На очередную боевую службу собирались как всегда. До последних дней доукомплектовывали экипаж, аврально грузили продовольствие и проходили проверку за проверкой. О цели плавания было известно, что бороздить глубины будем где-то в Атлантике, в районе, куда после развала Союза уже много лет наши лодки не ходили. Больше ничего известно не было, да и никому эти сведения не были особо интересны. Вода – она везде вода. Штурмана в условиях строжайшей секретности рисовали карты, ракетчики проводили регламентные проверки ракетного оружия, а механики латали матчасть и носились по складам, выпрашивая лишний ЗиП. Ну, вообще всё как всегда. Ничего нового. Наконец исписали горы документации, проползли все проверки, отстрелялись и вышли в море. Как всегда, командование для перестраховки и пущей важности на борт посадило замкомдива и кучу флагманских. Практика обычная, но для рядовой автономки штабных оказалось многовато. Кроме ЗКД, еще флагманские штурман, связист, механик и РЭБ. Отшвартовались, погрузились, покинули терводы и заслушали боевую задачу. По общекорабельной трансляции ЗКД очень важным голосом довёл до всех, что поход не простой, а очень важный, идём как бы в Южную Атлантику и всё такое про долг, ответственность и дисциплину. Ну и что? Южная так Южная. Впервой что ли? В район Бермуд ходили и раньше, правда, сейчас почти перестали, но ничего страшного в этом нет. Только комдив–раз и турбинист засомневались, ведь чем южней, тем температура воды выше. А наши корабельные холодильные машины могут работать в двух режимах. Основной, точнее, тот, которым пользуются чаще, охлаждает забортной водой. Название простое и доходчивое – РВО, режим водяного охлаждения. Просто и действенно. На севере за бортом и летом максимум плюс три. Хватает на всё. Насосы холодильной машины гоняют забортную воду, и все довольны. Прохладно и приятно. Другой режим – пароэжекторный, он же ПЭЖ. Тут посложнее: и пар от турбины, и эжектора, и регуляторы давления, всего достаточно. Забортная вода здесь не основное. Режим посложнее, но и холодит независимо от того, что за бортом. Но оттого что плаваем-то мы последние годы по большей мере в полярных водах, его и используют раз от раза, чаще для проверки работоспособности. Но флагманский механик всех успокоил. Не надо зря напрягаться, все нормально, сильно на юг не пойдём… наверное… ну будет за бортом плюс пять или семь, справимся…
Корабль успешно преодолел все противолодочные рубежи и постепенно уходил все южнее, неторопливо продвигаясь в сторону Бермудских островов. До поры до времени оснований для беспокойства не возникало. Дни текли по повседневному расписанию, вахта сменяла вахту, техника работала без непредвиденных сбоев и поломок. Где-то на тридцатые сутки похода после очередного сеанса связи на пульт ГЭУ пришёл уже одуревший от вынужденного безделья флагмех, и, усевшись на топчан, заявил:
– Москва внесла коррективы в планы. Пойдём ещё южнее. Думаю, пора переводить холодилки в ПЭЖ. Вызывайте комдива и командира со старшиной турбогруппы в корму.
И дальше все пошло опять же по-будничному. Холодилку 9-го отсека перевели на большое кольцо кондиции, холодилку 8-го остановили и начали готовить её к работе в пароэжекторном режиме. Не спеша, а вдумчиво и не дёргаясь. Но уже через сутки оказалось, что работать в ПЭЖе холодилка отказывается категорически. Не хочет, и всё. Не держит давление, и вообще, образно говоря, показывает турбинистам язык и жеманится, как гимназистка. Турбогруппа во главе с комдивом и примкнувшим к ним флагманским постепенно начала переселяться в 8-ой отсек, а весь корабль продолжал жить своей жизнью, ещё не представляя, что же его ждёт дальше. Прошло ещё несколько дней. И тут я неожиданно заметил, что проснулся в своей каюте на мокрых простынях, да и сам влажный, как после душа. На корабле стало заметно теплее. Спальный 5-бис отсек и до того не самый прохладный, неожиданно превратился в своего рода предбанник, откуда хотелось куда-нибудь свалить. Заступив на вахту, мы узнали, что за ночь температура забортной воды значительно потеплела, что значило вход корабля в какое-то тёплое течение. Потливость, неожиданно навалившаяся не только на экипаж, но и на группу "К" во главе с командиром и ЗКД озадачила и вызвала у них неуёмное раздражение. На ковёр в центральный пост были незамедлительно вызваны флагманский, механик, комдив, командир турбинной группы, и к нашему изумлению, зачем-то оба управленца.
– Ну что, механические силы, обосрались?!
ЗКД был строг и суров. На его насупленных бровях и грозно топорщившихся усах висели капельки влаги, а со лба и залысины они вообще безостановочно скатывались вниз, орошая лицо и палубу.
– Механик! Что за бл…о! У нас что, холодилки вообще не работают?! Я пока обедал, промок весь до исподнего!!! Докладывайте!!!
Механик, милейший и интеллигентный мужчина, у которого самым страшным ругательством было слово "негодяй" начал негромко и спокойно объяснять, что, мол, ввод в пароэжекторный режим операция сложная, командир группы вообще первый раз это делает, но мы её всё равно запустим, да и предупреждать заранее надо, что идём чуть ли не в тропики… Последнее просто вздыбило ЗКД.
– Кого предупреждать? Вас? Матросов? Может, ещё и американцам сообщим, куда идём? Механик, вы офицер, вы командир электромеханической боевой части, вы ответственны за готовность корабля к выполнению всех! Я повторяю: всех поставленных задач! Даю вам ещё шесть часов! Все ясно?
Механик, с каменным лицом выслушавший монолог ЗКД, кивнул головой.
– Так точно, товарищ капитан 1 ранга! Разрешите вопрос?
ЗКД обтёр лоб ладонью, брезгливо стряхнув пот на палубу.
– Разрешаю!
– Мы долго ещё на юг будем двигаться?
Каперанг, уже стравивший весь негатив и раздражение и превратившийся в более или менее нормального человека, вздохнул.
– С неделю точно… Что, всё так плохо, мех?
И тут подал голос молчавший до этого командир.
– А что хорошего? Турбинист молодой, да и вдобавок прикомандированный, техники ещё позавчера матросами были, а самих матросов отовсюду собирали до последнего дня. Один старшина команды опытный, но его на два отсека физически не хватает… Да и корабль загнанный в дупло… Да вы и сами в курсе…
Каперанг, слушая командира, механически покачивал головой.
– Да, всё так! И сам знаю… Если не запустите холодилку, неделька такая будет… Как в молодости…
Потом повернулся к флагманскому.
– Анатольич! Все силы БЧ-5 в корму! Постарайтесь… пожалуйста…
Прошло два дня. За это время холодильная машина 8-го отсека три раза выходила на рабочий режим, но через пару часов переставала держать давление и валилась. За бортом к этому времени потеплело, как в Сочи в начале сезона. К этому времени самыми прохладными местами на корабле стали ракетные отсеки, где климат поддерживался собственными локальными холодилками, первый торпедный отсек, в котором всегда было традиционно холодно, и десятый, где греть воздух было попросту нечем. Слава богу, холодильные машины провизионок работали без сбоев, и продовольствие портиться не начало. В остальном корабль был уже не предбанником, а сауной в процессе разогрева. Особенно тяжко приходилось на пультах и боевых постах 3-го отсека, где масса приборов и ламп без охлаждения нагревали воздух внутри выгородок чуть ли не до пятидесяти градусов. А при включении вентилятора на пульте ГЭУ из ветразеля начинал дуть влажный горячий воздух, хотя и забирался он из трюма. Вообще третьему отсеку, в котором было сконцентрировано все управление кораблём, приходилось несладко. С ним мог сравниться только 5-бис отсек, в котором готовили пищу и спали. И там и там стояла температура воздуха как в хороший летний день на пляже. ЗКД, наконец окончательно осознавший масштабы бедствия, неожиданно проявил глубочайшую человечность и разрешил нести вахту в трусах, являясь одетыми только на развод. Когда по палубам замелькали голые мужские тела в нежно голубых разовых трусах, корабль ещё больше стал напоминать общественную баню. Начались обмороки, и наш эскулап носился по отсекам, "оживляя" народ всеми доступными ему средствами и рекомендуя всем побольше пить. Вся турбогруппа просто жила в 8-ом отсеке, а флагманский, механик и комдив выбирались оттуда только на вахту. Мы же между вахтами бегали в 9-й отсек, чтобы ополоснуться в трюме забортной водой, которая хоть и немного освежала, но была все же очень тёплой. Матросы между вахтами старались спрятаться от жары в трюмах ракетных отсеков, куда их до этого особо и не пускали, а офицеры и мичмана тоже разбредались по кормовым отсекам, ища место попрохладнее. Лично я по старой памяти три ночи спал на нижней палубе десятого отсека на ватниках, уступая ватник лишь своему сменщику с пульта ГЭУ.
На третий день этого кошмара по корабельной трансляции прошла странная команда.
– Внимание всему личному составу!!! У кого есть пятикопеечная советская монета, срочно прибыть с ней в 8-ой отсек!!! Это очень важно!!! Повторяю!!! У кого есть пятикопеечная советская монета, срочно прибыть с ней в 8-ой отсек!!!
Вещал сам командир, и это подействовало. Хотя страна и развалилась уже несколько лет назад, на удивление одна такая монета отыскалась у какого-то матроса. Он примчался в 8-ой, зажав её в руке, и после чего буквально через пару часов произошло чудо. Жара начала спадать. Медленно, но неуклонно. Из отсечных вентиляторов подул вполне прохладный воздух, а доктор констатировал уменьшение полуобморочных обращений к нему. Холодилка 8-го наконец вышла в рабочий режим и работала так, как и должна была с самого начала.
Корабль остывал около суток. Уже часов через шесть ЗКД приказал экипажу одеться и больше не рассекать по кораблю в трусах с торчащими из заднего кармана сигаретами. Замполит переселился из торпедного отсека в свою каюту и у него, впрочем, как и у всего экипажа проснулся зверский аппетит, на несколько дней задавленный нашими "военно-морскими тропиками". Мало-помалу жизнь вошла в привычную колею, и уже через неделю об этих днях вспоминали только в курилке и только со смехом. Я тоже смеялся, но только не над этим. После первых двух своих походов я уяснил, что трёхмесячное заточение в прочном корпусе очень негативно влияет на мой внешний вид. Живот вырастал просто неприлично огромный. Поэтому уже в более зрелом возрасте я старался придерживаться если не жёсткой диеты, то хотя бы какого-нибудь разумного ограничения количества поедаемой пищи, и ежедневно занимался минут по тридцать-сорок спортом. А поэтому вёл строгий учёт веса, каждые три дня взвешиваясь у доктора в изоляторе и ведя график колебания своих килограммов на стенке в каюте. Так вот, за эти несколько "тропических" дней, во время которых я, естественно, спортом не занимался, да и на пищу практически не налегал, у меня "вылилось" из организма 5,5 килограммов веса вместе с потом, мочой и нервами. А вообще, всё закончилось по-флотски бодро и без замечаний. По приказу ЗКД ситуация с холодильной машиной 8-го отсека с самого начала не нашла отражения в вахтенных журналах, и по всем отчётным документам холодилка завелась как по инструкции "от ключа".
Только потом, наверное, недели через две после того, как мы вернулись из похода, на одном из построений на пирсе старшина команды турбинистов, старший мичман, ходивший в море ещё тогда, когда я писался в штаны, подошёл к нам и протянул руку. На огромной ладони лежал простой медный советский пятак с аккуратно пробитой посередине микроскопической дырочкой.
– Вот… дроссель самопальный пятикопеечный… бля… А сказали бы заранее, что в тёплые края идём, может, и не было бы этого геморроя… Холодилка-то вся убитая была. Я перед автономкой всех предупреждал, что в ПЭЖе не заработает, полностью перебирать надо… А мне всё лапшу на уши вешали, не идём на юг, не идём… Эх…
И, шлёпнув почему-то мне на ладонь этот пятак, старшина повернулся и встал в строй…
Я сохранил этот пятак до сих пор. Он лежит у меня в одной из коробок, где я храню небольшие никому не нужные мелочи и безделушки, у каждой из которых есть своя, абсолютно неповторимая история. А вот что бы было, если бы на корабле так и не нашёлся этот медный осколок исчезнувшей державы? Да всё равно выкрутились бы…
Павел Ефремов Сын трудового народа…
Много странного и удивительного для любого сухопутного офицера таится в самом укладе службы на подводной лодке. Есть от чего прийти в лёгкий шок и недоумение. Отпуска по три месяца, отсутствие офицерских должностей ниже капитан-лейтенанта, какие-то обязательные санатории после боевых служб, да и офицеров с "прапорщиками", раза в два больше чем срочной службы, да мало ли ещё чудачеств… Но служба подводника уникальна ещё тем, что ты запросто можешь оказаться в прокопчёной курилке вместе с носителем больших погон, а пуще того, и в тесненькой сауне голышом спине к спине с адмиралом, чем и отличается от любого сухопутного гарнизона, где офицер видит генерала только на построении, если сам не служит в штабе. Как военнослужащий, имевший удовольствие поносить сапоги почти полтора года, помню, какой испуганный ажиотаж вызывал среди личного состава, начиная от полковников, заканчивая рядовыми, даже слух о появлении "красных лампасов" в радиусе ближайших пяти километров. Напротив, в базе подводников можно, элементарно перекуривая на корне пирса, оказаться спина к спине с носителем "паука" и даже дать ему прикурить и перекинуться парой слов. И если сухопутчик может судить о своём генерале по большей части из речей на торжественных построениях и приказов по соединению, то у подводника бывают и другие, порой совершенно неожиданные обстоятельства узнать своих адмиралов поближе…
Той весной экипаж вводили в линию, и напряжёнка была полной и абсолютной. После почти трёх лет заводского ремонта и базовой жизни личный состав с большим трудом и скрипом снова въезжал в корабельную жизнь. Проверки шли одна за другой, штаб насиловал ГКП, флагманские мордовали свои боевые части, а на вечерних докладах командир раздавал всем подряд и кому попало за всё произошедшее за день. Само собой, границы рабочего дня расширились до бесконечности, и офицеры и мичмана попадали домой не раньше окончания программы "Время". Незаметно наступил май, а с ним и пора эвакуации семейств военнослужащих на Большую Землю. Время было ещё советское, на сахар ещё не успели ввести талоны, и билет на самолёт до Москвы ещё стоил 37 рублей, и проблемы с ними ещё не было. Где-то в середине мая жена, устав ждать, пока я смогу вырваться с корабля, чтобы купить ей билеты, уложила сына в коляску и мужественно отправилась в кассу. К её удивлению, билеты на самолёт до Симферополя она взяла без проблем, а потому в один из моих нечастых визитов домой поставила условие. Раз она брала билеты сама, то я, невзирая на полный служебный коллапс, просто обязан проводить её с сыном до аэропорта, чего бы мне это ни стоило. Я вынужден был согласиться, хотя в душе не был до конца уверен, что наш командир, всей душой стремившийся в море, сочтёт это уважительной причиной, чтобы отпустить лейтенанта с корабля в такое ответственное время. Но в тот день командир, приказавший отпускать кого бы то ни было с корабля только со своего личного разрешения, оказался в благодушном настроении и дал добро на проводы, только предварительно слегка измочалив меня по поводу порядка в отсеке и неподбритого затылка.
Рейс был вечерний. Я с семейством без особых проблем добрался до Колы автобусом, а оттуда до аэропорта Мурмаши на такси. Памятуя прошлогодний отъезд семьи, я решил, что обязательно дождусь момента, когда самолёт с женой и сыном оторвётся от земли, и только тогда поеду обратно в Гаджиево. Дело в том, что в прошлый раз я, боясь опоздать на автобус, уехал сразу после того, как они прошли регистрацию, и только позвонив в Севастополь через день, узнал, что жена с сыном на руках просидела всю ночь в комнате матери и ребёнка, оттого что рейс задержали до утра. В этот раз все прошло гладко, самолёт взлетел чётко по расписанию, и, увидев в воздухе его огни, я взглянул на часы и понял, что на последний автобус на Гаджиево, который возможно было перехватить в Мурмашах, я безнадёжно опоздал. Торопится было уже некуда, и я побрёл на выход аэровокзала, чтобы сесть на автобус, и потом в Мурмашах перед мостом ловить попутку до родной базы. В дверях аэропорта я лоб в лоб столкнулся с контр-адмиралом Кольцовым, заместителем командующего нашей флотилии.
Адмирал Кольцов был фигурой яркой и неординарной. Невысокий и коренастый, с рокочущим голосом и простонародными повадками, он, тем не менее, прошёл огромную школу, начав лейтенантом на "Азах", и закончив адмиралом на БДРах. Количество его боевых служб исчислялось несколькими десятками, а простых выходов в море неисчислимое множество. Даже своего контр-адмирала, "Кольцо", как его называли во флотилии, получил без обязательной Академии ГШ, что было большой редкостью и говорило само за себя. Был он человеком, что называется, "от сохи", и потребности подводников понимал просто и незамысловато, как-то раз на построении флотилии прямолинейно заявив, что если в базе нет театров и парков отдыха, то всегда в магазинах должна быть водка, и хотя бы один выходной в неделю. Причём сделал он это в самый разгар антиалкогольной истерии Горбачёва, не побоявшись никаких политорганов и последствий.
А сейчас "Кольцо", которому я молодцевато отдал честь, самолично заволакивал чемодан супруги сквозь двери, поглядывая на свою статную и высокую половину снизу вверх, и что-то объяснял ей шёпотом, больше напоминавшим приглушенное рычанье медведя. Естественно, на меня адмирал не обратил никакого внимания, чему я несказанно обрадовался, ещё с солдатских времён испытывая определённую робость к обладателям высоких званий.
Доехав до Мурмашей, я заглянул в магазинчик на площади, где прикупил на будущее парочку готовых ужинов в фольге, каждый из которых состоял из пары котлет и порции гречки, а попутно приобрёл у таксиста две бутылки водки, по причине "сухого" закона напрочь отсутствующей на прилавках. Полярный день ещё не вступил в свои права, и когда я занял позицию голосующего на остановке перед мостом, уже стемнело. Время было ещё советское, брать деньги с попутчика на Севере ещё не научились, и поэтому проблем с проезжающими машинами никогда не было. Но мне в этот день как-то не везло. Кто бы ни тормозил, все направлялись куда угодно, только не в сторону родной базы. А на улице холодало. Через минут сорок я уже приплясывал на остановке, кутаясь насколько возможно в плащ и матерясь на себя за то, что не надел шинель. А машин на дороге становилось все меньше и меньше. И вот, когда я уже начал сомневаться, что смогу сегодня добраться до дома, и начал прикидывать, где же перекантоваться ночью, на дороге показались одинокие огни. Я, уже мало надеясь на успех, поднял руку, и машина, оказавшаяся при ближайшем рассмотрении военным уазиком, неожиданно тормознула. Прикрывая глаза руками от света фар, я подошёл поближе.
– Куда едешь, лейтенант бл…?