Впрочем, как любил говорить Барон, человек слаб, а член его силен. В тот самый момент, когда мы окончательно решили встретить Новый год не иначе как в приятном обществе хорошо воспитанной мулатки (хотя бы одной на троих), перед нашим столиком остановилось хрупкое обольстительное существо лет семнадцати, явно совсем недавно получившее от властей лицензию на сексуальный отстрел. Скромно уставившись на свой обнаженный по последней моде пупок, оно томно вздыхало, пытаясь обратить на себя внимание Корнета, отличающегося, надо признать, завидным, хоть и отрицательным обаянием.
- Что вам угодно? - строго спросил Корнет.
- Вас, - пролепетало существо, хлопнув фиалковыми глазами.
- К сожалению, сегодня я дал небесам обет переспать только с мулаткой.
Существо еще раз хлопнуло ресницами и вдохновенно промолвило:
- Но неужели вы способны отказать в тайных желаниях невинной девушке, готовой ради ваших странных прихотей вываляться в какао с ног до головы и завить свои золотистые волосы в отвратительные кудряшки?
- Нет, против такой самоотверженности я не могу устоять! - взревел Корнет, рывком сдирая с себя мундир, и тут же удалился в кабинет в сопровождении коварной соблазнительницы.
Не успели мы с Бароном даже обменяться осуждающими взглядами, как из толпы перевозбужденных девиц вынырнуло еще одно существо, блестя разгоряченным смуглым телом с выпирающими отовсюду формами, едва прикрытыми кислотными лоскутками. Внешний вид похотливицы явно говорил о том, что она принадлежит к новейшему, взращенному в атлетических лабораториях культуристскому типу, способному вдохновлять мужчин не только бюстом и бедрами, но и женственными мышцами.
Мне уже не раз приходилось контактировать с подобными экземплярами, но Барон, человек куда более занятой, сталкивался с девой-шварценеггером впервые. А потому, едва только эта демоница в мускульной плоти потерлась трицепсом о его вздымающуюся грудь, Барон вскочил и удалился в соседний кабинет, откуда тут же начали доноситься мерные сотрясающие удары, как бы от работающего атлетического тренажера.
Таким образом, возвышенный план рухнул, едва столкнувшись с грубой действительностью. Согрешив единожды, мои друзья уже не заботились о своей репутации честных людей, превратив остаток вечера в разнузданную вакханалию. Едва кончив, они тут же обменялись девицами, а потом присоединили к ним еще с полдюжины блондинок, брюнеток и рыжих всех оттенков кожи, свойственных белой расе, заглушив в конце концов шумом оргии отчаянно отругивавшуюся музыку из танц-зала. И только я продолжал скромно потягивать свой мультивитамин в твердой уверенности, что не стоит прогибаться под изменчивый мир.
Из этого состояния меня не вывели даже весьма безвкусные остроты Корнета, заявлявшего прямо из полуотворенной двери кабинета, что сегодня я так и не нарисую ни одной отметки о победе на фюзеляже своего истребителя. Я посоветовал ему вытереть лужу спермы, выкатившуюся за порог, и был прав, ибо ровно в полпервого, когда топливные баки моих товарищей были окончательно опустошены всевозможными излишествами, настал час моего боевого вылета.
Она вошла прямо из промозглой зимней тьмы, как красивое дикое животное, случайно затесавшееся в загон для домашнего скота. Ее длинные ноги слегка заплетались, сверкая леопардовыми переливами облипающих брюк со специальным разрезом для оперативного совокупления в паху, а полуобнаженные груди покачивались, как буйки на волне.
Чернокожие боги настолько явно благоволили мне, что я не удивился бы, узнав, что закончу свои дни диктатором какой-нибудь Центрально-Африканской империи, готовой трижды в день отдавать мне на заклание своих самых развратных дочерей.
Темнокожая дева уселась мне прямо на колени, обдавая жизнеутверждающим теплом страстного зада, не оставляющего никаких сомнений в возвышенном градусе ее чувств.
- Делайте со мной все, что хотите, - прошептала она.
- Но я должен быть уверен, что вам это ВСЕ понравится…
- Мне уже нравится, - прозвучало откликом на мою руку, проникшую ей между ног.
- Я очень циничен…
- Обожаю циничных: у них никогда не бывает проблем с потенцией.
- Но я буду вас очень жестоко колониально угнетать!
- Угнетайте, сколько угодно - именно это я люблю больше всего.
- И при этом вы должны быть так же чисты, как Наташа Ростова.
- Я еще чище. Разве в ее времена существовало антибактериальное мыло "Сейфгард"?
- Господа! - торжественно провозгласил я. - Кажется, я нашел наш идеал. Эту даму можно употреблять даже, когда флора в ней еще жива!
* * *
Остаток рождественской ночи и весь следующий день были потрачены мною на возрождение самых диких сексуальных обычаев колониальной эпохи, предания о которых бережно сохранялись в роду моей партнерши. Когда же к вечеру мы, счастливые и обессиленные, вновь собрались под сводами "Белой гвардии", на все вопросы: в чем все-таки суть сексуальной притягательности мулаток, - я отвечал со скромностью, свойственной всем истинно идеальным любовникам: "Запах, господа! Главное в ней - запах. А запах не передашь с помощью жалкой порнографической пантомимы!"
Муха в меду
Есть дочери человеческие, при виде которых во мне просыпается животное. Но есть среди них те, что способны пробудить дремлющего зверя даже эхом своего голоса. Ее голос в телефонной трубке возник в тот самый момент, когда, празднуя конец рабочего дня, я изощреннейшим образом содрал кожу с груши с роскошными женственными формами и вогнал зубы в ее нежную сочащуюся плоть.
- Мишу можно? - несмело спросила она.
- Его нет! - обрадовался я, заслышав один из тех редких беззащитных тембров, которые всегда вызывают во мне запретную похоть. - Зато есть я!
- Ну, вы-то мне не очень нужны…
- Это почему же?
- А когда будет Миша?
- Миши вообще не будет в ближайшее время.
- Он в отпуске?
- В научной командировке. Ему сообщили, что в Анталии обнаружена редкая порода девиц с обхватом бедер в 120 см. Он отправился проверить, насколько массово это явление.
На том конце провода замолчали.
- Поверьте, я значительно лучше Миши!
- Вы его коллега?
- Ближайший друг. Кому, как не мне, знать все его худшие стороны? Может, встретимся?
- Вряд ли вы мне его замените…
- Оскорблен в лучших чувствах! Я способен заменить кого угодно!
На том конце вновь замолчали, а потом, окончательно сраженные моим ходом мыслей, с неподдельным интересом спросили:
- А вы кто?
- Маньяк.
- Честно?
- Честнее не бывает.
- Молодой маньяк, надеюсь?
- В полном расцвете сил!
- С таким я бы встретилась…
- Смотрите, я предупредил - еще есть время передумать.
- Я никогда не передумываю!
Совесть моя теперь могла быть совершенно спокойна. Женщины так устроены, что среди них всегда найдется добровольная жертва. Обманывать такую - предел жестокости. На это не способен даже я.
К тому же Ада (мне всегда везло на редкие имена) оказалась куда более честной жертвой, чем я думал. Обычно между голосом женщины в телефоне и ее описанием своего экстерьера дистанция столь же непреодолима, как между Землей и Марсом. Голоса очаровывают. Все остальное может повергнуть в депрессию самого неприхотливого извращенца. Но внешность Ады давала ей право вообще молчать.
Ее ноги были так безупречно стройны, что могли бы пронзить мое сердце насквозь, если бы у меня было сердце. А длинные черные волосы распространяли вокруг себя настолько пряный аромат, что я впервые пожалел, что не принадлежу к куда более распространенной породе маньяков, которых ловят не на голос, а на запах.
- Так чем вы все-таки занимаетесь, обаятельный молодой человек? - спросила она, любовно устраивая свое слегка прикрытое серебристым платьицем тело на сиденье моего "Форда". - Маньячу потихоньку, - ответил я как можно любезнее.
- Что-то не верится…
- Сам иногда диву даюсь. Между тем, я именно тот, после которого органы внутренних дел то и дело обнаруживают развешанные по деревьям внутренние органы.
- Мужские? Детские?
- Исключительно женские. Я - строго гетеросексуален, что, в общем-то, редкость в наше безумное время.
- Так вы еще и в пределах нормы!
- По-своему, абсолютно в пределах.
Было видно, что ей со мной по-настоящему хорошо.
- С вами так интересно беседовать! - не удержалась она.
- Еще бы! Когда встречаешь подходящую девушку, просто из кожи лезешь вон, чтобы заслужить право содрать с нее кожу.
- Это в какой-то степени делают все мужчины.
- Я стараюсь делать это в совершенно определенной степени.
Она непроизвольно вздрогнула:
- Странный вы какой-то маньяк. Интеллектуальный, воспитанный, умный…
- Странные у вас какие-то представления о маньяках! Между прочим, среди нас процент людей с высшим образованием даже выше, чем среди евреев. И к тому же, хочу, чтобы вы знали - я женат.
- К чему вы это?
- Видите ли, некоторым девушкам не нравится встречаться с женатыми маньяками. Мне не хотелось бы, чтобы вы чувствовали себя обманутой.
- А может, подсознательно мне нравится быть обманутой? Я же жертва. У вас с женой хорошие отношения?
- Теплые. Не могу сказать, что доверительные - сами понимаете, о своей второй жизни мужчины женам не рассказывают. Но я доволен - лучшего алиби пока не придумали.
- Вам не хочется иногда ее задушить?
- Жену? Случается… Но, согласитесь, это было бы довольно глупо в моем положении.
- А что вы делаете, когда очень хочется?
- Держу руки за спиной.
Она предложила отправиться в только что открывшийся, разрекламированный ночной клуб, хозяин которого оживил для тинейджеров обстановку советской забегаловки, добавив для шику установленный в центре зала бронетранспортер с красной звездой на башне (по-видимому, Аде хотелось окунуться в обстановку раннего детства), но я уговорил ее выбрать место покруче, заметив, что не стоит последний вечер в жизни проводить в дешевом заведении.
- Мне хотелось бы подарить вам незабываемые впечатления, - отчеканил я, нажимая на слово "незабываемые".
- Так чем вы все-таки занимаетесь? - снова спросила она, едва мы оказались за столиком.
- Зачем вам это? Я же сказал: вакансия супруги занята. Какая разница, задушит вас миллионер или бедствующий пролетарий умственного труда, затащивший вас сюда на последние копейки?
- Мне нужно!
Лицо ее внезапно приняло беспощадное выражение. Она начинала меня не на шутку сердить.
- Вы что, мне не доверяете? - жестко спросил я. (Любой, кто находился бы рядом, подтвердил бы, что сказано это было с особым цинизмом.)
Она даже не стала настаивать:
- А обо мне вам ничего не хотелось бы узнать?
- О вас? Ни капельки!
- Но почему?!
- Разве вы не знаете, что как личность вы меня совершенно не интересуете? Только как объект моих сексуальных устремлений! Я же предупредил вас, что являюсь совершенно нормальным маньяком - все человеческое мне абсолютно чуждо!
- Вы сумасшедший?
- Она еще и оскорбляет! Разве я называю вас сумасшедшей лишь потому, что вы поперлись в ресторан с незнакомым мужчиной? Просто я устроен не так, как другие, и прошу к этому относиться с уважением. Но я никогда (слышите, никогда!) не убиваю женщин против их воли! Если дама искренне хочет быть убитой, тогда я, так и быть, готов сделать ей приятное. Чего вы от меня хотите?
- Я тебя просто хочу…
Она соскользнула под стол и, как ножом, распахнула молнию моих брюк.
- Эй ты, бешеная Моника! - крикнул я, отпрянув всем телом. - Я благородный маньяк, а не нарушитель общественного порядка, вроде американского президента. Если хочешь, чтобы я тебя прирезал - всегда пожалуйста. Но заниматься оральным сексом в общественном месте - не мой профиль!
Ада вынырнула из-под стола с тем совершенно бесстыдным выражением на лице, которое бывает только у интеллигентных женщин.
- Я не могу жить без твоего вкуса! - заявила она.
- Так уж и не можешь! Ты едва успела попробовать.
- Поверь настоящей ценительнице.
- Не верю!
- Почему ты не хочешь?
- Это не совсем мое.
- Многие мужчины об этом только мечтают.
- Возможно. По-своему, у меня тоже очень богатая сексуальная жизнь. Если бы я написал мемуары - обыватель визжал бы от восторга.
- Я не хочу верить, что такой интересный мужчина, как ты, всю жизнь будет только потрошителем.
- Ты преувеличиваешь - это занимает в моей жизни не так уж много места. Добывание денег - куда больше.
Вдруг она уставилась на меня с совершенно наглым видом собственного превосходства, как ведьма, которая наконец-то нашла заклинание против безупречного рыцаря:
- Ты сказал, что можешь заменить кого угодно!
Я действительно это сказал. Наглая девка улыбалась, облизывая губы огненным языком.
- Что тебе от меня нужно?
Язык ее скользнул по стоявшему рядом высокому стакану, прошелся по его стволу сверху донизу, вознесся к венцу и погрузился в искрящуюся жидкость.
- Как жаль, что это только сок, - вздохнула она. - Я хочу тебя здесь и сейчас, и мы оба знаем как.
Она стекла под стол, как тягучая струя. Сквозь ткань брюк я ощущал, как впиваются в мои бедра ее хищно отточенные когти. Язык ее извивался так, что член казался погруженным в медленно вращающуюся центрифугу с медом. Она сосала, лизала, сжимала его в объятиях губ, рассыпаясь радугой движений, для которых пока еще не придумали даже неприличных слов. Через мгновение я уже взорвался, как вулкан, а она билась в лихорадке неправдоподобного оргазма. На нас даже не успели обратить внимания.
Да и мало ли что может искать под ресторанным столиком красивая молодая женщина, у которой вечно что-то падает - мало ли что она может искать там, где среди вывалившихся внутренностей сумочки ей и случается порой найти свое подлинное сучье счастье - найти благодаря мне, добрейшему из всех известных природе маньяков.
Театр російської драми
Я сидів за кермом, вдивляючись у пітьму. Нарешті двері театру відчинились, і з них виринула постать у довгому розстебнутому плащі. Вже здалеку я почув цокання підборів по мокрому асфальту. Ось звук став ближчим: я вже розрізняв риси її обличчя, коли вона минала ліхтар. Потім знову зникла в тіні будинку і за мить сиділа поруч, обдаючи мене вуличною вологою і духом мокрого листя.
- Навіщо, скажіть, оця таємничість? Змушуєте мене пройти під дощем піввулиці, коли б могли під'їхати до самого входу.
- Це не таємничість. Це обережність.
- Мені не дуже подобаються обережні чоловіки.
Я промовчав, даючи їй розгледіти мій арійський профіль, і відповів:
- А мені подобаються німецькі аси часів Другої світової. Ніхто не збив літаків більше за них. Але ніхто й не берігся так, як вони. Вони вміли за мить вийти з бою і втекти проти сонця, засліплюючи переслідувачів. Навіщо вам зайві балачки? Якби я під'їхав до входу, нас побачили б з вікна.
Вона мовчала. Я лише бачив, як блищать її очі - гаряче, мов чорні вуглини. Увімкнув запалювання, додав газу і, звернувши на безлюдний бульвар, помчав угору.
Вона ніколи б не сиділа поруч, якби на презентації фірми її чоловіка (і, мабуть, її самої - бо вона там була найгарнішою) я не запитав свого друга:
- Чи можна з нею мати справу?
- Не знаю, тільки одного разу вона мене поцілувала.
- Як саме?
- На прощання. Але так, ніби хотіла зустрітися.
- То я йду знайомитись.
І одразу ж попрямував до того кінця шведського столу, де вона розмовляла з моїм редактором. Звідти якраз почулося:
- Зрозумійте ж, наш театр тут найкращий!
- Не знаю, не знаю, - відповів мій редактор, уже добре напідпитку, - не можу стверджувати. Я не театрал.
- Я - театрал, Гнате Гнатовичу, - миттю втрутився я. - І це справді так. Він найкращий!
Товстий, веселий редактор радо посміхнувся - йому, мабуть, здалося, що молодший колега вдало виручив його в найтяжчий момент світської розмови.
Того самого вечора вона запросила мене на свою виставу в російську драму, а від свого друга - підлеглого її чоловіка - я дізнався, що їй тридцять шість, а чоловікові - сорок вісім. Отож я був молодший за нього вдвічі, а за неї - рівно на третину. І всі троє ми народилися в рік Півня. Як вони вживаються удвох? Бо ж прислів'я твердить: двом півням не місце в одній хаті…
- Як ви можете писати українською мовою? - запитала вона, коли я підвіз її до свого дому.
- Із задоволенням.
Ми піднялися ліфтом на третій поверх - їй ліньки було йти пішки, я впустив її до квартири поперед себе, як кицьку. У вузькому коридорі вона одразу ж сторожко повела плечима і, не скидаючи плащ, заглянула до кімнати. Потім по вернулася назад і встромила парасольку у видовбаний пеньок, який я тримав саме для цього.
Кімната їй сподобалась. Білі стіни нагадували фотолабораторію. Над письмовим столом висіло кілька чорно-білих фото: високі кашкети, орли зі свастикою у кігтях, зірки, огорнені листям, і молоді обличчя з очима небесних мисливців.
- Хто це?
- Ерік Гартман. А це Вернер Мельдерс - перший, хто збив сто літаків. Оце Кожедуб - українець і найкращий з радянських асів. Шістдесят два збитих супротивники.
- А цей, без форми?
- Він взагалі-то не ас. Але цікава доля. У сорок першому збив трьох німців як радянський сокіл, а в сорок п'ятому закінчував війну в дивізії СС "Галичина" - пішки. Теж українець.
- А третій ліворуч?
- Мій дід. Сорок вісім офіційних перемог.
Вона глянула на мене з повагою, ніби це в мене їх було сорок вісім.
- А ви маєте офіційні перемоги?
- Лише неофіційні…
…Я все цілував її в губи, відчуваючи, що посміхаюсь і що немає в моїй квартирі нічого кращого за ці вуста, - навіть привиди згаслих у небі вікторій не могли зрівнятися з ними.
- Ви їх лічите?
- Кого?
- Неофіційні перемоги!
- Я полічу їх на схилі віку, коли матиму час.
Вона поклала мені руки на плечі. Не знаю, чи вміють люди проходити крізь стіни, але я отямився, лише відчувши, що вона стоїть за спиною і сміється.
- Чи вмію я засліплювати переслідувачів?
- Бачу, що ми порозумілись, - сказав я.
- Як саме?
- Без слів.
За мить її плащ лежав під ногами, як роздертий прапор. Біла блузка здійнялась аж під пахви, а спідниця здавалася пасом, затягнутим довкола стану. Зніжені сідниці вигравали під моїми пальцями. Ноги їй аж пригинало від млості. Господи, як їй кортіло! Як їй цього кортіло! Присягаюсь, мені раптом аж смішно стало. Я ледве утримався від переможного реготу.
Ми цілувалися довго. Здається, так довго мені не траплялося цілуватись від того травневого дня, коли я вперше притис до стіни в під'їзді свою однокласницю… А потім Поліна стала навколішки, видобула з моїх штанів ту звабливу річ, яку китайські святенники називали нефритовим пагоном, і заходилася полірувати її язиком. Виходило в неї так добре, що здавалося, наче то Господь посадив на мій прутень слизького рожевого равлика, який вирішив будь-що утриматись на цій гілці.