Между тем сколь фитильку ни виться, а бомбочка никуда не денется. Болото, давно тлевшее по краям, постепенно занималось и в центре - то Белый дом выгорит до черноты, то какой-нибудь очень уж бурный фейерверк на дне рождения какого-нибудь богача воспламенит пару-тройку сердец из национал-большевистского электората… В один прекрасный для Леры и не особенно прекрасный для остального населения день количество как-то незаметно перешло в качество, и страна взялась вся разом. Крупнейшие банки и предприятия погорели, народ пылал в жару, охваченный неизвестными болезнями, шапки на всем чиновничестве вспыхнули, уже нимало не стесняясь, и только передовая интеллигенция продолжала еле-еле тлеть, потому что на более сильном огне не смогла бы так вонять, да и для жизни оно опасно. Видя это тотальное воспламенение и полный прогар родного болота, Лера ликовала, подбрасывала в костер щепки и подтаскивала коряги. Кто успел, перебежал со вспыхнувшего торфяника на относительно культурную почву, но счастливые уроженцы окультуренных земель не думали тушить болото: у них был по этой части негативный опыт. Сперва, пытаясь его осушить, они мостили его деньгами, потом отправляли своих наблюдателей заливать окраины, - все было тщетно, поэтому теперь никто из болотных уроженцев не мог выпросить у соседей даже ведра воды, да и беженцев принимали неохотно. Самое трогательное, что часть чиновничества в догоревших шапках, вместо того чтобы спасать свою жизнь или тушить Родину, до последнего момента порывалась таскать из огня каштаны и загребать жар - правда, по большей части чужими руками. Скоро, однако, и чиновничество, и каштаны сделались добычею стихии.
Из всего населения уцелела только Лера, так долго питавшаяся порохом и кайенским перцем, что ее устойчивость к пламени оказалась выше, нежели у прочих. Как всякий истинный пироман, она была несгораема, и потому все ее попытки поджечь себя ни к чему не привели. Как помесь Феникса с саламандрой, бродила она по пепелищу, громко ликуя: ее вековая мечта сбылась, родное болото было свободно!
Собственно, никакого болота больше не было. Черная запекшаяся корка покрывала шестую часть суши. Ни единого признака жизни не наблюдалось на ней. Это было царство полной и абсолютной свободы, ничем не нарушаемого равенства стартовых возможностей и тотального торжества справедливости. Удушливый дым стлался по руинам. Лера, покрытая копотью, шла по бесконечному ровному пространству и дивилась, как странно выглядит осуществившаяся утопия.
Но объяснить ей, что так получается всегда, было уже некому.
КОЛОБОК
Жили-были дед и БАБа, ели кашу с молоком. Деда звали Владимиром Александровичем, а БАБу, почему она так и называлась, - Борисом Абрамовичем. Старик ловил неводом рыбу в мутных водах отечественных СМИ, старуха пряла свою пряжу интриг и прочих хитроумных комбинаций в недрах Кремля.
Жили они не сказать чтобы вовсе мирно - все-таки сколько лет вместе, - но кое-как уживались и даже совместно нажили кое-какое имущество. У БАБы была курочка Ряба, которая несла золотые яйца и обитала в телевизоре, у деда - золотая рыбка, тоже телевизионная и говорящая человеческим голосом всю как есть правду включая такую, которой никогда и не было. С помощью рыбки можно было выманить у властей то теремок то деньжат, то на худой конец новое корыто. Так что было кое-что, было. Не было только наследничка.
То есть нельзя сказать, чтобы они не старались. Они старались, и даже очень. Для начала слепили Снегурочку, назвали Таня, но Снегурочка увлеклась строительством замков в теплых краях и пиаром своего отца Деда Мороза, а про деда с БАБой забыла напрочь. Они ей то шубку, то брульянт в косу, - а она знай себе виллы прикупает да рассказывает всем, какой у нее Дед Мороз отличный: мол, и душевный-то он, и теплый, и нос-то у него не красный… Мороз при таком пиаре забрал всю власть и стоял двенадцать месяцев в году - всю как есть политическую жизнь вокруг себя приморозил, мелкая живность передохла, крупная впала в спячку, птицы поумнее потянулись в теплые страны, а бедные дед с БАБой сидели в своей избушке ни живы ни мертвы и уж не рады были, что привета на Отчизну такую напасть. Правда, их Дед Мороз не трогал - так, пощипывал только по мелочи: то деньжат попросит, то золотое яичко от Рябы. Старики и тому рады - несут на серебряном блюдечке подношеньице, приговаривают:
- Что хочешь бери, голубчик, только не тронь!
- Ладно, - урчит Мороз, - живите покуда… олигархи нехорошие…
- Слышь, дед, - БАБа говорит, - давай-ка мы другого наследничка исделаем, чтоб по крайней мере было кому при дворе за нас постоять?
Сказано - сделано: отрубили БАБе мизинчик, завернули в тряпочку, пошептали, попели - вырос у них Липунюшка, мальчик-с-пальчик, любимый сынок. Назвали Роман Аркадьевич, ходят вокруг - не нарадуются. "Уж ты Ромушка наш Аркадьевич, свет ненаглядный, последнее утешение!" Наследничек, однако, оказался с таким аппетитом, что, представительствуя за деда и БАБу при дворе, вскоре начисто оттер их от Кремля, оттяпал у каждого по половине имущества и по три четверти влияния, жажду свою заливал потоками нефти, а под конец обнаружил способность есть землю. В последний раз его видели на Чукотке, в которую он вгрызся было со всей силы, да так и примерз.
- Что ж за незадача такая, - плачут дед и БАБа, - все у нас есть, и курочка исправно несется, и каша с молоком не переводится, и рыбка ловится, и мосты строятся, а с наследничком никак не выгорает!
- Думайте, думайте! - свищет за окном Дед Мороз. - Вот выйдет мое время - с кем останетесь? Придет Кощей Бессмертный Евгений Максимыч, только на вас посмотрит - мигом позеленеете! Конец вам выйдет с курочкой и со всеми яичками!
Думали, думали дед и баба - и надумали. Наскребли по сусекам муки, дунули, плюнули, замесили и слепили колобок.
Правда, тут у них не обошлось без ссоры. БАБа очень уж хотела военного, а деду больше нравились гражданские, строительных специальностей.
- Нехай будет в кепочке, - дед говорит.
- Нет, в фуражечке! - БАБа настаивает.
- В кепочке!
- В фуражечке!
Разозлился дед на БАБу, трах по пузу кулаком - все, как в фольклоре ведется. Он ее, понятное дело, киселем полил - водился у него в особой банке такой ядовитый кисель, - она его курочкой, курочкой… В общем, подрались - как за все годы совместной жизни не случалось. Аж разговаривать перестали. Колобок, однако, и сам был смышленый: глянул на них глазками-изюминками, подкатился к фуражечке и тем решил свой выбор.
- Ладно уж, - дед кряхтит, - будь по-твоему… сатрапка кровавого режима! Все одно мы его киселем замочим. Веню Диктова напущу! - это, стало быть, такой домовой у них водился: сам из себя мохнатый, в бороде, кулачонками машет и словами обзывается… Да чего ты, - миролюбиво БАБа отвечает. - Какая тебе разница, что у этого колобка на голове и что внутри? Сусеки-то у нас с тобой общие, мука народная, а главное не то, что на ем надето, а то, куда он покатится! А покатится он направо, это я тебе верно говорю. Потому налево сидят ужасные волки, и они нашего колобка съедят - пикнуть не успеет.
Колобок, однако ж, оказался не прост: он покатился туда, куда дед с БАБой отнюдь его не направляли. Не в чистое поле европейского сообщества, а в темный лес родного имперского сознания. Катится себе - а навстречу зайчик-интеллигент, ушки дрожат, и хочет есть, а боится.
- К-к-к-колобок-колобок, я т-т-тебя…
- Съешь, что ли? - догадался колобок. - Да у тебя ж всего четыре зуба, и те зуб на зуб не попадают!
- А-а-а все-таки хотелось бы знать твою программу
- Ты чего так дрожишь-то, бедный? - колобок сочувственно спрашивает.
- А к-к-как же! Чеченцы же кругом…
- Ну уж на этот счет ты будь спокоен, - колобок отвечает. - Я их живо - одного в глаз, другого в нос. Видал?! - и самодовольно закружился вокруг своей оси.
- Это очень х-х-хорошо! - пропищал зайчик. - А свободу слова-то не отберешь у меня?
- Очень мне нужна твоя свобода слова, - презрительно отвечает колобок. - Пищи что хочешь, а я буду делать что хочу. Договорились!
- Договорились! - зайчик прыгает. - Мне главное - чтоб свобода пищати!
- Да хоть обпищись. - снисходительно колобок ему говорит. И дальше покатился. А зайчик побежал по лесным тропкам, нахваливая сильную государственность.
Долго ли, коротко ли катился колобок, - а навстречу ему серый волк.
- Колобок, колобок, я тебя съем! - рычит волчара, глаза красным горят, в левой руке серп, в правой молот.
- А ты не ешь меня, серый волк, - говорит колобок без тени страха и очень даже миролюбиво. - Я тебе…
- Что, песенку споешь? - волк глумится. - Так знаю я все твои песенки! "Я от дедушки ушел, я от БАБушки ушел…" Не верю я, чтобы ты от них ушел! Ты вылеплен из их сионистской антинародной муки, маца ты замаскированная!
- Вовсе нет, - говорит ему колобок, поправляя фуражечку. - Очень мне надо петь тебе какие-то дурацкие песенки. Я тебе, если хочешь, объективку на тебя прочитаю. Интересно?
- Ну валяй, - говорит волчара, а у самого зубы начинают потихоньку дробь выбивать.
Ну тут колобок ему и прочти - про все злоупотребления, да про всякие коррупции, да про договоры и компромиссы с кровавым режимом, да про всякие прочие дела партии большевиков… Волк на задние лапы присел, хвостом по земле метет.
- Понял? - весело колобок говорит. - Я колобок особый, везде катаюсь, все вижу! У меня и песенки соответствующие. Теперь давай дружить. Ежели тебя, мил человек, устраивает направление моего движения, так уж ты поддержи меня, дружок. А за это я тебе дедушку скормлю.
- Дело! - щелкнул зубами волк и поскакал по всем лесным тропинкам, призывая лесной народ повсеместно голосовать за колобка.
А колобок катился себе, катился да и докатился до медведя.
- Колобок-колобок, я тебя съем! - заревел хищник, голодный после зимней спячки.
- Дудки, - невозмутимо колобок отвечает.
- Да посмотри ты на меня, какой я худой да голодный! - медведь плачет.
Меня этим не разжалобишь, я черствый, - колобок отвечает. - А вот ежели хочешь, БАБушку мою скормлю тебе охотно.
- Идет! - взревел медведь и понесся по лесным тропам, прославляя колобка и агитируя за него всякую мелкую мелочь.
А колобок катился все дальше и дальше, забирая в своем движении уж настолько влево, что всполошились не только дед и БАБа, но и часть лесных жителей.
- Колобок-колобок. - обратилась к нему рыжая хитрая лиса, отвечавшая в лесу за всю энергетику. - Если ты и дальше будешь забирать в сторону от запада, то я тебя, извини, немного того!
- Зубки коротки, - ровным голосом колобок отвечает. - За меня волк - зубами щелк и медведь, олицетворение пробудившегося народного самосознания. Ну куда ты супротив них? А вот ежели ты будешь за меня, так я тебе гарантирую… ну не сразу, конечно, а со временем… пост первого моего заместителя!
- Это по какому же заместителя? - лиса ехидничает. - И с какой же это радости? Уж не думаешь ли ты стать царем зверей?
- А чего тут думать-то? - колобок отвечает. - Объективки на всех есть - раз. Фуражечка на мне - два. Круглый я? Круглый, для всех удобный. Дзюдо знаю, - и колобок, бойко подпрыгнув, так ударил лису в нос, что она впервые за всю политическую жизнь несколько полиняла, поменяв рыжий на бурый. - Народный герой, поняла? И вообще, - колобок попрыгал, позвякивая, - денег в меня много вложено. Понимаешь? Это, я тебе скажу, не последнее дело!
Катился, катился колобок таким манером и докатился до самого дворца царя зверей, который ему тут же освободили. Народ в лице медведя ликует, волки зубами клацают в ожидании обещанных расправ, ежи и зайцы водят хороводы, радуясь, что к власти в лесу пришел истинно русский персонаж.
Да и дед с БАБой в своей избушке шампанское пьют:
- Ну, таперича заживем! Наш ведь!
Наш, однако, оказался крутенек. Только чуть огляделся во дворце - мигом замесил вокруг себя семь штук князей из грязи, все семеро в фуражечках; поделил лес на семь регионов да и направил в каждый по представителю. Раскатились колобки, а сами на пути каждую шишку, каждую ягодку подсчитывают, на всякую встречную зверушку объективку составляют и налоги взимают. С кого - шишечка, с кого - ягодка, а у кого нет ни шишечки, ни ягодки - с того шкурка. Ну не все семь, понятно, а так - пять, шесть…
Однако, - поежились дед и БАБа. Вызвали зайчика;
- Слышь, ушастый! Не слышим писка!
- П-п-произвол! - пронзительно запищал зайчик, но тут волк с медведем так на него клацнули, что он прижал ушки и стремглав понесся в нору.
- А, - обернулся колобок к деду и БАБе. - Я вижу, тут кто-то собирается ставить палки в колеса стремительно катящейся российской государственности?
- Да ты на кого покатился-то! - стыдят его дед и БАБа. - Ведь ты же наших рук дело! Ведь это мы ж тебя вылепили!
- Дело? Вылепили? - колобок усмехается. - Хорошая мысль! Ну-ка, ребята, - и хлопнул в ладошки (когда и ручки-то отросли?!) - Быстро слепите-ка на них по делу!
- Ты что, ты что! - только и успел крикнуть дед, а на него уж набежали с двух сторон, схватили под белы руки и препроводили в подпол. Он там, понятное дело, бьется, лаптями сучит.
- Изменщик коварный! БАБское отродье! Говорил ведь я ей, дуре, - слишком крутое тесто ставит! Надо было песочное…
- А будешь буянить - вообще дубиной дам, - колобок ему в подпол говорит. - Дубина народной войны поднялась со всею своею грозною и величественной силою и будет мочить олигархов до тех пор, пока нам не покажется достаточно! Вопросы есть?
- Нет вопросов, - стонет дед. - Но ведь ты ж мой отпрыск, моя кровь! Тебя и Владимировичем зовут в мою честь! Выпусти ты меня, Христа ради!
- А долги отдашь? - улыбается колобок.
- Да что ж я тебе должен-то? - дед в ужасе спрашивает.
- А золотую рыбку отдашь - тогда и выпущу. А то что-то разговорилась она у тебя.
- Да как же я без рыбки! - дед воет. - Я же без нее у разбитого корыта останусь! Ведь она, голубушка моя, мне все как есть богатство доставила - и избу, и кафтан, и место председателя еврейского конгресса!
- Ничего не знаю, - пожимает плечами колобок, - рыбка государственная и должна выражать государственные интересы. Ежели каждый дед заведет себе рыбку, это что же получится? И вообще, ежели хочешь знать, говорящая рыба - это нонсенс. Рыба должна что делать?
- Молчать! - покорно сказала золотая рыбка. - То есть буль-буль…
- Черт с тобой, БАБское отродье, - орет дед из под пола, - бери мою рыбку, отпусти меня только на волю!
- Изволь! - согласился колобок, рыбку заныкал в кладовую, на всякий случай вынув из воды, а деда вы пустил на все четыре стороны, только чтоб в окрестностях духу его не было. Три дня и три ночи бежал дед, пока не очнулся в Лондоне и не заблажил на весь свет:
- Православные! То есть леди и джентльмены, я хотел сказать! Рыбку мою незаконно отняли! Сам я колобка вылепил, своими руками создал предпосылки!
- Это чтой-то? - сказал колобок, прислушиваясь. - Никак опять наш старый приятель забеспокоился? Эй, стража, объявите-ка его в розыск!
- Да чего его разыскивать, вот же он, в телевизоре! - недоумевает стража, - киселем поливается!
- Ничего, ничего, - спокойненько говорит колобок, поправляя фуражечку. - Он в телевизоре, а вы все равно объявите. Они народ нервный - как узнает, что он в розыске, так сразу станет шелковый…
- Ай-яй-яй! - БАБа колобка корит. - Это что же получается! Ты обещал нам свободу и все такое, а сам вона что в родном лесу устраиваешь?! При тебе ж хуже стало, чем при Морозе!
- Ничем не могу помочь, - колобок отвечает. - Народная воля. Народ видит во мне исполнителя своих заветных чаяний. И ты, БАБка, в мои дела не лезь, а то у меня тут волк похаживает и медведь порыкивает - на всякий случай.
БАБа в первый момент от такой наглости просто обалдела:
- Да ты что несешь-то! Да ты вспомни, чей ты есть!
- Русский, народный, - колобок говорит.
- А мука в тебе чья? Моя ведь мука-то!
- И мука народная. Она тебе досталась в результате незаконного передела собственности.
- А яйца! Яйца в тебе чьи!
- А-а-а, - колобок говорит. - То-то мне давно казалось, что у тебя нетрудовые доходы. Надоел мне твой треп: беги, мышка, посмотри, что там за яйца!
Мышка побежала, хвостиком махнула, все золотые яйца побились, а курочка Ряба в испуге закудахтала на весь лес: "Произвол! Произвол!" - и убежала из телевизора.
- Ну вот что, - колобок говорит. - Вызываю тебя на допрос. Либо ты сдаешь все яйца и курочку вместе с телевизором, и тогда я тебя, может быть, отпускаю. Либо ты занимаешь антинародную позицию, и тогда я действую по усмотрению…
- Что-то эти яйца тебя вполне устраивали, когда я тебя из них лепила! - БАБа ехидничает.
- Да нешто ты меня лепила? - простодушно колобок удивляется. - А по-моему, я был всегда! Давай хоть медведя спросим. Медведь, ты, кажется, есть хотел? Так вот, скажи: всегда я был или нет?
- Всегда, всегда! - зарычал медведь. - Как сейчас помню: меня еще не было, а ты уже был!
- Был, был! - волк вторит. - Не может быть, чтоб ты его лепила, старая карга! Ты только кровь народную можешь пить, а не колобков лепить!
Поняла старуха, что осталась она у разбитого корыта, собрала вещички, сделала заявление для прессы и побежала за тридевять земель. "Докатился, - думает. - Да и мы, старые дураки, хороши".
Сидят дед и БАБа в Лондоне у разбитого корыта, плетут свою пряжу, забрасывают дырявый невод и ведут меж собою грустный разговор:
- Дед! А дед!
- Ну чего тебе, дура?
- Дед! А давай еще одного наследничка слепим! Чтоб он колобка-то прогнал, слышь-ка!
- Да из чего ж мы его слепим?
- Да вот хоть из корыта! Дунем, плюнем - вдруг чего получится?
- Получилось уж три раза, спасибо тебе большое…
- Да ладно, давай! Делать-то все одно нечего! Лондон же кругом - телевизор отобрали, рыбку тоже…
- Ну давай, - кряхтит дед. - Раз-два… взяли!
Дуют, плюют в корыто, кругом бегают… Рядом курочка носится общипанная, квохчет, старается… Кричат заклинания, призывают духов, скребут по сусекам - делают нового наследничка.
И невдомек им, старым, что наследничек на то и наследничек, чтобы урождаться в них - добра не помнить, зло преувеличивать, зверей пугать, о будущем не думать… Невдомек им, бедным, сидящим у разбитого корыта, у самого синего моря, - что для пользы дела наследничек должен быть не ихний.
Но этого они, старые и глупые, не поймут никогда.