Он уже заметил заинтересованность, появившуюся во взгляде старца. Тонкая, точно пергамент, кожа на щеках священника порозовела, руки затряслись, а на мутные неподвижные глаза набежала одинокая слеза.
– Боже! – прошептали губы убеленного сединой старца, и иссохшая рука медленно подняла ко лбу сомкнутые персты. – Я знал, что ты не оставишь раба своего.
Прикрытые веки задрожали.
– Всё в порядке! – зашептал Вирусапиенс, и над головой его мелькнул и исчез святящийся нимб. – Если Садовник и вернется в это тело, то он будет знать, что мы его ищем. Пора убираться, а то старичок не выдержит, когда увидит меня во плоти. Он-то думает, что говорил с настоящим Богом.
Друзья удивленно уставились на Вирусапиенса, ожидая пояснений, но тот, не дожидаясь пока отец Михаил придет в себя, быстро зашагал к двери.
– Он прав, нужно уходить, – поторопил приятелей Дмитрий. – Живо к машине!
Он понял, что сделал Вир, и бросился из храма.
– Нас здесь не было, – прошептал он, когда на пороге столкнулся с Игорем.
Здоровенный детина сунулся в дверь, споткнулся о собственную рясу, громко чертыхаясь, влетел в келью.
– Не богохульствуй! – раздался мягкий голос отца Михаила, и вслед за этим послышался радостный вскрик молодого монаха.
– Молодые люди! Постойте! – донеслось из-за открытой двери, и на пороге появился взволнованный батюшка. – Может я смогу хоть чем-то вам помочь? – поинтересовался он дружелюбно, но, столкнувшись взглядом с Потемкиным, вздрогнул и попятился к двери, словно увидел привидение.
– Я знаю тебя! Я видел тебя! Ты – дьявол! – зашипел отец Михаил, осеняя себя крестом.
– Тьфу ты! Что внутри, что снаружи, – пробормотал Дмитрий, ускоряя шаг.
Он оглядывался в поисках Вирусапиенса, но тот словно сквозь землю провалился. Только что его светлая шевелюра мелькала впереди и вот – уже нет нигде.
– Или мне кажется, или раньше батюшка был посмелее, – задумчиво произнес Ванькин.
Дмитрий остановился.
– Вы не заметили, куда Вирусапиенс пропал? – повернулся он к атлету.
– Я видел! – откликнулся Анатолий. – Он в компьютерный зал шмыгнул, пока батюшка тебе в нелюбви признавался.
Ванькин, задрав голову к небу, уперся взглядом в темнеющую в небесной вышине гигантскую черную кляксу. В глазах его плясали злые чертики.
– Что делать будем, бойцы? – прохрипел он и повернулся к красному солнцу, висевшему на противоположной стороне небосклона. При виде светила, больше похожего на апельсин, он мгновенно изменился в лице.
– Неужели потухнет? – пробормотал он и встряхнулся.
– Я так понимаю, с Садовником мы прокололись? – поинтересовался недовольно.
– Не мы, а вы! – пропищал Анатолий чужим голосом, явно кого-то изображая.
Дмитрий был уверен, что где-то уже слышал и этот голос, и эту фразу.
– А ты? – рявкнул Илья. – Ты знаешь, где он?
– Не уверен на все сто, – улыбнулся молодой человек и, постучав пальцем по лбу, продолжил, – но думаю, здесь есть все необходимое, чтобы его найти. Я ведь встречался с ним, когда заблудился в пространстве и времени.
Дмитрий с удивлением посмотрел на товарища.
Анатолий, как ни в чем не бывало, продолжил.
– Я же рассказывал вам про чудака в непонятной лаборатории, которая прячется где-то между мирами. Если бы не он, то я бы еще долго трепыхался, пытаясь мочиться против ветра. Уж и не знаю, куда бы я попал, если бы не он. Наверное, до сих пор бы прыгал. Это он подсказал мне про существование возвращающей силы, действующей между временами. Первый – так, кажется, он себя назвал. Нужно только заглянуть в мои мозги, покопаться в памяти, – произнес Анатолий, усаживаясь в машину. Так же как ты залез в голову батюшки, – говорил он нарочито громко, стараясь скрыть охватившую его дрожь.
– Да ты не бойся, братишка! – подбодрил он насупившегося Потемкина, словно чувствовал его колебания. – Мне скрывать нечего. Смотри!
* * *
"Боже мой, чего тут только нет!"
Потемкин погружался все глубже, осторожно пробирался сквозь джунгли переплетенных воспоминаний. Свежие события яркими объемными картинками мелькали перед глазами. Занимающие основное пространство оперативной памяти телохранителя, они были неупорядочены и походили на цветастое тряпье, развешанное в лавке старьевщика.
Протиснувшись сквозь яркие эмоционально-окрашенные заросли, Дмитрий ожидал увидеть спокойствие и порядок основного хранилища жизненного опыта. Но не тут-то было. Нагромождение пестрых впечатлений, бесчисленное количество песен и шуток, отрывки из фильмов, смешанные с реальными событиями из жизни – все это упаковывалось и хранилось в больших информационных массивах. И только за ними были видны спрессованные пласты черно-белых образов. Старые воспоминания, отслужившие своему хозяину, превратились в забытые мыслеформы.
Слишком старые – постепенно умирали, превращаясь в пыль бессвязных символов. Кое-где, правда, сохранились остатки эмоционального окраса. Кое-где просматривались более глубокие чувства.
Разглядывая чужую жизнь, Потемкин смутился.
Сменив диапазон восприятия, он быстро просмотрел события последнего времени, сохранившиеся в памяти телохранителя. Осколки раздробленных воспоминаний сталкивались, переплетались, разваливаясь на куски, и, главное, ничего общего с Садовником не имели.
Всплывающие лица – знакомые и неизвестные.
Стоп! Удаляющееся лицо отца Михаила. Не иначе как стоит где-то на стройке и смотрит вниз, туда, где летит к земле Анатолий. Как батюшка оказался на заброшенной стройке в парке и почему его взгляд ощущается прямо в мозгу? Боль. Рыжий Ап и маленькие дикари, больше похожие на обезьян. Опять яркий образ – маленький кроманьонец Лëxa.
Прыжок, еще один, еще… Должно быть, где-то здесь.
Анатолий, а вместе с ним и Дмитрий прыгал, с каждым разом все сильнее погружаясь в прошлое. Сотни, тысячи хаотических прыжков. Тысячи попыток человека противостоять силе, влекущей его домой, в своё время.
Ярко-освещенный зал, напоминающий научную лабораторию… прыжок… профессор, Галочка, идиот в сиреневых штанах… творчеки.
Стоп! Назад!
Сверкающая белизна стен, столы с несметным количеством склянок, пробирок и колб. В углу зашуршало, и от одного из столов, отделилась едва различимая, белая фигура. Человек в белоснежном балахоне, больше напоминающий ангела, повернулся.
Нет. Не человек.
В том, что перед ним "нечеловек", Дмитрий не сомневался. Вот только определить, где в это время находился телохранитель, не представлялось возможным: с навигацией у дезориентированного Анатолия дела обстояли очень и очень плохо.
– А вы мне мешаете, – недовольным тоном закричал незнакомец с лицом седобородого старца.
Быстро скользнув к столу, он вытащил из большой замутнённой банки нечто попискивающее и извивающееся, пересадил в пластиковый контейнер.
Дмитрий уже не мог отделить себя от Анатолия, он был им. Присматриваясь к незнакомцу, он почувствовал в его движениях неестественность. Меняя облик, словно перчатки, необыкновенное существо иногда принимало его – Потемкина – облик, иногда превращалось в седого взъерошенного старичка.
Седой дедушка, очень похожий на отца Михаила, недовольно фыркнул, глядя на смущенного Анатолия.
– Я просил называть меня Первый.
– Хорошо, – пообещал Анатолий, не понимая причин раздражения собеседника.
Дмитрий вздрогнул, ловя мелькнувшую мысль.
Свою мысль.
– Первый? – прошептал он.
А в голове промелькнула другая: "ПервоДим?"
Непроизвольно выглянув наружу, Потемкин посмотрел на организм телохранителя под другим углом и тут же почувствовал нарастающую тревогу и ноющую боль.
– Нельзя менять историю, не задумываясь о последствиях – слишком тонка историческая ткань. Любое непродуманное, пусть даже незначительное, вмешательство может разрушить всё древо времен, – продолжал выкрикивать старец, но Дмитрий-Анатолий не слушал. Что-то давило на его мыслесферу, и он искал источник этого давления. На секунду ему даже показалось, что это нудный старикан пытается воздействовать на его сознание. Но сообразив, что так быть не могло, Дмитрий продолжил поиск. Ведь старик существовал только в воспоминаниях телохранителя, а воспоминания не сканируют память и не пытаются залезть в ваши мысли.
Тело молодого человека содрогнулось, сжалось в ожидании боли. Где-то в районе живота похолодело, и ледяная волна покатилась вверх, сковывая грудь, не давая телохранителю вздохнуть. В мозг просочилось дымчатое щупальце. Мир вокруг закружился, заплясал в безумном танце. Вселенная мгновенно вывернулась наизнанку и исчезла.
Дмитрий открыл глаза, глядя перед собой, увидел большую черную муху, медленно ползущую по забрызганному стеклу генеральского "Мерседеса". За окном – грязная река, несущая мимо кучи мусора. Мутный поток, натыкаясь на шахты колодцев, закручивается в водовороты, в местах понижения асфальта образует настоящие пороги с маленькими водопадами. Прямо наводнение какое-то.
Дмитрий повернул голову. Взгляд уперся в бледного Анатолий. Лежит бедолага на сиденье рядом. Трясущиеся руки обхватили голову, лицо, покрытое испариной, отсвечивает фиолетовыми пятнами. Рот широко открыт, но не кричит, а лишь шевелит губами, пытаясь захватить побольше воздуха, как выброшенная на берег рыба.
– Илья, за руль!
Дмитрий прикрыл глаза, настраиваясь на повторное погружение в организм товарища. Только теперь его не интересует мыслесфера и физическое тело. Темные щупальца, проникающие во все органы, мгновенно вырисовались перед всевидящим взглядом.
– Вирусапиенса не ждем? – поинтересовался Ванькин.
Он быстро перестроил место водителя под свои габариты.
Дмитрий на мгновенье приоткрыл глаза:
– Едем!
– Куда едем?
Прижимая руки к дрожащему телу телохранителя, Потемкин задумался.
– Что с ним? – спросил атлет, не дожидаясь ответа на свой прежний вопрос.
– Вирус!
– Он же остался там, – не понял Ванькин, растерянно оглянулся на храм.
– Его вирус! – раздраженно добавил Дмитрий, касаясь руками грудной клетки Анатолия.
И в этот момент он вдруг вспомнил слова Бейрута: "У меня нет вируса. Я сбросил его в первый программатор". Перед глазами мелькнул Трофим, распятый в светящемся коконе, среди галактик и туманностей. "А может, программатор еще не взорвался? Может, успеем и телохранителя к нему подключить, пока не…"
– Давай быстрее к хакерам, – поторопил он атлета и в этот момент ощутил холодное пугающее прикосновение.
Глубоко вздохнул и, закрывая глаза, нырнул в кричащий от боли организм Анатолия. Сотрясающееся в конвульсиях тело едва заметно светилось. Грязные фиолетовые пятна успели затянуть область сердца, длинные темные нити пронизали позвоночник и большую часть мозга. Восставший спрут пожирал здоровые органы избирательно, стремясь в первую очередь завладеть центральной нервной системой. Наступая и разрастаясь, вирус отключал оставшиеся светлыми области, живые ткани – клетка за клеткой, нерв за нервом.
Взревел мотор, завизжали колеса, на секунду возвращая Дмитрия в реальный мир. "Знакомая картина, – подумал он, вжатый в спинку кресла, готовясь к долгому противостоянию. – Вот только вирус телохранителя совсем не похож на мой. Попробую потянуть время и слегка утихомирить зверя".
Глава двенадцатая
СПАСЕНИЕ УМИРАЮЩИХ
– дело рук Хомо Либерис.
Серое, каменное крыльцо осветила горящая голубым огнем линза – и тут же растворилась, оставив после себя падающие к земле искорки и маленького светловолосого паренька.
Мальчишка посмотрел на темное солнце, скользнул взглядом по сорвавшемуся с места дорогому "Мерседесу", покачал головой, когда тот исчез за деревьями, и решительно шагнул в затемненную прохладу храма, навстречу серьезным ликам святых, задумчиво взирающим с потрескавшихся от старости стен.
Вглядываясь в пустоту молельного зала, Емельян – а это был он – никого не обнаружил. Только старушка на входе прикорнула на стульчике и как-то по-домашнему, тихо посапывая, задремала. За колонной зашуршало, и мимо пронесся неуклюжий здоровяк, беспрерывно одергивающий непомерно большую рясу.
– Стой! – резко окликнул его Емельян и, обернувшись к бабульке, виновато улыбнулся, вспоминая свой внешний вид.
"Едва ли не моя ровесница, – подумал он, – а мне опять придется изображать малолетку".
– Мне сказали, что где-то здесь я могу увидеть Потёмкина? – крикнул он, догоняя исчезающего в дверях служителя. Попытался, но не успел.
Однако, батюшка, видимо, услышал его вопрос, так как через несколько секунд его всклокоченная борода появилась из-за двери, за которой виднелась небольшая часть комнаты, сплошь заставленной компьютерами. Молодой человек поправил рясу, внимательно оглядел Емелю с ног до головы и, раздвинув руки, громко произнес:
– Нет, юноша, Дмитрий уехал со своими друзьями. Только что. Вы разве их не встретили?
"Мерседес. Опоздал. Двину к хакерам", – подумал Емельян, расстроенно вздыхая, и тут его взгляд упал на одинокую фигуру, видневшуюся за спиной монаха.
Сердце рванулось из груди, Емеля тут же позабыл о хакерах и о Потемкине. За столом, тупо уставившись в экран монитора, сидело его прежнее тело. Не родное, но к которому он уже было привык. Тело, в котором он находился до тех пор, пока в нем не поселился Вирусапиенс. Та же, только отмытая, светлая борода, то же лицо, но непривычно здоровое, без синяков и шрамов.
– Вы его знаете? – проникновенно заглядывая в глаза, спросил монах.
Емельян кивнул. Не замечая волнения в голосе монаха, прошел в компьютерный зал и остановился возле стола, за которым устроилась неподвижная фигура.
– Очень хорошо.
Мысли, как испуганные лошади, заметались в голове. Он видел перед собой живую человеческую оболочку, вот только разума в ней, судя по всему, не было никакого. Тело не шевелилось, лишь грудь слегка вздымалась, что уже было неплохим признаком. "А где же нынешний владелец?" – спросил себя Емельян. Забывшись на мгновенье, уставшим недетским голосом поинтересовался:
– А тебя как величать, отрок?
– Игорь, – удивленно произнес священник. Нервно теребя немытые волосы, он присматривался к странному посетителю.
– А вы, молодой человек, кто?
Не привыкший валять дурака, Емеля махнул рукой.
– А-а-а, ладно! Емельян я, – добавил тут же.
Посмотрев на монаха, он понял, что его признание нисколько не прояснило ситуацию. Вопрос, читаемый во взгляде священника, не исчез.
– Черт тя дери, Либерис я, и тело это еще недавно было моим, – вытолкнул он и замолк, ожидая удивления, возмущения, но только не спокойного понимания.
– Тогда понятно, – проговорил Игорь негромко, кивнул, но глаз не отвел.
– Вот те раз! Стало быть, тебя это не удивляет? – опешил Емельян.
Игорь пожал плечами:
– После того, что я вижу в небе, когда выхожу за порог, нет!
– И то верно, – выдохнул Емеля удрученно. Подойдя ближе к телу, слегка толкнул его в плечо. – Есть здесь кто-нибудь? – спросил он, смущенно поглядывая на монаха, пытаясь ощутить малейшее биение мысли в знакомом теле.
Не замечая никаких признаков мыслесферы, Емельян заглянул в голову неподвижного типа и понял, что тот и жив-то до сих пор по каким-то непонятным причинам. Покинутое тело меж тем не собиралось отключаться – сердце стучало, гоняя кровь по сосудам, легкие насыщали ее кислородом. "Пока все работает как надо, – решил он. – Однако как долго оболочка может работать без разума? Нужно что-то решать. Или оставаться в этом мальчишке, или…"
– Что делать будешь? – спросил Игорь таким тоном, словно услышал мысли Емельяна.
– А это тело, – разозлился тот, коснулся ладонью груди, – по-твоему, пусть умирает?!
Игорь закашлялся, испуганно отстранился; подхватывая рясу, перекрестился.
Емельян, сообразив, что неправильно понял монаха, постарался изобразить виноватую улыбку.
– А ты о чём?
– Я говорю, что дальше делать будешь? – повторился Игорь.
– Не знаю, – Емельян задумчиво потеребил мочку уха.
– Пойду я.
– С богом! – услышал он, выходя из зала, и обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на пусть и не родное, но привычное, взрослое тело.
Пока выходил, наткнулся на пороге храма на кучку недовольных мужиков, но, не обращая на них никакого внимания, прошел мимо. Только крикливый седобородый старичок на секунду привлек его взгляд.
– Это все ученые! Они виноваты, – сквозь пелену задумчивости дошли до его сознания странные слова.
"Куда же деть это тело?" – спрашивал он себя. Храм сменила линейка домов, старых, но ухоженных. Недавно оштукатуренные стены, пластиковые окна – одно, второе, третье… Так и шел – дальше и дальше, пока не услышал, как за спиной завыла сирена и мимо пролетела карета скорой помощи. И только тогда Емеля огляделся. Он стоял недалеко от невысокой ограды, опоясывающей громадное новое здание. "Научно-исследовательский институт детской онкологии и гематологии" – гласила надпись на указателе, висевшем на ближайшем столбе. "Хватит голову ломать!" – обругал он себя и, повернув на асфальтированную дорожку, ведущую к зданию, быстро зашагал к главному входу.
Едва переступив порог больницы, Емельян сжался от боли. Бесконечные коридоры с множеством дверей мрачно светились, выталкивая из себя человеческое горе. Он увидел снующих людей в стерильных халатах, бездонные детские глаза над белыми масками, ощутил страх и боль, услышал тихий плач.
Детское страдание. Оно было всюду, выползало из-за каждой двери, смешиваясь, двигалось по коридору широким потоком, накрывая с головой и врачей и пациентов, мешало трезво мыслить. Не замечая протестующих жестов женщины в белом, выскочившей из-за стойки, Емеля двинулся в самую гущу темнеющего потока.
– Мама, мама, я умру? – слабый голосок доносился из-за двери, и, заглянув в кабинет, Емельян уперся взглядом в блестящую как биллиардный шар голову.
Мальчишка обнимал склоненную над ним женщину, а глаза его, казалось, заглядывали в самую глубину души Емельяна.
– Нет, сынок! Ты только уснешь. А когда проснешься, – женщина, с трудом сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, прятала воспаленные, мокрые глаза, – Бог даст тебе здоровое тело.
Затухающий взгляд парнишки еще раз коснулся Емельяна, и маленькое тело безвольно повисло в объятьях вздрогнувшей матери.
– Нет! – заревел в голове женский крик, и Емеля вспыхнул, сворачивая воздух вокруг себя в искрящийся кокон, шагнул вперед и исчез.
Перед глазами мелькнул черный силуэт, проявились церковные стены, компьютерный зал и неподвижная человеческая оболочка.
– Опять ты?!
Не обращая внимания на восклицания монаха, Емеля подхватил бесхозное тело и прыгнул назад, появляясь в больничной палате, прямо на постели умирающего ребенка.
– Что это? – взвизгнула женщина, отброшенная от сына, сквозь пелену слез всматриваясь в незнакомцев, появившихся на его кровати.
– Не трогайте моего сына! – завизжала она.
Чувствуя уходящую из юного тела жизненную силу, Емельян прижался к лысой головке умирающего мальчугана и шагнул навстречу затихающему крику. В этот раз он знал, что делает, и не удивился, ощутив себя в чужом теле, в чужом разуме. Он умирал, в страхе и страданиях.
– Мама! – пронеслось в сознании, и тело скрутила невыносимая боль.