- Этим уже занимается курия инквизиции Рейнского епископата, - заверил меня Лафрамбуаз, - и рыцарей, равно как и простых солдат, готовых рискнуть жизнью во имя Господа, а также не боящихся чумы, по всей Европе находится более чем достаточно. Однако всякая ордалия дело небыстрое, и пока она собирается и готовится, ты должен будешь сделать своё дело.
Я приготовился внимательно слушать.
- Ты должен проникнуть в Шварцвальд – пропуск через кордоны бездушных у тебя будет – и узнать, кто стоит за восстанием черни. А главное, какие именно цели оно преследует на самом деле? Узнать судьбу вильдграфа и его сыновей, ибо такое владение не должно оставаться без хозяина.
- А что если чернь восстала сама? – предположил я. – К примеру, из-за того, что вильдграф был скверным хозяином этой земли. Он ведь не доложил вовремя о вспышке чумы, а это говорит о нём далеко не лучшим образом.
- Это может быть и так, - не стал спорить Лафрамбуаз, - но я уверен, что нерадивость ландграфа Гильдерика тут ни при чём. Возможно, он своими действиями ухудшил ситуацию, но корни её лежат глубже. И ты должен отыскать их, Рейнар.
- Откуда столько доверия? – задал я главный вопрос, который мучил меня с самого начала разговора. – Я ведь, как ни крути, бывший рейдер, нечистый, проклятый Господом, и, по всей видимости, даже мук чистилища недостойный. И всё же, я не умер в очистительном пламени, более того, мне поручают весьма важную миссию. Я хочу знать почему, прежде чем соглашусь.
- А ты думаешь, что можешь отказаться? – приподнял тонкую бровь инквизитор. – От очистительного пламени тебя отделяет весьма тонкая грань, поверь мне, Рейнар. Ты можешь сгореть сегодня же, в том самом дворе, на который столь внимательно смотрит аббат. Не желаешь и ты взглянуть?
Он сделал приглашающий жест, и я подошёл к окну. Аббат посторонился, давая мне подойти поближе, чтобы лучше увидеть внутренний двор монастыря.
А там люди инквизитора – их легко можно было узнать по серым камзолам и колетам – споро готовили всё для аутодафе. В центре двора уже поставили высокий столб с цепями, а под ним раскладывали вязанки дров. Старающиеся держаться от них подальше немногочисленные монахи, перебирали чётки и, склонив головы, молились.
- Дорогой нам попался заразитель, - пояснил Лафрамбуаз, - на него указали жители нескольких окрестных деревень. Всюду, где являлся он, начиналась чума. Так как эти земли принадлежат аббатству, то вспышку эпидемии удалось предупредить. Бездушные вовремя приходили в деревни вместе с врачами. Я не мог отказать в просьбе изловить тварь, и когда мне это удалось, привёз сюда, чтобы придать огню в сем святом месте.
Я отошёл от окна, снова встал напротив стола, за которым сидел Лафрамбуаз.
- Кстати, я хотел бы, чтобы ты, Рейнар, взглянул на заразителя. Хотелось бы избежать роковой ошибки.
- Так ли это важно? – пожал плечами я. – Даже если умрёт невинный, его душа немедленно отправится к Господу, кратчайшим путём.
- Верно, - согласился инквизитор, - но я не желаю отягощать свою душу смертью невиновного, а что ещё важнее – не хочу впадать в грех самоуверенности. Ведь если схваченный моими людьми не заразитель, но настоящий сеятель чумы остаётся на свободе, и тогда я должен буду немедленно продолжить охоту на него.
- Конечно, я взгляну на заразителя, чтобы не подвергать вас такому испытанию, - кивнул я. – Но для чего было показывать мне место его будущего аутодафе?
- Дров в вязанках у меня с собой достаточно, чтобы сжечь не одного только заразителя.
- В случае моего отказа?
- В случае если ты, Рейнар, не пожелаешь доказать мне, что ты остался человеком, что и для тебя есть возможность спасения не только через очистительное пламя костра.
Я вспомнил суровый взгляд юного монаха Пьетро, глядящего на меня с фрески, и Спасителя, всякий раз как будто отводящего глаза. Есть ли и в самом деле спасение для меня? Или, может быть, костёр лучший выбор? Или может расплести верёвку, которой подпоясано моё санбенито, и даровать самому себе лёгкую смерть раскаявшегося? А там пускай жгут уже мёртвое тело. Моей отравленной тьмой и порчей душе грех самоубийства не столь уж страшен – вечных мук ада мне не избежать.
- Что ж, идёмте, взглянем на пойманного вами заразителя, - сказал я, чтобы избавиться от глупых мыслей.
- Идём, - кивнул Лафрамбуаз, поднимаясь из-за стола.
Самое неприятное в заразителях то, что они ничем не отличаются от обычных людей. Даже на больных чумой не особенно похожи. Никаких чёрных губ и ногтей, ни кругов под глазами, ни паутины вен по всему телу, даже кожа их не отдаёт и каплей той мраморной белизны, что характерна для нечистых. Нет, без самой серьёзной проверки заразителя от обычного человека не отличить.
Самое же отвратительное, что они соглашаются на эту работу сами – добровольно. За время заключения в монастыре Пассиньяно мне довелось увидеть не одного заразителя. Их приводили в аббатство для окончательной проверки, вроде той, что хочет учинить над подозреваемым прелат Лафрамбуаз. Я допрашивал всех, и никто не смел лгать мне, такова была природа моего проклятья, и ни один не ответил, что его принудили. Все, абсолютно все, сами согласились делать это чёрное дело – за деньги ли, на которые рассчитывали купить всё и всех, или просто из ненависти ко всем вокруг, начиная с собственных соседей.
Именно поэтому из всех тварей, порождённых чумой, я больше всего ненавидел именно заразителей.
Подозреваемый сидел в крытом возке без окон. Он ничего не мог видеть изнутри, однако догадывался о грядущей судьбе. Стук молотков и треск хвороста, стаскиваемого к основанию недавно установленного столба, были отлично слышны.
Меня сопровождал сам инквизитор с парой особо доверенных слуг. Вид они имели самый откровенно бандитский, и явно куда чаще брались за висящие на поясах гросмессеры, нежели за крест или Библию.
Как только открыли дверцы возка, изнутри на меня пахнули отвратительным смрадом. Человека внутри продержали не один день, прикованным за руки и ноги к стенкам возка. Да и прежде он явно не отличался особой чистоплотностью, одежду его покрывали грязные пятна до такой степени, что определить цвет этих лохмотьев было уже невозможно.
Однако куда отвратительней для меня был вовсе не "аромат", исходящий от подозреваемого. Одного взгляда на него мне было достаточно, чтобы понять – этот человек и в самом деле заразитель. Два намертво сплавленных в моей душе проклятия зашевелились клубком ледяных змей, заставив меня на мгновение скривиться. Однако я быстро взял себя в руки и шагнул внутрь возка, стараясь дышать ртом.
- Ты! – тут же взвыл заразитель и забился в цепях так, что звенья зазвенели. – Слуга Господина! Почему ты тут?! Почему с ними?! Почему предал?!!
- Это ты предатель, - ответил я, преодолевая отвращение и протягивая руку к лицу заразителя. – Ты предал всё, что было в тебе от человека. Продал душу дьяволу из Константинополя за тридцать сребреников.
- Плевать мне на серебро! – выпалил бьющийся в цепях заразитель. – И на золото плевать! Я хотел, чтобы меня боялись! Хотел всем показать! Они не ставили меня ни во что! Я унижался перед ними! А потом они начали умирать! И только я – я! – знал, отчего они дохнут! Я убивал их всех!
Выходит, этот был из породы ненавидящих. Хотя это было понятно с первого взгляда на плюгавого, грязного и почти лысого мужичонку, висящего на цепях слишком толстых и прочных для его тонких рук и ног. Такого презирали, наверное, с самого детства, вот и вырос не в человека, а в урода с мелкой душонкой. Подобные ему на всё готовы лишь бы хоть чуточку возвыситься над соседями, которых ненавидят всеми фибрами своей крохотной, но очень злой души.
Я положил руку на скривившееся от боли лицо заразителя, и тот закричал. Так не кричат даже те, кого пытают огнём. Видимо, боль, терзающая слуг константинопольского султана от одного моего прикосновения, просто запредельна. И её не в силах выдержать такие вот мелкие рабы, вроде этого заразителя. Кожа начала слезать с его лица, остатки волос выпадали целыми клочьями. Заразитель стиснул кривые, редкие зубы, но они начали крошиться. Ещё немного и глаза вытекут мне прямо на ладонь.
Но я не стал доводить до того – отпустил заразителя раньше. Обессиленный, он повис на цепях. Изо рта его тонкой струйкой стекала на подбородок кровь пополам с чернилами. Явный признак проклятого и нечистого. Вполне достаточный мотив, чтобы отправить его на костёр.
Я покинул возок, и слуга инквизитора тут же прикрыл дверь.
- Достаточно? – спросил я у Лафрамбуаза, как обычно, внимательно наблюдавшего за допросом. Хотя в этом случае и спрашивать не пришлось, заразитель всё сам выдал.
- Вполне, - кивнул прелат. – У меня было мало сомнений насчёт этого человека, однако вы рассеяли последние.
- Можно просьбу? – попросил я. Инквизитор кивнул, приглашая меня озвучить её. – Полейте дрова водой. Не хочется, чтобы эта тварь умерла лёгкой смертью.
Лафрамбуаз глянул на меня так, будто впервые увидел. На мгновение мне показалось, что он готов улыбнуться. Он снова кивнул и заметил:
- А из тебя вышел бы неплохой инквизитор.
- При других обстоятельствах, - ответил я.
Я не отказал себе в удовольствии полюбоваться на смерть заразителя в очищающем пламени костра. Слуги прелата знали своё дело, и горела тварь долго, не задохнувшись в дыму. Заразитель вопил от боли, бился в крепко держащих его цепях. Однако всякий раз, когда он видел среди наблюдающих за казнью меня, взгляд его, затуманенный болью, прояснялся. И наполнялся диким, животным, страхом. Ведь я мог прикончить его куда более мучительно, и смерть в языках пламени была для него и в самом деле милосердной.
Наконец, огонь поглотил нечистую тварь. Какое-то время ещё слышны были его крики и звон цепей, но вскоре затихли и они. А после пламя спало, оставив лишь обгоревший труп, прикованный к столбу. Ещё один заразитель принял смерть в огне.
Слуги инквизитора аккуратно собрали его останки, чтобы зарыть в землю на особом кладбище, где до него не доберутся другие рабы константинопольского султана, а после перепахать её с солью, чтобы окончательно избавиться от заразы. Ведь ей-то пламя не столь уж страшно.
А уже на следующее утро я, уже переодевшись в мирское платье и повесив на пояс оружие, заглянул попрощаться к аббату.
Тот ждал меня в своём просторном кабинете. На столе стояла знакомая шахматная доска с ожидающими моего хода фигурами.
- Не убирайте их, - попросил я, после того как аббат благословил меня. – Я вернусь в обитель, и мы доиграем нашу партию.
Я припомнил, какой именно хотел сделать ход, и переставил королевскую пешку на одну клетку вперёд.
- У меня будет достаточно времени, чтобы обдумать партию, - заметил аббат. – В стенах обители Святого Михаила Архангела тебе всегда будут рады, Рейнар.
- Благословите меня на то дело, что поручил прелат, - попросил я, опускаясь на колени перед аббатом.
Тот возложил мне на голову обе руки и зашептал молитву. Я же повторял её вслед за ним одними губами:
- Sub tuum praesidium confugimus, sancta Dei Genetrix: nostras deprecationes ne despicias in necessitatibus: sed a periculis cunctis libera nos semper, Virgo gloriosa et benedicta. Domina nostra, mediatrix nostra, advocata nostra; tuo Filio nos reconsilia, tuo Filio nos commenda, tuo Filio nos repraesenta.
После я поднялся на ноги, и аббат перекрестил меня, произнеся:
- In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen. Ступай с миром, сын мой.
Я поклонился ему на прощание, и вышел из кабинета. Не прошло и четверти часа, как я верхом покинул монастырь Пассиньяно, ставший мне домом на несколько так быстро пролетевших, месяцев.
Глава 2.
Удивительно спокойное путешествие.
До города Лукка – столицы Тосканы, где находилась резиденция прелата, я добрался легко и быстро. Даже не заметил особенно, как миновал почти треть отмеренного мне пути. Путешествовать в немногочисленной свите Лафрамбуаза было достаточно просто, что и не удивительно. Инквизитор выбирал для себя лучшие постоялые дворы, что могла предоставить ему Тоскана, и, конечно же, никто не смел ему отказать. Как ни странно, платил Лафрамбуаз, а точнее его доверенный слуга, распоряжавшийся деньгами, достаточно щедро. Хотя, как я знаю по личному опыту, многие клирики обычно пренебрегают такой мелочью, как оплата счетов. Даже самых разорительных. В лучшем случае оставляют расписки, с которыми хозяева постоялых дворов идут в местную церковь, где получают вовсе не золото, а индульгенции или бесплатную исповедь или просто молитву во здравие.
Меня сильно удивило, что столь могущественный человек, как Лафрамбуаз, оказался не из этой породы.
Ещё удивительней оказалась свита прелата. По большей части это были ребята вроде меня. Крепкие, не чуждые хорошей выпивке и хорошей драке. Все, как один, из бывших вояк, по тем или иным причинам отошедшие от ратных дел. Прежде все они служили разным господам, и вполне возможно сталкивались друг с другом на поле боя, теперь же служба прелату Тосканы объединила их.
Роднила их одна черта – все они были удивительно неразговорчивыми людьми, что меня вполне устраивало. Я и прежде не особо жаловал пустую болтовню, подбивая себе в команду тех, кто как и я предпочитает дело слову.
Немногочисленные клирики, сопровождавшие прелата, также не сильно отличались от слуг-мирян. В их осанке и манере держаться чувствовалось военное прошлое. У всех их руки были в крови. Уж у меня-то глаз на такое намётан за годы рейдерства в городах. В рейдерские фактории другие люди попросту не совались.
Всю дорогу я, как правило, шагал пешком, ведя выданного мне спокойного мерина в поводу. Кортеж инквизитора двигался не быстро, и я вполне мог позволить себе полюбоваться окрестностями.
Всегда любил осень. Особенно позднюю, как сейчас. Когда облетают последние листья октября, но ещё не пришли первые ноябрьские холода. С моря ещё дует тёплый ветер, и даже по ночам можно сидеть без костра – не замёрзнешь. Да и мертвецы в эту пору самые спокойные. Потому и удалось прелату так легко изловить заразителя. Те, кто умер от его прикосновения, ещё долго, до самой весны не поднимутся из могил, чтобы нести смерть. А вот начни он творить своё чёрное дело весной, или хуже того летом, уже через неделю в этом регионе начался бы настоящий хаос, и Братство бездушных оцепило бы его непроницаемым кольцом карантина.
Несколько раз за время поездки инквизитор приглашал меня в свою карету. Снаружи его экипаж совершенно не соответствовал высокому статусу сидящего внутри – никакой вычурности и украшений, лишь Спаситель на кресте и лилия, как знак принадлежности Авиньонской церкви. Внутри карета была достаточно комфортной, но это объяснялось скорее тем, что прелат много времени проводил в дороге, потому никакой скрытой от глаз роскоши за её деревянными стенками не было. Только самое необходимое для долгих путешествий.
Лафрамбуаза всегда сопровождал его самый доверенный слуга. Человек, удивлявший меня больше всех остальных. Как минимум тем, что я был с ним неплохо знаком ещё с тех пор, как занимался рейдерством в покинутых городах. Иудей с немужским именем Гедалия имел самую типичную внешность представителя этого народа. Среднего роста, с короткой бородкой, длинными волосами. Он носил тёмную одежду, был опрятен и не скрывал жёлтой шестиконечной звезды, нашитой прямо на груди согласно закону. Он и в прежние времена носил её едва ли не с гордостью, хотя уже тогда вполне мог позволить себе платить за то, чтобы не украшать одежду этим символом. Закон ведь позволяет. Именно Гедалия всякий раз расплачивался по счетам прелата и вёл все переговоры с торговцами и хозяевами постоялых дворов.
- Так ты считаешь, что заразитель начал своё дело не вовремя? – поинтересовался у меня, выслушав выводы, Лафрамбуаз.
- Скорее, ему просто не повезло, - покачал головой я. – Он работал на будущее. Даже один такой заразитель способен отправить в могилу никак не меньше сотни человек в месяц. С учётом того, что разносчиками чумы станут и первые умершие от неё. Будет введён карантин, но заболевание вполне могут списать на обычную вспышку эпидемии, а не умышленные действия. Трупы свалят в общие могилы и засыплют известью, чтобы не допустить распространения заразы, и до весны они там пролежат вполне спокойно.
- А весной, - сделал вполне логичный вывод Лафрамбуаз, - в регионе начнётся кромешный ад.
Это ещё мягко сказано, но перечить инквизитору я не стал. Думаю, он и сам отлично понимает всю меру опасности, которую ему удалось предотвратить.
- Гедалия, оставь нас, - велел он иудею, и тот не сказав ни слова против, вышел из притормозившей кареты. – А ты, Рейнар, слушай меня очень внимательно. Повторять я не стану, и без того не знаю, стоит ли тебе доверять то, что я скажу, но выбора у меня нет. Не стану стращать тебя карами за длинный язык, ты и сам человек достаточно умный, и тайны хранить умеешь.
Мне чертовски не понравилось вступление Лафрамбуаза. Очень захотелось выскочить из кареты вслед за Гедалией.
- В конце лета этого года в Донауштадте соберутся правители всех христианских королевств Европы, чтобы положить конец эпохе раздора и начать совместную борьбу как с мертвецами, так и с теми, кто стоит за ними. Сам понимаешь, что Гранаде и особенно Константинополю это будет совсем не на руку, и они пойдут на всё, лишь не допустить объединения христианских королевств.
- Даже станут действовать заодно? – скептически поинтересовался я.
- О них ничего достоверно неизвестно, - пожал плечами Лафрамбуаз, - и вполне возможно, что слухи о вражде между государствами сарацин всего лишь вымысел, чтобы успокоить нас.
- Между ними лежит ещё Египет, где сарацин видеть вовсе не рады, несмотря ни на что.
- Разбираться в политике представь тем, кто в ней понимает больше твоего, Рейнар, - резко оборвал меня инквизитор, показывая, что ни о каких доверительных отношениях между нами и речи идти не может. – Не исключено, что действия этого заразителя, равно как и внезапная вспышка чумы в Шварцвальде предназначены, чтобы отвлечь внимание от чего-то действительно важного.