Доктор Алимантандо коснулся темного пятна, и оно тут же растворилось в горячем оранжевом металле. Затем, очень медленно, очень постепенно, гудение жизни в орфи стало стихать и, наконец, слилось с тишиной Великой Пустыни. Когда смерть расслабила мышцы огромной машины, все ее многочисленные панели, люки и секции раскрылись, обнажив необыкновенные механизмы, расположенные внутри. Окончательно убедившись, что орфь мертва, доктор Алимантандо отправился в постель, мучаясь угрызениями совести за то, что он сотворил.
Утром он отправился разбирать тело убитой им машины. За пять дней яростной, неистовой и чрезвычайно приятной работы ему удалось создать из этого тела ромбовидный солнечный коллектор в пять раз выше человеческого роста и водрузить его, с некоторым трудностями, на опору ветряного насоса. Обеспечив себя энергией и горячей водой, он принялся прорубать окна в стенах пещер с бесподобным видом на Великую Пустыню и вставлять в них пластик из полимеризационной установки орфи. Он расчленил труп и кусок за куском перетащил его через утесы в свой новый дом. Он влез в кишки машины, чтобы выковырять остатки механизмов, которые, приложив чуточку труда и изобретательности, можно было превратить в автоматические культиваторы, ирригационные помпы, электроплиты, панели освещения, метановые дигестеры и дождевальные установки. Доктор Алимантандо был поклонником изобретательности, в особенности своей собственной. Каждое только что усовершенствованное устройство очаровывало его бесконечно - покуда он не создавал следующее. День за днем орфь чем дальше, тем больше превращалась в жалкую оболочку, а затем в отдельные секции - по мере того, как доктор Алимантандо строил новые солнечные коллекторы - затем в разрозненные панели. Однажды ночью налетел шторм, такой свирепый, что доктор Алимантандо ежился и дрожал в спальном мешке на своей самодельной кровати. К утру кости мертвой машины исчезли, как древний город, погребенный под песчаными наносами.
Ее смерть позволила доктору Алимантандо превратить зачаток оазиса в настоящий, комфортабельный, высокотехнологичный отшельнический приют, личный мирок, сокрытый даже от создателей этого мира, в котором человек мог предаваться неторопливым, глубоким размышлениям о своих и чужих чаяниях, предназначении, плотности, судьбе, времени, пространстве и смысле жизни. Этим и занялся доктор Алимантандо и, поскольку бумага была в дефиците, он записывал результаты размышлений углем на стенах пещер. Один год и один день он покрывал стены алгебраическими выражениями и теоремами символической логики, и наконец однажды, после полудня, увидел плюмаж пара над поездом на западном горизонте. Обещание орфи исполнилось на семь месяцев раньше. Он дождался, пока поезд приблизится достаточно, чтобы различить надпись Железные дороги Вифлеем Арес на его боку, а затем поднялся на верхний этаж своего дома, в погодную комнату, и сидел там, наблюдая, как поезд пересекает великую пустыню и скрывается за восточным горизонтом. Он осознал, что судьба - мистическая сущность, подобная ртути; его исследования показывали, что судьба прокладывает множество троп сквозь времена и парадоксы, чтобы исполнились чаяния. И не являются ли доля и цель одним словом, записанным разными буквами? Вот его доля: жизнь в плодотворном одиночестве на вершине пустынной скалы. Он мог представить куда худшую цель. Итак, как‑то утром, вскоре после того, как первый поезд пронесся через вселенную доктора Алимантандо, он поднялся в погодную комнату, прихватив бутылку стручкового горохового вина. Самая верхняя пещера с пробитыми по сторонам света окнами обладала таким очарованием, что он поднимался сюда лишь изредка, чтобы она не утратила своего волшебства. Долго он смотрел сквозь каждое из окон. Потом он наполнил бокал стручковым гороховым вином, а затем еще, и еще, и еще, и когда в бокале осталась последний глоток, он воздел бокал и дал имя всему, что мог разглядеть.
- Дорога Отчаяния, - возгласил он, опрокидывая последний бокал стручкового горохового вина. - Ты - Дорога Отчаяния.
И Дорогой Отчаяния она осталась даже после того, как доктор Алимантандо, протрезвев, понял, что вино и раскинувшийся перед ним ландшафт сыграли с ним дурную шутку, ибо мыслил он не об отчаянии, но о чаяниях.
2
Господин Иерихон гнал дрезину через леса и равнины. Он гнал ее через луга и метрополисы. Он гнал ее через рисовые чеки и фруктовые сады, болота и горы. Теперь он гнал ее через Великую Пустыню. Терпения ему было не доставать. Он был упрям. Он был маленьким, узловатым человечком, жестким и черным, как отполированный корень некоего пустынного дерева, нестареющим и непреклонным. Он загнал бы свою дрезину за бровку мира, если бы это помогло ему скрыться от тех, кто искал его смерти. Они нашли его в Телферсоне, они наши его в Петле Наманги, они нашли его в Ксипотле - а ведь даже он нашел Ксипотль не без труда. Пять дней он оглядывался через плечо, а на шестой день это стало необязательно, ибо убийцы, одетые по–городски - что привлекло к ним всеобщее внимание - сошли с поезда. Господин Иерихон отчалил сей же час.
Бросок через Великую Пустыню был шагом отчаяния, но отчаяние и пустыня были всем, что осталось господину Иерихону. Рычаги украсили его руки волдырями, вода подходила к концу, но он толкал, тянул, толкал, тянул, толкал, тянул эту нелепую тележку, покрывая километры пылающего камня и песка за километрами за километрами за километрами песка и камня. Умирать среди камней и пылающего песка было некрасиво. Это была неподходящая смерть для Отченаша Высоких Семей. Так рек Джим Иерихон. И с ним согласилась обобщенная мудрость Высоких Пращуров господина Иерихона, кувыркающихся в лимбическом чипе, внедренном в его гипоталамус. Возможно, игла ассассина была более предпочтительна, чем это. А может быть, и нет. Господин Иерихон вцепился с рычаг и снова - медленно, с болью и скрипом - привел дрезину в движение.
Он был самым молодым Отченашем в Высокой Династии и нуждался во всей совокупной мудрости своих праотцов, включая непосредственного предшественника, Отченаша Виллема, чтобы выжить в течение первых нескольких месяцев в должности. Именно Высокие Пращуры предложили ему переместиться из Метрополиса в Новый Мир.
- Растущая экономика, - сказали они ему. - Тысяча и одна ниша, которые мы можем занять.
И он занял их, ибо это было предназначение Высоких Семей: преступление, порок, вымогательство, грабеж, коррупция, наркотики, азартные игры, компьютерное мошенничество и работорговля - тысяча экономических ниш и еще одна. Господин Иерихон не был первым, но он был лучшим. Дерзость его преступных начинаний заставляла публику задерживать дыхание в оскорбленном восхищении, но она же сплотила его соперников, заставила их забыть мелкие разногласия и объединиться для уничтожения его и его Семьи. Восстановив мир, они всегда могли вернуться ко взаимным раздорам.
Господин Иерихон приостановился, чтобы смахнуть с бровей соленый пот. Его силы, даже подкрепленные Дамантиновым Благочинием, практически иссякли. Он закрыл глаза, спрятавшись от ослепительного света, и сконцентрировался, пытаясь выжать из надпочечников капельку норадреналина, который погнал бы его вперед. Высокие Пращуры галдели в его голове, как вороны под крышей собора: советы, слова ободрения, увещевания и презрения.
- Заткнитесь! - проревел он в ионно–голубое небо. И пала тишина. Оживленный собственной непокорностью, господин Иерихон снова схватился за рычаг. Рычаг пошел вниз. Рычаг пошел вверх. Дрезина пришла в движение. Рычаг пошел вниз. Рычаг пошел вверх. Когда рычаг пошел вверх, господин Иерихон уловил зеленое мерцание на горизонте. Он сморгнул заливавший глаза пот, вгляделся пристальнее. Зелень. Комплементарная зелень на красном.. Он дисциплинировал зрение согласно поучениям Отченаша Августина, сфокусировал взгляд на границе между объектами, где различия были очевидны. Сконцентрировавшись, он мог различить точечные вспышки света: сияние солнца, отраженное от солнечных коллекторов, подсказала коллективная мудрость Высоких Пращуров. Зеленое на красном и солнечные панели. Поселение. Господин Иерихон ухватился за рычаг с обновленной живостью.
У ног его лежали две вещи. Одна - шарф с огуречным рисунком. В шарф был завернут игольный пистолет с рукояткой из человеческой кости - традиционное оружие чести в Высоких Семьях. Вторая - обманчиво небольшая кожаная сумка, того типа, который иногда называют саквояжем. Она содержала три с четвертью миллиона новых долларов в крупных купюрах Объединенного Банка Высадки Солнцестояния. Эти две вещи, помимо того, во что он был одет и обут, были всем, что господину Иерихону удалось прихватить с собой, когда началось тотальное уничтожение.
Враги ударили одновременно и по всем направлениям. Когда его империя рушилась вокруг него в фантасмагории взрывов, поджогов и убийств, господин Иерихон не мог не задержаться, чтобы воздать должное эффективности действий своих противников. Таков путь чести. Увы, он недооценил их, и они не были мужланами и мелкими приходскими военачальниками, которыми он ошибочно их числил. В следующий раз он не совершит подобной ошибки. Они же, в свою очередь, недооценили Джеймсона Иерихона, когда полагали, что он перед ними падет. Его сотрудники гибли - что ж, значит, дальше он будет работать один. Он привел в действие эвакуационный план. За долю секунды до того, как вирус превратил его информационную сетку в протеиновый суп, Джеймсон Иерихон получил новую личность. За долю доли доли секунды до того, как правительственная аудиторская программа врезалась в его кредитную матрицу, Джеймсон Иерихон слил семь миллионов долларов на счета несуществующих компаний в филиалах банков в пятидесяти городках, рассеянных по всему северному полушарию планеты. До того, как Отченаши разоблачили его фальшивую смерть (бедолага двойник! но бизнес есть бизнес) и послали по его следу убийц и программы–трассеры, ему удалось снять с этих счетов только ту сумму, что теперь хранилась в черном саквояже. Джеймсон Иерихон бросил дом, семью, детей, все, что он любил и все, что создал. Сейчас он убегал через Великую Пустыню на украденной у Компании Железных Дорог Вифлеем Арес ручной дрезине в поисках места, где никому не придет в голову его искать.
Близился вечер, когда господин Иерихон прибыл в поселение. Оно никоим образом не впечатляло, это поселение - особенно человека, привыкшего к архитектурным изыскам древних городов Великой Долины и выросшего в Метрополисе, кольцевом городе, величайшем из городов. Здесь был один–единственный дом - грубая саманная хибара, прислонившаяся к красному каменному бугру с прорезанными окнами, одна микроволновая релейная башня, несколько солнечных коллекторов, ветровой насос и слегка запущенный зеленый сад. Если что и произвело впечатление на господина Иерихона, так это уединенность этого места. Никто и никогда не станет искать его здесь Он слез со скрипучей дрезины, чтобы омочить свои волдыри в кадке с водой около дома. Он окунул в нее красный носовой платок и протер шею горячей водой, одновременно каталогизируя огород. Кукуруза, бобы, матока, лук, морковь, картофель (как белый, так и сладкий), ямс, шпинат, разная зелень. Вода, окрашенная красным, струилась по ирригационным каналам между грядками.
- Подойдет прекрасно, - сказал себе господин Иерихон. Высокие Пращуры выразили свое согласие. Сокол–пустынник прохрипел что‑то с вершины микроволновой башни.
- Эгегей! - прокричал господин Иерихон, напрягая остатки голоса. - Эгегеееее….
Эха здесь не было. Неоткуда было отразиться голосу, если не считать красных холмов на южном горизонте. - Эгеге…. - Через какое‑то время из приземистой саманной хибары выбрался человек: высокий, тощий и коричневый, как высушенная солнцем дубленая кожа. У него были длинные закрученные усы.
- Меня зовут Иерихон, - представился господин Иерихон, стараясь не утратить инициативу.
- Алимантандо, - сказал высокий, тощий, дубленый человек. Вид его выдавал сомнение. - Доктор. - Двое мужчин отвесили друг другу поклон - довольно неловко, довольно неуверенно.
- Рад встрече, - сказал господин Иерихон. Алимантандо - второзаконское имя; вспыльчивые это люди, эти ребята из Второзакония. Будучи самыми первыми поселенцами, они привыкли считать, что вся планета принадлежит им и были весьма нетерпимы к новоприбывшим. - Видите ли, я всего лишь ехал мимо. Мне надо где‑то переночевать: немного воды, немного еды и крыша над головой. Вы можете мне помочь?
Доктор Алимантандо изучил незваного гостя. Он пожал плечами.
- Видите ли, я чрезвычайно занятой человек. Я погружен в важные изыскания и предпочел бы, чтобы ничто не нарушало мой душевный покой.
- Что же это за изыскания?
- Я составляю компендиум хронодинамических теорий.
Высокие Пращуры вышвырнули приличествующий моменту ответ на поверхность мозга господина Иерихона.
- А, что‑то наподобие "Постулатов Синхронности" Вебенера и "Тройного Парадокса" Чен Су?
В сощуренных глаза доктора Алимантандо блеснула искорка уважения.
- Как долго вы намерены пробыть здесь?
- Всего одну ночь.
- Уверены?
- Совершенно уверен. Я просто ехал мимо. Всего одна ночь.
И господин Иерихон остался всего на одну ночь, которая растянулась на двадцать лет.
3
Шторм приближался, и рельс–шхуна мчалась перед ним, распустив все все паруса, пытаясь не отдать ни километра дистанции, отделяющей ее от бурлящего облака бурой пыли. Три дня шхуна убегала от шторма, с тех пор как Дедушка Харан навел свой левый, погодный глаз на западный горизонт и заметил, что у неба грязноватый, охряной ободок.
- Идет ненастье, - сказал он.
И ненастье пришло, подбираясь все ближе и ближе, а теперь оно было так недалеко от пионеров, что даже Раэл Манделла, проклятый даром прагматизма, понял, что им не обогнать бурю, и что единственная надежда его семьи - найти убежище, в котором они могли бы укрыться от пыли.
- Быстрее, быстрее! - кричал он. Дедушка Харан и дорогая, прекрасная, мистическая жена Раэл Ева Манделла, беременная на последнем месяце, подняли все лоскутки и платки, какие только могли сойти за паруса, и шхуна понеслась по рельсам с пением и гулом. Рангоут трещал, тросы звенели как струны и пронзительно кричали, парусная вагонетка качалась и подпрыгивала. Козы и ламы в грузовом прицепе испуганно блеяли, а свиньи бились о решетки в своих клетках. Немного отставая от них, по всей земле катились валы бурой пыли.
И снова Раэл Манделла упрекал себя за безрассудное решение взять жену, отца и нерожденное дитя в путешествие через Великую Пустыню. Четыре дня назад, в Мурчисон Флатс, выбор был прост. В одном положении стрелки отправляли его семью на юг, в населенные земли Второзакония и Великого Окса, в другом - через Великую Пустыню в пустынные местности Северного Аргира и Трансполяриса. Тогда он не колебался. Ему нравилось думать о себе, как о дерзком первопроходце, открывателе новых земель, строителе новой жизни. Он гордился собой. Значит, это - расплата за гордыню. Карты и лоции были неумолимы: топографы РОТЭК не отметили ни единого поселения на тысячи километров вдоль этой линии.
Порыв ветра ударил в грот и разорвал его пополам сверху донизу. Раэл Манделла тупо уставился на хлопающие клочья парусины. Затем он отдал приказ привести круто к ветру. Не помогло: сразу после этого еще три паруса лопнули со звуком пушечного выстрела. Рельс–шхуна вздрогнула и потеряла скорость. Ева Манделла встала, покачиваясь, цепляясь за гудящий трос. Ее живот вздымался от приближающихся схваток, но глаза смотрели вдаль, а ноздри раздувались, как у испуганного оленя.
- Там что‑то есть, - сказала она, и ее слова просочились сквозь визг ветра в такелаже. - Я чую это: что‑то зеленое и живое. Харан, у тебя есть приспособленный глаз - что ты видишь там? - Дедушка Харан навел свой погодный глаз вдоль геометрически безупречной линии и там, в крутящейся пыли и хмари, что мчались впереди шторма, он увидел то, что учуяла Ева Манделла: купу зеленых деревьев, и еще кое‑что - высокую металлическую башню и несколько ромбовидных солнечных коллекторов.
- Жилье! - закричал он. - Поселение! Мы спасены!
- Еще парусов! - взревел Раэл Манделла, а лоскуты парусины хлопали вокруг его головы. - Больше парусов! - Дедушка Харан принес в жертву древнее семейное знамя тончайшего новомерионеддского шелка, предназначавшееся для провозглашения королевства его сына в землях за пустыней, а Ева Манделла - свадебное платье кремового органди и нижние юбки. Раэль Манделла пожертвовал шесть футов незаменимой солнечной пленки, и они подняли все это на мачту. Ветер подхватил рельс–шхуну, дал ей пинка, и семья покорителей фронтира понеслась к убежищу, имея вид скорее кочующего цирка, чем суровых пионеров.
Доктор Алимантандо и господин Иерихон увидели рельс–шхуну издалека - клочок многоцветной ткани, несущийся перед грозовым фронтом. Они боролись с первыми порывами и пыльными смерчами, сворачивая хрупкие лепестки солнечных коллекторов в тугие бутоны и втягивая перистую антенну и параболические отражатели в релейную башню. Пока они работали, обернув головы и руки тканью, ветер достиг такой силы, что его было не перекричать, и наполнил воздух летящими песчаными иглами. Рельс–шхуна еще только тормозила, визжа, воя и разбрасывая искры, а доктор Алимантандо и господин Иерихон уже бежали к ней, торопясь начать разгрузку грузового вагона. Они работали с молчаливым, самоотверженным взаимопониманием, свойственным людям, прожившим в изоляции долгое время. Ева Манделла нашла их неутомимую, механическую деятельность довольно устрашающей: скот, саженцы, семена, инструменты, механизмы, материалы, ткани, домашний скарб, гвозди, винты, шпильки и краски: отнести и поставить, отнести и поставить, и все это без единого слова.
- Куда мне отвести их? - закричал Раэл Манделла.
Доктор Алимантандо поманил их за собой замотанной в тряпки рукой и отвел в теплую, сухую пещеру.
- Располагайтесь здесь. Она соединена с другой, где мы сложили ваше имущество.