Все, сбросив на время свой важный вид, с аппетитом набросились на еду, орудуя руками и кинжалами. Маленькая девчушка, которую Конан и не заметил, ухаживала за слепым жрецом, впрочем, не забывая и о себе. Конан ел за троих, ничуть не стесняясь своего обжорства: принимать в своем жилище гостя с таким завидным аппетитом - большая честь для хозяев.
Наконец, все наелись и устало отвалились от стола. Хауранцы, как это у них заведено, выражая свой восторг, сыто рыгали. Под фрукты появилось легкое вино, и все удобно разлеглись на кошмах, с наслаждением потягивая прекрасный напиток.
Набитые тугие животы развязали гостям языки, и вскоре между Конаном и караванщиками завязалась непринужденная мирная беседа.
- Признаться, встретив человека в этом оазисе, Конан, мы приняли тебя за демона пустыни, - дружелюбно хохотнул Варух. - Один, здесь, за много лиг от людей. У тебя нет ни коня, не верблюда - что случилось с тобой, киммериец?
- Здесь нет тайны - конь мой пал. Я долго жил среди зуагиров, и боги были милостивы к нам, пока на селение не напали туранцы. Мы сражались, но врагов было больше… Погибли все, остался я один. За мной гнались, и я все дальше и дальше уходил вглубь пустыни, стараясь сбить преследователей со следа. Наткнулся на этот оазис, о котором уже слышал раньше, и ждал три дня, пока не появились вы.
- Что ж ты теперь собираешься делать? - спросила принцесса по-зуагирски.
Конан жалел только, что не успел поймать ее взгляд.
- Я видел - у вас много свободных лошадей. Продайте мне пару и немного зерна, - напрямик предложил киммериец, вызвав оживление среди хауранцев и, не зная как истолковать набежавшую на лица шемитов тень.
- Обсудим позже этот вопрос, - ушел от ответа Варух.
- Это значит - нет? - Конан гордо вскинул голову и обвел присутствующих вопросительным взглядом.
- Если бы я сказал нет, у тебя бы не было причин повторять свой вопрос, Конан из Киммерии, - в голосе шемита варвар почувствовал железные нотки. - Ты хорошо знаешь местность?
- Я знаю пустыню на сто лиг вокруг, - Правдиво ответил киммериец.
- Тогда мы вернемся к этому разговору, - пообещал Варух, смягчившись. - Где, по-твоему, сейчас могут быть те туранцы, что напали на вас?
- Они гнались за мной, но потеряли. Думаю, их отряд где-то недалеко отсюда. В дневном переходе к западу есть оазис Азмавет, оттуда начинается караванный путь в Замбулу. Не сомневаюсь - они сейчас там.
- Их много?
- Было сотни две, - просто ответил варвар. Когда Варух перевел слова Конана хауранцам, меж караванщиками завязался оживленный разговор, и по тону проводников киммериец почувствовал их недовольство.
- Почтенный Варух, - отбросив церемонии, встрял Конан в их беседу. - Ты задал свои вопросы, позволь и мне тебя спросить.
Шемит смерил киммерийца долгим пристальным взглядом и согласно кивнул головой.
- Ты ведешь большой караван. Могу ли я узнать, откуда и куда вы идете?
- Мы вышли из Эрука и следуем в Замбулу с грузом соли, - коротко ответил шемит.
- Хороший товар. - Конан одобрительно покачал головой. - Сейчас, когда Туран готовится к войне, вендийцы запретили купцам ввозить соль в страну. Вас ждет богатая прибыль. Но ответь мне еще на один вопрос - кто напал на вас по дороге?
- Ты наблюдательный человек, Конан, - с плохо скрываемым раздражением отметил Варух, - и задаешь слишком прямые вопросы.
- Если здесь есть какой-то секрет, то прошу меня извинить. Но мудрецы говорят, что умные люди не обижаются на слова, если они идут от разума или от сердца, - с вызовом парировал киммериец.
Варух побледнел, и тяжело задышал. Даже без перевода хауранцы догадались, что происходит что-то неладное. В шатре повисло напряженное молчание.
И неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы в разговор не вмешалась принцесса:
- Варух, наш гость прав. Прости нас, Конан. Какие тут еще секреты: на нас напали разбойники, и как ни грустно - они были нашими соплеменниками, шемитами. Я удовлетворила твое любопытство? - сухо спросила Мерова.
Принцесса повернулась к киммерийцу, и варвар невольно залюбовался ею.
Смуглая кожа казалась нежнее шелка, словно солнце и ветер щадили ее, живые карие глаза алмазным блеском сверкали из-под тонких дуг бровей, очерченные линии девичьих алых губ и совершенная форма высокой груди зажгли огонь в душе киммерийца.
Конан почтительно поклонился.
- Варух, я хочу, чтобы ты немедленно извинился перед гостем за свою вспыльчивость,-
строго потребовала она.
Не слишком довольный шемит, что-то неразборчиво промычал себе под нос и в знак примирения протянул киммерийцу руку. Конан пожал сухую крепкую ладонь воина.
"Очень необычно - здесь всем командует женщина! Теперь понятно, почему она в этом шатре."
Он с самого начала не воспринимал принцессу всерьез. Ну, везут девушку, наверняка, богатую невесту, чтобы выдать за какого-нибудь заморского принца - дело житейское. Но походы и войны - занятие мужчин, тем более у жителей пустыни.
- Если у тебя нет больше вопросов, Конан из Киммерии, - продолжала принцесса, - то могу ли я просить тебя рассказать нам о твоей далекой стране?
- С удовольствие, госпожа, - с готовность откликнулся варвар. - Только накинь на себя что-нибудь потеплее.
- Это зачем? - девушка удивленно вскинула длинные ресницы. И все присутствующие с вытянутыми физиономиями застыли в ожидании ответа варвара.
- Просто, когда речь заходит о моей родине, где зимы продолжительны и суровы, а лето так скоротечно, что его почти не замечаешь, о глубоких снегах и не тающих высокогорных ледниках - людям часто становится холодно, - с учтивым поклоном пояснил киммериец.
Принцесса смущенно улыбнулась и отвела взгляд в сторону.
- Такой гость - честь хозяину, - добродушно посмеиваясь, вступил в беседу слепой жрец. - Ты нас заворожил своим предисловием - каков же тогда будет рассказ?
И Конан рассказал, сам удивляясь своему красноречию, заставив слушателей с открытыми ртами ловить каждое его слово.
Так пролетел этот день, в конце которого Конан со своими нехитрыми пожитками, перебрался в шатер Варуха и стал его гостем на все время отдыха каравана.
Прошло три дня. Люди отдохнули, повеселели. Конан все еще ждал своих зуагиров, но с каждым днем надежды его таяли и таяли. Он бездельничал, досыта ел и не тяготился положением гостя. Вечерние беседы в шатре Варуха всегда собирали известное по первой встрече общество и скрашивали его скуку.
Он ладил с караванщиками, заводил с ними разговоры, пытался расспрашивать, но на большинство его вопросов шемиты и хауранцы лишь виновато улыбались и вежливо уклонялись от ответов.
Немало времени Конан проводил со слепым жрецом и принцессой, и с момента первого знакомства даже усилил их впечатление о себе.
Мерова нравилась киммерийцу - смуглая, чернокосая, с огромными карими глазами дикой серны, стройная с изящной походкой, что даже мужской костюм не мог скрыть всех ее женских прелестей. Живая, умная и любознательная - хотя на людях всегда строгая и рассудительная. Ее тянуло к киммерийцу, но девушка боялась открыто показывать свои чувства.
Лишь одно казалось Конану необычным - фанатичная набожность караванщиков. Каждый день начинался с молитвы и ей же заканчивался. Шемиты собирались все вместе, падали на колени и Товий своим густым сочным голосом распевал гимны над их непокрытыми головами, благословляя на дневные труды. А каждый вечер в честь неизвестного божества - Конану не удалось выяснить, кому поклоняются эти люди, - приносились жертвы на ритуальном костре и пелись благодарственные гимны за еще один подаренный день.
Как-то Конан выразил свое желание присутствовать на утренней службе, но Товий строго воспротивился, объяснив, что их бог запрещает посвящать в таинство обряда иноверцев.
Солнце уже клонилось к закату. Киммериец сидел на берегу озера и пытался соскоблить щетину отточенным, как бритва, лезвием меча.
Вдруг с северной стороны, нещадно нахлестывая лошадей и что-то еще издали крича, показались двое разведчиков. Люди бросали свои дела, выскакивали из шатров и замирали в суровом молчании, ожидая их приближения.
Вскоре все разъяснилось - большой конный отряд туранцев на рысях шел в сторону оазиса.
Караванщики бросились за оружием, и лагерь превратился в базарную площадь.
Шем находился в состоянии мира с владыкой Турана, но жители пустыни не доверяли Илдизу. Конные отряды туранцев нередко совершали глубокие рейды в эти погибельные места, и при случае не брезговали разбоем на караванных путях. Да кто осудит победителя, если о нем будет некому рассказать. Пустыня быстро уничтожит все следы.
Люди спешно седлали лошадей и загоняли недовольных верблюдов внутрь лагеря. Слепой жрец, Мерова и Варух стояли у центрального шатра, шемит резким криком отдавал приказы, которые караванщики выполняли с невероятной быстротой. Двадцать верховых хауранцев ушли на восток и скрылись в барханах. Конан встал и широким шагом направился к ним.
- Собираетесь драться с туранцами? - спросил он.
- Нет. Просто мы принимаем меры предосторожности, - ответил шемит, стараясь не встретиться с ним взглядом. - Сперва узнаем, что им нужно.
- Не сомневаюсь - они ищут меня. - Варух и принцесса старательно отводили глаза, и только Товий смотрел в сторону киммерийца безучастным взглядом.
Конан догадался, что его ждет, если туранцы потребуют его выдачи. Законы гостеприимства тоже имеют свои границы.
- Дайте мне коня и я исчезну…
- Нет. Это ничего не изменит. Мне жаль, Конан… - Варух решился заглянуть в глубину его льдистых глаз и с облегчением вздохнул, встретив спокойный беззлобный взгляд варвара. - Ты должен нас понять…
- Я понимаю.
- С тобой будут наши молитвы, хоть это и слабое для тебя утешение, - вставил жрец, с сожалением покачав головой.
Конан невесело усмехнулся.
- Не вмешивайтесь, когда это начнется. Ответом ему было молчание.
Но судьба распорядилась по иному.
Колонна туранцев - около сотни верховых, словно серебристая змейка, переливаясь на солнце начищенной сталью доспехов, показалась из-за барханов. Их командир, ехавший впереди, заметил оазис и лагерь, расположившийся в нем. Он поднял руку, и колонна послушно замерла. Тут же от отряда отделились десятники и направили лошадей к голове колонны. Недолго длился их совет.
Десятники вернулись к своим людям, резкий взмах руки старшего начальника, и конница рассыпалась по равнине, точно ожившая вода, охватив оазис широким железным полукольцом.
Сначала всадники пустили коней шагом, но постепенно перешли на рысь и, наконец, расстелились по пескам в неудержимом галопе, опустив копья с тонкими жалами наконечников.
Знаменитые на всю Хайборию луки оставались в чехлах, притороченных к седлам - зачем портить товар и рисковать жизнью вьючных животных.
Шемиты с мрачными лицами спокойно наблюдали за приближением конной лавины. Они рассредоточились по периметру лагеря, прячась за шатрами и ничего не подозревающими верблюдами.
Глаза их светились холодной решимостью. Руки привычно накладывали стрелы на тетивы, будто караванщики не ведали другого ремесла, кроме воинского.
Варух, принцесса и Товий ушли к своим людям. Киммериец в одиночестве остался стоять в центре лагеря. Противоречивые чувства боролись в его душе.
"Вскочить на коня и бежать - никто меня не осудит, - думал он. - Но украсть лошадь у людей, которые были ко мне добры? Нет! Что с того, что они могли выдать меня, на их месте я поступил бы также…"
Он знал, что не сможет остаться в стороне от общей драки.
Конан с презрением посмотрел на грозную с виду конницу туранцев и посмеялся в душе.
"О чем только думает их командир? Любой мальчишка знает, что лошади не переносят дух верблюдов. На что же они рассчитывают?"
Киммериец окинул лагерь взглядом опытного воина - подступы надежно защищены, только с правой руки, где хауранцы держали своих лошадей, оставался свободный проход. Именно туда Конан направил свои шаги.
Случилось все так, как и предполагал варвар. Кони туранцев почувствовали верблюжий запах и заупрямились, не желая повиноваться своим седокам. И в этот момент их накрыло волной шемитских стрел. Несколько человек и животных свалилось на горячий песок. Но прочные доспехи надежно защищали всадников, а их мастерство наездников, поражало даже искушенных в этом деле знатоков.
Сотник тут же понял свою ошибку. Над молчаливой пустыней завибрировал высокий звук сигнального рога. Лавина конницы послушно развернулась и пошла по кругу, огибая лагерь с двух сторон. Резко щелкали луки шемитов, но слишком редко их каленые стрелы находили лазейку в стальных туранских доспехах, и каждый удачный выстрел приветствовался караванщиками радостными криками.
Безразличные к человеческим забавам верблюды почувствовали близкий запах крови и сперва лишь тревожно вертели головами, но уже скоро заволновались серьезно. Туранцы подняли невообразимый гвалт, их вопли пугали ничего не понимающих животных. Верблюды во главе с вожаком предприняли попытку уйти подальше от такого шумного соседства, и шемитам лишь с превеликим трудом удалось удержать их на месте. В обороне лагеря появились провалы, куда незамедлительно хлынули потоки стальной туранской конницы.
В этот момент первые всадники достигли прохода, где занял место Конан и резко развернули коней в его сторону. Варвар без тени страха встал на их пути, пытаясь заглянуть в глаза несущемуся прямо на него туранцу. Он не спеша достал свой меч и отвел клинок за правое плечо для удара.
Расстояние между ним и противником стремительно сокращалось. Всадник с лошадью казались слившимся воедино громадным чудовищем, длинный зазубренный наконечник копья зловеще покачивался в такт безудержному галопу, на уровне груди киммерийца.
И вот уже их разделяет только миг - миг между жизнью и смертью. Канан не стал его ждать - удача улыбается тому, кто сам берет судьбу за горло.
Он упал на одно колено, ускользая из-под удара, и рубанул лошадь по ногам. Благородное животное с отчаянным ржанием перевернулось через голову вместе с седоком, чуть не задев копытом киммерийца, и с хрустом ломающихся костей рухнуло на песок, подминая всадника под себя. Второй туранец был вырван из седла, нанизанный на меч киммерийца, словно баран на вертел. Еще бившаяся в агонии лошадь и заминка, вызванная гибелью второго воина, заставила остальных нападающих попридержать скакунов.
Туранцы сгрудились в проходе беспорядочной толпой, силясь обуздать разгоряченных скачкой, закруживших на месте коней.
Конан выиграл несколько мгновений и получил преимущество для атаки. Он рубил, как заправский мясник, разя врагов в незащищенные спины, не обращая внимания на глубокие царапины, оставляемые на его теле копьями всадников. Просторные белоснежные одежды варвара стали пурпурными от пролитой крови, своей и чужой. В один миг проход оказался завален грудой человеческих и конских тел, казавшейся огромным клубком сцепившихся змей.
Стонущие раненые пытались отползти в сторону и попадали под копыта обезумевших животных. Хриплое конское ржание, человеческий вой, звон стали и причитания раненых, слились в одну ужасную мелодию, сладостную для слуха варвара. Эта музыка битвы - древняя как сам человеческий мир - пьянила киммерийца сильнее лучших аквилонских вин. И, не осознавая того, он подпевал ей на родном языке.
Киммериец издал боевой клич, и от крика варвара, содрогнулись грозные раскаленные барханы, испуганно прянули прочь обезумевшие кони, унося потерявших над ними контроль седоков.
Конан остался один посреди десятка изрубленных конских и человеческих тел. Если бы только у него был конь - он, не задумываясь, пустился бы в погоню за врагом. Кровь бешено колотилась в висках киммерийца, шум битвы все еще стоял у него в ушах, но вот, постепенно, в сознание варвара стали проникать и другие звуки - бой еще не закончен, хотя свою часть Конан выиграл.
Шемиты дрались с волчьей яростью: только смерть могла вырвать их из боя. С огромным трудом и потерями туранцам удалось прорвать их оборону в нескольких местах и ворваться внутрь лагеря. Десятка полтора всадников носилось между шатров в погоне за ищущими спасения людьми. Но большая часть шемитов стойко удерживала свои позиции, хоть и истекала кровью.
Конан поднял обрубок копья и бросил в ближайшего туранца. Наконечник пробил шею воина и всадник, широко раскинув руки, неуклюже повалился на круп лошади, а киммериец уже подбирался к следующему.
В сплошном кольце врагов отчаянно бились Варух и принцесса во главе небольшого отряда шемитов. Вокруг них вырос настоящий вал из мертвых тел. Лицо караванщика пересекал длинный шрам, и кровь заливала ему глаза, но руки все еще крепко сжимали два меча, без устали разящие своих врагов. Мерова, словно тигрица, защищающая тигрят, с тонким изогнутым немедийским клинком, уже вкусившим туранской крови, прикрывала спину шемита.
Конан сделал всего шаг в их сторону, но внезапно замер, услышав знакомое пение Товия. Громкий чистый голос жреца рвался к лазурному своду небес, перекрывая все другие звуки.
Он стоял возле входа в свою палатку и голыми руками душил туранского десятника, тщетно пытающегося вырваться из медвежьих лап жреца. У ног сцепившихся бойцов лежало бездыханное окровавленное тело девочки, присматривавшей за старым Товием.
На помощь своему командиру бросилось сразу трое спешившихся туранцев, и быть бы тому изрубленным на куски, если бы не Конан. Он так внезапно появился перед ними, что двое умерли раньше, чем успели заметить своего нового противника.
Третий громко закричал, призывая кого-нибудь на подмогу, и смело бросился на киммерийца. Мечником он оказался ни на что негодным - сила туранцев в конном строю.
Конан свалил его парой ударов и оглянулся по сторонам в поисках врагов.
И тут с диким гиканьем в оазис ворвалась орда хауранцев, ударив неожиданно по рассеявшимся по всему лагерю и уже предвкушающим победу туранцам. Слишком поздно взревел рог, собирая под командирским значком занятых грабежом солдат.
В следующий миг сигнальщик упал, захлебываясь собственной кровью. В один момент победа туранцев стала их полным разгромом.
Со смертью сотника битва превратилась жестокую бойню, где туранцам отводилась роль жертвенного скота.
Ни один из них не ушел живым с поля боя.
Шемиты были угрюмы и далеки от мысли ликовать по поводу победы - их осталось так мало. Пока караванщики занимались своими ранеными, хауранцы развлекались грабежом.
С серьезным, деловитым видом они, как трудолюбивые пчелы, переходили от тела к телу, если надо, то добивая раненых туранцев коротким ударом кинжала по горлу, и раздевали трупы почти догола.
За добрые туранские доспехи всегда можно получить хорошую цену. Они обрезали большие пальцы рук своих врагов, нанизывая их, словно бусы, на длинные нити - свидетельство их воинской доблести.
Шемиты отводили взгляды, но с терпением относились к дикарским обычаям своих союзников. Немногочисленных раненых соплеменников, если те не могли подняться на ноги, хауранцы добивали с тем же холодным равнодушием.
- Ты жив, киммериец? - Конан медленно повернулся на голос Товия. - Благодарю, ты спас мне жизнь.