Мелькнула у него надежда: вдруг неведомые горынычи окажутся союзниками? Но хозяин разочаровал, мол, это змеи трёхголовые. Змей бывший кашевар не любил, даже боялся: ну как укусят? Но Рой рассказал, что горынычи не гады ползучие, а имеют руки-ноги, а ещё – крылья. Летать не ловки, больно уж тяжёлые, вот и пользуются конями.
– Мы с ними по первости едва не передрались, но потом замирились. Чего делить-то, ежели они под землёй живут, в глубоких пещерах? Чего-то там роют, а ещё – куют. Кузнецы они отменные. А ещё знают разные замечательные добавки. Надо их в корм скоту подсыпать или в землю паханую, то-то приплод и урожай увеличиваются.
– А как вы с ними торгуетесь, горынычи разве по-нашему говорят?
– Почему по-нашему? По-своему, но и наш с пятого на десятое разумеют. Так и торгуемся.
– А чего вы им предлагаете взамен хитрых их снадобий?
– А выморозки винные?
– Это ещё что за чудо?
– Такое вот чудо: вино как вино, а хлебнёшь пару рогов – и с копыт валишься, до того крепкое. И вот на то вино горынычи страсть как падки. Хватанут ведра полтора, да как огнём рыгнут: у-ух, вши-ик! И ещё просят. Тут уж предлагают золото, камни драгоценные…
– А как вы вино такое крепкое получаете? – заинтересовался Сотон, который сразу же обо всём позабыл, когда про золото и драгоценности услышал. Вот бы ему с горынычами торговать! Он бы вино крепкое разбавил и…
– Так тебе всё сразу и расскажи, – остановил полёт чужой фантазии трезвомыслящий хозяин. – Этого даже лешие не ведают, а уж на что знаткие в ягодных напитках.
– Ну и ладно, можешь не рассказывать. Не очень-то и хотелось. Я зачем спрашивал? Не затем, чтобы ваш секрет выведать, а чтобы иметь предлог для встречи с горынычами.
– Какой тебе предлог нужен? Ври про коня крылатого, они все три пасти и поразинут. Сами летать разучились, вот и верят, любой блажи на любимую тему.
– А как отыскать тех горынычей?
– В горах и ищи, раз они тебе понадобились. Как на пещеру наткнёшься, ори в глубину: "Эй, змеи поганые!" Тут они и выскочат.
– А про поганых обязательно кричать? – спросил осторожный гость.
– Нет, конечно, – посмеялся Рой. – И даже вредно. Змеи очень обидчивы, могут и зашибить или огнём спалить. Так что лучше прямо предлагай им крылатого коня: если услышат, враз прибегут.
– И помогут мне?
– Откуда мне знать? И в чём помогать? Застрелить ни в чём не повинного племянника? Так лучники среди горынычей не водятся, одни мечники да огнемётчики.
– Ну, спасибо за добрый совет, хозяин, – сказал Сотон, понимая, что больше говорить не о чем.
Разговором он остался недоволен, разочарован в результатах, потому что никакой реальной помощи от жителей страны Лин получить не удалось. Не выделят ему отрядов для свержения племянника-узурпатора, ни мечников, ни лучников. Очень обидно. Одно утешение, что Кед Рой подсказал, где искать возможных союзников. Горынычи-то небось не такие проницательные, как жители Лесного государства. Вот им Сотон и наврёт всё, что угодно, ежели, конечно, среди трёхглавых вещунов не найдётся.
– А есть ли среди горынычей вещуны? – на всякий случай спросил он.
– Никогда о таких не слыхивал, – ответил Кед Рой после некоторого раздумья.
– Вот и ладно. Тогда, значит, постараюсь с ними договориться. А теперь, хозяин, дозволь попрощаться. Желаю тебе благополучия в делах и приплода в скотах.
– И тебе того же. Живи и здравствуй.
Сотон развернулся и двинулся вон из комнаты. Когда закрывал за собой дверь, то услышал, что внук, смеясь, говорит деду: "Теперь он решил горынычей обмануть. Наврать им насчёт крылатого коня и племянника, будто бы отобравшего у него ханство…"
Смейтесь, смейтесь, думал пришелец из Мундарги. А я своего всё одно добьюсь. Стану хозяином в Юртауне.
ГЛАВА 12
Кольцевая радуга, Мундарга, Ю-мир
"Ты, – сказал он, – кукарача. Это значит таракан".
Франц Кафка
Матушка Булган обитала теперь в ханской юрте одна-одинешенька, ни тебе любимого Чоны, ни его братца Сотона. Последнего-то не жалко, вон же что удумал, злодей: извести любимого сыночка Джорочку. Сынка, правда, все стали почему-то называть Гессер, что значит "неуловимый Джору" на лешачьем языке (а язык лесовиков Булган знала получше всех в Юртауне). Матушка не спорила, считая такое имя совсем необидным. Кровиночку свою она любила и решила навестить, благо и идти было недалеко. Гессер поставил свою юрту рядом с родительской.
На улице её едва не сбил с ног порыв ветра, забросал редкими снежинками. Булган поскорее юркнула в тёплое жилище сына. Здесь обычно толпился народ; все, кого наследник Чоны исхлестал волшебной плёткой, стали горячими сторонниками Гессера. Его безоговорочно признали ханом, в рот заглядывали и только что сапоги не целовали. Женщины, впрочем, на своих мужей и отцов смотрели с недоумением: чего это вы все перед ним пресмыкаетесь? Они в битве под Юртауном не участвовали, усмиряющей плётки избежали, поэтому Джорочку видели в истинном свете. Красивый молодой мужчина, ну и что? Почему нужно ему покоряться? Мужики на сей вопрос не отвечали, а загадочно хмыкали и славили любимого руководителя.
Гессер, правда, властью не злоупотреблял, дурацких указов не делал и вообще старался как можно меньше командовать. Советовал людям думать головой, а не другим каким местом и считал, что этого вполне хватит для счастливой жизни.
Сегодня в юрте посторонних не было. Невестка Другмо что-то вышивала и тихо напевала:
– Ветер шуршит в камышах и сосну под луною колеблет.
Спелые шишки с кедровых ветвей ниспадают, как дождик из тучки.
Шила я мужу рубашку, держала шитьё на коленях.
Муж всё шутил: "Не пришей рукава к своей маленькой штучке!"
Гессер обрадовался приходу матери и охотно отложил в сторону меховую заготовку зимнего сапога.
– Здравствуй, матушка! Каким ветром занесло? – спросил в шутку.
– Понятно каким, северным. Порывом так прямо и зашвырнуло в твоё жилище. А пришла я по делу.
– И что же это за дело такое неотложное?
– Видела я, сынок, сон. И непростой, ой непростой. Про тебя и дядю Сотона. Ты, поди, не забыл, что его нет с нами уже полторы луны?
– Давненько не видались, – согласился сын. – Да в последний-то раз и повидаться толком не удалось, исчез куда-то дядюшка, да так стремительно, что и не поговорили даже.
– Вот-вот. И приснилось мне, будто Сотой не просто так исчез в неизвестном направлении, а отправился в северную страну Лин, где набрал большое войско. И будто движется он с тем войском к нам на Мундаргу. Собрался он будто бы воевать Юртаун…
– Да на кой ляд ему нужно нас воевать? – перебил Гессер.
– Этого я не знаю, но думаю, что сон мой – вещий. А потому надобно нам на всякий случай подготовиться к отражению атаки.
– А как именно готовиться?
– Тоже собрать войско, вооружить хорошенько…
– Чем же я его вооружу? Мечей боевых у нас, считай, вовсе не осталось, а без мечей что за войско?
– Мечей можно и новых наковать. Правда, некому: рудознатцы-дадаги ковать толком не умеют, а настоящие кузнецы, хористы, скрылись где-то в горах. Тебе, сынок, нужно их отыскать и вернуть сюда, в нашу столицу. А рудознатцев давно пора отправить в горы, где им самое место. Пусть они руду ищут, а хористы здесь мечи куют, латы. Вооружимся и никого бояться не будем.
– Разумен твой совет, матушка, – согласился молодой хан. Прошёл к выходу, откинул полог юрты и рявкнул что есть мочи: – Эй, Дадага!
Прошло какое-то время, и глава рудознатцев явился не запылился. На Гессера смотрел он подобострастно, готов был исполнить любые, даже самые нелепые приказы. Но к просьбе собрать родню да отправиться в горы искать хористов был явно не готов.
– Да как же это, хан, – принялся возражать Дадага, – в горы идти, на зиму-то глядя?
– Надо, – просто и доступно объяснил Гессер. – Есть мнение, что на нас надвигается вражье войско. А нам нападающих и встретить нечем. Ни мечей у нас не осталось, ни лат. Нужны нам кузнецы настоящие, не вам чета. Тем более что дошли слухи, будто хористы раскопали там, в горах, какую-то руду волшебную. Из неё, говорят, получаются мечи столь замечательные, что обычные бронзовые рубят как лозу или камыш. Слыхал о такой руде?
– Слышать-то слышал, да не больно верю. Мало ли что досужие языки наболтают, – вроде бы и отказался старший рудознатец, но хан почувствовал, что новая руда сильно заинтересовала Дадагу. – Хотя, вообще-то, ты прав, нужно отыскать Хора и его братьев и проверить доподлинно, что за невидаль обнаружили. Если и впрямь нашли, а не просто так раззвонили на весь свет: отыскали, мол, чудо.
– Вот и договорились. Отправимся, значит, искать кузнецов. Зима на носу, а в горах она уже и настоящая, потому одеться нужно потеплей… Да что это я тебя учить взялся? – сам себя перебил Гессер. – Ты же сюда с гор спустился, лучше меня обстановку знаешь. Короче, соберёшь братьев и завтра с утра двинемся на поиски.
– А ты тоже пойдёшь?
– Да не пойду, а поеду. Огонька оседлаю да двинусь.
– В горах конь не везде пройдёт. Хотя до поселка, до Жемуса, дорога хорошая. Мы оттуда бронзу сюда отправляли. Поэтому до Жемуса мы и сами конными тронемся…
Назавтра отряд из восьми всадников в путь пустился, едва разъяснилось. Вначале Гессер попытался торить незнакомую дорогу, но Огоньку трудно было ехать вровень с прочими скакунами, всё время он норовил умчаться вперёд. Горная дорожка была неприметной, к тому же колею занесло снегом, и молодой хан опасался сбиться, свернуть не в то ущелье. Поэтому он пропустил братьев вперёд и тронулся замыкающим. Но сзади ползти было скучно, кони братьев, казалось, нарочно плетутся еле-еле, чтобы досадить всадникам. Пробовал Гессер по сторонам глядеть, крутил головой направо-налево – везде одно и то же. Заснеженные скалы, уступы, валуны, трещины… Влезть бы вон на ту скалу и украсить своим именем: "Здесь был Джору". Да как украсишь, когда и знаков для того не придумано? От нечего делать он стал сочинять эти самые знаки, но в голову лезли какие-то нелепые закорючки. Пришлось плюнуть на несостоявшееся изобретение, тем более что ничего хорошего оно не сулило. Эдак всякий полезет на скалы и станет украшать своим именем, места же нетронутого не останется, будут сплошные Ербаны, Дурижапы, Митыпы и Пунцаки.
Снег был неглубок, кони копытами пробивали его до камней, сыпалась пороша сдуваемых со скальных неровностей снежинок, да посвистывал ветер. Внезапно Гессеру почудилось, что откуда-то справа, где под углом к дороге на Жемус как раз показалась расщелина, послышалась музыка. Кто-то вроде бы играл, перебирая струны, бил в бубен и тряс колокольчики. Не долго думая, всадник свернул и погнал Огонька по нетронутому снегу. Так же когда-то он и коня себе приобрёл: услышал звон и пошёл смотреть – откуда.
Расщелина оказалась некрупной и заканчивалась небольшой долиной. С главной тропы увидеть её было невозможно, потому что каменный коридор изгибался вроде ущербного месяца. С первого взгляда юный хан ничего примечательного на горной площадке не заметил: припорошенные снегом валуны да нависающие со всех сторон скалы. Но тут как раз из-за гранитных зубцов выглянул краешек солнца, его лучи заискрились в снежинках, и в дюжине шагов от себя Гессер увидел разноцветное чудо – кольцевую радугу. Была она маленькой, совсем не похожей на тех летних красавиц, что раскидывались натянутым луком на полнеба, всего-то с косую сажень. Зато яркостью красок её колечко превосходило любую из когда-либо виденных молодым человеком радуг, да ещё ритмично переливалось, позвякивало и бренчало, медленно-медленно скользя по долине.
Поражённый прекрасным явлением, всадник спрыгнул на снег и, оставляя бурые следы, двинулся к многоцветному музыкальному чуду. Раскинув руки и невольно подпевая задорному ритму, он шагнул внутрь удивительного кольца и словно покатился с горы внутри огромной бочки. Небо, облака, камни, скалы, тени, конь Огонёк завертелись, закружились, дробясь и накладываясь друг на друга. Солнце прыгнуло в зенит, вокруг него разлилась ясная голубизна, заключённая в рамку зари, а дальше, в направлении периферии свода, небо всё густело и густело, плавно окрашиваясь от светлосерого, предрассветного, в тёмно-синий, затем фиолетовый и интенсивно чёрный цвета. И по этому бархату плыли звёзды и луна, тянущаяся за горизонт двенадцатью спицами из всех её фаз одновременно – от нарождающегося через серебряную монетку новолуния до ущербного серпа…
А потом Гессер почувствовал, что кто-то трясёт его за рукав и что-то бормочет, повторяя снова и снова:
– Лес, ну Лес же! Лес, Лес, Лес!
Какой лес, откуда взялся лес в пустой горной долинке? Он с трудом повернул голову, потому что шея почти не слушалась и двигалась толчками с-невыносимым для сознания запаздыванием. Но тут в глазах стало проясняться, исчезли искры звёзд и лунное крошево, и в сумеречном свете возникло лицо светловолосого парня. Был тот облачён в болотно-буро-жёлтые одежды, держал в левой руке непривычно маленький металлический лук, продетый через причудливую, удобно вырезанную для рук – так и хотелось погладить, убедиться! – пластину. Правой юноша хватался за рукав Гессера, который, непонятно почему, тоже оказался непривычно пёстрой, осенних красок, расцветки. Губы светловолосого вытягивались трубочкой, когда он, чуть подсвистывая, вытягивал "с-с-с" в слове "лес", при этом обнажались белые зубы, но два верхних передних были по-заячьи длинными и почему-то голубыми. Глаза были синими, и в них от берега до берега орбит плескался страх.
– Лес, Лес, Лес! Пропадем же, почему ты остановился?
Хан, раздражаясь от медлительности малопослушной шеи, поднял голову и увидел воздетую вверх ладонь, сложенную уточкой. Бездумно очертил ею над головой петлистый зигзагообразный значок, опуская руку вниз, и сразу что-то хлопнуло по ушам, словно лодочка одной ладони ударила о другую: у-упф! Оказалось, что без этого "у-упф" и он, Гессер, и парень в пёстром неминуемо бы оказались похожими на ветку боярышника: щетинились колючками стрел. А сейчас бронзовые наконечники только прочертили золотистые полоски металла, чиркнувшего о рогатину прозрачной стены, защитившей от этой неожиданной атаки.
– Назад их, Лес, назад! – закричал напарник. – Тем же концом да по тому же месту!
Не понимая, чего от него хотят и того, где находится и что происходит, он прежним петлеобразным зигзагом поднял левую руку вверх. За спиной громко чмокнуло, словно большеротый великан поцеловал свою дуршлагоголовую подружку, и тут светловолосый дёрнул за рукав, да так резко, что они оба ткнулись носами в побитую морозами траву, а над ними, просвистев над загривками, пронеслась та же самая стая стрел, только теперь не в "дальние страны", а назад – "на родину предков".
– Умница, – похвалил парень. – Вот чего я, Лес, никогда не умел, так это выполнять "зет оборотное", да чтобы не на излёте, а как раз в пике силы. Зато любой подтвердит, что Марту Тынову всегда отлично удавалось "жи ускоренное", половинка знака "все назад".
Левой ладонью он нарисовал в воздухе неярко пламенеющий зигзаг, нет, именно половинку, и в угасающем, свете хан успел разглядеть, что они с пёстрым, оказывается, лежат на холме в травянистой выемке, причём слева и справа от них в канавке укрылись такие же молодые ребята, одетые в одинаковые пятнистые штаны и рубахи.
Стрелы ушли вниз, в серую мглу у подножия холма. Оттуда послышались вопли, будто несколько дюжин человек разом болезненно ткнулись мордами в колючий шиповник.
– Так им и надо! – злорадно сказал Март. – За что боролись, на то и напоролись.
– Как это? – не понял Гессер.
– Очень просто: стрелы, выпущенные лучниками, вернулись назад и поразили стрелков. Ты, Лес, сумел зеркально развернуть их, а я ускорить полёт, когда стрелы шли на излёте. Теперь можно и нам начинать атаку.
– Снимай щиты! – закричали откуда-то слева. – Встать в цепь!
Пятнистые воины поднялись из канавы и сделали по паре шагов вниз по склону.
– Мечи наголо! – раздалась следующая команда.
В руку Джору словно сам собой впрыгнул меч.
– Рассредоточиться на длину меча! Цепь воинов расступилась, растягиваясь вдоль склона.
– Подготовить боевые дюжины!
И сейчас же количество пятнистых воинов многократно возросло. У вершины холма скопилось бойцов, наверное, не меньше полка.
– Дюжинники, дружину – в атаку! – выкрикнул уже знакомый голос невидимого в сумерках командира.
Боевые дюжины дружно двинулись вниз. Увлекаемый волнами настроенных на битву воинов, тронулся и Гессер. Наступление шло абсолютно бесшумно. Никто не хрипел, задыхаясь от напряжения и ярости, не подбадривал себя боевыми кличами, и даже сухая ломкая трава под подошвами сапог атакующих бойцов не хрустела. Эта странность больше всего удивила Джору. Сухие стебли не гремели и не ломались под подошвами сапог тех, кто наступал слева и справа, а под его сапогами как раз трещали, и очень громко. Другое, что удивляло, – слаженность движений бегущих рядом. Мечи их вздымались одинаковыми движениями и опускались все разом. Причём, как оказалось, несколько человек слева выглядели на одно лицо. Это был светловолосый Март, но размноженный. Четверо Мартов шли впереди, за ними ещё четыре, а в последнем ряду трое. Справа наступала такая же неполная дюжина неотличимо похожих друг на друга воинов, а вот перед Гессером двойников не было.
Пока он разглядывал да раздумывал, удивлялся и, размахивая мечом, бежал с холма, странный полк, в составе которого он непостижимым образом оказался, ворвался, ступая по телам павших лучников, в ряды противника. Увидев врагов воочию, хан от изумления раззявил рот. Были они низкорослы (даже макушки их высоких зубчатых шлемов конусом едва ли доходили ему до плеча), зато носы имели в локоть длиной, а кожа цвела ядовитой лягушачьей зеленью. Бр-р-р! Металлически поблескивающие колпаки не были просто так нахлобучены на зеленорожих противников, нет же, шапки крутились с неприятным визгом: ю-ю-ют! ю-ю-ют!
Эти вислобрюхие существа имели непропорционально короткие ноги колесом (Джору подумал, что с такими ножками на коне ни одному из них не удержаться). Зато передние лапы зеленокожих бугрились мышцами, даже на вид тяжёлые серпообразные мечи со свистом резали воздух.