Варвара всем видом изобразила волнение. Расплатившись, Вадим следом за девушкой покинул кафе.
Смутное ощущение, что во всем этом что-то не так, только укрепилось в нем.
И эта реакция Варвары, словно вдруг чего-то испугавшейся и оттого поспешившей с ним расстаться.
– Постойте, – вдруг встрепенулась Варя уже у входа в метро. – И впрямь я тогда со страху все забыла! Я тут кое-что припомнила. Во время второй нашей встречи кто-то позвонил Монго на мобильник. Кажется, там речь шла о какой-то вещи… Он говорил, что вчера ее доставили, и благодарил. Сообщал, что деньги переведены. И еще очень смешно его называл. Не то Карл Аполлонович, не то Йохан Палыч, не то еще как-то! Я еще подумала, что это литовец или эстонец… – Она смешно наморщила лоб. – А, вот, вспомнила – Отто Янович! Или Янисович? Как-то так…
– И вы больше ничего не помните, Варвара Васильевна? – осведомился Вадим. – То, что вы сказали, чрезвычайно важно.
Девушка сдвинула брови, напрягая память.
– Это был антиквар, – решительно произнесла она, – точно!
– Почему вы так решили?
– Монго еще ему сказал что-то вроде "Ну я не одного антиквара перебрал, прежде чем к вам обратиться". Наверное, это про книгу… Господи, неужели она таки нашлась?! – с какой-то странной улыбкой молвила Варя.
– Пока не нашлась, – бросил майор, – но, надеюсь, отыщем. И убийц заодно с ней. – И добавил: – Хорошо, Варя, большое спасибо. И… до завтра…
Через двадцать минут майор Савельев уже выходил из метро, спеша на рабочее место.
Впрочем, в свой кабинет он даже не зашел, а отправился к подполковнику Кукушкину.
– А, Вадим, привет, – бросил тот, хлопая гостя по плечу. – Давно не виделись. Кофе будешь?
– Спасибо, напился уже, – отказался следователь. – Слушай, Семен Петрович, ты всех знаменитых антикваров Москвы знать вроде должен?
– Ну всех не всех, но ведущие фигуры у меня вот где. – Он похлопал по компьютеру.
– А немцев или прибалтов среди них не припомнишь?
– Так тебе Гроссман, что ли, нужен? – встрепенулся Кукушкин. – Так бы и говорил! Только вот зачем тебе он? "Рижский антиквариат" – контора солидная. Дела свои обделывает чисто, и на ком трупов не наблюдается, так это на Гроссмане.
– Кое-что выяснить надо, – не стал уточнять Вадим.
– Ладно, твое дело, – бросил подполковник.
Стук клавиатуры, пара щелчков мышки, и вот уже принтер с гудением выжимает из себя еще теплый листок распечатки.
– Вот, держи свой "Рижский антиквариат" – все данные.
Фирма действительно была весьма и весьма солидная.
Кроме Риги и Белокаменной, филиалы в Питере и Одессе, представительства в Лондоне, Париже, Нью-Йорке и Амстердаме, и даже в Токио. "Рижский антиквариат" фигурировал и в каталогах крупнейших антикварных аукционов мира.
Ежегодные обороты…
Московское отделение – телефон, факс, адрес, адрес электронный, адрес сайта – вот даже как?
А вот и то, что нужно.
Директор – Гроссман Отто Янисович, контактный телефон в Риге, Москве, Питере и почему-то в Одессе…
Ниже была короткая справка о Гроссмане.
Родился в Риге в пятьдесят пятом году, высшее образование, кандидат искусствоведения… Гражданство латвийское и израильское. Ах, даже и барон? Титул наверняка купленный.
Не в привычках Вадима было откладывать что-то на завтра. Нимало не смущаясь, он набрал для начала московский контактный номер.
И, признаться, удивился, когда на звонок ответили:
– Слушаю!
– Я старший следователь Московского уголовного розыска майор Савельев, – представился он как можно более сухо и официально, тоном человека, не желающего знать ничего, кроме порученного дела. – Мне необходимо поговорить с Отто Янисовичем Гроссманом.
– Я слушаю, – прозвучало на другом конце.
Голос был, между прочим, довольно приятный: низкого тембра, в меру доброжелательный и даже акцента почти не чувствовалось.
– Я по поводу убийства Георгия Монго, – взял быка за рога Вадим.
– Да, я знаю – ужасная трагедия, – в трубке послышался скорбный вздох.
– У нас есть информация, что незадолго перед этим событием он купил у вас некую книгу. Так вот – этой книги мы не обнаружили. Не могли бы вы прояснить кое-какие моменты?
– Да-а, это та-ак, – от волнения у собеседника прорезался акцент. – Он купил у меня книгу… "Книгу Семизвездья". Да-а, точно та-ак…
На минуту Гроссман куда-то исчез, словно отключился.
– Вот что, – сообщил он после паузы. – Сегодня я уже не могу, я за городом. А завтра в шестнадцать ноль-ноль у меня рейс на Ригу. До двух часов дня вы можете спросить у меня лично все, что захотите. Вас не затруднит прислать человека ко мне домой? В любое время – с утра и до двух часов дня? Мой адрес…
Вадим торопливо записал название улицы и дома.
– Да, благодарю вас, так и сделаю.
Вешая трубку, Вадим не мог не отдать должное собеседнику.
Хотя этот самый Гроссман и был явно потрясен тем, что убийство Монго имело какое-то отношение к книге и его делам с магом, но при этом так ловко и ненавязчиво поставил жалкого полицейского на место!
Вошел Стас, нагруженный сумками.
– Здравствуйте, товарищ майор! – поприветствовал Савельева Зайцев.
– Ты никак ларек по дороге ограбил? – усмехнулся Вадим. – Как твой жмурик там поживает?
(Маг магом, но прочие дела с сыщиков никто не снимал, и Зайцев был с утра отряжен на Кожуховский рынок, где уже месяц тому кто-то расстрелял в упор коммерческого директора.)
– Жмурик поживает, как и положено жмурику, а на вашем месте я бы просил постановление на арест тамошнего гендиректора, – охарактеризовал результаты поездки Зайцев. – По роже – вылитый бандит. Он и десяток замов своих заказал бы и не поморщился!.. И не грабил я никого, – обиженно добавил старлей. – Все это доброхотные даяния частного сектора правоохранительным органам!
– Ох, доведут они тебя до греха когда-нибудь… Эти самые даяния!
– Кофе не желаете? – Зайцев вынул из объемистого пакета банку "Нескафе Гольд".
– И что вы меня сегодня все кофе напоить хотите? – рассмеялся Савельев. – Кстати, о кофе, – принял он решение относительно Гроссмана. – Завтра оденешься в штатское, и чтоб был лучший костюм. Идешь вот по этому адресу, – сунул подчиненному бумажку. – Будешь пить кофе в особняке у миллионера. Твоя задача – выяснить все о заказе, который сделал ему Монго. Конкретнее – насчет так называемой "Книги Семизвездья". Понял?
Старший лейтенант энергично закивал.
По крайней мере, глядишь, малость собьет с Гроссмана спесь. Стас это умеет. Настоящий спец по наведению контактов с нуворишами.
А мы пойдем выяснять насчет книги. Что это за Семизвездье такое и с чем его едят?
И в очень приятной компании.
Глава 8
МОНАХИ
В-да, зима 1758 г.
– И вы, так сказать, одним махом семерых побивахом? – участливо вопрошал пристав, а у самого в глубине глаз притаилось недоверие.
– Ну да! – в который раз пожал плечами Иван, недоумевая, отчего это его рассказ вызывает у собеседника такое сомнение.
– Однако ж! – изумился офицер и даже всплеснул руками. – Мы тут полгода за шайкой Клопа гоняемся, а вам вот так с ходу удалось небывалое: найти разбойничий притон да еще и уходить всех татей! Да таковой-то подвиг достоин быть запечатленным на золотых скрижалях, где пишутся имена героев Отечества!
– Не надобно скрижалей! – с искренним ужасом воскликнул поэт.
Лишняя шумиха вокруг его персоны была ни к чему. Еще, не приведи господи, дознаются, что геройствовал в лесу он не один, а на пару с прекрасной амазонкой. Брюнета же слезно умоляла сохранить ее инкогнито.
Чудная она какая-то. Даже не назвалась.
"Так лучше будет для нас обоих", – заявила.
У поэта сложилось впечатление, что девушка явно чего-то недоговаривает. И кого-то страшится. Особенно же утвердился в этом мнении, когда попутчица за версту или полторы до городской заставы вдруг объявила, что дальше пойдет пешком. А ее нехитрый скарб, ежели, конечно, господина Академии Российской копииста не затруднит, он может завезти в Горний Покровский монастырь.
Монастырь, удивился про себя Ваня. Она что ж, этакую-то красоту на веки вечные от людей да от мирской суеты схоронить хочет?
Искоса посмотрел на чуть смуглое лицо с впалыми щеками и чуть-чуть высоковатыми скулами. Пухлые губы-вишни так и звали, чтоб покрыть их страстным лобзанием. Но глаза… Большие и темные, исполненные затаенной печали. Они ставили между ним и Брюнетой некую незримую преграду, преодолеть которую у поэта пока недоставало сил.
Не стал ей тогда перечить и удерживать. Надеялся, что это все-таки не последняя их встреча. Тем более что посещение Покровского женского монастыря также входило в цели его путешествия. По сведениям профессора Тауберта, святые сестры сберегали такие сокровища, что иным книжным собраниям и не снились. А ведь сама обитель основана сравнительно недавно, всего каких-то шестьдесят лет назад. Вот и надо бы выяснить, откуда к монашкам попали древние манускрипты…
– Знаете ли что, офицер? – пришла счастливая мысль в Иванову голову. – А давайте не станем в официальный отчет писать мое имя, а? Вы ведь и впрямь столько трудились, а я тут так, проездом… Впутался случайно в ваши дела… Мне же лишний шум ни к чему… Дойдет до Академии, засмеют мужи ученые. Скажут, что подался-де Барков из копиистов и переводчиков в сыщики.
– Да, да, понимаю, – насупил брови пристав.
А у самого лицо сделалось довольное-предовольное. Наверное, уже и прикинул, каковую награду получит от начальства за столь лихо проведенную операцию. Все они, немцы, таковские. Им лишь бы перед начальством выслужиться. Этот из той же породы. Хоть и шпарит по-нашему, словно коренной русак, а кровь-то некуда скрыть.
– И… – решил подпустить туману поэт, – имею к тому же конфиденциальное поручение от…
Воздел очи горе, чтоб показать, насколько высоко сидит его доверитель. А дабы пристав не сомневался, кто да за каким делом послал, добавил:
– Дошли до его высокографского сиятельства слухи, что тут у вас неспокойно… Что вы на это скажете?
Военный вмиг побледнел и подобрался.
– Слюхи? Какие слюхи?
Ну точь-в-точь, как он сам спрашивал у Шувалова. И акцент сразу прорезался. Знать, заволновался немчин.
– Нехорошие… И странные… Ничего показать по сему поводу не имеете?..
Ага, так он все первому встречному и выложит. Мало ли каков самозванец сыщется. Так что ж ему, всю губернскую подноготную и выкладывай?
– Никак нет, сударь мой! – покачал головой офицер. – Вот разве что…
Он вдруг захихикал.
– Что такое?.. – приготовился услыхать нечто похабное поэт.
– На ярмонке бабы баили, будто на прошлой неделе выловили мужики на нашей речке из проруби…
И сделал красноречивую паузу.
– Русалку? – попробовал угадать приезжий.
– Куда там! – хитро прищурился пристав. – Крокодила!
– Быть того не может! – скривился Иван. – Вот же брешут бабы.
– Точно! А еще видели то там, то сям большущих змей. Некоторые из них были о двух головах…
– Змеи? Зимой?
Пристав загоготал уже во весь голос.
– Вижу, разочаровал я вас? – молвил, вытирая с глаз слезы. – Ну чем богаты, тем и рады. Больше ничего странного да любопытного не припоминается.
– Ежели что, – спросил на прощание поэт, – можно ли будет через вас снестись с его сиятельством? Весточку подать там или еще что…
– Буду рад услужить, – сухо поклонился офицер.
"Змеи с крокодилами? – размышлял, выходя из здания заставы Барков. – Не о них ли толковал Приап?
Агарпии и Евмениды
И демонов престрашны виды
Все взапуски ко мне бегут…
Но чем его могли заинтересовать все эти гады? Это скорее Михаиле Василичу куда как любопытно будет. Любитель он народных баек да сказаний".
В-да не произвела на Ивана особенного впечатления.
Небольшой городок, каковых немало на святой Руси. Без с ходу бросающихся в глаза великолепных и замечательных зданий. Однако ж довольно чистенький и уютный.
Самую замечательную особенность его составляло то, что за исключением церквей в нем имелось чрезвычайно мало каменных зданий, вероятно, от дороговизны каменных построек. Зато деревянные дома были так велики и так хороши, что подобных поэту не случалось видеть нигде. Между ними немало двухэтажных сооружений, и некоторые не уступали любому каменному дому.
Замечательны были на всех улицах широкие деревянные тротуары. Видно, что дерева здесь много и достается оно дешево. Это обилие леса сказывалось при самом въезде в В-скую губернию: в деревнях невольно обращали на себя внимание огромные крестьянские избы, на высоких подклетях, с широкими мостами для въезда в верхний этаж.
Он снял комнату на втором этаже постоялого двора, находившегося в центре, на Дворянской улице – неизбежной в каждом губернском городе. Плотно позавтракал и отправился по делам.
Саней нанимать не стал, решив совместить приятное с полезным: и воздухом подышать, и к окрестностям присмотреться.
Резиденция архиепископа находилась у местного кремля, построенного на берегу реки В-ды, по всей видимости, и давшей название городу.
Иван некоторое время побродил по мощенной камнем площади. Заглянул и в кафедральный Софийский собор, выстроенный радением Иоанна Грозного. Полюбовался Украшающими стены святыни фресками. Отчего-то особенно привлекла его внимание сцена, живописующая сошествие иноверцев в ад. Возможно, потому, что в одном из персонажей ему почудились черты убиенного им накануне рыжебородого разбойника.
Как там его назвал пристав? Клоп, что ли? Экое отвратное прозвище. А как подходит татю! Вылитый клоп-кровопиец. Сколько невинной крови пролил да попил.
При мысли о давешнем побоище поэту пришла в голову мысль, что надо бы поставить свечу за упокой новопреставленных. Не худо бы и исповедоваться. Хоть и по необходимости, а замарал руки красным. Негоже ему разбойникам с большой дороги уподобляться.
Ну покаяться ему случай представится. Еще наездится по святым местам. А свечку можно и сейчас возжечь.
Купил ту, что потолще, и стал примеряться, к образу какого святого ее приладить. Ивану ли воину, своему небесному покровителю, воздвигнуть? Или Николе-угоднику? В раздумьях постоял перед иконой великомученика Христофора, вспомоществующего путникам. Вроде бы избавил в пути от напасти. И все же ставить свечу к подножию псоглавого святого не стал. Посчитал зазорным, чем-то сродни идолопоклонничеству. Оно хоть и христианский страстотерпец, а больше напоминает языческих богов. В конце концов прилепил пылающий восковой цилиндрик у иконы Богородицы Казанской.
Напомнила ему ту, другую деву. С такими же большими скорбными глазами.
И еще одну. Увиденную на мосту и куда-то влекомую двумя солдатами.
Эти три женских лика до странности накладывались один на другой, сливались, превращаясь в одно лицо.
Объятым страшной мглой печали
Открылась ясность нам в ночи:
Когда пресветлы воссияли
От Твоего венца лучи,
Весна среди зимы настала,
Заря багряна облистала,
И облачный прогнала мрак.
Как после дней ненастных летом
Все греет солнце ярким светом,
Так Твой живит нас в скорби зрак.
Выйдя из полутемного храма, поэт немного постоял, давая глазам попривыкнуть к солнечному свету. Прислушался к шумному говору ребятни, собравшейся над самым обрывом, в низу которого леденела неширокая в этом месте река.
С первого раза померещилось, что они говорят на каком-то особенном наречии: выговор отличался странной, непривычной уху певучестью.
Когда же приобвык да внял, о чем между детьми речь, то бочком-бочком подался к малышне. Завидев чужака, они примолкли и сгрудились стайкой, закрывая спинами нечто, лежавшее на снегу.
– Что здесь у вас? – полюбопытствовал господин копиист.
И нарвался на хмурые взгляды да неласковое:
– Иди себе мимо, дядя!
– Уж больно вы грозны, – хмыкнул Иван, пытаясь раздвинуть двух тесно прижавшихся плечом к плечу мальчиков. – Позвольте-ка…
– Сказано же, иди своей дорогой, брат!
Из-за детских спин, откуда ни возьмись, объявились два молодых монаха. Сами были всего-то пятью или шестью годами старше прочей ребятни.
– О, Кузьма, Дамиан! – радостно заулыбались им малыши. – Мы снова тут нашли… А он…
– Нашли? – нахмурил светлые брови один из монахов.
Повернулся к своему спутнику, темноволосому смугляку, и кивнул. Тот достал из-под полы подрясника кожаный мешок и наклонился к земле. Подобрал что-то со снега и быстро сунул в торбу. Потом подозрительно сверкнул на поэта черными угольями-глазами.
Иван сделал вид, что не смог разглядеть, чего это там было прибрано. Он и впрямь не рассмотрел в деталях, едва успев прищуриться и глянуть по-особому. Однако ж кусок змеиного хвоста заприметил.
"Э-ге-ге".
Владыка Варсонофий принял его не сразу.
То ли и впрямь был занят. То ли просто хотел показать залетному гостю, что здесь он сам птаха наивысшего полета, равная любому из столичных вельмож.
Когда же наконец Ивана проводили к нему в покои то, едва взглянув на архиепископа, парень понял, что перед ним находится истинный пастырь душ.
Чем-то он напоминал покойного тятеньку. Такой же большой и добрый. И, видно, большой охотник до книжного слова. Эвон сколько книжек в настенных стеллажах. И большой грудою на столе, прямо перед носом владыки.
Поэт с удивлением отметил, что там лежали книги как на русском, так и на иноземных языках: латинском, немецком, французском. Непривычно было зреть подобное у православного святителя. Оно бы больше пристало какому-нибудь князю католической церкви. А отчего так, Иван и сам объяснить не мог. Возможно, памятен был шум, поднятый в прошлом году церковниками вокруг "Гимна бороде", написанного Ломоносовым и обличающего ханжество и лицемерие священства.
– Ты в латыни как, силен? – огорошил его вопросом Варсонофий. – А, господин копиист?
Иван от неожиданности заморгал глазами и замешкался с ответом. Потом неловко кивнул.
– Не пособишь ли переложить на наш язык вот это место? – протянул тонкую книгу архиепископ. – Никак в толк не возьму, о чем речь идет.
Поэт принял том и пробежал глазами текст.
Пастырь корпел над изучением… сатир Горация!
Это была восьмая сатира из первой книги и называлась она… Молодой человек почувствовал, как от волнения его прошиб пот.
Звалась сатира "Приап"!
Латинский стихотворец представлял в своем творении Приапа, статуя которого была поставлена в Эсквилинских садах, жалующегося, что его беспокоят не столько воры и птицы, сколько некие ворожеи, собирающиеся в том месте для колдовства.
Архиепископский ноготь отчеркнул следующие строки: