- Так ведь я, сударыня, видел снизу только сапоги да меч. А вы очень красивая, - галантно добавил он.
- Скажи мне это через десять лет - и получишь незабываемую ночь! - Карис одним прыжком очутилась в седле, и грум распахнул перед нею двери конюшни. Пригнувшись к шее Варейна, Карис направила его к дверному проему. Варейн был ростом добрых шестнадцати ладоней в холке, и Карис, выезжая во двор, задела плечом о каменный косяк двери.
Выпрямившись, она пустила коня шагом и по Длинной улице поехала к западным воротам. Карис бросила в Моргаллисе почти всю свою одежду, а также множество подарков и памятных вещиц, которые были бы дороги сердцу любого другого человека. Однако Карис не была сентиментальна. Жалела она только об одном - что не сможет проститься с Некленом, поседевшим в боях ветераном. Старик стал ей другом - а дружба с мужчиной была для Карис подлинной редкостью. Неклен любил ее как дочь… и при этой мысли давние гнев и боль разгорелись в Карис с новой силой. Если б только у нее был такой отец, как Неклен, она, быть может, была бы сейчас счастлива.
Дернув поводья, Карис осадила Варейна. Еще есть время найти Неклена и уговорить его поехать с ней. Он согласится с радостью. Карис разрывалась на части. Общество Неклена всегда было ей приятно, но сейчас ей грозит опасность, а она не хотела бы погубить старика.
- Я пошлю за тобой, - прошептала она, - непременно пошлю, как только наберу новый отряд.
Улицы города, по которым ехала Карис, были пустынны, но повсюду виднелись разрушительные следы одержимой борьбы Сарино с силой Жемчужины. Тут и там на стенах домов зияли зловещие трещины, кое-где стены обвалились. Мостовая впереди вспучилась от частых толчков, и расколотые булыжники торчали из земли, точно сломанные зубы великана. Карис уже могла разглядеть впереди главные ворота - под высокой аркой стояли двое часовых. Она хорошо рассчитала время отъезда. Над восточными пиками гор только-только занималась заря, а ночью из Моргаллиса никого без пропуска не выпускали.
- Доброе утро, - бросила Карис, подъехав ближе к часовым.
- И тебе доброго утра, Карис, - простодушно отозвался один из них. Лицо его расплылось в улыбке. Он показался Карис знакомым, и она напрягла память - но сумела вспомнить только имя.
- Неплохо выглядишь, Горл. Пожалуй, даже слишком неплохо, - прибавила она, ткнув часового пальцем в живот. - Когда ты в последний раз был в бою?
- Почти год назад - и, признаться, не жалею об этом. У меня теперь жена и двое славных малышей.
- Жена? А ведь ты божился, что в жизни не сможешь удовольствоваться одной женщиной!
Стражник помотал головой и ухмыльнулся.
- Это, госпожа моя, было до того, как я узнал тебя. Ты меня многому научила.
Теперь Карис вспомнила: Горл когда-то был одним из ее многочисленных любовников. Но когда - не во время ли Горной Кампании? Нет, тогда был тот стройный лучник, который погиб в окрестностях Лоретели.
- Куда же ты направляешься в этакое промозглое утро? - спросил Горл, и его голос выдернул Карис из пучины воспоминаний.
- Минувшей ночью я оставила службу у Сарино. Поеду, пожалуй, к морю да поразвлекусь с матросами.
Горл засмеялся.
- Клянусь богами, ты, Карис, просто чудо! В постели - шлюха, в бою - тигрица, да еще хороша, точно ангел небесный. Мне понадобилось два года, чтобы забыть тебя… или решить, что забыл.
- Я тоже о тебе самого лучшего мнения, - заверила его Карис. - А теперь откройте ворота.
Горл отступил на шаг и выдвинул из петель тяжелый засов, второй стражник распахнул дубовые, обитые бронзой створки ворот. Карис пустила Варейна рысью.
- Удачи тебе! - крикнул вслед ей Горл. Карис помахала ему рукой и направила коня в горы.
Может быть, это случилось после осады той крепости близ Хлобана? Нет. Карис мимолетно вспомнила, как они с Горлом занимались любовью на берегу ручья, в тени большого вяза - а возле той крепости не было вязов. "А, да ладно, - подумала она. - Вспомню - так вспомню".
Отъехав подальше от города, она повернула на запад и к полудню, описав почти полукруг, оставила Моргаллис уже к юго-востоку от себя. Эта уловка надолго погоню не обманет, но пока преследователи смекнут, куда же направилась Карис, она будет уже далеко. На что может пойти Сарино, чтобы захватить ее - живой или мертвой? На многое, решила Карис - но тут же вслух рассмеялась.
- Ах ты, самонадеянная дурочка! - сказала она себе. - Может быть, он уже и имя твое позабыл.
Насколько могла припомнить Карис, до Кордуина отсюда около двухсот сорока миль - и все горными тропами. Кратчайший путь ведет на северо-запад, огибая Великую Северную пустыню. Карис мимолетно улыбнулась, припомнив рассказы матери о тех местах. "Пустыня эта, - говорила она, - загадочное, колдовское место, населенное призраками. Там когда-то кочевали племена великанов - людоедов и насильников". Потом улыбка Карис погасла - ей припомнилось избитое, черное от побоев лицо матери.
- Мы одни, Варейн, - сказала она со вздохом. - Только ты и я. Ну-ка, поскачем, порастрясем твой жирок.
Мышастый мерин напряг мускулы - и с места сорвался в галоп.
Дуводас сидел на камнях давно обрушенной стены, на высоком холме, с вершины которого был виден как на ладони город Кордуин. Между камнями игриво журчал ручей. Рядом с Дуводасом сидела красивая черноволосая девушка. Он снял зеленую шелковую рубашку, чтобы кожей ощущать тепло осеннего неяркого солнца, и теперь на рубашке, поблескивая в солнечных лучах, лежала его арфа.
- О чем ты думаешь, Певец? - спросила Шира. Она укрыла искалеченную ногу в мягких складках коричневой юбки, и потому сейчас ее красота казалась безупречной. Дуводас соскользнул с камня и сел на траву рядом с Широй.
- Я думал о давно прошедших днях, - сказал он. - О нежной музыке, о лугах, освещенных солнцем, о песнях и смехе. Здесь когда-то была магия - магия, порожденная любовью и нежностью. Там, где я вырос, твою хромоту сумели бы исцелить. И тогда ты смогла бы бегать по этим зеленым холмам.
- Порой, - печально отозвалась Шира, - я пытаюсь забыть о своей хромоте. Особенно когда сижу.
Дуводас тотчас пожалел о своих опрометчивых словах и, протянув руку, погладил девушку по щеке.
- Извини, - произнес он. - Я сказал это не подумав. Ты меня прощаешь?
Шира улыбнулась, и эта улыбка была так прекрасна, что у Дуводаса в который раз захватило дух. Всем своим существом Шира излучала радость, такую же чистую и ясную, как музыка, порожденная его арфой. Прекрасны были ее черные длинные волосы, ее белоснежная кожа - но главное волшебство таилось в ее улыбке, чарующей и заразительной. Дуводас взял руку девушки и поднес к губам.
- Ты красавица, Шира, - сказал он.
- А ты мошенник, Певец, - лукаво отозвалась она.
- Почему это? - искренне удивился Дуводас.
- Уж мы, женщины, в этом разбираемся. Скольким еще девушкам ты говорил такие комплименты?
- Ни одной, - честно ответил он. - Я никогда еще не встречал девушки с такой улыбкой, как у тебя.
Шира погрозила ему пальцем, но Дуводас видел, что эти слова ей приятны. Повернувшись, она открыла дорожную корзину и извлекла на свет две тарелки, свежеиспеченный хлеб и два запечатанных глиняных горшочка, один с маслом, другой - с земляничным вареньем.
- Посетители все спрашивают отца, где он покупает такое пиво и вино. Говорят, что ничего лучше в жизни не пробовали.
- Это музыка так на них влияет, - отозвался он. - Как здоровье твоего отца? Подагра больше его не мучает?
- Опять ты за свое! Ты переводишь разговор на другое всякий раз, когда я заговариваю о том, как действует твоя музыка. Ты что, стесняешься своего дара?
Дуводас улыбнулся и покачал головой.
- Я люблю свою музыку. Просто… когда я с тобой, я не хочу думать о тавернах и посетителях. Я хочу наслаждаться свежестью лугов, ароматом цветов и - более всего - тем, что ты рядом, Шира.
Дуводас поражался тому, что Шира, которой скоро уже сравняется девятнадцать, до сих пор не замужем. Один из завсегдатаев таверны как-то сказал ему: "Экая жалость, что бедняжка хромая! Она чудесная девушка, но мужа ей не видать". Дуводас так и не понял смысла этих слов. Как может физическое увечье затмевать все достоинства человека? Для Дуводаса это так и осталось загадкой. Правда, Шира ходит неуклюже, но ведь у нее чудесная душа и живой ум, она добра и нежна - чего же не хватает ей в глазах поклонников?
Они поели в дружелюбном молчании, завершив трапезу кувшином яблочного сока. Насытившись, Дуводас лег на траву и запрокинул лицо к небу.
- Прошлым вечером, - сказала Шира, - перед таверной была драка. Люди дрались за право войти в зал. Отец не может поверить своему везению. И, кстати, отвечаю на твой вопрос: подагра у него прошла, словно ее и не было.
- Это хорошо.
- Откуда ты родом, Дуво? Где он, тот край, в котором могли бы исцелить мою хромоту?
- Далеко, - негромко ответил Дуводас и сел. - Очень, очень далеко. Там, куда нам больше нет дороги. Он существует только здесь, - прибавил он, коснувшись ладонью виска. - Но я помню, как он был прекрасен. И всегда буду хранить эти драгоценные воспоминания.
- Где же был этот край?
- Об этом лучше не говорить.
Шира близко придвинулась к нему - так близко, что он ощущал аромат ее волос. Это было и тревожно, и приятно.
- Ты жил среди эльдеров, да?
- Да, - вздохнул Дуводас. - Среди добрых эльдеров.
- А наш школьный учитель говорил, что они хотели уничтожить всех нас.
Дуводас покачал головой.
- Эльдеры были мирным народом и не желали властвовать над другими. Но что значит правда перед злобными наветами таких людей, как Сарино? Чего я никогда не смогу понять - зачем они так поступили? Чего надеялись добиться Сарино и его союзники, уничтожив эльдеров? С тех самых пор в мире не затихает война. Тысячи людей уже погибли - а ради чего? Быть может, они завидовали глубоким познаниям эльдеров? Или всему виной алчность? Не знаю. Ненависть, похоже, куда сильней любви. Скульптор может годами ваять из куска мрамора прекрасную статую - а другой человек может в один миг разбить ее увесистым молотком. Любовь - и ненависть.
- Извини, - сказала Шира. - Теперь я опечалила тебя.
- Никому и никогда не говори об эльдерах. Мне нравится тихая жизнь, и я не хочу огласки.
- Я сохраню твой секрет, - сказала Шира. - Я сохраню все твои секреты.
Дуводас наклонился к ней и поцеловал в щеку. - Как целомудренно, Певец! - прошептала она. - Неужели это все, чего ты хочешь?
- Я хочу очень многого, - ответил он, привлекая девушку к себе. - Вот только почти все мои желания невыполнимы.
- Одно твое желание я могла бы выполнить, - тихо сказала Шира. Дуводас заглянул в ее глаза - и прочел в них страх быть отвергнутой.
- Не надо влюбляться в меня, Шира, - сказал он. - Скоро я уеду.
- Зачем тебе уезжать? Разве тебе здесь плохо?
- Дело не в этом.
Шира резко отстранилась, но тут же провела рукой по его длинным светлым волосам.
- Нельзя влюбиться или разлюбить по приказу, - сказала она. - Если ты полагаешь, что любовью можно управлять, - ты тем самым умаляешь ее. Я полюбила тебя с той самой минуты, когда увидела впервые. Помнишь, как ты появился в нашей таверне? Отец сказал тебе, что нам не нужен певец, - а ты ответил, что за неделю удвоишь его доходы.
- Помню. Я только не знал, что ты тоже была там.
- Я стояла в дверях кухни. Когда ты вошел, солнечный свет ударил тебе в спину, и твои волосы засияли, точно золото. Я никогда не забуду этого дня.
Дуводас бережно опустил ее на траву и нежно, очень нежно поцеловал в губы. Затем он сел и вздохнул.
- Я тебя не обманываю, Шира. Я люблю тебя, как никогда еще в жизни не любил. И это правда. Но есть и другая правда.
- Ты женат?
- Нет! Этого я не могу себе позволить. Я имел в виду другое. Очень скоро еще кто-то, кроме тебя, заподозрит неладное и начнет допытываться о чарах, которые порождает моя музыка. И тогда мне придется бежать.
- Я отправлюсь с тобой. Дуводас ласково взял ее за руку.
- Какая жизнь ожидает тебя со мной? Я ведь бродяга, без дома и племени.
С минуту Шира молчала.
- Ты бы взял меня с собой, если б я могла бегать по этим холмам? - очень тихо спросила она.
- Да нет же, дело совсем не в этом! Я люблю тебя, Шира, люблю такой, какая ты есть. Я люблю твою доброту и жизнерадостность, твою нежность и мужество.
- Ты говоришь о мужестве, Дуво? А где же твое мужество? Я не понаслышке знаю, как сурова может быть жизнь. Двое моих братьев погибли на этой бессмысленной, бесконечной войне, а сама я с детских лет непрерывно страдаю отболи. С того дня, когда колесо фургона раздавило мою ногу, и до той минуты, когда ты впервые сыграл для меня, я не помню ни единого часа, чтобы, двигаясь, не слышала бы скрип кости. Но я живу, Дуводас. И все мы живем. Жизнь сурова, жестока, безжалостна - но мы живем. Мне было бы легче принять твой отказ, если б ты не любил меня. Ты ушел бы, а я бы долго тосковала. Но я бы выжила, приняла бы нанесенную тобой рану и позволила ей исцелиться. А то, что ты любишь меня, но все же хочешь покинуть… вот это трудно снести.
Дуводас сидел неподвижно и глядел, не отрываясь, в ее большие темные глаза. Потом напряжение, сковавшее его, отхлынуло, он поднес руку Ширы к губам и нежно поцеловал запястье.
- Все мы такие, каковы есть, - со вздохом сказал он. - И не можем измениться.
Они сложили в корзину тарелки и чашки, и Дуводас забросил ее за плечо. Шира подняла с травы его зеленую рубашку и арфу и взяла его под руку. Из-за искалеченной левой ноги, которая была на десять дюймов короче правой, двигалась она медленно и неуклюже. Они не спеша спустились с холма и по тропке пошли к воротам. Мимо пробежала стайка детишек; двое из них остановились и принялись смеяться, указывая на Ширу. Она не обратила на детей никакого внимания, но Дуводаса глубоко уязвила эта жестокая выходка.
- Почему они смеются? - спросил он.
- У меня смешная походка, - ответила Шира.
- И ты могла бы смеяться над чужим несчастьем?
- Прошлой зимой к отцу приехал получить старый долг купец Ландер, толстый и очень важный. Когда он выходил из таверны, то поскользнулся на льду. Он зашатался, замахал руками, а потом шлепнулся, задрав ноги, - и прямиком в канаву. Я хохотала до слез.
- Не понимаю, что здесь смешного, - сказал Дуводас.
- А разве эльдеры никогда не смеялись?
- Смеялись. От радости - но никогда из жестокости или из желания высмеять чужую беду.
Дальше они пошли молча. Войдя в ворота, они свернули на главную улицу и пересекли площадь. Посередине площади стояла виселица, и на ней висели четверо казненных сегодня. У троих на груди висели таблички с надписью "вор", у четвертого - "дезертир". Перед виселицей стояли несколько женщин. Две из них плакали.
- Как же много боли в мире, - проговорила Шира. Дуводас ничего не ответил. В эти дни виселица редко пустовала.
Они пошли дальше и добрались до таверны перед самым приходом сумерек. Отец Ширы вышел им навстречу. Кряжистый, плотный и лысый, Кефрин выглядел истым хозяином таверны. Румяное лицо его лучилось здоровьем, улыбался он охотно и бодро. Дуводас почуял, что Кефрин надеется на хорошие новости, - и ему стало не по себе.
- Хорошо отдохнули? - благодушно спросил Кефрин.
- Да, папа, - ответила Шира, выпустив руку Дуво. - Было очень славно.
С этими словами она проскользнула мимо отца и, хромая, вошла в таверну.
Кефрин взял у Дуво дорожную корзину.
- Вы замечательная пара, - сказал он. - Никогда еще не видел мою дочку такой счастливой.
- Она чудесная девушка, - согласился Дуво.
- И будет хорошей женой. С таким-то славным приданым!
- Приданое тут ни при чем, - возразил Дуво. Шира оставила арфу на ближайшем столе. Взяв свой инструмент под мышку, Дуво направился к лестнице, которая вела на второй этаж.
- Погоди! - окликнул его Кефрин. - Мне надо кое о чем потолковать с тобой, парень, если ты, конечно, не против.
Дуво глубоко вздохнул и вернулся в зал. Его серо-зеленые глаза не отрывались от грубоватого честного лица Кефрина. Это лицо можно было читать, словно книгу: трактирщик был обеспокоен не на шутку и даже не пытался это скрыть. Усевшись за стол у окна, он жестом предложил Дуво сесть напротив.
- Нелегко мне заводить этот разговор, Дуводас. - Кефрин от волнения облизнул губы, затем поспешно вытер рот тыльной стороной ладони. - Я ведь не дурачок. Я знаю, что мир суров и безжалостен. Два моих сына похоронены в общих могилах где-то к югу от Моргаллиса. Моя дочь - красавица, какой свет не видывал - с детских лет осталась калекой. Моя жена умерла от эльдерской чумы - тогда, пять лет назад, вымерла едва ли не четверть Кордуина. Понимаешь, о чем я? Я не считаю, что жизнь похожа на твои песни.
- Понимаю, - негромко сказал Дуво, ожидая, когда собеседник перейдет к делу.
- Но вот Шира… она другая, совсем другая. Знаешь, она ведь никогда не жаловалась на свою искалеченную ногу. Просто приняла это и стала жить дальше. Ее все любят. Она…она словно живое воплощение твоей музыки. Когда она рядом, все улыбаются. Им хорошо. Шире уже девятнадцать, она засиделась в девках. Все ее школьные подружки уже замужем, у многих есть и дети. Но кому нужна жена-калека? Шира понимает это - и все же она влюбилась. Не в пекаря, не в портного, а в красавца музыканта. Я человек простой и не дамский угодник - но таких могу отличить с первого взгляда. Ты ведь мог бы воспользоваться… понимаешь, о чем я? Шира любит тебя, парень, а стало быть, в твоей власти погубить ее. - Кефрин снова потер ладонью губы, словно хотел стереть с них мерзкий привкус этих слов.
- Ну, что скажешь? - спросил он наконец.
- Я люблю ее, - просто ответил Дуво. - Но мы с ней уже говорили об этом. Я не могу обзаводиться семьей.
- Ты… шпион? - Голос Кефрина упал до сиплого шепота, а в глазах мелькнул откровенный страх.
Дуво покачал головой.
- Нет. Все эти… герцогские дрязги для меня ничего не значат. - Он подался вперед. - Слушай меня, Кефрин! Я никогда - никогда! - не причиню Шире зла. И никогда не… не воспользуюсь ее любовью. Понимаешь? Я не брошу ее в тягости. Однако с наступлением весны я уеду.
С минуту Кефрин молчал.
- Будь проклята любовь! - наконец взорвался он, и в его голосе прозвучала неприкрытая горечь. - У любви - как и у жизни - всегда плохой конец.
Рывком вскочив, он стремительно зашагал к дверям кухни. Дуво настроил арфу и легко пробежал пальцами по всем двадцати пяти струнам. Невесомые звуки рассыпались по всей зале, и пылинки, попавшие в солнечный луч, заплясали, казалось, в такт музыке.
- Не надо проклинать любовь, - негромко сказал Дуво. - У нас нет ничего, кроме нее.
Брун никогда прежде не бывал в таком большом городе, как Кордуин, а потому, шагая рядом с конем Тарантио, изо всех сил старался запомнить приметы дороги. Они шли улицами, проулками, переулками, миновали множество перекрестков, ряды магазинов и мелких лавок, мастерские, кузни и склады. И повсюду, как показалось Бруну, сотнями стояли каменные изваяния львов. Львы - крылатые двуглавые, коронованные…