Викентьев и Евгения Моран почти теряют сознание от усталости и потрясения. Стерн отнимает чашечки идеографа от их висков. Сразу гаснет в их головах фейерверк мыслей. И только одна радостная мысль бьется в них:
- Мы живы! Живы!
Евгению и Викентьева усаживают в радиомобиль - экстаус, напоминающий автомобиль, но приводимый в движение внутриатомной энергией радия. На радиомобиле нет шофера. Стерн нажимает кнопку на стенке радиомобиля, и машина бесшумно скользит по мостовой.
Ночь. На небе россыпь огней, как двести лет тому назад. Но на улицах ясный день, странный день - серебристо-голубой. Откуда этот свет? Светятся мостовые, тротуары, стены домов. Они покрыты светящимся веществом. Радиомобили несутся по светящейся улице, полной звуков музыки, доносящейся с террас, с крыш домов.
Викентьев поражен. Как эти экипажи сами, без шоферов, лавируют по улицам и в стремительном беге не сталкиваются друг с другом?
- Профессор, - обращается он к Стерну, - как управляются эти машины?
Стерн не понимает его языка. Он надевает на головы Викентьева и Евгении идеографы, и те осознают мысленное обращение к ним Стерна.
- Это прибор для сообщения мыслей. В чем дело? Викентьев повторяет свой вопрос.
- Прежде всего, у нас нет профессоров, - отвечает Стерн.
- Ни профессоров, ни ученых, ни других специальностей. Благодаря системе нашего общества и технике, у нас нет разделения труда.
- Но разве всякий умеет читать лекции? - возражает Евгения.
- Всякий гражданин Мирового Города, достигший зрелости. Сегодня я читал лекцию. Вчера я работал у экскаватора. Завтра я намерен работать на химическом заводе. Мы меняем род деятельности по свободному выбору, по влечению.
Викентьев перебивает Стерна. Его интересует движение радиомобиля.
- Радиомобиль приводится в движение разрядами радия, - объясняет Стерн.
- Но каким образом он регулирует свое движение?
- Вы видите впереди радиомобиля счетную поверхность из выпуклых стекол. Это глаза радиомобиля.
- Глаза? - изумленно восклицает Викентьев и Евгения.
- Да, глаза, - невозмутимо отвечает Стерн. - У радиомобиля двести таких глаз. Каждый глаз отражает встречные предметы. Теперь наблюдайте: навстречу нам мчится радиомобиль.
Стерн открывает крышку радиатора. Вторая крышка - стеклянная. Радиатор внутри разделен на несколько десятков отделений, в которых находится бугристая молочно-желтая масса.
- Это светочувствительная масса, - объясняет Стерн. - Вы видите, в одном из отделений отразился встречный радиомобиль.
- Масса в ящичке вспыхнула, - восклицает Викентьев.
- Она выделяет какой-то газ.
- Да, под влиянием света, в массе происходит химическая реакция. Выделяющийся упругий газ большой плотности входит в эту трубочку, в отделения, толкает поршень, который приводит в движение рычаг руля… Но мы приехали.
Стерн нажимает кнопку. Радиомобиль останавливается у подъезда. Широкие ступени ведут в вестибюль, сверкающий золотистым спетом, льющимся со стен и с лепного потолка. Пол устлан коврами. Свет золотит ряды пальм у стен. Далеко где-то сплетаются тихие, тонкие звоны музыки.
- Это ваш дом? - спрашивает Евгения.
- Мой? Зачем? - усмехается Стерн. - У нас нет ничего своего. Это дом Мировой Коммуны. Я здесь живу.
- Какое роскошное здание! - восхищена Евгения.
- У нас все дома такие… Ну, войдите в лифт.
Нажим кнопки. Лифт несется вверх, отзванивая этажи. Площадка третьего этажа.
В комнатах тот же золотой свет, та же далекая, тихая музыка. Яркие пятна картин на стенах. Выпуклости художественной лепки на потолке. Ноги мягко ступают по играющим краскам на пушистых коврах. Переплелись красочные линии по шелку мебели, портьер и гардин. Всюду цветы, цветы. Тонкий запах.
- Эти комнаты предоставляются вам. Эта - вам, а та - вам, - указывает Стерн. - Если вам не нравится это освещение, то…
Он подводит их к небольшому ящику в стене. В ящичке полукруг стеклышек всех оттенков. Стрелка указывает на золотистое стеклышко.
Поворот стрелки. Комнату заливает теплый рубиновый свет. Еще поворот - лиловый, серебристый, фиолетовый… Опять золотой.
- Каждый гражданин может выбирать по своему вкусу мебель, украшения комнат. Надо сообщить только по идеографу в коммунальное бюро своего дома…
- Но это все не дается же даром, - замечает, потрясенный впечатлениями, Викентьев. - Надо же быть чем-нибудь полезным обществу. К чему мы пригодны в этом новом мире?
- Вы можете свободно распоряжаться собою, - отвечает Стерн. - Выбирайте любой род деятельности.
- Но если мы ничего не сумеем делать? - спрашивает Евгения.
- Сумеете.
- А если не захотим?
- Захотите, - загадочно улыбается Стерн. - Никто вас не будет заставлять, но вы захотите сами работать…
Викентьева и Евгению мучают голод и сон. Стерн кивает головой:
- Да, да, я знаю. Ведь, благодаря идеографу, вы не можете скрыть ничего. У нас нет тайн и нет лжи.
- Да, мы хотим есть и спать.
- Есть и спать! Устарелые понятия. Я не дам вам ни есть, ни спать, но вы будете сыты и бодры.
Он открывает дверь в соседнюю комнату. В ней почти нет мебели. Две ванны, накрытые стеклянными колпаками; никелированные краны; душ, металлические цилиндры.
- Сейчас вы будете сыты и бодры, - повторяет Стерн.
- Разденьтесь и садитесь в эту ванну.
- Как? При вас? При нем? Мне стыдно!
Стерн не понимает, отчего ей стыдно. Разве это дурно - раздеться и сесть в ванну с питательной жидкостью?
- Я женщина. Я не могу при мужчинах.
Почему женщине стыдно? Стерн решительно ничего не понимает. Ведь у нее нет никакой дурной болезни.
Идеограф отчеканивает тайные чувства Евгении. Мало-помалу Стерн начинает понимать. Половой стыд - предрассудок старины…
- Нам неведом этот стыд. У нас нет нечистых мыслей, присущих эпохе насилия, лжи и условностей… Разденьтесь же. Вы сами не сможете устроить это… Я должен вам помочь.
Евгения покоряется, потупив глаза и краснея. Стерн накрывает ванны стеклянными колпаками, открывая краны. Ванны наполняются бесцветной жидкостью с пряным ароматом.
Каждая пора тела жадно всасывает эту пахучую жидкость. Тело становится упругим, мышцы наливаются силою, быстрее бежит кровь по артериям и венам, четко работает ум. Бодрая теплота разливается по всему телу.
Стерн открывает крышки.
- Эта питательная жидкость восстанавливает разрушенную материю, питает клеточки, проникая всасыванием в поверхностные кровеносные сосуды, а оттуда в вены и артерии, - сообщает он. - Желудку нечего делать в наше время… Теперь станьте под душ. Несколько неприятное ощущение - и пройдет сонливость.
Из душа льется ослепительно яркий сноп лучей. По всему телу пробегает жгучее колотье. Легкая судорога передергивает лицо.
- Радиоактивный душ поглощает яды и убивает бациллы, образующиеся в клеточках мозга во время бодрствования и вызывающие сон, - объясняет Стерн.
Неприятное ощущение проходит. Викентьев и Евгения, бодрые, полные энергии, одеваются.
- Неужели в ваше время никогда не спят? - удивляется Викентьев.
- Нет, мы не спим. Спят только мертвые. Мы экономим на сне и живем вдвое больше, - улыбается Стерн. - Ну, теперь я вас оставлю. Когда я вам понадоблюсь, вызывайте меня, где бы вы не были, по идеографу № 0.0073.
Аппарат идеографа на стене дает три коротких звонка и четко произносит:
- Викентьев! Моран!
Они прижимают чашечки идеографа к вискам. Свет в комнате гаснет. Но экране, над идеографом, огромная атлетическая фигура. Черные острые глаза. Энергичное лицо с острым подбородком, с твердым очерченным тонким носом и выпуклым лбом.
- Лессли. Изобретатель Лессли. Вы еще ничего не слыхали обо мне? Меня знают в каждом доме Мировой Коммуны. Я интересуюсь вами. Как вы себя чувствуете?
- Хорошо. Вполне хорошо.
- Я видел вас, Евгения Моран. В университете. Вы нравитесь мне. Женщины вашей эпохи красивы…
- Зачем вы об этом говорите, Лессли?
- Я не говорю, а думаю. У нас нет тайн. Идеограф передает каждую тайную мысль. Мы не властны ничего скрывать… Вы мне нравитесь, Евгения Моран!
- Мне нечего ответить вам. Я вас не знаю.
- Вы не хотите говорить со мной?
- О нет! Я не думала этого…
- Викентьев! Вы связаны с Евгенией Моран. Вы любите ее?
- Мы двое в одном этом чужом нам мире. Мы связаны нашим одиночеством среди вас. Но…
- Я, Лессли, спрашиваю вас не об этом. Связана ли с вами Евгения Моран, как женщина? Любит ли она вас? Любите ли вы ее?
- Мы не думали об этом.
Викентьев и Евгения видят на экране себя самих и Лессли. Лессли протягивает к Евгении руки.
- Вы нравитесь мне. Если бы стали моей подругой… У нас чувство свободно, и если мой призыв находит у вас отклик…
- Я ничего не могу сказать вам, Лессли. Я вас совсем не знаю.
- Я, - Лессли, изобретатель идеографа. Сейчас я работаю на острове Яве над изумительным прибором… Я ведь поглощен своей работой. Но вы позволите мне в часы отдыха говорить с вами?
- Ничего не имею против этого.
Гаснет изображение на экране. В комнате вспыхивает свет.
- Это смело со стороны этого Лессли, - говорит Викентьев и морщится от странного чувства не то тоски, не то страха.
- И неожиданно, - добавляет Евгения и смотрит пристально на Викентьева.
Викентьев напряженно думает. О чем спросил его Лессли? О его отношении к Евгении. У нее голубые глаза и волосы цвета сумерек. У нее звенящий голос… Но не в этом дело, не в этом… Она ему близка, потому, что они одиноки, она - единственная.
Евгения думает о словах Лессли. Эти люди 22-го столетия обладают совершенно иным душевным складом. Что она знает о них? Почти ничего. Точно пустыня вокруг нее. Если бы не было Викентьева, то… Евгения вздрагивает при мысли об этом.
Они не отняли еще чашечек идеографа от своих висков и читают мысли друг друга. Викентьев протягивает обе руки Евгении:
- Единственная!
Она не отнимает своих рук и, раскрыв губы, неслышно шепчет что-то. Викентьев улавливает по идеографу.
- Он близкий… Самый близкий… Родной… Викентьев крепко сжимает обе руки Евгении. Она вся сжалась - миленький дорогой клубочек.
- Это я, Стерн. Вы здоровы, мои друзья?
На экране идеографа улыбается сморщенное лицо Стерна.
- Я был два дня на силовой станции. Да, вы, вероятно, не знаете, что это. Смотрите на экран. Я вызову ее в своем воображении, и ее отражение из моей памяти перенесется по идеографу к вам.
Изображение Стерна на экране тускнеет. По идеографу доносится рев потока. Мощный искусственный водопад свергается с огромной вышины. Вода падает в гигантские турбины. Они вращаются и приводят в движение десятки динамо-машин. Светящееся здание из дураллюминия сотрясается от стука машин. Внутри здания - ни души. Автоматические регуляторы управляют работой машины. Вот соскочил передаточный ремень. Снизу поднимается трехзубая вилка и, подхватив ремень, надевает его на колесо, с которого он сорвался.
Идеограф отпечатывает мысленное объяснение Стерна:
- Это силовая электростанция. Она работает сама, без человеческого присмотра, как большинство наших механизмов, при помощи саморегуляторов. Ее движение вечно, пока бьет водопад, а водопад неистощим, потому что его питает океан. Она рассылает миллионы киловатт-часов электрической энергии заводам и фабрикам. В случае поломки, станция автоматически дает сигнал в бюро повреждений и вызывает механиков.
Изображение электростанции исчезает. На экране опять Стерн.
- Теперь, друзья мои, подымитесь на террасу. Сейчас будет произведен плебисцит о принятии вас в число граждан Мирового Города.
- Но мы не знаем вашего политического строя. Мы ничего не знаем.
- У нас нет политического строя, - коротко отвечает Стерн и скрывается.
Викентьев и Евгения поднимаются на террасу. Ее лужайки, аллеи, фонтаны залиты тем же серебристо-голубым светом. Та же тихая музыка разносится радио-мегафоном по всему миру из невидимого, далекого концертного зала и слышится и на террасе.
Аллеи запружены движущейся человеческой лавиной. Над головами снуют воздушные корабли, светящиеся окошками своих кают.
Высоко на небе точно чиркнули спичкой. Огненный жгут ракеты. Она рассыпалась дождем алых, желтых и фиолетовых звездочек. Музыка мгновенно обрывается.
Невидимый радио-мегафон произносит несколько слов на странном языке. Викентьев и Евгения улавливают знакомые созвучия, но этот язык энергичнее и экономнее языков их эпохи, и им трудно понять, о чем идет речь.
Их окружает толпа, приветственно машет руками и выкрикивает те же слова. Несколько рук поднимают их над головами. Крики становятся громче. Им надевают идеограф, и они улавливают сознанием:
- Мировой Город приветствует вас, жители древнего мира, и принимает вас в число своих граждан. Вы пользуетесь всеми благами наравне с нами.
На небе выскакивают какие-то огненные знаки, чередующиеся световыми иллюстрациями. Иллюстрации изображают гробницы, их извлечение подъемными кранами из океана, вскрытие, пробуждение Викентьева и Евгении.
- Электро-газета, - объясняют им по идеографу. - Сообщите, пожалуйста, в электро-газету историю вашего усыпления. Вспомните все, что было, и этого достаточно.
Викентьев мысленно восстанавливает картину своего усыпления. И тотчас же на небесном экране вспыхивает текст и ряд изображений: профессор Моран, его лаборатория, пробуждение его собаки, его помощники, операционный стол, хлороформирование Викентьева.
- Электро-газеты отражаются на всем полушарии, - объясняет кто-то. - На восточном полушарии ее воспримут через идеограф, потому что там теперь день, а днем небо не может служить экраном.
Движущиеся огненные буквы на небе тускнеют и гаснут. Вместо них вспыхивают огненные цифры.
- Плебисцит о принятии вас в число граждан, - узнают по идеографу Викентьев и Евгения. - Это номера кварталов Мирового Города, высказавшихся в вашу пользу… Теперь номера кварталов, голосующих против. О, их совсем немного… Вы приняты почти единогласно.
Снова шумят приветственные восклицания. Какая-то гражданка, взобравшись на выступ террасы, произносит короткую речь, обращенную к Викентьеву и Евгении:
- Пришельцы из древнего мира! Мы, граждане Мирового Города, Мировой коммуны, не знаем ни государств, ни границ, ни наций. Мы одна нация - человечество, и у нас один закон - свобода. У нас нет правительства, ни назначенного, ни выборного; у нас нет политического строя. Но в нашем обществе царит гармония, порядок, согласованность, товарищество. Вместо органов насилия и принуждения, мы создали органы учета и распределения. У нас нет обездоленных и подавленных. Мы все равны, все свободны, все слиты в одном устремлении к полному братству. И мы, свободные люди, приветствуем вас, детей рабской и кровавой старины! Мы хотим вас принять в свою свободную среду и приобщить вас к нашему коммунистическому миру.
Гражданка окончила речь. К террасе причаливает воздушный корабль. Стерн спускается с корабля и, взяв под руки Викентьева и Евгению, ведет их по трапу на палубу.
- Мы сделаем с вами большое путешествие по Мировому Городу, чтобы познакомить вас с его организацией.
Корабль бесшумно отчаливает от террасы и плывет над залитым огнями Мировым Городом.
Воздушный корабль скользит над Мировым Городом. Бесшумно всплывает вверх и режет острым носом пряди облаков. Он из легкого металла, дураллюминия. На палубе три каюты с зеркальными окнами, а на носу - капитанская будка, вся из стекла. Остов корабля покрыт светящейся массой и он разбрасывает во все стороны пучки белых лучей.
Стерн от времени до времени заходит в капитанскую будку и садится у аппарата, напоминающего пианино. Он нажимает клавиши, соединенные с рычагами руля, мотора и воздушных камер, находящихся в полом трюме корабля, и направляет его бег - подъем, спуск, повороты. Внутриатомная энергия приводит в действие поршни. Они сгущают воздух в системе воздушных камер до нескольких атмосфер, выталкивают его, короткими толчками, из клапанов наружу. Эти толчки уплотненного воздуха создают воздушную струю, несущую корабль. Повороты регулируются боковыми клапанами, подъем - нижними, спуск - верхними.
Викентьев и Евгении стоят у борта и любуются Мировым Городом, бегущим под кораблем. Берега Америки - позади. Лоснится темный шелк океана. По молу, воткнувшему свой длинный палец на сотню миль в океан, по насыпанным островам, связанным висячими мостами, все тянутся и тянутся серебристо-голубые, светящиеся каналы улиц, дома-сады, висячие мостики, точно оплетенные зеленью, и зеленые аллеи террас, играющие фейерверками огней.
Соединенные проводами идеографа, Викентьев, Стерн и Евгения читают мысли друг друга. Викентьев и Евгения потрясены ширью Мирового Города и мощью нового человечества, проложившего улицы через океан, овладевшего стихиями, заменившего всюду себя машинами.
- Каким образом создается этот идеальный порядок? - шевелится в уме Викентьева. - Кто управляет Мировым Городом?
- Никто, - доносится ответ Стерна. - Правительство не нужно там, где нет классов и нет мотивов для принуждения. Каждый гражданин Мирового Города живет так, как хочет. Но каждый хочет того, чего хотят все.
Викентьев и Евгения не могут понять согласованности интересов и влечения всех граждан Мирового Города при полной свободе воли каждого из них.
Стерна нисколько не удивляет их непонятливость. Он терпеливо объясняет им:
- Вас отделяет от нас двести лет. Вам трудно понять нашу коммунистическую психику. Вы - дети классового общества. Вспомните, что было в ваше время. Борьба людей с людьми затмевала общие интересы человечества и обострила классовые, групповые, личные интересы. Человек жил в обществе волков и сам был волком. То, что было выгодно одному, шло вразрез с выгодами других. У нас нет ни классов, ни групп, ни конкуренции. Мы спаяны общностью. Мы - одна коммунистическая семья. Наша спайка состоит в стремлении полностью овладеть силами природы…
- Но бывают же в вашем коммунистическом обществе преступные элементы: воры, убийцы, - возражает Викентьев. - Бывают эгоистические натуры, лентяи, сластолюбцы…
Стерн улыбается и качает головою:
- Как вы далеки от нашей эпохи! У нас нет собственности. Каждый гражданин имеет все, чего он хочет. Для преступления нужны мотивы, причины. У нас этих причин нет. Зачем я стану воровать, если я могу иметь все, что бы я ни захотел? А эгоизм, леность… Века бесклассовой, коммунистической культуры вытравили эти пороки. Каждый из нас чувствует себя членом человеческой семьи. Если я буду себялюбив или ленив, то от этого будет ущерб обществу и вместе с ним мне. И потом, мы так мало работаем - по 2–3 часа в день! Мы всюду заменили физический труд машинами и даже надзор за работой машин заменили саморегулирующими машинами. Организм каждого человека требует движения, и этой потребности вполне достаточно для той работы, которую должен выполнить каждый член нашего общества. Только больные люди не чувствуют этой потребности, и тогда мы их лечим…
Евгения недоверчиво глядит на Стерна и думает:
- Тут что-то не так. Ведь нужен же общественный аппарат, регулирующий отношения между людьми. Семья, например…
Она не доканчивает своей мысли; в ее ум врывается мысленный ответ Стерна: