– Угомонись, дружище, здесь с ночи приходят, – охотно поведал бродяга с дыркой в щеке, наслаждающийся винными парами из дверей портового кабачка. – Из сотни желающих берут от силы пятерых. Но тебя не возьмут – уж больно рожа твоя неприятна. Не любят здесь чужаков. Да на кой ляд тебе это нужно, парень? День разгрузки – четыре тулера на нос – восемь кружек пива. Хавло не хватит залить…
Ночь он провел, как и полагается бродяге, под мостом. В опорах между фермами обнаружились чудовищные диагональные трещины, в одну из которых он и забрался. Завернулся в кусок мешковины, утянутый от ворот портового склада, и долго лежал, таращась на гигантскую ядовитую луну. Вспоминал Веронику, обожающую обставленный свечами секс, мерзкое пиво родного города. Сигарету после утреннего кофе. В этом мире – ни того, ни другого, поневоле отвыкнешь… В тюрьме у него не было времени задуматься о своей роли в этом мире – уставал сильно. И засыпал быстро. А теперь вот схватило сердечко…
Хоть в воду бросайся. Уговорив себя, что точку в этом деле ставить рано, а многоточие вполне уместно, он уснул. Утром выдавился из трещины, дрожа от холода, сполоснулся на бережку и опять поднялся в город. Стоило признаться, что по некоторым аспектам тюрьма была лучше. Там, по крайней мере, делали вид, будто кормят.
Он отправился против течения, на северо-восточную оконечность города. Еще Баур советовал прошвырнуться по тому району – на предмет заработать копеечку. В понятии бригадира, вполне нормальный район. "Курятники" с неприличным множеством сексапильных девочек, увеселительные заведения, игровые точки. Патрули – явление нечастое. Не Бродвей, конечно, но и не трущобы северо-западного района Бельперен, чреватые ножом в спину. Ни малин, ни чудильников. Могут, правда, рыло начистить, но это дело рядовое, у самого имеются руки, чтобы отбиться.
Верест брел по улице с каким-то странным названием – "улица Глюка-Освободителя", и откровенно умирал от голода. Здания здесь были в основном деревянные, с вычурными фасадами. Хозяйчики заведений как будто соревновались между собой – чей фасадик перещеголяет. У одних реклама цвела во все ворота, другие украшали фронтоны барельефами или даже скульптурными композициями, изображавшими химер или пугающих василисков.
В первом заведении – "У толстяка Краха" – на предложение поработать полотером, официантом, посудомойкой или специалистом по удалению незваных гостей ответили решительным отказом. В следующем попросили документы. На вопрос, устроит ли их справка из тюрьмы, в ужасе показали на дверь. На постоялом дворе чопорная хозяйка в платье школьной ученицы и с физиономией Бастинды проявила задумчивость. Затем призналась, что упомянутые рабочие профессии уже заняты, но нужно почистить отхожее место. Работы часа на три, вознаграждение достойное – целый тулер. То есть две кружки пива. Верест также проявил задумчивость. Покачал головой, буркнул мегере в глаза: "Ваше предложение убогое, мэм", и вышел на булыжную мостовую.
Из украшенной аранжировочной зеленью витрины бордельчика явилась зрелая мадам с акульим прикусом. Чарующе поманила пальчиком. Верест сконфуженно покачал головой – мол, горячо бы "за", да зарплату вновь задерживают. Провожаемый взглядом сожаления, побрел прочь.
В кабачке с уютным названием "Под липами" его поджидал успех. Не оглушительный, но тем не менее. В дубовом зале за истертой локтями стойкой пребывал хозяин заведения – плешивый колобок в льняной косоворотке. Он с тоской глядел на единственного в этот час посетителя. Клиент, похоже, пару минут назад прекратил буянить. Стол у окна был перевернут, стул вдребезги. На полу осколки посуды. Сам детина в безобразно пьяном виде восседал за столом, соловело пялился в пространство и издавал отрыгивающие звуки. На столе возвышалась практически пустая бутыль зеленоватого стекла. Местный некачественный ром (равно как и спирт, выгнанный из тростника) доведет не только до греха.
"Тип сомнительного поведения, – сделал черновой прикид Верест. – Таких немало в любом мире, вплоть до загробного".
Верест подошел к стойке, повторил заученный текст. Пункт об удалении нежелательных гостей хозяина заинтересовал. Он смерил посетителя печальным взглядом с пояса до вихров, почесал покатый лоб.
– Видишь Рыжего Морта?
– Вижу, – согласился Верест. – Славное имечко.
На языке форзах, познаваемом им по мере ассимиляции в этот мир, данное словечко означало нечто промежуточное между "больной" и "покойный".
– Сделай так, чтобы больше я его не видел. Получишь тулер.
Верест помялся. Вот чего он ненавидел больше всего – так это торговаться.
– Плохой клиент?
– Скверный, – кивнул хозяин, промокая платком потные виски. – Плавал на бриге "Барракуда", слышал о таком? Команда – отъявленные головорезы, но и те не выдержали. Списали козла. Теперь приходит каждое утро, когда посетителей нет, надирается в хлам и буянит. Вот тянет его к моему заведению. А мне это на пользу?
– Ну, хорошо, – прикинул одно к другому Верест. – Отошью я твоего любимчика. Получу тулер. Поем. Но где гарантия, что он не придет завтра?
Колобок пожал плечами.
– Думай. Приходи завтра к закрытию. Если скажу, что Рыжий Морт не появлялся, получишь еще тулер. И так неделю.
Заманчивое предложение. Решение напрашивалось автоматически: избавить общество от пропитого моряка НАВСЕГДА. Грохнуть, зарыть на свалке – и голова не боли. Приходи неделю, да коси бабки.
Рыжий Морт словно почувствовал, что дела его так себе. Заворочался, завращал осоловелыми глазами.
– Ну, вы, фархан вам в душу… – прохрипел и начал медленно подниматься.
– Сейчас стул сломает, – скорбно заметил колобок. – Стойку проломит, бутылки расколошматит. Мне по харе надаёт.
– Куда дверь? – кивнул Верест.
– Во двор. Там мусорка, бочки, пустая тара. О, святой Эрмас…
– Отлично, – Верест двинулся на середину зала, взял клиента за плечо и развернул. – Ну, пошли, братан, перевоспитываться будем.
– Эй, ты, салажатина! – зарычал моряк. Рожа, конечно, караул. Горилла, обросшая седыми сосульками. Почитай, за центнер брутто. Но с учетом силы тяжести – килограммов семьдесят. Детский вес. Не дожидаясь, пока моряк раскрутит кулачищи, Верест взял его за грудки, швырнул в нужное русло. Своротив стул, громила рухнул под порогом. Верест следовал неотступно. Снова за грудки, рывок, вздернул, швырнул в проем. Пьяница пролетел узкий коридор и выпал на улицу, хлопнувшись хребтиной о решетку для ног. Взревел от боли:
– Убью, щенок!
Опять не успел подняться – взмыл, шорканул ногами по порогу. Двор закрытый. Закулисье трактирное – с трех сторон заборы, узкий проход на улицу. Помойка, пустая, сбитая из досок тара, тележка для удаления мусора. С диким ревом пьянчужка влетел в груду ящиков. Заворошился, завозил ногами. Найдя точку опоры, Верест поднял его, снова бросил. И так неоднократно, пока рев из луженой глотки не начал угасать в хрип. Он потащил его к бочке с дождевой водой, погрузил по шею. Идеальный вытрезвитель, между прочим. Менты в родном государстве прилежно исполняют лишь начальную стадию процедуры, связанную с побоями. До бочки с дождевой водой пока не додумались.
Он терпеливо дождался, пока Рыжий Морт превратится в половую тряпку. Иначе говоря, созреет для беседы. Прижал забулдыгу к стене и заговорил душевно – так доходчивее:
– Послушай, Рыжая морда. Не ходи больше в трактир "Под липами", хорошо? Это не мне надо, это тебе надо. Заведение с сегодняшнего дня под охраной серьезных ребят. Если придешь, тебя убьют. Приведешь дружков – убьют и их, Рыжий Морт. Ходи в другой трактир, договорились?
Пьянчужка просипел, стремительно синея:
– Отпусти, хорошо…
– Давай повторим, не спеши. Итак, ты приходишь в кабачок "Под липами". Что происходит?
– Меня убьют…
– Умничка, – похвалил Верест. – Ты схватываешь на лету. Ну, будь здоров, Рыжий Морт. И держись от меня подальше.
На прощание он отвесил визави увесистого пенделя. Посмотрел, как тот убегает, и вернулся "под липы".
– Держи, – протянул трактирщик желтоватую монетку размером с отечественный пятачок. Реверс монеты изображал какого-то ответственного товарища с распухшим носом, аверс – гордую птицу с тремя лапами. – Ты молодец, парень, я всё слышал.
– Пива большую налей, – попросил Верест. – И для желудка что-нибудь. Хватит на тулер-то?
– В момент, – разулыбался колобок.
Пиво было мутное, густое, невыносимо вкусное. Свиная конечность в меру прожарена, сдобрена чесночком, а картошка лучилась золотистой корочкой.
– Жри, парень, – пожелал приятного аппетита трактирщик. – В труде и еде греха нет.
Вот и соприкоснулась душа с маленьким праздником. Он выпил за ускорение свободного падения, за Родину, за удачу. Проглотил обед и допил пиво маленькими глоточками. В голове приятно зашуршало.
– Меня зовут Хорог, – представился хозяин. – А это жена моя – Тао.
Улыбчивая толстушка в многослойных юбках занималась протиркой стола. Услыхав свое имя, добродушно кивнула.
– Есть еще дочь, – пожевав губами, добавил Хорог. – Но это тебе не интересно, правда?
– Ничуть, – подтвердил Верест, вытер губы плотной салфеткой и поднялся. – Спасибочки, хозяин, ублажил. Зови меня Лексусом. Не из местных я.
– Ты заходи завтра, заходи, – слащаво улыбнулся колобок.
День неплохо стартовал, но скверно закончился. Других хозяйчиков раскатать на монету не удалось. Плутоватые корчмари тряслись над каждой копейкой. От предложения поработать до полуночи на разгрузке мешков с мукой за пять грантов (ровно половина тулера) он решительно отказался – себе дороже. На аллее центрального парка, когда он осматривал диковинные деревья, сплетенные ветвями, его сграбастал патруль: двое бордовых и один полувоенный с треугольной кобурой на поясе. Пришлось предъявить "документ" – справку установленного образца об освобождении, выданную канцелярией Варвира.
– За особые заслуги перед Королевством, – с ухмылочкой прочел полувоенный. – Хороша формулировочка. За особые заслуги ордена дают, а не из тюрем выпроваживают. Грамотеи…
– Мне не дали орден, – вздохнул Верест. – Может, передумают, дадут еще.
– Чего натворил-то? – сурово сдвинул брови бордовый.
– Нечисть четвертого дня поперла из Леса, – отчитался Верест. – Отличился при спасении господина Зауруса. Он и даровал помилование.
– Не говорите мне про Лес, – буркнул второй бордовый. – Терпеть не могу эту пакость.
– Брешет молодчик, – первый подозрительно оглядел задержанного, особенно рубашку, порядком извазюканную. – Услыхал в тюряге про налет, и сочиняет теперь.
– Легко проверить, – сказал полувоенный. – А ну ответь, бродяга, кто по званию господин Заурус?
– Эверс-генерал, – не задумываясь, ответил Верест.
– Генерал – не звание, это – счастье, – хмыкнул второй бордовый.
– Кто сопровождал генерала в инспекционной поездке?
– Дочь Амира, – отчитался Верест. – Они и уцелели. Выжили сержант Фриджо, бригадир Баур, комендант учреждения Варвир и еще, кажется, трое. Человек девяносто погибло – из них половина заключенных.
Полувоенный протянул бумажку. Нехотя козырнул.
– Порядок, можете идти. Постарайтесь поменьше бродяжить.
Ночевал он опять под мостом – усталый, без крошки во рту. Смурнея от вновь нахлынувшего отчаяния, забрался в щель, долго ворочался на мешковине. Твердо решил с утра отмыться и постираться. Внезапно задумался: подозрительно уж легко отпустил его из кутузки Варвир. Понятно – вне себя от счастья, сам едва спасся. Генерала не мог ослушаться. Однако, странно. Дважды битый Верестом, мстительный, коварный, любопытный – и просто так отпускает с богом? Мог убить – состряпать несчастный случай "на производстве", и как с гуся вода. Решил отстать? Сомнительно. Часы и кроссовки заинтриговали Варвира. Не дурак он, понимает, что промышленность данного мира такие штучки не потянет. Остается одно: он продолжает за ним следить, не теряя надежды выудить информацию. Но каким образом? Средства радио– и электронного наблюдения решительно отпадают: до жучков, клопов и прочих насекомых этому миру ползти еще лет девяносто (если Нечисть не будет против). Следить могут банально: глазами. То есть тупо висеть на хвосте. Так и делают, по всей видимости – меняя хвосты и докладывая Варвиру. Он ни разу не оглянулся, чтобы посмотреть, не идут ли следом.
Надо оглянуться. Обязательно.
Не успел он уснуть, как началось нашествие.
– Тухляк! – заорали в ухо. – Наше место занято!
Он почувствовал, как его тянут за ногу. Голова куда-то поползла, меняя угол наклона к горизонту.
– Тащи, тащи, щас мы ему навешаем, этому новоселу!
Определенные нотки в голосе Вересту не понравились. Слишком вульгарно и заносчиво. Когда угол наклона к горизонту принял значение "ноль", а тело практически вытянули на улицу, он вырвал ногу и послал кому-то в грудь.
"Не слишком ли часто я распускаю руки… ноги?" – мелькнула мысль. Человек сдавленно охнул. Второй рассердился:
– Ах ты, гад! Ну, на тебе!
Верест не стал дожидаться воплощения интригующего "на!". Двинул второй ногой. После чего выбрался на свет божий, взял обоих бродяг за шиворот и стал их рассматривать. Ничего живописного или экзотического. Наши бичи ничем не хуже. Те же тряпки, изъеденные гноем лица. Еда в бумажных свертках – незамысловатые "бомж-пакеты". Матерятся, правда, на другом языке, послабее, но какая разница?
Один пытался достать нож. Головорез, тоже мне… Он предотвратил бандитский вариант, легонько стукнув их лбами. Нож выпал. Один заголосил, другой жалобно взмолился:
– Отпусти нас…
Дал обоим пинка для рывка и отпустил с миром.
– И не возвращайтесь! – крикнул вдогонку. – Здесь я ночую!
Ночь прошла беспокойно. То и дело он поднимал голову, вслушивался.
Утром проснулся вконец разбитый. Над головой скрипели телеги.
"Кого бы еще спасти? – подумал вяло. – Чтобы одели, накормили, жить оставили…" Голод тряс, как лихорадка. Натянув сапоги, он ополоснул физиономию и отправился на хлебный заводик, где давеча отказался от предложения заработать пять грантов. Про возможную слежку даже не вспомнил. Световой день таскал мешки с мукой от подъездного пандуса на склад. Вышел, покачиваясь, но имея восемь грантов в кармане – с премией за усердие. Половину проел в ближайшей забегаловке. Под мостом помылся, отстирался, и когда сумерки улеглись на землю, отправился на улицу Глюка-Освободителя.
Хорог выпроваживал последних посетителей. Толстушка Тао, готовясь мыть полы, переворачивала стулья. Улыбнулась приветливо:
– Здравствуйте.
– Держи, – протянул Хорог монету из желтого металла. – Не приходил Рыжий Морт. Тебе накрыть?
– Без пива, – кивнул Верест. – У тебя отменный эль, приятель, но у меня с деньгами временные трудности.
Пока Хорог собирал ужин, из кухни появилась девушка со стопкой чистой посуды. Проскрипела стоптанными башмаками за стойку бара и принялась ее куда-то расталкивать. Симпатичная. Ресницами хлопает – залюбуешься. Немножко кругловата, но не плюшка. Платьице простое, на наряд гуцулочки похоже. "А тут неплохо, – неожиданно дошло до Вереста. – Лучше, чем под мостом".
– Дочурка моя, Пуэма, – пробухтел Хорог, подтаскивая поднос со снедью. – Умница моя, помощница, скромница редкая. Но тебя ведь это не колышет? – хозяин заведения строго посмотрел ему в глаза.
– Абсолютно, – заверил его Верест. – Я на твою дочурку ноль внимания. Там рога висят оригинальные, вот на них и смотрю. Что за зверь такой, приятель? Он, наверное, остался не очень доволен, когда с него эти рога откручивали?
Хозяин хмыкнул.
– Олень-курыч, парень. Водится практически везде, где есть деревья. Ты, Лексус, единственный в этом мире, кто не знает оленя-курыча. Ты кушай, кушай, не слушай меня.
– Я прибыл с северных территорий, – насупился Верест. – Это очень далеко.
– Ну, надо же, – покачал далеко не глупой головой Хорог. – Ты не псих, Лексус. Старого прохиндея не обманешь. Но лицо у тебя не наше. И говоришь ты не по-нашему. Воспитан, спокоен, с достоинством у тебя в порядке. Не побоюсь сказать, что в тебе протекает благородная кровь. Породу не спрячешь. Но ты не с севера, точно. Потому что ни хрена о нем не знаешь. Так бывает?
– Наверное, – улыбнулся Верест. – Длинная история.
– Да уж не короткая, – Хорог почесал затылок. – Тебе ночевать есть где?
– Есть, – кивнул Верест. – Под мостом.
– М-да… Крепко тебя жизнь скрутила… Расскажи старому пройдохе свою историю?
– Когда-нибудь. Она невероятна, приятель. Но ты прав, я не бандит.
Женщины внимательно прислушивались к разговору. Девочка-гуцулочка растолкала наконец посуду, одарила Вереста блеском газельих глазок и ушла на кухню. Интерес к оленьим рогам заметно приутих.
– Тут Каймак недавно забредал, – как бы между прочим заметил Хорог. – Приятель мой. У него кабачок на соседней улице. Пришел и чуть не плачет. Тоже дела кувырком. Налоги подняли, зарплаты на королевских заводах урезали, мужиков, понятное дело, в армию стригут. Навара нет, а тут еще Вшиварь со своими громилами завалился. Плати, говорит, триста монет, и баста. Будем твою территорию стеречь. А не то жену твою, красавицу Юну, снасилуем, харчевню спалим, а самого к дубу в чаще привяжем и бросим – пусть волчатки потешатся. А у Каймака баба молодая, не чета самому, знаешь, как он трясется за нее?
– И что? – насторожился Верест. Хотя ясный пень, куда клонит прощелыга.
– Обещали зайти после полуночи. За деньгами. Ихняя банда в заброшенной швейной мастерской на Груаля обретается. Пойдут через пустырь за фарфоровым заводиком, другой дороги нет. Да ты не волнуйся – их всего трое. Или четверо. Но не больше пяти, – Хорог как бы смущенно кашлянул. – Работа по тебе.
– Я не убийца, – хмуро пробормотал Верест.
– Да Эрмас упаси, – испугался Хорог. – Покалечить, не надо убивать. Но чтобы не встали. Никогда. Пусть по кроваткам валяются, отдыхают. А то уж уработались, подонки… Доброе дело, Лексус – ты избавишь общество от грязи, оно тебе спасибо скажет.
– За спасибо не работаем, – отрезал Верест.
– Да ты не дослушал! Каймак даст десять монет! Понимаешь, ему нет резона обращаться к властям. Местный урядник Брумс нечист на руку – он покроет банду Вшиваря, да сам получит с тех трехсот…
Знакомо до тошноты.
– Двадцать монет, – перебил Верест. – И не меньше. Плюс подробные инструкции – что да как. Плюс минимум посвященных. Последнее слово.
– Хорошо, – не стал торговаться харчевник. – Мое-то какое дело? Ты посиди, а я сбегаю к Каймаку, пошепчусь с ним…
Глупо улыбаясь, он попятился к выходу, пяткой открыл дверь и растворился в параллельном мире.