Но предположим на миг, думал он, что "имение", как бы мы ни определили его, что оно-то и есть корень зла.
Я имею, а Мордред не имеет. Из чувства противоречия он возразил сам себе: представлять дело так, будто Мордред или я вызвали эту бурю, - нечестно. Мы лишь подставные лица, за которыми стоят куда более сложные силы, действующие, судя по всему, под влиянием каких-то иных побуждений. Выглядит это так, словно некий импульс продирает все общество. Сейчас уже и Мордред почти беспомощен, его понукают люди, слишком многочисленные, чтобы их сосчитать: те, кто верит в истинность сказанного Джоном Боллом и надеется, утверждая всеобщее равенство, подобраться к власти, или те, кто видит в любом перевороте возможность протолкнуться вперед, прибегая к силе. Похоже, что этот импульс идет снизу. Последователи Болла и Мордреда - это желающие возвыситься неудачники, или рыцари, не игравшие заметной роли при Круглом Столе и оттого ненавидящие его, или бедняки, желающие богатства, или безвластные, рвущиеся к власти. А мои люди, для которых я не более чем талисман или знамя, - это рыцари, возглавлявшие Круглый Стол, богачи, защищающие свои владения, обладатели власти, не желающие с ней расставаться. Это силовая борьба имущих с неимущими, безумное столкновение множества людей, и вожди их тут почти ни при чем. Но ладно, пусть. Согласимся со смутной идеей о том, что войну вызывает "имение" как таковое. В таком случае, правильным был бы полный отказ от владения чем бы то ни было. Именно его, как время от времени напоминал Рочестер, и рекомендовал нам Господь. Говорено ведь было и богатому об игольном ушке, и о ростовщиках тоже. Вот почему, по словам Рочестера, Церковь не может слишком часто вмешиваться в скорбные дела мира сего, ибо нации, классы и отдельные личности вечно кричат "мое, мое" там, где Церковь учит говорить "наше". Если это верно, тогда вопрос не только в том, чтобы разделить имущество. Тогда делить следует все - даже мысли, чувства, жизни. Господь повелел людям отказаться от жизни, в которой каждый - сам по себе. Господь сказал, что лишь те, кто сможет отбросить свои ревнивые я, пустые индивидуальные представления о счастье и горе, лишь те почиют в мире и войдут в число избранных. Тому, кто хочет спасти свою жизнь, следует ее потерять. И однако же нечто в старой седой голове не могло принять правоверную точку зрения. Очевидно, конечно, что лучшее целебное средство от рака матки состоит в том, чтобы матки и вовсе не иметь. Быстродействующие радикальные снадобья могут избавить вас от чего угодно - в том числе и от жизни. Идеальный совет, которому, правда, никто не в силах последовать, состоит в том, чтобы не принимать никаких советов. Небесные советы для земли бесполезны. Новый истоптанный круг поплыл, вращаясь, в его голове. Возможно, войны ведутся из страха - из опасений за свою безопасность. Если истины не существует, если истина не поведана людям, тогда во всем, что лежит вовне отдельного человека, таится опасность. Да и поведав истину себе самому, все равно остаешься неуверенным в ближнем. Эта неопределенность способна в конце концов привести к тому, что начнешь видеть в ближнем угрозу. Так, во всяком случае, объяснял причину войн Ланселот. Он говорил, что самым насущным из всего, чем человек обладает, является его Слово. Бедный Ланс, он свое слово нарушил, и все же не много существовало на свете людей, чье слово было бы столь же надежным.
Возможно, войны случаются потому, что народы не верят в Слово. Напугавшись, они лезут в драку. Народы, как люди, - им тоже присущи чувства неполноценности или превосходства, мстительности или страха. И рассматривать отдельного человека как олицетворение целой нации - дело вполне разумное.
Подозрительность и страх, обладание и жадность, негодование по поводу сотворенного предками зла - все это составные части единого целого. И все-таки, перебирая их, решения не отыщешь. К настоящему решению Королю подобраться не удавалось. Он был слишком стар, изнурен и несчастен, чтобы додуматься до чего-либо нового. Он был всего только человеком, возжелавшим лучшего и пошедшим в своих размышлениях путем, на который его толкнул чудаковатый волшебник, питавший слабость к роду людскому. Последней его попыткой стала идея о справедливости, состоявшая в том, чтобы не совершать ничего несправедливого. Но и она привела к неудаче. Выяснилось, что делать что-либо вообще - до крайности трудно. Хотя себя-то он умудрился отделать весьма основательно.
Но, как видно, не до конца - и Артур доказал это, подняв голову от стола. В душе его присутствовало нечто непобедимое - величие, настоенное на простоте. Он выпрямился и потянулся к железному колокольчику.
- Паж, - сказал он, когда в шатер, спотыкаясь и протирая кулаками глаза, вошел мальчуган.
- Мой господин.
Король пригляделся к нему. Даже в крайних его обстоятельствах он сохранял способность замечать других людей, особенно новых или достойных. Когда он в палатке утешал сломленного Гавейна, более всех в утешении нуждался он сам.
- Бедное дитя, - сказал он. - Тебе бы сейчас спать крепким сном.
Он вглядывался в мальчика с напряженным и утомленным вниманием. Давно уже не сталкивался он лицом к лицу с невинной ясностью отрочества.
- Послушай, - сказал он, - ты не мог бы доставить эту записку епископу? Только не буди его, если он спит.
- Мой господин.
- Спасибо.
Мальчик уже выходил, когда Король окликнул его.
- Обожди, паж.
- Мой господин?
- Как твое имя?
- Том, мой господин, - почтительно ответил он.
- Где ты живешь?
- Близ Уорвика, мой господин.
- Близ Уорвика.
Казалось, старик пытается представить себе это место, как если б оно было Раем Земным или страной, описанной Мандевиллем.
- В местечке, называемом Ньюболд Ривел. Там красиво.
- Сколько тебе лет?
- В ноябре будет тринадцать, мой господин.
- А я продержал тебя на ногах целую ночь.
- Нет, мой господин. Я поспал на одном из седел.
- Том из Ньюболд Ривел, - с удивлением сказал Король. - Сколько же людей мы в это втянули. Скажи мне, Том, что ты собираешься делать завтра?
- Я буду сражаться, сэр. У меня есть добрый лук.
- И ты будешь убивать из этого лука людей?
- Да, мой господин. Я надеюсь убить многих.
- А если убьют тебя?
- Тогда я умру, мой господин.
- Понимаю.
- Так я отнесу письмо?
- Нет. Погоди немного. Мне хочется с кем-нибудь поговорить, только в голове у меня все как-то спуталось.
- Принести вам вина?
- Нет, Том. Сядь и постарайся выслушать меня. Сними эти шахматы с табурета. Ты хорошо все понимаешь, когда тебе рассказывают о чем-нибудь?
- Да, мой господин. Я понятливый.
- А поймешь ты меня, если я попрошу, чтобы ты не сражался завтра?
- Мне хочется сражаться, - решительно сказал мальчик.
- Всем хочется сражаться, Том, но никто не знает - почему. Допустим, я попрошу тебя не сражаться, в виде особой услуги Королю? Ты это сделаешь?
- Я сделаю то, что мне прикажут.
- Тогда слушай. Присядь на минуту, я расскажу тебе одну историю. Я человек очень старый, Том, а ты юн. Когда ты состаришься, ты сможешь пересказать другим то, что я расскажу тебе этой ночью, и я хочу, чтобы ты это сделал. Это тебе понятно?
- Да, сэр. Я думаю, да.
- Расскажи об этом так. Жил некогда король и звали его Король Артур. Это я. Когда он взошел на английский трон, он обнаружил, что все короли и бароны дерутся друг с другом, как сумасшедшие, и поскольку им были по карману дорогие доспехи, не существовало практически ничего, способного помешать им поступать как вздумается. Они творили много дурного, ибо жили, полагаясь на силу. И вот королю пришла в голову мысль, что силу должно использовать, если ею вообще стоит пользоваться, ради справедливости, а не ради самой силы. Слушай внимательно, мальчик. Он думал, что если ему удастся заставить баронов сражаться за правду, помогать слабым, исправлять злые дела, то все их драки могут оказаться не столь дурными, какими они некогда были. И он собрал вместе всех честных и добрых людей, каких только знал, и произвел их в рыцари, и научил их тому, что придумал, и усадил их за Круглый Стол. В те счастливые дни их было сто пятьдесят человек, и Король Артур всем сердцем любил Круглый Стол. Он гордился им больше, чем своей любимой женой, и новые рыцари его многие годы убивали страшных великанов, питавшихся человечиной, и спасали девиц, и выручали несчастных из заточения, и старались наставить мир на праведный путь. Такова была мысль Короля.
- По-моему, это была добрая мысль, мой господин.
- И добрая и недобрая вместе. Один Бог ведает.
- А что случилось с Королем под конец? - спросил мальчик, решив, что рассказ Короля завершен.
- По некоей причине, дела пошли худо. Стол раскололся на части, началась злая война, и в ней все были убиты.
Мальчик уверенно перебил его.
- Нет, - сказал он, - не все. Король победил. Мы победим.
Артур неопределенно улыбнулся и покачал головой. Ему нужна была только правда.
- Все были убиты, - повторил он, - кроме одного пажа. Я знаю, о чем говорю.
- Мой господин?
- Этого пажа звали Томом из Ньюболд Ривел, что близ Уорвика, и перед битвой старый Король отослал его под страхом ужасного бесчестья. Видишь ли, Король желал, чтобы остался кто-то, кто будет помнить про его славную мысль. Ему очень хотелось, чтобы Том вернулся в Ньюболд Ривел, и вырос мужчиной и прожил в Уорвикшире мирную жизнь, - и хотелось, чтобы Том рассказал всем, кто пожелает слушать, об этой старинной мысли, которая им обоим показалась когда-то доброй. Как ты думаешь, Томас, ты сможешь сделать это, чтобы порадовать Короля?
Глядя на Короля чистыми глазами безукоризненно честного человека, мальчик сказал:
- Для Короля Артура я все готов сделать.
- Вот храбрый малый. Теперь послушай меня. Постарайся, чтобы в голове у тебя не перепутались герои всех известных тебе легенд. Это я пересказал тебе мою мысль. Это я собираюсь повелеть тебе взять коня и не медля отправиться в Уорвикшир и не встревать со своим луком в завтрашнее сражение. Ты все понял?
- Да, Король Артур.
- Ты пообещаешь мне впредь соблюдать осторожность? Помнить, когда дела в стране пойдут плохо и надеяться останется лишь на то, что ты уцелеешь, помнить о том, что ты - своего рода сосуд, в котором хранится наша мысль?
- Я обещаю.
- Это кажется проявлением эгоизма с моей стороны - использовать тебя таким образом.
- Это честь для бедного пажа, добрый господин мой.
- Томас, моя мысль о рыцарстве - это все равно что свеча, вот вроде этих. Я нес ее долгие годы, защищая рукой от ветра. Нередко она норовила погаснуть. Ныне я вручаю свечу тебе, - ты понесешь ее дальше?
- Она будет гореть.
- Добрый Том. Светоносец. Сколько тебе лет, говоришь?
- Почти тринадцать.
- Быть может, еще лет шестьдесят. Половина столетия.
- Я передам ее другим людям, Король. Англичанам.
- Ты скажи им там, в Уорвикшире: что, не чудесной ли красоты свечу он нес?
- Скажу, приятель, уж это я им скажу.
- Ну, значит, так. Давай, Том, двигай, пора тебе поторапливаться. Возьми себе лучшего сына кобылы, какого найдешь, и дуй в Уорвикшир да так, чтобы тебя и кроншнеп не догнал.
- Я поскачу во весь дух, дружище, чтобы свеча не погасла.
- Ну что ж, добрый Том, благослови тебя Бог. Да про епископа не забудь, про Рочестера-то, как мимо поедешь.
Мальчик встал на колени, чтобы поцеловать руку своего господина, - накидка на его худых плечах, с гербом Мэлори, казалась до нелепости новой.
- Господин мой Властитель Англии, - сказал он. Артур ласково поднял его, чтобы поцеловать в плечо.
- Сэр Томас из Уорвика, - сказал он, - и мальчик исчез.
Мгла стояла в пустом величавом шатре. Ветер выл, оплывали свечи. В ожидании епископа старый, старый человек присел за читальный налой. Время шло, и голова его никла к бумагам. Глаза следившей за ним гончей, поймав отблеск свечей, горели призрачным блеском, словно янтарные чаши с погребальным огнем. Снаружи забухали пушки Мордреда - им предстояло палить во тьме до самой утренней битвы. Король, опустошенный последним усилием, отдался печали. Даже когда рука его гостя отвела полог шатра, тихие капли продолжали стекать по носу и падать на пергамент с ударами, мерными, как у древних часов. Он отвернул в сторону голову, - он не желал, чтобы его видели, но большего сделать не мог. Полог упал, и в шатер медленно вступила странная фигура в плаще и шляпе.
- Мерлин?
Но у входа не было никого: Мерлин привиделся ему в старческой дреме.
Мерлин?
Он вновь начал думать, но теперь так ясно, как никогда. Он вспомнил престарелого некроманта, который учил его, - учил на примере животных. Существует, припомнил он, что-то около полумиллиона различных животных видов, и человек - всего лишь один из них. Конечно, человек тоже животное, не растение же и не минерал, верно? И Мерлин научил его при посредстве животных тому, что отдельный вид может узнать очень многое, вникая в проблемы, стоящие перед тысячами других видов. Он вспомнил воинственных муравьев, проводивших границы, и мирных гусей, не проводивших границ. Он вспомнил урок, преподанный барсуком. Вспомнил Ле-лёк и остров, увиденный ими во время перелета, остров, на котором мирно сожительствовали все эти тупики, гагарки, чистики и моевки, сохраняя собственные разновидности цивилизации, не ведая войн, - потому что и они не проводили границ, И вся проблема внезапно легла перед ним просто, словно на карте. Самое фантастическое в любой войне состоит в том, что ведется она из-за ничего - в доподлинном смысле этого слова. Границы - суть воображаемые линии. Никакой зримой линии между Англией и Шотландией не существует, хотя из-за нее-то и давались сражения при Флоддене и Бэннокберне. Одна лишь география являлась причиной - политическая география. И все. Народы вовсе не нуждаются ни в единообразии цивилизаций, ни в единообразии вождей, - не больше, чем тупики или чистики. Пусть себе, подобно эскимосам и готтентотам, сохраняют собственную цивилизацию каждый, пока они в состоянии предоставить друг другу свободу торговли, свободу проезда и доступ в иные края. Странам следует обратиться в графства, - но в графства, сохраняющие собственную культуру и местные законы. Все, что требуется сделать, - это не воображать больше воображаемых линий на поверхности земли. Перелетные птицы обошлись без них, ибо такова их природа. Каким безумием казались границы Лё-лёк и еще покажутся человеку, если он сможет научиться летать.
Старый Король чувствовал себя исполненным бодрости, голова была совершенно ясной, он почти готов был начать все сначала.
Настанет когда-нибудь день, - должен настать, - и он возвратится в Страну Волшебства с новым Круглым Столом, у которого не будет углов, как нет их у мира, столом без границ между нациями, которые усядутся за ним для общего пиршества. Надежда на это коренится в культуре. Пока людей удается уговорить читать и писать, а не только есть да предаваться плотской любви, все-таки существует возможность того, что они образумятся.
Но в ту ночь слишком поздно было для новых усилий. В ту пору судьба назначила ему умереть и, как кое-кто уверяет, быть перенесенным в Авалон, где он мог ожидать лучших дней. В ту пору судьба Ланселота и Гвиневеры состояла в том, чтобы принять постриг, а судьба Мордреда - в том, чтобы погибнуть. Судьба человека - того ли, иного - это нечто менее капли, пусть и сверкающей, в огромном и синем волнении озаренного солнцем моря.
Пушки противника громыхали тем разодранным в клочья утром, когда Его Величество Король Англии с миром в душе шагнул навстречу грядущему.
EXPLICIT LIBER REGIS QUONDAM REGISQUE FUTURI
ВСЕ НАЧИНАЕТСЯ ЗАНОВО
Примечания
1
Доблестный рыцарь (фр.)
2
Бог в небесах, а на земле богиня (фр.)
3
Чума
4
"Почему дозволено им обижать нас? Ведь мы такие же люди, как и они." (фр.)
5
По должности (лат.)
6
Вечный покой дай ему, Господи (лат.)
7
Приди, Святой Дух (лат.)
8
Наилучшего качества снадобье от Святого Фомы (лат.)
9
Перевод С. Степанова
10
Такова королевская воля (фр.)
11
Король подумает (фр.)
12
Человек свирепый (лат.)
13
Человек разумный (лат.)