошутил я, - так сказать, морально.
Интеллектуально и эмоционально. Отец ведь, кажется, тоже был ниже среднего?
Саския Клайгель, леди Тримальхиара и моя любимая мама бледно улыбнулась, и я порадовался, что она теперь может улыбаться воспоминаниям об отце:
- Да, макушки у нас были на одном уровне.
И все же она избегала предаваться воспоминаниям вслух, словно оберегала их от стороннего праздного любопытства.
Я обернулся в сторону города, чей невнятный гул ощущался даже в нашей уединенной гостиной. Нет, разумеется, здесь не было надоедливого, утомляющего шума, но чувствовалось, что за этим окном, скрытым от солнца и чужих глаз завесой трепещущей зелени - жизнь. Бурлящая, неостановимая жизнь, которой принадлежали такие, как мы, которой намеревались истово служить до последнего удара сердца, полностью осознавая неблагодарность этого служения: мы любили жизнь больше, чем она отвечала нам взаимностью.
- Не верится, - сказал я, - что всему этому только двадцать лет.
- Я не могу заставить себя поверить, - откликнулась его мать, - что и тебе уже почти двадцать лет.
- Я - как Тримальхиар, - заметил я, - тоже рос не на пустом месте. У отца в мои годы уже была ты.
- И даже Солли.
Взгляд мой отметил траур, который мать, только сняв по мужу, вновь вынуждена была надеть в память моей сестры. Воспитанный женщинами, я понимал ее, как никто. Лучше, может быть, чем она сама себя понимала. Я знал, как она устала вечно терять любимых, и знал, что остался последним, сердцем чувствовал эту ее боль, и искренне не желал стать хотя бы и невольной причиной ее новых страданий. Я испытывал к матери болезненную нежность, видя, что лишь мое присутствие способно противостоять ее тягостным мыслям. Когда она после отлета Александра приняла под свою руку Тримальхиар, оказалось, что она сильная. Очень сильная, и, наверное, только мое существование не позволило этой силе выродиться в ожесточение. Я не представлял своей жизни без нее, и в основе моего менталитета лежало, может быть, ею же неосознанно и заложенное, желание не покидать ее никогда. Словом, я был типичным маминым сынком.
Всплыв, наконец, на поверхность этой грозившей поглотить меня пучины, я подумал, что было бы интересно подсчитать, сколько же ей на самом деле лет, но не рискнул связываться: на безупречном лице годы не оставляли следа, и, невзирая на все потери, ни одна седая струйка не пробилась в водопаде пламенно-рыжих кудрей. Одним словом, больше восемнадцати.
- Многому тебя там научили? - после паузы спросила мать. - Нужному?
Я помотал головой.
- Ох, многому. А нужному ли? Не знаю, право. Еще не все улеглось в голове. Во всяком случае, я страшно рад, что оттуда вырвался. Дома лучше.
Мы помолчали, пока горничная накрывала в гостиной столик для позднего завтрака. Мама прекрасно помнила как мои вкусы, так и аппетит: много кофе, много молока и сахара, и целая гора яблочных бисквитов.
- Ну, - поинтересовалась она, когда я с упоением принялся за дело, - а теперь - о главном. Там, в этом вашем Хайпуре, были барышни?
Я подавился бисквитом, и ей пришлось подождать, пока я прокашляюсь.
- Ты это считаешь главным?
Мать молча улыбалась, настаивая на исповеди, и я, обреченно вздохнув, отставил чашку в сторону.
- Ну, девушки там, разумеется, есть, хотя их присутствие и нарушает некоторые дедовские традиции. Раньше дам не очень-то допускали к Могуществу, и способным приходилось пробавляться кустарщиной, наполовину состоящей из обмана и суеверия, а наполовину - из вдохновения и таланта. Но теперь, согласись, придерживаться образовательного ценза было бы смешно, учитывая, кто занимает Белый трон. Стоит кому-то из консерваторов заикнуться насчет профанации идеи, как его немедленно обвинят в половом шовинизме, дискриминации и нарушении прав человека. С моей точки зрения вся эта мышиная возня не имеет ни малейшего смысла: леди Джейн уже не первый десяток лет успешно доказывает качество своих мозгов.
- Нет ли у тебя желания с кем-нибудь меня познакомить?
Она вполне оценила мои тщетные попытки укрыться за украшавшим стол букетом.
- Ну, - промямлил я, - видишь ли… Там, конечно, попадались симпатичные… Но, понимаешь… в общем, девушки, способные выдержать Хайпур, делают это не ради какого-то бедняги, чью жизнь хотели бы разделить, а ради стремления к знаниям. Они, собственно, совершенно не склонны к каким бы то ни было романтическим отношениям, и, честно говоря, после десятиминутной беседы с одной из таких амазонок, отползаешь измочаленный, с жутким комплексом неполноценности. А если серьезно, то Хайпур не оставляет на это ни времени, ни душевных сил. Поэтому ты вполне можешь мне верить, если я скажу, что к любой из них отношусь как к товарищу по несчастью.
Мать кивнула, принимая информацию к сведению.
- Ты будешь первая, - утешил я ее, - кто узнает, если я влипну в любовь. Но… извини, я от души надеюсь, что сию чашу мне приведется испить… попозже.
Она смотрела на меня с грустным пониманием, от которого мне всегда почему-то хотелось расплакаться. Кажется, она и сама не знает, чего бы ей хотелось больше: чтобы я всегда оставался маленьким, чтобы она имела право любить, баловать и защищать меня, или чтобы семья росла моими стараниями. Поскольку первое предполагает недеяние, а второе - кое-какую активность, мне, пожалуй, хочется еще немного побыть маменькиным сынком.
- Я в Хайпуре чувствовал себя ужасно неловко, - сказал я ей. - Понимаешь, все смотрят на меня через прицел моего наследства. Позади - Александр Клайгель, впереди - Белый трон. Леди Джейн прилюдно интересуется моим мнением, как будто я заведомо скажу умную вещь. А меня ничуть не тянет ни на подвиги, ни в дальнюю дорогу. И решать судьбы мира я, вроде бы, недостаточно компетентен. Я никому не желаю зла. Мне и Черные-то - не враги. Мне бы с удочкой посидеть на заре. И рисую я хорошо. Мне кажется, у меня менталитет - не героя. Там нужно какое-то чувство сильное: любовь, или ненависть… или страстное желание чего-то. И… понимаешь, у героев чувства юмора нет. Я все думаю, ма, а может, я - спутник героя?