ХАЛЛА ТРАВЫ
Я знаю, что где-то, по ту сторону печальной темноты, – которой мы страшимся, ибо она – порог этой жизни и грядущей, и никому из живых не дано заглянуть далее, – есть иной край. Там буйствуют травы, и цветы так ярки, что излучают свет. Там нет ни бледных лун, ни опаляющих солнц, а есть лишь безмятежный небосвод, с которого струится мягкое жемчужное сияние.
Там дух одинок, когда он хочет быть одинок, и устремляется в общий хоровод, когда желает слиться с другими. Там нет тоски и одиночества, потому что каждая песчинка мироздания несет в себе его цельный образ и знает смысл своего существования.
Вряд ли можно представить что-нибудь прекраснее этого края… Но не стремитесь туда преждевременно, мой господин, потому что наш мир нуждается в ваших словах и деяниях.
Пески Фечилии содержат химические соединения, чутко реагирующие на изменения освещения и колебания температуры. Начало фечилийских суток знаменуется светло-золотистым цветом песка, а середина – ярко-желтым. Ближе к вечеру дюны принимают сероватый оттенок, который все углубляется по мере того, как наступает ночь. Обилие звезд на небосводе делает ночное время достаточно светлым, чтобы жизнь на планете не затихала.
Разные расы делят сутки между собой. Одни из них привычны к утренним часам, другие предпочитают вечер, а третьи – ночь. По цвету кожи они так и называют себя: народ рассвета, народ сумерек, народ ночи. День на Фечилии мертв – воздух над дюнами раскаляется так сильно, что кажется осязаемым, и течет, как медлительная река.
Маленький отряд выступал в путь к вечеру и двигался ночью и утром, пока зной не становился убийственным для всего живого. Нху-бици-ури перемещались быстро, их широкие шаги напоминали прыжки, потому что при ходьбе они отталкивались своими мощными хвостами. Дагмарид поначалу сильно отставал от них, пока они не научились примерять свой шаг к его (что очень раздражало Армапписа). Обнаглевший Хапи, за время пути выросший и потяжелевший еще больше, путешествовал на крепком чешуйчатом плече Припписа, который, казалось, даже привязался к жизнерадостному ярко-оранжевому созданию. Дагмарид был отчасти рад этому, потому что тащить приятеля на себе, увязая ногами в песке, было бы нелегко, но все же испытывал некоторое разочарование: до этого ему казалось, что он единственный, кого Хапи по-настоящему любит.
Дорога была утомительной и однообразной; везде они видели лишь песок, изредка попадались храмы, похожие друг на друга, как кровные братья, и лишь однажды им встретилась еще одна компания, совершавшая паломничество в обратном направлении. Как понял Дагмарид, путешествия по святым местам считались у нху-бици-ури очень почетным занятием и большая часть этого немногочисленного народа проводила целую жизнь в добровольных скитаниях. Они кочевали по пустыне, заботясь о храмах, построенных родственной им, но уже почти исчезнувшей расой, перенося новости, ища редкие источники влаги и строя причудливые колодцы, постоянно подвергая себя лишениям во имя огромного, очень разветвленного пантеона богов с крайне запутанными родственными связями. В конце жизни каждый из них умирал и уходил к предкам – в страну, где было много травы, ручьев и полноводных рек, и где росло Древо, одно упоминание о котором приводило этих существ в религиозный экстаз. Самым страшным проклятием считалось пожелание никогда не увидеть Древа.
Спустя довольно долгое, как показалось Дагмариду, время они вышли к берегу мелкого, испещренного песчаными отмелями и островками океана.
Местность разительно изменилась. Перед путешественниками встали сине-зеленые заросли гигантских трав, некоторые из которых могли бы сойти и за деревья, но были совсем лишены коры. Здесь было довольно много поселений: искусно сплетенные листья и стебли образовывали забавные жилища, некоторые из них покоились на земле неподвижно, а некоторые плавно покачивались высоко над головой путников. Все они были живые, и все продолжали расти, ибо преклонение перед растениями на этой планете, почти полностью завоеванной песками, было огромным.
Путники переходили от селения к селению, в каждой общине Приппис показывал на Дагмарида и Хапи, расспрашивая местных жителей, не видали ли они подобных существ где-нибудь поблизости. Жители поднимали взгляды к небу и хлопали себя по бокам, что означало отрицание. Здесь было множество рас, но никто не знал народа, похожего на Дагмарида, как и народа с радужными крыльями.
Время шло, поспел урожай ярко-красных плодов с терпким вкусом и непроизносимым названием, что для паломников было сигналом возвращаться в пустыню. Армаппис с каждым днем делался все раздражительнее и недружелюбно поглядывал на Дагмарида, а в особенности – на Хапи. Возможно, он вел бы себя еще более враждебно, если бы в дороге не выяснилось, что Дагмарид обладает очень ценным, с точки зрения нху-бици-ури, умением разбираться в неполадках любых механизмов и быстро приводить последние в действие. За время их совместного путешествия он привел в порядок три небольших храма, пострадавших от проникновения песка и перегрева электроники.
Приппис, казалось, все больше терял надежду помочь двоим приятелям найти своих родичей. Видно было, что неудача вызывает у него искреннюю печаль.
– Пора поворачивать назад, – мрачно сказал Армаппис однажды за вечерней трапезой. – Богам неугодно, чтобы эти двое вернулись в семью.
– Что если боги испытывают нас? – быстро возразил Приппис. – Что если наши терпение и упорство подвергаются такой необычной проверке? Подумай: ведь еще не все средства исчерпаны. К тому же, у нас есть в запасе немного времени… Должны же боги, видя наше упорство, в конце концов послать нам удачу!
Армаппис не нашелся, что возразить, и только тихо зашипел сквозь зубы.
Хапи, у которого на Фечилии неожиданно прорезались недюжинные способности к языкам, прислушался и в точности скопировал это шипение, умильно глядя на Армапписа и явно рассчитывая на похвалу, а то и на угощение. Армаппис от возмущения подавился каким-то насекомым, которое перед этим долго и тщательно жарил над огнем. Дагмарид спрятал усмешку, чтобы не ранить обидчивого послушника еще больше.
Приппис оказался прав: неожиданно удача улыбнулась им. В одном из селений, где в круглых висячих домиках жили целые огромные семейства существ с перепончатыми крыльями за спиной, глава роя взглянул на них с сочувствием:
– Я понимаю, почему вы спрашиваете об этом. Должно быть, Оракул дал вам слишком туманный ответ…
Приппис испустил на удивление музыкальную трель, и Дагмарид почувствовал, как серокожего нху-бици-ури захлестнуло ликование.
– Как мы могли забыть, Армаппис? Ведь рядом – храм Бу-киди! Оракулы – вот кто нам нужен!
Армаппис выглядел хмурым, но даже в нем проснулось что-то теплое, похожее на надежду. Всю дорогу, пока они пробирались к храму среди гигантской травы, Хапи на все лады свистел, подражая радостному кличу Припписа. Надо сказать, маленькое крылатое создание росло не только физически, но и умнело прямо на глазах. Правда, это обернулось неожиданной стороной: на лету схватывая многочисленные наречия местных рас и племен, Хапи постоянно путал слова и не мог закончить фразу, не перескочив с одного языка на другой. Припписа это обычно забавляло, Армапписа злило, а Дагмарида безмерно утомляло бы, если бы он не умел читать чужие мысли и передавать собственные.
Храм Бу-киди почти ничем не отличался от всех храмов, которые они видели раньше. Правда, он казался обширнее и снаружи и изнутри, и из главного чертога в какие-то другие помещения вели неправильной формы арки, а в них колебались от легкого сквозняка ажурные сети, искусно сплетенные из травы. Почтенный жрец – тоже из нху-бици-ури, но какого-то бурого оттенка – внимательно выслушал рассказ Припписа. Смотрел он при этом на Хапи, а на Дагмарида едва взглянул, что последнего крайне позабавило. Хапи, чувствуя собственную значительность, невозмутимо полетел к Обители Предков и попытался было склюнуть несколько ягод со священного куста. Тут другой жрец, помоложе и попроворнее, замахал на него верхними конечностями, стараясь отпугнуть. Хапи, возмутившись, облил его шипением, в точности повторявшим шипение Армапписа за злополучным ужином. В этом звуке чувствовалась такая экспрессия, что все, кто был в то время в храме, застыли и обменялись потрясенными взглядами. Мысли Армапписа беспорядочно заметались, главной среди них было желание оказаться где-нибудь в другом месте, очень удаленном отсюда. Хапи, удовлетворенный эффектом, снова направился было к священному кусту, но тут уж Дагмарид оттащил его, несмотря на бурный и многословный протест.
– Они плохо знают наши обычаи, – в качестве извинения пробормотал Приппис, бочком проскальзывая мимо старшего жреца в одну из арок и знаками маня за собой Дагмарида. Армаппис покинул зал с поистине удивительной быстротой.
Они оказались в тихой зеленой комнате, с потолка которой свисали какие-то синеватые растения, а по стенам вились другие – усыпанные крупными цветами.
– Дальше пойдете только вы, – предупредил Приппис, переводя дух и с благоговением оглядываясь. Дагмарид тоже осмотрелся и увидел, что цветущие плети кое-где перекрывают другие арки, ведущие еще дальше.
– Тебе нужно выбрать любую из них, – пояснил присмиревший Армаппис, которого все еще жег стыд. – А дальше… Тебе будет открыт твой Путь.
– Кого я там встречу? – спросил Дагмарид, с трудом удерживая Хапи. Тот, похоже, уже сделал выбор и рвался вперед. Подрастая с каждым днем, этот сын уштандарских подземелий вымахал так, что уже доставал юноше до плеча.
Нху-бици-ури переглянулись, явно пребывая в неуверенности.
– Никто не может сказать этого. Ты сам выбираешь арку и сам толкуешь все, что увидишь. Кто может знать лучше тебя самого, что именно тебе нужно?
Они сложили все верхние конечности в жесте, который заменял пожелание успеха, коротко попрощались и немедленно удалились, чтобы не мешать двоим друзьям сделать выбор.
Дагмарид подумал, что это очень странный способ предсказывать судьбу, пожал плечами и еще раз обвел взглядом помещение. Ему не хотелось уходить отсюда. Здесь было покойно и уютно. Зеленый свет струился сквозь растительные покровы, аромат цветов был сильным, но ненавязчивым. Даже Хапи присмирел и задумчиво сидел на полу возле своего господина. Дагмарид медлил. Ему почему-то казалось, что чем дольше он пробудет в этой комнате, тем лучше…
Он опустил голову и поймал взгляд Хапи, показавшийся ему лукавым.
– Долго ты еще собираешься томить меня голодом? – поинтересовался практичный товарищ Дагмарида. – Выбери местечко, где нам обоим не придется заботиться: тебе – о пище для ума, мне – о всякой прочей пище…
Дагмарид в ответ тихо рассмеялся, глубоко вздохнул и направился к центральной арке, больше всего заплетенной растениями. Он отвел рукой цветущие лозы (на него посыпалась разноцветная пахучая пыльца), а одну или две даже разорвал, потому что они мешали проходу. Хапи внимательно наблюдал за ним сзади и даже не думал помогать.
Арка была уже почти очищена, но Дагмарид все еще не мог понять, что за ней. Казалось, там все затянуто сплошным зеленоватым туманом. Юноша проскользнул под аркой и осторожно вдохнул влажный, пронизанный зеленым светом воздух. Хапи на удивление шустро юркнул следом, увидев, что за спиной Дагмарида проход вновь быстро затягивается ползучими лианами.
Юный бог сделал несколько шагов и остановился. Под ногами пружинил мох, в воздухе висели мельчайшие водяные капли. Перед ним оказалась стена – и в ней новая арка, увитая гибкими стеблями, и среди хрупких белых цветов, в центре их сияющего в полумраке венчика, на стене было выбито уже знакомое ему по фечилийским храмам изображение Древа.
Дагмарид долго смотрел на этот знак, пытаясь сообразить, для чего он здесь. Смутное волнение овладело им. Он изо всех сил дернул лианы, прорывая себе дорогу, шагнул – и почувствовал знакомое головокружение. Его тело, мгновенно рассеянное на миллиарды мельчайших частиц, оказалось на какие-то доли секунды размазано в межпланетном пространстве, а затем быстро и тщательно собрано снова в точности согласно снятой предварительно матрице. Он открыл глаза и неуверенно шагнул, чувствуя, что его собственные ноги еще не совсем ему повинуются.
Тьма неожиданно сменилась ярким, ослепляющим светом.
Это не был свет солнца, это был свет тысяч ярчайших звезд, ливнем летящий с неба и отражавшийся в водной глади. Перед Дагмаридом, разбитый бликами на несметное множество блестящих осколков, непрестанно переливаясь и изменяясь, до самого горизонта лежал океан. Вода откатывалась от берега и снова возвращалась, бросаясь под ноги пришельцу.
Дагмарид посмотрел на мелкие волны, лижущие землю у его подошв, потом поднял взгляд на безбрежную, никогда прежде не виданную, мощную массу воды – и потерял сознание.
ХАЛЛА ВОЗДУХА
Временами, мой повелитель, я задумываюсь о том, что же заставляет разумных существ намеренно творить зло. Не все из них одержимы душевными болезнями или доведены до предела отчаяния. Участь многих была бы даже завидной, если бы не мрачная тень, которую они вечно носят за спиной, напоминающая сложенные черные крылья или горб – странное уродливое бремя. Тень эта заметна немногим, и часто сами носящие не чувствуют ее, пока она не становится такой огромной, что распластывает их по земле. И задыхаясь под ее тяжестью, они не могут уже рассчитывать на спасение.
Шахимея означает лучезарная. Такой некогда увидел эту планету из космоса далекий предок блаженного Рансана, Дагмар, имя которого переводят как летящий на драконе. Он мчался среди звезд, и в зеркально-радужных крыльях несшего его благородного существа отражались дальние солнца. Наездник увидел возле одного из таких солнц – лохматого белого гиганта – шар, переливающийся подобно опалу, прекрасный, теплый, как будто сияющий изнутри. И спустившись, предок правителей Даренлара нашел на планете лазурный океан в берегах из базальта и мрамора, роскошную зелень, голубые, казавшиеся полупрозрачными горы и причудливые башни из разноцветных кристаллов, громоздящихся друг на друга в непонятном стремлении к небесам… Это были кристаллы граасса – минерала с загадочными свойствами, как будто бы призванными сблизить неорганический и живой миры. Именно благодаря открытию этого вещества позже стало возможно существование глейнеров – пространственных порталов для путешествий с планеты на планету, от звезды к звезде.
Дагмар решил поселиться на Шахимее, и при нем началось строительство Айен-Шайю дворца, который ныне считается величайшим чудом Даренлара.
Айен-Шайю – простирающийся без границ. Его изучению посвящены многие научные труды и архитектурные исследования. Одним из свойств граасса, кристаллы которого встраивались в витражи, мозаику, вплавлялись в изразцы и ажурные решетки, а то и просто закладывались в стены, является способность к воспроизведению, почти точному копированию окружающих его предметов. Число покоев Айен-Шайю со временем то умножается, то наоборот, сокращается, причем многие комнаты и галереи оказываются прямым или зеркальным отражением уже существующих, а многие – там, где сказывается влияние сразу нескольких крупных кристаллов, – представляют собой удивительные гибриды, измененные до неузнаваемости, но по-своему прекрасные. Некоторые из этих новообразованных помещений существуют по много циклов, некоторые – совсем недолго, а потом тают в воздухе на глазах наблюдателей и пропадают совсем или заменяются другими…
Никто никогда не знал точно, сколько пространства занимает Айен-Шайю сейчас, сколько он займет завтра. В особенно тихую солнечную погоду дворец можно видеть почти целиком: он высоко возносится над окружающими его поселениями и напоминает блистающее облако или гигантскую ювелирную диковину. Стены его комнат, расположенных ближе к центру, надежны и поражают искусной отделкой, но на периферии – туманно дрожат, призрачные, готовые вот-вот растаять или, напротив, становятся все четче, на глазах приобретая прочность. Башенки граассовых кристаллов нестерпимо сверкают под лучами огромного, неповоротливого солнца.
Во времена Рансана сюда стекались паломники со всего Даренлара, ибо ничего, подобного Айен-Шайю, не было в этой богатой чудесами галактике. Но когда династия Рансана пала и в Даренларе воцарилась Белая Ведьма Айгататри, жизнь на Шахимее замерла, а окрестности дворца обезлюдели.
Внутренние покои Айен-Шайю заткал белесый туман. Он был похож на густую призрачную паутину, которая, тем не менее, не рассеивалась, а лишь постоянно колыхалась и плыла, плыла по воздуху, никуда не уплывая… Туман покрывал стены и реял под потолками, распластывался по огромным цветным окнам, делая некогда яркие трехмерные витражи тусклыми и непримечательными, крался по полу. Туман стелился вслед за Айгататри, стекая потоками с ее уродливой головы и странных, как будто бы рваных одежд. Клочья тумана вылетали время от времени изо рта Белой Ведьмы и превращались в голубоватые клубки, которые в полете разматывались, добавляя к уже готовой паутине все новые и новые нити.
Лишь один зал в Айен-Шайю оставался свободным от тумана – Зал Шелка, где государи Даренлара возлагали на себя бремя царствования, восходя на престол, поколение за поколением, и где их в конце жизни провожали в страну богов, лежащую далеко за пределами всего – Галактики, зазвездья и даже темноты.. Шахимейский шелк, из которого были изготовлены ширмы в этом священном покое, обладал мощными чарами, поэтому сумрак, царивший там, был неприятен Ведьме и она ни разу не вошла туда за много циклов, прошедших со дня смерти Рансана.
И Зал Шелка оставался пуст и гулок, а Бутон Обновлений белел посреди него лепестками неподвижными и холодными, как воск.
Туман пагубным образом влиял на кристаллы граасса, и образование новых покоев замедлилось, а распад прежних, появившихся еще при Рансане, уже закончился. Теперь дворец напоминал жесткий, скудный остов былого великолепия, мрачный, как мертвые руины, хотя и прекрасный в своей трагичности.
Айгататри двигалась по бесконечной анфиладе покоев, белесых от туманной паутины, почти не касаясь пола. Ограниченность пространства угнетала ее. В зазвездном мире, где власть ее была почти безграничной, она могла перемещаться в любом направлении и на любые расстояния одной лишь силой своих желаний, но этот мир сковал ее законами, жестокими в своей инаковости. Те, кто вложил в нее стремление завоевать Даренлар, сулили ей удовлетворение и могущество, но вот уже много циклов она не имела ни того, ни другого. Легионы ее тенеобразных слуг кружили над Шахимеей в ожидании повелений своей госпожи, но Айгататри ничего не могла приказать им, ибо чуждый мир, блеск близких звезд и притяжение множества планет отняли у нее все желания.
Ведьма остановилась на одной из галерей и обвела взглядом лежащую далеко внизу долину. У Айгататри были выпуклые глаза с красивым разрезом, но цвет их был необычен – радужка едва выделялась оттенком на фоне белка, а узкий вертикальный зрачок казался иссиня-черной щелью. Лицо состояло из нескольких роговых пластин неопределенного, очень бледного цвета, и рот представлял собой грубую прорезь, частично скрытую костяным наростом.
Колдунья видела, как плававшие внизу облака тумана всколыхнулись и заспешили ко дворцу. Вокруг подножия Айен-Шайю мгновенно образовалось густое облачное скопление, сплошной белесый ковер до самого горизонта. Если бы не излучение гигантского светила, проникавшее сверху сквозь плотный облачный покров, картина напомнила бы Айгататри ее зазвездную родину.