– Ну, а раз знаете, то и спрашивать нечего.
– Значит, не скажешь, где был?
– Нет.
– И даже не соврешь?
– И не собираюсь.
– Откуда ты только такой взялся? Астронавт! Подумаешь – фигура! Да ты хоть один год пожил на Земле, как все люди?
– Пожил, и не один.
– Да, конечно. Только людей ты чаще всего видел из окошка лимузина, когда тебя везли на очередной банкет лопать устриц. А люди, вроде меня, в это время ели хлеб из целлюлозы и сыр из планктона.
– А я тут при чем?
– Ты ни при чем. Ты порхал среди звезд, а на Землю спускался только для того, чтобы получать чеки да букеты. А я крутился, как белка в колесе, и никогда за всю жизнь ничего хорошего не видел. Меня топтали все, кого я не мог затоптать. Да какая тут может быть праведная жизнь, когда тебя за глотку душат!
– Можете успокоиться. Сейчас мы в одинаковом положении.
– Нет, не в одинаковом! Я уже давно ни на что не надеюсь, а у тебя что-то есть на уме. И из-за этого мы все можем хлебнуть горя. А ты – в первую очередь.
– Хуже чем сейчас не будет.
– Может быть и хуже. Ты просто не знаешь тех, кто стоит над нами. Если что – ты даже пикнуть не успеешь. Ни суда ни прессы тут нет. Что захотят, то и сделают с тобой.
– Пусть только попробуют.
– И не сомневайся. Мы для них хуже чем грязь. Думаешь, они останутся тут навечно, как все мы? Черта с два! Отбарабанят свой срок – и на Марс! А на их место пришлют других, чтобы еще крепче давили соки из нас. Ты думаешь, для чего мы здесь? Спать и обжираться? Собирать всякое дерьмо вокруг? Нет! Мы здесь рабы! Скоро все Компаунды соберутся у полюса. Там мы будем строить завод по изготовлению ракетного топлива. Вот где начнется настоящая каторга!
– Ну все, – сказал Хромой. – Кончай болтовню. Я спать хочу.
– Ладно, – сказал утром Доктор, когда они остались в туалете вдвоем. – Так и быть, я сделаю тебе это! Видит бог, не могу отказать никому, кто взывает о помощи. Неси кислород. Два баллона, как договаривались.
– Один.
– Чтоб ты им подавился! Черт с тобой, волоки!
Хромой вернулся в секцию и, пользуясь тем, что все ушли на завтрак, снял заднюю стенку своего шкафчика, за которой у него был устроен временный тайник.
Тайник был пуст!
Исчез баллон, две пачки синтетических сигарет и заготовка для ножа – в общем все, что лежало здесь еще вчера вечером. Кражи в Компаунде были обычным делом, и оставалось надеяться на то, что здесь пошарили обычные воры, а не тайные агенты охраны. Впрочем, времени на размышление не было, и Хромой побежал на криогенную палубу. Там, в одном из тупиков, среди переплетения бесчисленных труб у него находился основной тайник. Когда он вернулся в туалет, Доктор уже чуть на стенку не лез.
– Я думал, ты повесился! – как змея, зашипел он. – Что я – до вечера здесь ждать буду? Принес?
– Да. Вот он. Берите.
Доктор прикинул баллон на вес и быстро завернул его в свою куртку.
– Если кто-нибудь сейчас зайдет сюда, нам крышка, – сказал он. – Раздевайся до пояса. Живо!
– Успеем, – сказал Хромой, стягивая через голову рубашку. – Все на завтраке.
– Наклонись, – приказал Доктор. – Упрись в стенку руками. Главное, терпи, что бы ни случилось. Сам напросился.
Острое лезвие вонзилось Хромому в спину, и он, помимо воли, застонал.
– Тихо! – прошипел Доктор. – Молчи, гад!
Ножом он быстро углублял крестообразный надрез, подбираясь к вросшей в тело "пиликалке".
– Нагнись ниже, а то кровью все зальешь. И не корчись!
Засунув в рану два пальца. Доктор вытащил окровавленный шарик, величиной, примерно, с вишню.
– На, держи, – сказал он. – Потерпи еще немного, я наложу швы.
Когда все было закончено, Доктор вытер рубашкой Хромого руки и сказал, уходя:
– Подбери здесь, да так, чтобы никаких следов не осталось. Никогда в жизни не буду больше связываться с кем-нибудь из вас.
Кое-как затерев брызги крови, Хромой присел на пол, привалясь правым боком к стене. Операция оказалась куда более мучительной, чем он предполагал. Левая рука совсем онемела, а лопатку жгла невыносимая боль.
Когда наверху затопали и загоготали уборщики, Хромой встал и пошел в свою секцию. Левую руку он придерживал правой и старался ни до чего не дотронуться левым боком. В секции еще никого не было, и он улегся на свою кровать лицом вниз.
– Ты что это? – услышал он через некоторое время голос старосты. – Почему на завтрак не ходил?
– Заболел, – буркнул Хромой, не отрывай лица от подушки.
– Если заболел, иди в госпиталь. Здесь лежать нельзя! Кстати, забыл сказать. Тебя старший повар разыскивает. Ты, вроде, не оформил рабочий паек. Иди – он ждет.
Проклиная в душе старосту и всех поваров на свете. Хромой побрел в столовую. Там уже никого не было, только за отдельным столом неторопливо жевал старший повар.
– Двадцать четыре ноль сорок? – переспросил он писклявым голосом и выплюнул рыбью кость. – Выходили позавчера на работу?
– Да.
– А почему не оформили рабочий паек?
– Я плохо себя чувствую, – сказал Хромой, сглатывая слюну. Чего только не было на столе перед поваром!
– Ничего не знаю, – сказал тот, аккуратно очищая вареное яйцо. – Сейчас же идите в комнату 916.
Поднявшись лифтом в Девятый моноблок, Хромой отыскал дверь под номером 916. Холодный пот тек у него по лицу, а нижняя рубашка на спине и боку пропиталась кровью.
В комнате сидело несколько человек в форме внутренней охраны.
– Двадцать четыре ноль сорок? Да, вас вызывали, – сказал один из них, до самых глаз заросший курчавой бородой. – Идите вон в ту дверь.
Что-то нехорошее почудилось Хромому в его голосе и в том быстром взгляде, которым он обменялся с остальными.
Размышляя над тем, как странно оформляются в Компаунде рабочие пайки, он прошел длинным коридором, открыл находившуюся в его конце дверь и оказался в большой овальной комнате, заполненной душистым табачным дымом. Посреди комнаты за столом из настоящего дерева сидел тучный человек с дряблым лицом обиженной жабы. За его спиной стояло еще несколько фигур – все сплошь местная элита. Люди, располагающие бесспорной, реальной властью.
– Здравствуйте, – сказал ошарашенный Хромой.
– Двадцать четыре ноль сорок?
– Да.
– Так-так, – задумчиво сказал пресвитер Компаунда, ибо это был именно он – бог, судья и хозяин в одном лице. Хромой лицезрел его впервые в жизни. – Что же ты нас обманываешь, Двадцать четыре ноль сорок?
– Не понимаю, о чем вы? – ответил Хромой, а про себя подумал: кто мог выдать? Неужели Доктор? Вряд ли. Тогда кто же?
– Не понимаешь? – переспросил пресвитер. – Тогда придется разъяснить. – Он сделал знак рукой, и кто-то из стоящих за его спиной положил на стол кислородный баллон. – Позовите сюда этого… как его… – пресвитер поморщился.
Дверь позади Хромого открылась, и староста, пройдя мимо него, остановился в трех шагах от стола.
– Ну, – поторопил его пресвитер. – Я слушаю.
– Двадцать четыре ноль сорок в моей секции пятый год. Сначала, вроде, все было ничего, но потом его поведение показалось мне подозрительным.
– Чем же?
– Ну, во-первых, он ни с кем особенно не сближался. Все больше молчал и ничего не рассказывал. И каждый день по часу, а то и по два тренировался; приседал, отжимался от пола и все такое.
– Что же в этом странного?
– Не знаю. Странно и все. Так никто не делает.
– Дальше.
– После того, как он сказал на днях, что здесь хуже, чем в тюрьме, я с него глаз не спускал. Позавчера он вышел на работу и отсутствовал почти сутки. А вчера ушел куда-то после ужина. Воспользовавшись этим, я обыскал его вещи и нашел вот это, – староста указал на баллон.
– Понятно. А ты что скажешь? – вопрос относился уже к Хромому.
– Что я скажу? Такие баллоны есть у многих. На кислород можно и сигареты выменять, и воду, и многое другое.
– Да, правду говорить ты не хочешь, – сказал пресвитер. – Эй! – не оборачиваясь, он щелкнул пальцами.
Человек с бычьей шеей и голым черепом – комендант, номинально третье, а фактически второе лицо в Компаунде, склонился к плечу пресвитера.
– Выяснить, когда он выходил наружу, сколько времени пробыл там и с кем встречался после этого. Обыскать весь Компаунд сверху донизу. По записям поста внешнего контроля определить весь его маршрут. Выполняйте!
– Будет сделано, – сказал комендант и рысцой побежал к двери.
– Ты, кажется, был когда-то астронавтом? – спросил пресвитер у Хромого.
– Да.
– Вон лежит кислородный баллон. Ты ведь не отрицаешь, что он твой?
– Нет, – поколебавшись с секунду, ответил Хромой.
– Хорошо. Ты уже начинаешь говорить правду. На каждом баллоне имеется маркировка. Два числа через тире. В нашем случае это 661 и 1203. Ты не знаешь, что они могут означать?
Ну, еще бы не знать Хромому, что означают эти числа.
– Нет, – сказал Хромой, чувствуя себя, как попавшая в сети рыба.
– А зря. Числа эти не сулят тебе ничего хорошего. Первая группа цифр – инвентарный номер баллона. На любом космическом корабле их сотни. Но вот вопрос, как узнать, какому космическому кораблю он принадлежал ранее? Ты не знаешь?
– Нет.
– А ведь нет ничего проще. Я беру четвертый том приложения к штурманскому справочнику и безо всякого труда выясняю, что бортовой номер 1203 имел транспортный корабль первого класса "Гамма Эол". Что ты на это скажешь?
– Мне нечего сказать. Этот баллон я выменял на четыре пачки сигарет еще год назад.
– У кого именно, ты, конечно, не помнишь?
– Нет.
– Ну, ладно. Времени и терпения у нас хватит. "Эол" слишком лакомый кусочек, чтобы выпустить его из рук.
В это время вернулся комендант и стал шептать что-то на ухо пресвитеру.
– Ничего странного в этом нет, – прервал его тот. – Наш астронавт не так глуп и успел предпринять вчера кое-какие меры. Оператора под замок, с ним поговорим позже. Узнайте у специалистов, можно ли восстановить запись.
В коридоре раздались шум и проклятия. Двое охранников втолкнули растерзанного и исцарапанного бригадира, а третий, пройдя вперед, положил на стол еще один баллон.
– 703-1203, – прочитал на нем пресвитер. – Так-так…
– Я ничего не знаю, – прохрипел бригадир. – Что вы от меня хотите?
– Как к тебе попал этот баллон?
– Я его в первый раз вижу.
– А этого красавца? – пресвитер кончиком сигары указал на Хромого.
– Тоже.
– Между прочим, он позавчера выходил с твоей бригадой на работу.
– У меня в бригаде двести человек. Одни приходят, другие уходят! Откуда я могу знать всех.
– Давно ты здесь?
– Давно. С самого первого дня.
– И с самого первого дня воруешь?
– Чужого я никогда не брал!
– Ты думаешь, что обманул меня? Ты сам себя обманул. За тобой и раньше грешки водились. Пора с этим кончать. Пойдешь в утилизатор.
Лицо бригадира побелело, все жилы на лбу напряглись, а в уголках рта показалась пена.
– В утилизатор?! – закричал он, пытаясь приблизиться к столу. Уже четверо охранников висели на нем. – На котлеты меня пустите! Людоеды! Чтоб вы подавились моими костями!
– Не подавимся, – впервые усмехнулся пресвитер. – Утилизатор разберет тебя на молекулы. Но не сразу. Часика два подергаешься.
– Не трогайте его, – сказал Хромой. – Я все расскажу.
– Ну-ну?..
– Баллоны я снял с раздавленного скафандра километрах в двадцати от Компаунда.
– Со скафандра?
– Да.
– И больше там ничего не было?
– Нет.
– А дорогу туда найдешь?
– Найду. Только освободите его, – Хромой указал на бригадира. – И оператора поста внешнего контроля тоже.
– Зря ты, парень, – сказал бригадир. – Из меня они и слова не вытянули бы!
– Хорошо, – вновь усмехнулся пресвитер. – Сейчас мы приготовим ракетобот.
– Ракетобот здесь не поможет. Дорогу я помню по приметам. Сверху их не видно.
– Пусть будет так. Ты выйдешь наружу в скафандре и покажешь дорогу нашим людям. Согласен?
– Да.
– Предупреждаю заранее; ни сбежать, ни найти легкую смерть тебе не удастся. Если ты обманул нас, разговор продолжится, но уже в несколько других декорациях. Надеюсь, ты меня правильно понял?
– Я сказал правду. Через несколько часов вы в этом убедитесь. Только не понимаю, для чего вам этот скафандр. От него осталась куча металлолома.
– В этой куче должен быть походный трассограф. Если он уцелел, мы легко узнаем путь, пройденный хозяином скафандра от "Эола" до места гибели. Это всем понятно. Старшим пойдешь ты, – кончик сигареты указал на коменданта. – Возьми с собой столько людей, сколько считаешь нужным. За него, – сигара переместилась в сторону Хромого, – отвечаешь головой.
В сопровождении шести здоровяков, больше похожих на громил, чем на охранников, Хромой спустился на Нулевую палубу. Комендант шел сзади и буквально дышал Хромому в затылок.
– Стоп! – сказал Хромой, увидев, что для него приготовлен тот самый скафандр, в котором он уже выходил наружу. – Этот я не хочу!
– Почему? – удивился комендант, успевший залезть в свой скафандр.
– Вы могли подстроить что-нибудь.
– Не валяй дурака, зачем нам это нужно.
– Замените скафандр, иначе я никуда не пойду.
– Ладно, – вокруг рта коменданта зашевелились каменные бугры мышц. – Выбирай любой.
– Ваш! Это мое единственное условие.
– Ну что ж, – немного помедлив, сказал комендант, – бери. Я стерплю и это, – внутри скафандра что-то хрустнуло, и он с кривой усмешкой добавил: – Уж извини, я задел радиокомпас.
С трудом сдерживая стоны. Хромой забрался в его скафандр. Первым делом он схватил губами шланг поилки и убедился, что она заправлена. На месте радиокомпаса зияла дыра, откуда торчали обрывки световодов. Нужна была нечеловеческая сила, чтобы рукой вырвать его из панели.
Спустя полчаса Хромой вновь оказался в черной, горячей печи Венеры. За его спиной возвышалась несокрушимая, сплошь побитая стена Компаунда, впереди мелькали прожектора рабочих, копошившихся, словно муравьи, на остатках только что обнаруженного беспилотного грузовика.
– Туда! – Хромой указал рукой в том направлении, где он спрятал финверсер.
Проходя мимо знакомой глыбы, он зацепился одной ногой за другую и упал грудью на еле заметную кучу щебня. При этом боль в левом боку рванула так, словно к ране прикоснулись раскаленными щипцами.
– Эй, брось свои штучки! – крикнул комендант. – Вставай, а не то…
Хромой уже стоял лицом к конвоирам и обе его руки сжимали рукоятки финверсера.
– Не шевелиться! – приказал он. – Такую штуку вы вряд ли видели раньше. Вот как она действует…
Когда ослепившая всех короткая вспышка погасла, на стене Компаунда осталась борозда глубиной в четверть метра. Расплавленный металл вокруг нее медленно остывал, из нестерпимо белого превращаясь в багрово-красный.
– Возвращайтесь в Компаунд, – сказал Хромой. – Я никому никогда не причинял зла. Но сейчас моя жизнь в опасности и я ни перед чем не остановлюсь.
– Он не шутит, – прошипел комендант. – Отходите, ребята. Считай, что первый раунд за тобой, – это относилось уже к Хромому. – Но игра только начинается. Козырей у тебя маловато. Через час ракетобот разыщет тебя. Не забывай, что все вы здесь меченые.
– У меня есть способ оттянуть начало погони, – проговорил Хромой. – Убить вас всех… Так вот, пока я не передумал, быстрее уходите!
– Благодарю за великодушие, – сказал комендант. – Хотя ответного не обещаю. Даже если тебя и не обнаружит ракетобот, ты через неделю приползешь обратно сам и будешь умолять о глотке воды.
До тех пор, пока шлюзовой люк не закрылся за последним из охранников, Хромой не опускал излучатель финверсера.
Вода в поилке кончилась на исходе третьих суток. А еще раньше, заснув на ходу, он провалился в трещину и сломал одну из механических ног. Первоначальное направление на юг было давно утеряно, и Хромой брел наугад, сквозь кромешный мрак, через бесконечные россыпи сухо трещавшего под ногами щебня, не встречая на пути ничего, что изначально не принадлежало бы этому миру. Дважды его вводили в заблуждение высокие конусообразные обломки скал, чем-то похожие издали на силуэты космических кораблей класса "Фея-Торнадо", и дважды отчаянная надежда сменялась мучительным разочарованием. До начала венерианского рассвета оставалось двое суток – двое суток медленного умирания от жажды.
Видение изгрызенного шланга в раздавленном скафандре преследовало, как кошмар, и, чтобы избавиться от него, Хромой начал вспоминать свою жизнь. Ничего хорошего почему-то на память не приходило и постепенно он пришел к выводу, что ожидающий его вскоре нелепый и бессмысленный конец явится закономерным завершением всей его, как теперь оказалось, нелепой и бессмысленной жизни. Прошлое представлялось цепью сплошных неудач и заблуждений. Сколько он помнил себя, его постоянно засовывали то в один, то в другой ящик – вначале закрытое училище, куда даже родителей допускали только два раза в год, потом космос – долгие-долгие годы в космосе, редкие возвращения на Землю, месяцы адаптации, когда не можешь шевельнуть ни рукой, ни ногой, затем отдых в горах или на побережье. Диета, ванны, врачи, охрана, приходящие по графику женщины, – и снова космос – озера жидкого азота на Титане, сверхмощные электрические разряды в кольцах Сатурна, стреляющие расплавленной серой вулканы Ио. Семьи он, как и большинство ему подобных, не завел, открытий и подвигов не совершил, неизвестно чем и когда провинился (а скорее всего, что ничем, на него просто махнули рукой, как на отработавшую свое клячу) – и вновь череда железных ящиков: рейс на Венеру пассажиром четвертого класса, заточение в Компаунде и вот, наконец, этот скафандр, судя по всему, его последняя прижизненная оболочка.
Холмы сменялись долинами, из глубоких трещин выплескивалась магма, колоссальные молнии поражали вулканические вершины, и тогда огонь неба соединялся с огнем недр, заставляя почву трястись, словно это была не каменная твердь, а туго натянутый батут. Хромой медленно ковылял на трех ногах через это пекло, и его воспаленные глазные яблоки ворочались, как маятники старинных часов, повторяя равномерные движения прожектора, бросавшего луч света по дуге – то влево, то вправо. Временами он засыпал на ходу, но сразу же просыпался, ударившись носом или губами о приборную панель.
В самом начале пятых суток он едва не напоролся на "лужайку". Стараясь привести себя в чувство, Хромой несколько раз стукнулся лбом о стекло иллюминатора. Затем пошел вправо, пытаясь обойти преграду, но повторяющая каждую складку местности, Похожая на толстый плотный мох масса, казалось, не имела конца. Хромой поднял камень и швырнул его в сторону "лужайки".
Камень еще не закончил своего полета, когда навстречу ему стремительно и бесшумно рванулся лес трехметровых игл, способных превратить в дуршлаг даже одетое двухдюймовой силиконовой броней днище ракетобота. Всего на мгновение "лужайка" стала похожа на огромного ощетинившегося ежа, и тотчас иглы исчезли, превратившись в тугие спирали тускло-серого цвета, похожие чем-то на завитки каракуля. Заряды финверсера были уже на исходе, да и не имело смысла тратить их на этот колючий лес, размерами превышающий десяток футбольных полей.