– Кто здесь смеет говорить о едином походе? Здесь приказываю я, и вот мое слово: после каждого перелета вы будете возвращаться обратно независимо от результатов. И только я, владетельница Игуаны и ненаследная принцесса Джаспера, буду решать вместе с выбранным мною кругом лиц, куда отправляться в следующий раз. Если таковой вообще будет. Сейчас вам предстоит посетить созвездие, которое в Звездных Анналах носит наименование "Трижды Распятый". Готовьтесь. Я сказала все.
Она круто развернулась и исчезла в глубине Корабельного Замка.
Юрг позволил себе осторожный выдох. Такого тона он от своей жены не слышал ни разу в жизни и, честно говоря, просто не знал, как на него реагировать. Хотя нет – знал, но на это у него просто не было времени. Семнадцать планет. И легкомыслием Киха он не обладал.
– А почему это – Распятый? – вдруг тихонечко проговорил Пы.
В его голосе не было робости, только недоумение: с чего это им начинать с такой поганой планетки, которая невольно ассоциировалась с темно-лиловой картой ночного козыря?
Неужели принцесса забыла, что несчастная масть неминуемо обрекает на гибель одного из участников похода?
– Потому что это – планета белого солнца. И потом, всегда лучше начинать с конца, а это, если я не ошибаюсь, была в игре чуть ли ни предпоследняя карта.
У него самого было другое объяснение: начинать следует с наименее приятного. Потому что от одной экспедиции к другой силы и энтузиазм будут соответственно убывать.
– Ну и ладненько, – уже совсем обыденным тоном проговорил Флейж. Начинаем, как всегда, с проверки обойм и заточки мечей. Эй, сервы!
– Минуточку, минуточку, – раздался голос менестреля, о котором все, на общую радость, совершенно забыли. – А как же я?..
IX. Единожды распятый
Залив, хорошо просматривающийся в донный иллюминатор, был мелководен, а песчаный берег – пустынен. Впрочем, как и все обозримые окрестности.
– Ни малейших следов цивилизации, – буркнул командор. – Может, в Анналах ошибка?
– Они, конечно, составлялись более полутора тысяч лет назад, однако до сих пор никто не жаловался, – ответил Дуз как самый старший и, следовательно, опытный. – За это время, правда, жители могли поголовно вымереть, но остались бы следы.
Три спаянных вместе кораблика снова подпрыгнули, очутившись под заранее выбранным облачком. Метрах в двухстах от залива начинались скалы, сглаженные ветрами и занесенные до половины песком; на них словно нехотя наползал кустарниковый лес, наверняка колючий и непроходимый, тянущийся уже до самого горизонта. Кое-где у самой кромки воды виднелись сероватые валуны, вокруг которых вились некрупные летучие существа – скорее птицы, чем перепончатокрылые.
– Судя по наличию живности, дышать можно, – заметил Юрг. – У вас как, принято брать пробы воды и образцы почв?
– А зачем? – спросил Флейж.
– Да, действительно… Тем не менее я был бы не прочь высадиться на поверхность. Как-то нелепо побывать совсем рядом с чужой планетой и хотя бы не потоптаться на ней.
Дружинники, объединенные широкими проходами, раскрытыми из одного кораблика в другой, выразили полную солидарность – естественно, сесть стоит. Если не потоптаться, то хотя бы облегчиться. Командор чувствовал себя хуже всех – в сущности, он впервые по-настоящему был их командором, без оглядки на опыт и наследственную власть собственной жены. В результате оказалось, что он и команды-то толком отдать не способен – мямлит, как последний слизняк. "Я бы не прочь бы…" В довершение всего самого непредвиденного планета оказалась необитаемой. И он словно чувствовал собственную вину за таковую пакость. Правда, у блеклого лунообразного солнышка насчитывалось еще не менее трех спутников, на которых вполне могли распять неведомого скитальца, чья горестная судьба и определила название созвездия. Юргу совсем не улыбалось на первом же своем шаге врезаться чеканным астронавигаторским профилем в инопланетное дерьмо.
– Садимся возле дюн, – сухо распорядился он. – У них не традиционная форма – возможно, занесенные песком руины.
Дюны, действительно, были какие-то квадратные. И песок сверкал так, словно был смешан с алмазной пылью.
Сели.
– Оседания почвы не наблюдается, – констатировал Юрг.
Замечание не ахти какое глубокомысленное, если принять во внимание, что громадные валуны, то тут, то там видневшиеся на песчаном пляже, красноречиво свидетельствовали в пользу этого хотя бы своей более чем убедительной массой.
Уже без всякой команды с его стороны люк раскрылся, и дружинники попрыгали наружу с легкостью, ужаснувшей командора множественностью вполне предсказуемых трагических последствий.
Но пляж был жарок и пуст, только стайка крыланов торопливо порхнула прочь при виде первого же джасперянина. Из песка выбивались какие-то стеклянисто-прозрачные метелочки, осыпавшие свои сверкающие на солнце семена; их-то и нес по гладкой песчаной поверхности дующий с моря полдневный зефир, вызывая алмазное мерцание. Командор тоскливо глянул на застывшую в жаркой одури гладь залива, и начал прикидывать, как бы не очень резко отказать своим легкомысленным собратьям по оружию, когда они запросятся купаться. Он уже вспотел в своем легком скафандре и высоких сапогах, в которых по желанию можно было включить подогрев. Дружинники же были одеты в их традиционные костюмы, которые они именовали полускафандрами пуленепробиваемые куртки до колен, скроенные, вероятно, из оболочек недоношенных жавров или подобных им болотных гадов. Капюшоны у всех были откинуты, кое-кто уже успел расстегнуться.
Пы вразвалочку двинулся к ближайшему валуну, намереваясь, по-видимому, расположиться в его тени; не успел он сделать и десяти шагов, как "валун" с паническим трубным ревом вскочил на ноги – он напоминал носорога с мордой бульдожки, но без костяных выростов. Гулко впечатывая слоновьи ножищи в плотный песок, он галопом помчался к зарослям, подымая и увлекая за собой дремавших сородичей.
Пляж опустел.
– Так, – сказал Юрг, – с людьми они знакомы. И накоротке. Не мешало бы нам поискать каких-нибудь следов. Пы, держись-ка поближе ко мне. Остальным тоже действовать парами.
Флейж послал шутливый поклон Киху, приглашая его обследовать кромку воды; Дуз и Борб, молчаливо объединившись, двинулись по следам умчавшихся животных. Юрг придирчиво оглядел близлежащую дюну – похоже, ее основанием служили развалины древнего сооружения – подобия ацтекской пирамиды, чьи уступы были немилосердно сглажены ветром и песком. Основание пирамиды казалось не менее ста метров по каждой из сторон; по высота ступеней доходила только до колена, а ширина достигала полутора метров. Даже если бы эта пологая лестница так не располагала к восшествию на ее вершину, Юрг все равно полез бы вверх, движимый исключительно врожденным общечеловеческим инстинктом, повинуясь которому каждый индивидуум, прекрасно отдающий себе отчет в том, что "умный в гору не пойдет", совершает прямо противоположное. Большинство делает это безотчетно, некоторые пытаются найти теоретическое обоснование.
– Знаешь, Пы, – проговорил командор, забираясь на первую ступень, – когда бог создал человека, он предопределил ему движение по горизонтали и предостерег от взгляда вверх. Дьявол не замедлил этим воспользоваться…
"Отсюда-то и появилось выражение: куда тебя черти понесли?" – закончил он мысленно. Смысла в его восхождении не было ни малейшего: они прекрасно разглядели все окрестности сверху. Вероятно, просто хотелось размяться.
– Ладно, я сейчас спущусь, – проговорил он, испытывая неподдельное сострадание к полнотелому крепышу, истекающему потом в своем непроницаемом полускафандре. – Еще пару ступенек… О, четыреста чертей и яйца в майонезе!
А это и в самом деле было яйцо. Зарытое в горячий песок, оно треснуло под ногой и выбросило, как плевок, струйку вонючего желтка. Величины оно было приличной – пожалуй, крупнее страусиного. Какая-то сообразительная птичка а может, и ящерица – заложила здесь кладку, понадеявшись на иллюзорную неприступность пирамиды. И напрасно. Юрг перепрыгнул на следующую ступень, дабы не вляпаться по второму разу, и присел, свесив ноги и соображая, что лучше: попросить Пы перенести его на мелководье или дать яичной корочке подсохнуть, дабы потом она отвалилась сама собой. Инстинктивное тяготение к варианту "само собой" перевесило – видимо, оно тоже было заложено в человеческой сути от Адама. Под таким сумасшедшим солнцем нужно было подождать всего пару минут. Пару тоскливых минут, отнюдь не подслащенных воспоминанием о восторженной готовности ко всем чудесам запредельных миров, обещанных ему Звездными Анналами, по всей видимости, составленными доисторическими фантазерами, дорвавшимися до межзвездных перелетов лишь в силу врожденных способностей.
– Послушай-ка, братец, – спросил он у изнывавшего от дисциплинированности Пы. – А что вы обычно делаете на таких вот планетах?
– Как что? – изумился тот. – Купаемся.
Командор вздохнул. Ни магия, ни подвиги им не светили.
– Ладно, – сказал он. – Можете сигать в воду, только проверьте ее семь раз на безопасность. Я к вам скоро присоединюсь, заодно и обувку помою.
– Эгей! – заорал Пы, рассылая голос веером по всему пляжу. Братцы-первопроходцы, купаемся!!!
В следующий миг он был уже у кромки воды, посеребренной сверкающим просом песчаных метелок. Почти замкнутый залив представлял собой кристально прозрачную лужу без малейших признаков живности. Конечно, могли тут водиться и бесцветные медузы, грозящие смертельно ядовитыми стрекалами, но врожденная невосприимчивость к ядам делала джасперян по-детски беззаботными.
– Щща проверим водичку… – крикнул Пы, прыгая на одной ноге, освобождаясь таким образом от сапога и получая одновременно то несказанное детское удовольствие, какое доставляют прыжки на таких вот небольших планетках с уменьшенной силой тяжести. Вот так безмятежно, по-заячьи прыгать – это все равно как испускать бессмысленные восторженные вопли в солнечном июньском лесу, где каждый шелушащийся от смолистой избыточности ствол рождает серебряное эхо, жадно поглощаемое мхом и зубчатыми трилистниками земляники.
Слева и справа запрыгали еще две пары, и Пы, уже расстегнувший пояс и взявшийся за штаны, небрежно бросил:
– А чего командора-то не прихватили?
– Командора? А где он?
Пы растерянно оглянулся:
– Да вон, на ступенях… – и замер, держась обеими руками за спущенные штаны: командора на песчаной пирамиде не было.
Мгновенный уничтожающий взгляд, которым наградил его Дуз, словно стегнул его одновременно по голой заднице и по розовым вспыхнувшим щекам. Он не в первый раз ощущал на себе не очень-то лестные взгляды своих товарищей, но такое откровенное презрение было для него внове.
Поэтому, растерянный и оскорбленный, он переметнулся на песчаные ступени последним.
– Вот… – он потыкал пальцем в плотный песок, устилавший каменную, подозрительно ровную поверхность. – Вот тут он сидел. А вон там, ниже, в яйцо врюхался… Эк воняет, тухлое было…
– Не мог же он провалиться! – Флейж несколько раз топнул, но неотзывчивость камня неоспоримо свидетельствовала об абсурдности такого предположения.
– Тихо! – велел Дуз.
Все замерли, но кроме легкой, достаточно тошнотворной вони, в воздухе не витало ничего.
– Надо было взять с собой Кукушонка… – скрипнул зубами Дуз.
– Но есть Шоео! Если у него тонкий нюх… – Ких не успел закончить фразу и исчез, ринувшись в обосновавшуюся в центре пляжа трехглавую конструкцию спаянных воедино корабликов.
Дружинники не успели перевести дыхание, как он появился снова с только что разбуженным зверьком на руках.
– Тепло-то как… – блаженно прощебетал пушистый комочек, разворачиваясь и подставляя белым лучам шелковистое брюшко.
– Шоенчик, милый, не время ловить кайф! – Ких опустил зверька на песок. Ты можешь по запаху определить, куда пропал ваш командор? Он только что сидел на этом месте.
Выразительная мордочка сразу как-то заострилась, пушистый хвост напрягся и вытянулся стрункой. Шоео повел головой влево, потом вправо, вбирая в себя целый веер запахов, потом приподнялся, как суслик, и уперся взглядом в стеночку, ведущую к следующей ступени.
– Да тут камень? – досадливо крикнул Флейж и что было силы саданул сапогом в песчаный отвес.
Раздался хруст, слюдяные осколки, покрытые тонким слоем приклеившегося к поверхности песка, обнаружили чернеющую за ними дыру. Борб, стоящий на самом краю неширокой террасы, повторил движение Флейжа – и тут за слюдяным экраном открылся ведущий вниз наклонный лаз. Дружинники принялись молотить по замаскированным окнам, и скоро слюдяные осколки открыли им не менее дюжины отверстий, выстроившихся в ряд, так что ацтекская пирамида разом превратилась в подобие архаичного дота двухвековой давности – впрочем, джасперянам, не знакомым с земными историческими фильмами, такое сравнение прийти в голову и не могло.
– Но не мог же командор сам собой сюда провалиться… – растерянно пробормотал Пы.
– Естественно. Тем более что кто-то задвинул за ним эту заслонку, согласился Дуз. – Шоео, принюхайся – куда нам?..
– Здесь! – зверек, напряженный, как фокстерьер в погоне за уткой, уже ринулся в наклонный лаз, но Дуз успел ухватить его за хвост:
– Хоп! Без команды никуда. Ты еще понадобишься. Ких, ты самый юркий, пойдешь первым; как только очутишься внизу, доложишь обстановку. Чуть что не так – возвращайся. Ну, пошел!
Ких переложил десинтор из кобуры за пазуху, старательно прикрыв, чтобы не запорошило песком, и нырнул в дыру ногами вперед. Некоторое время он скользил относительно плавно, пересчитывая спиной гребенчатые уступчики, позволявшие обитателям пирамиды взбираться по довольно круто уходящей вниз трубе; струйки песка, обгоняя его, успевали, шурша по плечам, умчаться вниз, как бы оповещая хозяев дома о его прибытии. Но когда каблуки его сапог врезались в кучку песка, а всемогущий офит, перейдя на инфракрасное видение, позволил сориентироваться в обстановке, никаких следов владетелей этого подземелья он не обнаружил.
– Глубина – три моих роста, – коротко доложил он, посылая на поверхность свой голос. – Впереди горизонтальный коридор. Пусто. Продолжаю двигаться по направ…
Гулкий, ухающий удар уже не мог быть передан им наверх – но Дуз и Флейж, лежавшие на животе, свесив головы в дыру, отпрянули, когда прямо в лицо дохнуло сухой пылью пополам с ощущением беды. Шелестящий гул песчаного обвала достиг их ушей секундой позже…
Наверное, этот шум, подкрепленный упругим толчком, распространившимся на все подземелье, и привел Юрга в чувство. А может быть, пренеприятнейшее ощущение, когда кто-то пытался загнать тупой гвоздь в синтериклоновую перчатку на его левой руке.
– Не старайся, она непробиваемая, – как-то машинально прохрипел он, одновременно радуясь тому, что горловые хрящи, выходит, не повреждены.
– Врешь, – уверенно отпарировали откуда-то сзади.
В первый миг не было ничего, кроме дошедшего до икоты изумления: голос говорил по-русски. Но, с трудом побарывая непроизвольную пульсацию изрядно-таки травмированного горла, командор, окончательно пришедший в себя, сообразил, что это – всего лишь милость транслейтора. Он рванулся, пытаясь подняться, и не смог: запястья и щиколотки резануло топкими, но абсолютно лишенными упругости путами. Он слегка поерзал спиной по гладкой поверхности того, на чем он лежал, и не без удивления почувствовал под лопатками неширокую доску. Значит, если ему посчастливится освободиться, он еще будет куда-то падать. Что излишне. Так что не мешает срочно выяснить обстановку в тех пределах, в которых его голова способна поворачиваться. В помещении царил скорее полусвет, чем полумрак: окошко в потолке, забранное плетенной из веток решеткой, было затянуто то ли рядном, то ли матовым стеклом и с трудом пропускало солнечные лучи. Вторым ощущением была тошнотворная вонь, приносимая откуда-то издалека равномерными порциями, точно кто-то гнал ее сюда плавными махами крыльев. За головой шелестели и топотали. Уменьшенная сила тяжести – значит, аборигены не должны быть обременены могучей мускулатурой.
Юрг медленно повернул голову влево, к умельцу, все еще старавшемуся загнать какое-то острие в накрепко прикрученную к поперечной доске ладонь. Раздалось раздраженное шипение, и туземец… Нет, все-таки командор ожидал увидеть какое-то лицо, хотя бы издали напоминающее человеческое. Но на него уставилась крайне злобная крупная морда, более всего схожая с кроличьей. Выпуклые красные глаза пуговично поблескивали из редкой бесцветной шерстки; там, где полагалось бы находиться носу, прятались в морщинах и вибриссах множественные крупные поры; полуоткрытая белесая пасть обнажала клыки, вряд ли принадлежащие травоядному, и над всем этим безобразием возвышались кожистые уши торчком, под каждым из которых болталась розовая индюшиная серьга. Красавец, одним словом. Между передними лапками упруго покачивался какой-то свернутый жгут; как только существо заметило, что пленник повернул голову, жгут развернулся и хлестко ударил командора по лицу – прежде чем у него посыпались искры из глаз, командор успел заметить на конце этого хвоста кисточку шевелящихся щупалец. Вот этим-то его и захлестнули вокруг шеи, так что он не смог даже крикнуть и, теряя сознание, только смог порадоваться, что жесткий воротник не позволил сломать шейные позвонки. Хорошее дело скафандр, даже самый легкий: вот и сейчас капюшон, спружинив, спас его от явного сотрясения мозга.
Юрг набрал в легкие побольше воздуха:
– Я приказываю тебе освободить меня, пока на тебя не обрушились кары моих верных слуг! – заорал он во всю командорскую мощь, надеясь не столько на адекватность перевода, сколько на то, что его крик будет услышан дружинниками.
Где-то за головой послышалось хлюпанье, переведенное транслейтером как лающий смех. Шлеп, шлеп – кажется, эти зверюги передвигались короткими прыжками. Да, так и есть: справа в поле зрения возник более крупный абориген, и его движения выдавали в нем родственника исполинского тушкана.
– Я тебе не враг! – крикнул Юрг, с ужасом сознавая, что в Военно-воздушной академии совершенно катастрофически упустили такую дисциплину, как "общение с инопланетными туземцами неканонического вида".
Тушкан бесцеремонно ощупал привязанные ноги.
– Говорливая обезьяна, – промолвил он удовлетворенно. – Мясистая. Жира мало. Тухнуть долго.
Отрывистые фразы, звучавшие как выстрелы-дуплеты, могли бы вогнать в ледяной пот кого угодно; но одновременно всплыл в памяти китайский кулинарный рецепт приготовления "тухлых яиц". Если эти зверотушканы предпочитают пованивающую человечинку, то тут их ожидает непредвиденное затруднение: раскрыть скафандр им не удастся. Для этого пришлось бы набрать двузначный код под клапаном нагрудного кармана… черт, не сообщил этой цифры Дузу! Кретин. И в следующую экспедицию все пойдут в шлемофонах с рациями. Это уж непременно. Но пока надо было как-то выпутываться из сложившейся ситуации, если не сказать – катастрофического положения.
– Каждый, кто попробует моего мяса, умрет страшной смертью! – громогласно пообещал Юрг.
– Обезьяна невежественна. Обезьяна несъедобна.
Ну слава тебе, господи!
– Тогда на кой черт я вам сдался?
– Раздавил яйцо. Снесешь яйцо. Я решил.
Ну и тон – прямо "так говорит Заратустра".