VI
Билли Джонс сидел в офисе ремонтной мастерской, все с той же сигаретой, приклеившейся в углу рта, и все с той же слезой в глазу.
- В жизни не видел ничего подобного! - объявил он. - Он же половину обшивки потерял! Как он после этого управлялся с кораблем, не понимаю!
Механик в комбинезоне разглядывал носки своих ботинок, с удобством расположенных на столе:
- Я вам вот что скажу, мистер. Солнечная система не видала такого пилота, как он! И никогда больше не увидит, я думаю. Он привел свой корабль сюда с неработающими приборами. Шел по счислению.
- Я написал о нем большую статью, - сказал Билли, - Как он погиб как настоящий астронавт, ну и все такое. Читатели с руками оторвут. Шансов выжить у него не было. Корабль потерял управление, кувырком стал падать на Сатурн. Потом бах! Один большой огненный цветок…
Механик прищурился, не сводя глаз с носков ботинок:
- Они все еще там возятся. Зря, все равно ничего не найдут. Его, небось, до самой орбиты Плутона разбросало.
Внутренняя дверь шлюза тяжеловесно откатилась, и порог переступила фигура в скафандре. Шлем откинулся.
- Добрый вечер, джентльмены! - сказал Оливер Мик.
Собеседники смотрели на него, разинув рты.
Первым пришел в себя Джонс:
- Не может быть! Ваш корабль взорвался!
- Я знаю, - сказал мистер Мик. - Я как раз успел выбраться. Дал полную тягу на ранцевом двигателе и потерял сознание. Пришел в себя на полпути ко второму кольцу. Довольно долго добирался обратно.
Он повернулся к механику:
- Не могли бы вы продать мне подержанный скафандр? В моем полно жучков. Давно пора от него избавиться.
- Жучков? А, понимаю. С ним не все в порядке?
- Точно, - ответил мистер Мик, - С ним не все в порядке.
- У меня есть подходящий, и я с вас ничего не возьму, - сказал механик. - Это была настоящая игра!
- Можно забрать скафандр прямо сейчас? - спросил мистер Мик, - Я тороплюсь. Мне надо лететь.
Джонс вскочил на ноги:
- Но вы не можете! Все думают, что вы погибли, вас ищут! Вы кубок выиграли! Кубок лучшему игроку!
- Нет, мне нельзя оставаться. - Мистер Мик неловко переминался с ноги на ногу. - Мне еще надо многое увидеть, во многих местах побывать. Я и так здесь задержался.
- Но кубок…
- Скажите Гусу, что это его кубок. Пусть он поставит его на каминную полку. Там у него место расчищено.
Глаза мистера Мика за стеклами очков странно заблестели:
- Скажите ему, мне будет приятно, если, глядя на этот кубок, он будет иногда вспоминать обо мне.
Механик принес скафандр. Мистер Мик подхватил его под мышку и направился к шлюзу.
Не дойдя до порога, он обернулся:
- Джентльмены, может быть…
- Да? - сказал Джонс.
- Может, вы скажете, сколько я забил голов? Видите ли, я сбился со счета.
- Девять, - сказал Джонс.
Мистер Мик покачал головой:
- Старею, должно быть. В молодости я забивал по десять голов!
И дверь шлюза закрылась за ним.
ДЕВЯТЬ ЖИЗНЕЙ
I
Гилхрист Вульф подошел к полке и снял с нее журнал. На чистой белой странице он написал: "Сегодня Гофф закрыл дело Хендерсона. Никакого объяснения его исчезновению не найдено".
Сделав эту запись, он пролистал журнал назад, очень медленно, притворяясь, будто просто проглядывает страницы. Но в конце концов он дошел, как и рассчитывал, до той трагической более ранней записи, сделанной тридцать лет назад.
Она была датирована шестнадцатым октября две тысячи триста тридцать четвертого года и начиналась такими словами: "Сегодня исчез Энтони Такермен…".
Он не стал дочитывать до конца. В этом не было необходимости. Он мог бы отбарабанить эту запись наизусть, если бы его попросили.
А теперь в журнале появились и другие заметки и описания обстоятельств дела - сегодняшняя, которую он только что написал, и та, которую он оставил десять дней назад. И он от души надеялся, что ему удалось придать своей заключительной заметке столь же бесстрастный научный тон, как у первоначальной записи Уилфрида Сомса, сделанной тридцать лет назад.
Он снова вернулся к своей заключительной записи и с некоторым изумлением - хотя чему здесь было изумляться? - обнаружил, что, за исключением имен, он почти слово в слово повторил то, что записал Соме в тот давний октябрьский день: "Двадцать третье июля две тысячи шестьдесят четвертого года. Вчера вечером исчез Сартуэлл Хендерсон…".
Собственно, почему бы и нет, спросил он себя. Оба они писали об одинаковых происшествиях, хотя действующие лица были разными.
Вульф рассеянно задумался о том, были ли Хендерсон и Такермен знакомы между собой. И решил, что вполне могли быть. Но это еще не означало, что данное совпадение имело хоть какое-то касательство к их судьбе. Возможно, заключил он, этот аспект загадки вообще не имел никакого значения. Гофф проверил бы гипотезу об их отношениях, если бы счел ее сколько-нибудь важной: такого толкового начальника службы безопасности можно было только пожелать.
Вульф снова вернулся к записи о Такермене и еще раз перечитал ее, хотя и без того знал наизусть. Его мучил вопрос, не крылась ли в ней какая-нибудь зацепка, до сих пор остававшаяся незамеченной, - какой-нибудь неуловимый, скрытый намек. Но он быстро понял, что в ней не было ничего подобного - да и вообще ничего нового. Она была бесцветной и немногословной, как и всегда, потому что ее сделал человек, который не мог позволить себе питать даже малейшую надежду. Это было сухое изложение установленного факта и ничего более. И это, подумал Вульф, вполне понятно. В каждом из происшествий имелся один важный центральный факт: исчез человек. Не сбежал, не был похищен. Просто исчез. Только что был здесь и сейчас, а потом - раз! - и нет его.
Он медленно отпустил страницы, слегка придавливая их большим пальцем: серое, сливающееся мельтешение сделанных от руки записей, накопившихся за многие годы, - летопись мелких успехов, воображаемых революционных достижений, преследующих неудач и крушений древних надежд.
Вульф напомнил себе, что лишь в случае с Такерменом и Хендерсоном определение "неудача" могло быть поставлено под сомнение. Из тысяч ученых, которые долгие годы работали над проектом "Песочные часы", лишь эти двое, возможно, сбежали из настоящего в другое прошлое или другое будущее, подальше от "здесь" и "сейчас".
Он поднялся и поставил журнал обратно на полку.
А если Такермен и Хендерсон действительно преуспели, сказал он себе, если у их задачи было решение и возможность успеха, несмотря даже на то, что их мог ожидать и провал, - значит, у них все еще была надежда.
Он пересек комнату и прошел по центральному холлу. У входной двери охранник по-военному четко козырнул ему, повторяя действия своих многочисленных коллег, которые на протяжении этих долгих лет стояли перед выходом во дворик, где сквозь кружево кленовых листьев просачивался пятнистый солнечный свет.
- Слышали, сэр, - спросил охранник, - старая Молли сегодня утром принесла котят?
Вульф почувствовал, как чуть расслабилось его лицо, но так и не улыбнулся.
- Нет. И скольких на этот раз?
- Четырех, - ответил стражник, - Белый, серый и двое черных.
- Что ж, неплохо, - одобрил Вульф, - Спасибо, что сказали.
Он зашагал по брусчатой дорожке в тени кленов, направляясь к лабораторным мастерским, которые в старину, когда проект "Песочные часы" еще только набирал обороты, служили сараями, конюшнями и прочими подсобными постройками. Даже сейчас, подумалось ему, это было хорошее место, где старые кошки могли произвести на свет своих котят.
В этом чудесном краю, подумал он, мечты людей и кошек… кстати, а о чем мечтают кошки? Наверное, о полевых мышах, большущих мисках с желтоватой жирной сметаной и уютном кресле у волшебного окна, в которое вечно светит теплое ласковое солнышко. Определенно, кошек не посещает вдохновенное безумие, которое овладевает сознанием людей, точно толпа перепуганных чудовищ. Была лишь одна оговорка, которую он не мог не сделать. Мечты людей не были совершенным безумием, ибо все, что можно воплотить в реальность и найти этому практическое применение, нельзя назвать совершенно безумным.
Здесь, в тиши этих выбеленных солнцем древних строений, этих древних полей, поросших кустами шиповника и кишащих кроликами, этого неторопливого ручья и этих далеких холмов, голубеющих в полуденном свете, Человек отважно бросал свои честолюбивые замыслы и золотые мечты прямо в лицо Времени.
И на каменистой ниве многолетних неудач и поражений, удобренной беспримерной дерзостью Человека, пробивались робкие ростки достижений, грубые зачатки какой-то не отмеченной пока ни в одной энциклопедии науки, которая когда-нибудь, возможно, изменит мир.
И даже больше: два человека исчезли!
Дорога подошла к концу, и Вульф быстро зашагал по прокаленной солнцем утоптанной земле бывшего скотного двора. Лишь очутившись внутри первого сарая, он на миг остановился, давая глазам возможность привыкнуть к мягкой прохладной полутьме. Пока он стоял на пороге, щурясь, до него донеслись шаги Джо Стрэнга.
- Это вы, Гил? - спросил молодой голос.
- Я, Джоэль, - отозвался он. - Как поживают твои питомцы?
- Здесь двенадцать. Пять исчезли. Я наблюдал за ними.
- Ты только и делаешь, что наблюдаешь.
- Мне интересно, что они собой представляют.
- А мне плевать, что они собой представляют, - сказал Вульф, - Что мне хотелось бы узнать, так это, куда они деваются - и как.
- Не "почему"?
- Господи, Джоэль, ну какая мне разница, почему?
- Такая, что это может быть как-то связано. Если бы нам была известна их цель и мотив - почему они исчезают и почему возвращаются снова, - тогда, быть может, мы сумели бы подойти немного ближе к "как"? Эх, если бы только я мог разговаривать с ними!
- Ты не можешь с ними разговаривать, - отрезал Вульф. - Они ведь животные. И все тут. Просто животные с другой планеты.
Он стиснул челюсти так сильно, что у него свело щеку. Очень глупо, напомнил он себе, бессмысленно пререкаться с Джоэлем Стрэнгом о Странниках. Если этот восторженный дурак считает, что он может разговаривать с ними, пускай себе считает так и дальше. В конце концов, это ничуть не большая утопия, чем сотня прочих вещей, которые уже были испробованы в ходе "Песочных часов".
До этого мгновения Вульф даже не осознавал того напряжения, под которым находился все это время, напряжения, которое он разделял со всеми остальными участниками проекта.
И ведь его нельзя было отнести исключительно на счет исчезновения Хендерсона. Дело было далеко не только в этом. Напряжение было неотделимо от самой работы. Оно увеличивалось, ширилось и нарастало у человека внутри до тех пор, пока не начинало душить его.
Возможно, подумалось ему, это было связано с необычной долговременной срочностью проекта, не утрачивающего своей важности не дни, месяцы или даже годы, а целые века. Еще сильнее, пожалуй, это было связано с ощущением неотвратимого рока, который будет знаменовать конец этих веков - если только "Песочные часы" не дадут ответ и не приведут наконец проект "Парадокс" в рассчитанное до мелочей действие.
Важность этих стремительно утекающих месяцев и лет была чем-то личным и понятным - чем-то таким, что каждый мог приравнять к своему существованию. Речь могла идти лишь о полной победе или полном поражении, и ни о чем более. Это был вызов, который волновал кровь и заставлял сердце учащенно биться, и ему сопутствовало ощущение личной и непосредственной необходимости.
Но в более долговременной срочности, растянутой на века, не было ничего непосредственного. Вопрос был почти теоретическим, несмотря даже на неумолимый рок. Именно по этой причине люди все время старались не забывать о срочности. Он просыпался среди ночи, насмерть перепуганный. Он пытался создать в своем воображении точный ужасающий образ их будущей участи, чтобы подхлестнуть себя. И таким образом боролся не за одно правое дело, а за два сразу.
Вульф заметил, что Стрэнг смотрит на него с озадаченным видом.
- Я просто задумался, Джо, - сказал он, - Над этим проектом работают уже почти двести лет, но до сих пор не добились особого прогресса. У нас есть только Странники, Доказательства Телмонта и уравнения Манна. А теперь еще два человека исчезли.
- Когда это случится, - сказал Джоэль, - то случится вот так.
Он неуклюже щелкнул пальцами.
- Почему ты так думаешь?
- Не знаю, - сказал Стрэнг.
Вульф двинулся к клеткам, где содержались Странники, и Стрэнг поспешил за ним. Очутившись перед стеклянной клеткой, Вульф задумался, получится ли у него когда-нибудь смотреть на ее обитателей без содрогания. Их безобразие еще можно было понять. Но почему они вдобавок еще столь омерзительно драчливы и жестоки? Размером они были не больше крупной крысы и выглядели так, будто с них заживо содрали кожу, причем так быстро и недавно, что они еще не успели истечь кровью.
Вульф смотрел на них как зачарованный, ожидая, что кровь вот-вот потечет, и они в ответ нахально уставились на него. Пожалуй, этот взгляд нельзя было с полным правом назвать злобным, но в их глазах светилось что-то очень близкое к злобе, к тому же сдобренной тем заносчивым высокомерием, которое могло смутить кого угодно.
- Теперь я понял, почему сказал, что все произойдет совершенно неожиданно, - пробормотал Стрэнг, - Когда я стою здесь и наблюдаю за ними, у меня порой возникает такое чувство, что я вот-вот пойму, в чем дело.
- Ты вроде говорил, что их было двенадцать, - заметил Вульф, - Сейчас их одиннадцать.
Стрэнг вздохнул.
- И такая петрушка - каждый день. За ними не уследишь.
Теперь Вульф увидел, что животных стало тринадцать. На гладком полу клетки, где всего миг назад никого не было, откуда ни возьмись появились еще два Странника.
- Джоэль, куда они деваются? Думаешь, они перемещаются во времени?
- Иногда мне кажется, что так и есть, - сказал Стрэнг, - Эх, если бы только я мог говорить с ними…
- Я знаю, что ты все проверил, но невидимость может быть довольно неуловимым свойством.
Стрэнг покачал головой.
- Мы знаем, мы абсолютно точно знаем, что невидимость здесь ни при чем. Они куда-то деваются. Перемешаются во времени или в пространстве. Если бы только я смог понять, почему они исчезают, возможно, мне удалось бы докопаться до того, куда.
- Тебе нравятся эти твари, Джоэль?
- Пожалуй. Скажем так, я привык к ним. Мне иногда кажется, что они, возможно, тоже начинают принимать меня. Но я не уверен. Если бы только можно было как-нибудь понять…
- Я знаю, - сказал Вульф, - Я знаю.
Он отвернулся от клетки и зашагал прочь. Стрэнг некоторое время шел рядом с ним.
- О Хендерсоне что-нибудь известно? - спросил он.
- Хендерсон исчез, - сказал Вульф.
- Как Такермен?
- Да, я уверен в этом.
- Гил, узнаем ли мы когда-нибудь?
- Я не могу ответить на этот вопрос, - отозвался Вульф, - Ты, разумеется, отдаешь себе отчет, в каком нелепом положении мы находимся - и как нелепо было это все с самого начала "Песочных часов". С таким же успехом кто-нибудь мог бы попросить нас придумать, как остановить солнце. А в этом проекте мы должны придумать, как перемещаться во времени. То, что нам нужны путешествия во времени, принимается как данность. Нам говорят: "Что ж, тогда давайте их разработаем". Организуют проект, называют его "Песочные часы" и говорят нам: "Через триста лет вы должны путешествовать во времени".
- У нас все получится, Гил.
Вульф протянул руку и похлопал Стрэнга по плечу.
- Спасибо тебе, - сказал он.
II
Вульф вышел во двор, на неожиданно яркий солнечный свет, от которого он зажмурился, способный смотреть на мир лишь сквозь прищуренные веки.
Он вдохнул сухой и жаркий аромат лета, смесь запахов сонной пыли, слишком зеленых листьев, нескошенного луга, старой облупившейся краски. Где-то вдалеке ворковал голубь, совсем рядом шелестели крыльями воробьи, и Вульф вдруг понял, что это воркование и шелест не просто подчеркивают тишину, которой были объяты эти безбрежные земли - земли, окруженные глухой оградой, охраной и гробовым молчанием официальных властей.
Значит, они организовали "Песочные часы" и держали это в секрете. Они настояли, что никто не должен знать, какова цель проекта, а когда, и если, она будет достигнута, открытие должно остаться тайной. И прежде всего никто не должен узнать о том, для чего будет использовано путешествие во времени.
И в кои-то веки они поступили по-умному. "Песочные часы" организовали на этой старой ферме, потихоньку, без обычной шумихи со строительством сверкающих новеньких зданий или внезапного паломничества целой армии правительственных чиновников. Работа над проектом началась постепенно, так что местное население если и удивлялось, то мимолетно, а поскольку ничего важного не просочилось наружу, у тех, кто работал над проектом, не возникало необходимости яростно от всего отпираться.
То, что этот проект был организован с такой изобретательностью почти два столетия назад, на взгляд Вульфа, лишь подчеркивало огромное значение, которое ему придавали с самого начала, и столь же упрямую решимость во что бы то ни стало сохранить его в строгой государственной тайне.
На дорожке, ведущей от дома, мелькнуло белое платье, и Вульф понял, что Нэнси Фостер, его секретарша, его ищет. Нэнси была хорошенькой, деловитой и добросовестной, и, куда бы он ни пошел, она всегда умудрялась разыскать его и приставить к работе.
Он был уверен, что Нэнси работает на Службу безопасности. Но это его не тревожило. Он был всего лишь разгильдяй, в меру своих сил пытающийся делать работу, которая была не по зубам ни одному человеку, и Служба безопасности могла сколько угодно проверять его при помощи тестов и диаграмм всякий раз, когда Нэнси отдавала распоряжение.
Он прошел по двору и увидел, что Нэнси остановилась у конца брусчатой дорожки и ждет его. Она держалась в тени, и лицо у нее было напряженное.
- Там Гофф, - сказала она. - Он кого-то привел.
- Спасибо, Нэнси, - поблагодарил Вульф. - Я уже иду.
- Что-то случилось, Гил?
- Да нет. А что?
- Этот человек, который пришел с Гоффом. Я почти уверена, что он из Центрального бюро.
Вульф заставил себя рассмеяться.
- Мы их не волнуем, Нэнси. Не настолько мы важны.
- Его фамилия Хьюз. Сидни Уодсворт Хьюз.
Она хмыкнула, произнося это имя.
- Прямо как стихи, - сказал Вульф.
Караульный у входа все так же стоял навытяжку, но на его любезности это никак не отразилось.
- Ну как, видели котят, сэр? - поинтересовался он.
- Нет, - ответил Вульф, - Я до них не дошел. Завтра посмотрю.
- На них стоит взглянуть, - сообщил охранник без малейшего выражения.
Гофф с Хьюзом ждали его в кабинете. Хьюз оказался крупным мужчиной - этаким лощеным типом. Такого, пожалуй, нелегко будет переспорить, сказал себе Вульф. Гофф представил их друг другу.
- Хьюз из Центрального бюро Службы безопасности.
Вульф пожал Хьюзу руку и изумился тому, как это Нэнси так хорошо разбирается в людях.