– Города? – продолжал черноусый. – Их хорошо грабить. Какая еще от них польза? Мы – свободные люди. Что нам за радость собирать налоги или дни напролет следить за селянами, погоняющими волов, чтобы не дать им обвести нас вокруг пальца? – Он скривился от отвращения. – Ни за что! В страхе и ужасе держат наши непобедимые орды князей мира. Брать с них дань – наше исконное право. Они дают нам золото, шелка, благовония, а мы до них охочи. И это правильно, что презренные городские крысы трудятся, чтобы дать нам все это. Потому что хозяева мира – мы!
Остальные гирканийцы встретили слова командира одобрительным гулом.
– Дайте мне коня, – прервал восторги степняков Конан, – луна не успеет смениться, как я стану лучшим наездником, чем любой из вас. Дайте мне ваш лук, и я за то же время заткну за пояс любого гирканийца. Нет такого воинского искусства, которым бы я не овладел. Не придумали еще!
Кочевник поднялся и холодно глянул на киммерийца:
– Мы прибудем к Бартатуе через несколько дней. У тебя будет время показать свои способности. Как тебя зовут, чужестранец?
– Конан.
– Знай, что я – Бория из клана Голубого Оленя племени ашкузов. Я полусотник, и в пути я тебя испытаю. Если все, что ты здесь наболтал, не пустые слова, я узнаю это прежде, чем мы прибудем к Бартатуе. Я с удовольствием замолвлю за тебя словечко. А уж там – как каган решит, так и будет.
– Глупости, – фыркнул тот, кого называли Торгутом, – какой толк великому Бартатуе от этой городской обезьяны и свиноеда? – Степняк бранился, стараясь при этом держаться подальше от ног Конана.
– Не твоего ума дело, Торгут, – отрезал Бория, – помыслы великого кагана недоступны простому всаднику. Уж не вздумал ли ты оспаривать мое решение?
Торгут коснулся лба тыльной стороной ладони:
– Я не хотел проявить непочтительность, командир. – Он взглянул на Конана с неприкрытой ненавистью.
– Смотри у меня! – Бория повернулся к воинам, сидевшим у огня: – Дайте пленнику сушеного мяса из его седельной сумки.
Затем он вновь обратился к киммерийцу:
– Мы выходим завтра на рассвете. Путь предстоит нелегкий. Ты его, может, и не переживешь. Мне дела нет. Когда мы вернемся в лагерь, я буду знать о тебе больше.
Командир гирканийцев отошел, и один из воинов, от плеч до колен покрытый татуировкой всевозможных страшилищ, бросил Конану несколько полосок сушеного мяса. Киммерийцу пришлось потянуться и ухватить мясо зубами. Бория назвал его пленником, а не рабом. Может, это и добрый знак… Конан отбросил прочь досужие вымыслы и с жадностью принялся рвать жесткое мясо.
– Воды, – попросил он, расправившись с едой, Кочевники не обратили на просьбу никакого внимания. Бория закончил обгладывать кость и что-то проговорил степняку, щеголявшему замысловатой татуировкой. Тот порылся в седельной сумке, вытащил мелкую чашу, плеснул в нее из бурдюка и подал Конану. Киммериец чуть поморщился от мерзкого запаха, но привередничать было не в его правилах. На долю отважного варвара выпадали и не такие испытания.
В чаше оказалась не вода, а кислое молоко, овечье, конское, коровье или козье – Конан не знал, да и не желал знать. Степняки жили в основном за счет своих стад и доили самок любых домашних животных. Киммериец заметил, что чаша сделана из верхней части человеческого черепа. Неуклюже скорчившись, он опустошил этот жуткий сосуд. Стянутые петлей руки нещадно болели, но, когда опустилась ночь, Конан все же попытался уснуть. Его беспокойный сон то и дело прерывали укусы насекомых, но все равно рассвет настал слишком быстро.
– Не будем нагружать коня твоей тушей, – усмехнулся Бория, затягивая аркан вокруг шеи Конана. – Вы, городские и деревенские крысы, привыкли ходить пешком. Так что не зевай, а то упадешь, и тебя поволокут по земле.
Гирканийцы вскочили в седла и рысью пустили коней на восток. Конан бежал рядом с запасными лошадьми и старался не отставать, подстраиваясь к шагу самого медлительного скакуна. Если высокомерные всадники рассчитывают увидеть, как он, задыхаясь, волочится по земле, долго им придется ждать! Как истинный киммериец, Конан был неутомим в беге и легко мог поспеть за лошадью.
Все утро гирканийцы время от времени оборачивались и каждый раз таращили глаза при виде Конана, бегущего рысью вровень с лошадьми: аркан не натянут, дыхание свободное. Для степняков, которые никогда не проходили пешком более нескольких шагов, кроме как по крайней нужде, казалось невероятным, что человек может быть таким неутомимым. Конан же способен был бежать легкой рысью хоть целый день: для киммерийского горца бегать так же естественно, как дышать.
Но когда Торгут сам взял аркан у другого всадника, Конан понял, что его ждут тяжелые минуты.
– Кажись, нашему пленнику наскучило так медленно бежать. Пусть поупражняется – это его развлечет. – С этими словами гирканиец пришпорил коня, и тот перешел на галоп.
Аркан натянулся. Конан побежал во всю мочь. Он был готов к чему-нибудь в таком роде. Рысью он мог бежать, как конь. Но при такой скорости… Когда гирканиец погнал коня быстрым галопом, Конану пришлось напрячь все свои силы, чтобы не упасть. Пот заливал глаза, варвар тяжело дышал. Он еще не выдохся, но это могло случиться в любое мгновение.
Остальные всадники ехали вровень с ними, со смехом и криками одобрения наблюдая за забавным состязанием. Сквозь мелькающую перед лицом высокую траву Конан поймал холодный, оценивающий взгляд Бории… Дотянуться до аркана и попытаться перегрызть его? Вряд ли получится – никогда прежде не встречал киммериец таких тонких и вместе с тем прочных веревок. И потом, тогда ему просто накинут на шею еще одну петлю.
Торгут оглянулся и увидел, что Конан не отстает. Кочевника аж перекосило от злости. Он хлестнул своего коня короткой плетью. Конан сделал глубокий вдох и побежал на пределе сил – лишь бы аркан не натянулся и не повалил его на землю. Со связанными руками трудно поддерживать равновесие, даже при всей невероятной ловкости варвара. Земля здесь неровная; если он упадет – в лучшем случае обдерется, а вернее всего, либо задохнется, либо сломает шею. Бория, возможно, будет недоволен, но Торгут явно воспылал к киммерийцу ненавистью. Что для такого дикаря выволочка от командира в сравнении с радостью мести!
Теперь у Конана появилась цель. Он искал камень, бугор, дерево – что угодно – в качестве точки опоры. Если уж суждено ему умереть, он хотел доставить себе последнее удовольствие, прихватив с собой Торгута. И вот киммериец заметил то, что искал. Совсем рядом замаячило дерево – большая редкость в степи. Низкорослое, сучковатое, согнутое ветром, чуть побольше куста. Но Конан знал, что ствол его, иссушенный, устоявший на степных ветрах, необыкновенно крепок. И еще он почуял, что удача на его стороне, за день пути по степи попадается не более четырех-пяти чахлых деревьев.
Когда они приблизились, Конан увидел, что Торгут собирается объехать дерево справа. Киммериец свернул влево, чтобы обогнуть дерево с другой стороны, – тогда аркан зацепится за ствол, и… Бория, скакавший следом, крикнул: "Торгут! " – но было уже поздно. Конан обежал дерево кругом, веревка обмоталась вокруг ствола.
Торгут только и успел, что оглянуться. Аркан, обмотанный вокруг запястья, круто дернул его, и кочевник на полном ходу вылетел из седла. Он со смачным хрустом шлепнулся на землю, воздух со свистом вылетел из глотки. Усмехаясь, Конан обогнул дерево и направился к степняку. Остальные гирканийцы сдержали коней и развернулись, но им было не нагнать Конана. Киммериец молниеносно, как рассерженный барс, подскочил к Торгуту и обеими ногами ударил степняка в грудь. Тот замычал от страшной боли. Конан упал на колени. Торгут сдавленно хрюкнул. Ребра у него жалобно всхлипнули.
Конан вскочил на ноги и собирался прыгнуть Торгуту на лицо, когда сзади подъехал Бория. В руке у командира был ненатянутый лук. Тяжелым, гибким оружием из дерева и рога он с размаху, изо всей своей недюжинной силы, ударил Конана по макушке. Это было все равно что шарахнуть увесистым молотком. Кровавая вспышка мелькнула перед взором киммерийца, и поверженный варвар повалился поперек бесчувственного врага.
ГЛАВА 2
Двое всадников остановились на вершине земляного вала. Отсюда открывался вид на небольшую плодородную равнину, где, словно драгоценность на подушке из зеленого шелка, лежала великолепная Согария. Вокруг расстилалась высохшая степь, но здесь вода творила свое великое чудо: маленькая долина цвела. Множество караванов сходились сюда: ведь эти места издавна славились шелком, который в Согарии был так же дешев, как в Вендии хлопок или в западных королевствах – лен.
– Скоро ударят в гонг, моя госпожа, – проговорил человек, в котором по плоскому лицу и узким глазам можно было узнать гирканийца из восточных племен, известных своими ужасными набегами на Кхитай. – Они закроют ворота на ночь. – Он сплюнул на землю. – Они всегда так поступают, эти горожане. Мало что со страху обнесли себя стенами, так еще и запираются на все засовы, что даже свежий воздух не проходит. Тебе не попасть туда до утра.
– Я знаю, как выглядят города, Баязет, – нетерпеливо заметила женщина, – и найду куда войти. Не будем терять времени.
Они направили коней вниз, с насыпи. Не было нужды понукать усталых животных. Наоборот, их приходилось удерживать от неосторожных шагов на крутой тропе: скакунам не терпелось спуститься туда, где они уже учуяли воду.
Мужчина был облачен в обычную одежду степного кочевника, хотя сейчас, из-за летней жары, он снял с себя все, кроме широких штанов и высоких мягких сапог. За поясом у него торчал кинжал. Пика, лук и меч – приторочены к седлу. Для гирканийского воина все равно, сам он несет оружие или его конь.
Женщина с головы до лодыжек укутана в сплошное черное порывало, в котором была лишь пара отверстий для рук и узкая прорезь для глаз. Но и эту небольшую прорезь прикрывала тонкая сетка, так что лица вообще не разглядеть. Башмаки и перчатки скрывали то, что не было упрятано под покрывалом.
Приближаясь к городу, всадники проехали мимо загонов, где содержались верблюды, лошади и быки прибывающих караванов. Ближе к воротам раскинулись лагеря самих караванщиков, которые либо прибыли уже после закрытия городских ворот, либо просто предпочли переночевать за стенами города. Вокруг дымных костров звучали языки разных народов: караванщики в вечерней прохладе беседовали и рассказывали истории, то и дело обмахиваясь веточками от ночных насекомых. Женщина спешилась и протянула поводья Баязету.
– Я вернусь за час до рассвета. Возьми коней и отведи их попить воды и пощипать травки. И смотри не налакайся – слабость степняков к горячительным напиткам вошла в легенду.
– Как прикажешь, госпожа.
Баязет увел лошадей, а женщина побрела вдоль костров. Караванщики не обращали на нее ни малейшего внимания, словно она была невидимой. Женщина под покрывалом – просто собственность какого-то мужчины, ничего более.
Между кострами расхаживали и другие женщины, а также мальчики, да и взрослые мужчины, явно пришедшие не с караванами. Женщины по большей части были без покрывал и промышляли торговлей. Торговали всем на свете: едой, вином, безделушками, а иногда и собой. Были здесь гадалки, писцы, музыканты, скоморохи, и все они наперебой предлагали утомленным караванщикам товары и развлечения, а также некоторые услуги, запрещенные в стенах города.
Женщина двинулась к истоку этой красочной реки, а именно к небольшой, размером с обычную дверь, калитке, прорезанной в огромных деревянных городских воротах. Под маленьким фонарем сидел, опираясь на копье, одинокий страж. Он пропускал в город всякого, кто показывал ему свинцовую печать с особой отметкой. Женщина под покрывалом подошла к воину, как только поблизости не оказалось свидетелей.
Страж обратился к ней, не скрывая любопытства:
– Могу ли я помочь тебе, госпожа?
– Мне нужно войти в город, – ответила она.
– У тебя есть пропуск?
В руке у женщины появился пропуск, открывающий любые врата: в свете фонаря блеснуло золото. Стражник быстро осмотрелся по сторонам, удостоверившись, что рядом никого нет. Золотой исчез у воина в кошельке. Резкий кивок головы указал на город. Женщина шагнула в ворота и растворилась в темноте.
Хондемир стоял на своем высоком балконе, изучая звезды. На мраморных перилах было установлено замысловатое устройство из хрусталя и бронзы.
Маг пристально смотрел в длинную, обращенную к небу трубу, настраивая прибор тонкими, гибкими пальцами. Наконец он выпрямился и перешел к столу, где окунул перо в чернильницу и отметил на тонком пергаменте точный день и час, когда кровавая планета войдет в Дом Змея.
Тут его внимание привлек какой-то звук, донесшийся снаружи, и чародей выглянул на улицу, перегнувшись через перила. Здесь, в самой богатой части города, где жил Хондемир, редко разгуливали по ночам. В свете фонарей, которые свисали с шестов через каждые несколько шагов, он увидел фигуру, закутанную в плащ и приближающуюся к воротам его дома. Хондемир узнал ночного путника по уверенной легкой поступи. Чародей дернул за шнурок звонка, и сразу же появился слуга.
– Там, за воротами, госпожа. Впусти ее и сразу же проводи сюда. Потом принеси вино и что-нибудь закусить.
Слуга отвесил глубокий поклон и удалился. Спустя несколько минут в дверь постучали.
– Входи!
Слуга с поклоном впустил женщину и ушел. Как только дверь закрылась, женщина дернула за кайму своего покрывала и скинула его, распустив по обнаженным плечам гриву густых черных волос.
– Я думала, задохнусь в этой штуке, – сказала она. – Приветствую тебя, Хондемир.
– Приветствую тебя, Лакшми, – ответил маг.
Женщина чертами лица была похожа на северную вендийку из высших каст. Ее фигура, несмотря на малый рост, таила в себе ту сладострастную грацию, которой пронизаны храмовые скульптуры загадочной Вендии. Когда покрывало скользнуло на пол, стало видно, что на Лакшми ничего нет, кроме узкой шелковой набедренной повязки и сапог до колен. Красота молодой женщины была ослепительна, но особенно поражала совершенная, с оттенком слоновой кости белизна кожи, постоянно и тщательно защищаемой от солнца и ветра и смягчаемой душистыми маслами.
– У меня мало времени, – проговорила Лакшми, стягивая перчатки. Великая орда Бартатуи выходит в ближайшее время, до новолуния.
– Я это уже знаю, – важно заметил Хондемир. – Все предсказали звезды. А также духи, с которыми я беседую.
Прекрасные глаза вендийки взглянули на мага с нескрываемым цинизмом.
– Вы, волшебники, всегда пытаетесь представить все так, как будто вам открыто далекое будущее. Но я бы побилась об заклад, что от твоих шпионов из плоти и крови больше толку, чем от духов. А иначе зачем тебе я?
Уголки тонких губ Хондемира дрогнули в еле заметной улыбке.
– Видишь ли, мои посланцы приносят некоторую пользу, подтверждая то, что мне уже известно. А тебе ведь можно найти и другое применение… – Он сделал шаг вперед и обнял ее.
Лакшми положила руку чародею на грудь и насмешливо взглянула на него:
– А разве твои мудрейшие наставники не учили тебя, что если ты будешь потакать похоти, то сильно истощишь волшебные силы?
– Говорили, – ответил он, – это один из немногих предметов, в которых они плохо разбираются. – Тут колдун отпустил женщину: скрип осторожно открываемой двери оповестил о появлении слуги. Лакшми спряталась за дверную створку; слуга поставил на низкий столик поднос с корзиной и вышел.
Вендийка взяла кубок, протянутый Хондемиром, и медленно обошла комнату, любуясь обстановкой. Она не стеснялась своей наготы – совсем как младенец.
– Хорошо снова оказаться в приличном месте, – промурлыкала ока. – У гирканийцев совсем нет вкуса к роскошной жизни. Все, что им нужно, – хорошие кони и вино в непомерных количествах. – Лакшми потрогала шкатулку из душистого сандалового дерева, выложенную изнутри мамонтовой костью.
– Некоторые из них, – заметил Хондемир, – знают толк в прекрасных женщинах.
Она пожала гладкими плечами, и ее алебастровые груди соблазнительно качнулись.
– Женщины для них только боевые трофеи. Бартатуя ценит меня лишь потому, что силой отобрал у Кухлага, своего злейшего врага. Когда его люди смотрят на меня, они вспоминают, что великий Бартатуя собственными руками убил Кухлага и захватил его женщину. – Она собрала в горсть вышитую занавеску и поднесла ее к лицу, вдыхая аромат пропитавших ее благовоний. Потом она принялась наматывать на себя ткань. – Ты не представляешь, что это значит – жить среди убогих шатров и обходиться без самых простых радостей жизни. – Она уронила портьеру и, подойдя к подносу, выбрала жареное мясо на вертеле, щедро приправленное пряностями и обернутое виноградными листьями.
Лакшми читала по глазам и дыханию Хондемира точнее, чем маг – по звездам.
– Первой жертвой Бартатуи должна стать Согария, из-за ее важного стратегического положения между Востоком и Западом. Вокруг нет других городов, чтобы прийти на помощь, а сама Согария давно изнежилась и разжирела. Целое поколение не ведало войн.
– Но у города крепкие стены. И амбары полны зерна. Даже если дикарь объединит племена, как смогут люди, которые только и умеют, что стрелять из лука на полном скаку, победить такой город?
– Да, он дикарь, – ответила Лакшми, бросив пустой вертел и взяв засахаренный финик, – но отнюдь не дурак. У него есть на сей счет кое-какие планы. Победа над Согарией послужит для войска степняков хорошей школой. Сам же Бартатуя собирается стать покорителем стран и народов.
– Турана, например? – спросил Хондемир.
– Сначала он хочет покорить Кхитай, потом – повернуть на запад. Подведенные угольком глаза женщины внимательно следили за выражением лица чародея.
– Орда двинется на Туран, – прошептал Хондемир. – Не сойти мне с этого места!
Лакшми подошла к нему и острым ноготком провела по вышитому на мантии колдуна золотому дракону.
– Пока это не входит в планы Бартатуи, – лукаво проговорила вендийка.
– А об этом позаботимся мы с тобой. – Хондемир вновь попытался обнять красотку. На этот раз она с силой оттолкнула его.
– Не так быстро, колдун. Бартатуя прикончил моего прежнего хозяина, чтобы завладеть мной. Ты должен сделать то же самое. Я буду принадлежать победителю, не меньше. Если хочешь, чтобы я была твоей, убей Бартатую и подчини себе его войско.
Хондемир глубоко, прерывисто вздохнул:
– Ты высоко себя ценишь, женщина. Радуйся, что ты нужна мне для воплощения моих планов! – У чародея закружилась голова от гнева и вожделения одновременно.
– Мне надо идти, – бросила Лакшми, подбирая покрывало и перчатки, Бартатуя верит, что я каждые шесть лун на десять дней ухожу из лагеря, чтобы совершить кое-какие религиозные обряды. Я должна вернуться в его шатер не позже, чем через пять дней. А не то мне придется отвечать на некоторые неприятные вопросы… Теперь быстро объясни мне, что я должна для тебя сделать.
Когда роскошное тело молодой прелестницы скрылось под покрывалом, чародей почувствовал, что снова может собрать разбежавшиеся мысли.
– Чтобы добиться настоящей победы, я прежде всего должен завладеть душой и помыслами Бартатуи. Для этого, как минимум, необходимы… гм… частицы, недавно взятые с его тела. Они укажут подвластным мне духам… дорогу.
– Какие такие частицы?
– Волосы, ногти, кусочки кожи и… – чародей замялся – ну, то, что легче всего собрать его наложнице.