Несколько секунд мошенник висел в пустоте. У нее даже не было цвета – будь вокруг молочный туман или чернильная тьма, глаза чувствовали бы себя гораздо лучше. Взгляд не мог ни за что зацепиться – ни за форму, ни за цвет, поэтому Юлиус почти мгновенно плюнул на любопытство и страсть к познанию, крепко зажмурившись. Здравый смысл подсказывал, что главное "ух-ты" подобных перемещений для смертного заключалось в банальной возможности быстро и безболезненно свихнуться на почве странности внешних обстоятельств.
– Думаешь заумно, как алхимик, – хохотнул за спиной Гермес.
– Я что, вслух это сказал?
– Именно. Держи себя в руках и не путай верх с низом, а мысли – с речью. Мы уже почти прибыли.
И действительно, почти тут же вернулась опора под ногами. Юлиус приоткрыл один глаз и обнаружил, что стоит на полу из черного мрамора с белесыми и перламутровыми прожилками. А вокруг медленно вырастали стены.
Все авторы исторических хроник, когда речь заходила о покоях Зевса, почему-то ограничивались общими словами и туманными обобщениями. Теперь мошенник осознал истинные причины. Зал казался… обыденным. Прямые линии, цвета в серой гамме – ни сногсшибательных украшений, ни пляшущих нимф, ни лазурных водопадов. И разлитая в воздухе звенящая тишина, будто рассыпающаяся каждую секунду на хрустальные осколки и колокольчики. И гул колокола, прозвучавший, как только Юлиус осмелился пошевелиться.
– Это нас приветствуют, – усмехнулся Гермес и повел Корпса к высокой двери из резной кости. – Старина любит показуху и театральные эффекты, этого у него не отнимешь.
– Да уж… – начал было Юлиус и прикусил язык. Первый раз в жизни – не в переносном смысле, а в самом что ни на есть прямом. До крови и багровых звездочек перед глазами.
Потому что за дверью обнаружился вовсе не благодушный Зевс, ожидающий ловкого мошенника для похвалы с глазу на глаз. Точнее, Громовержец там был, но в дальнем конце комнаты – он сидел за столом, подперев щеку кулаком, и тихонько смеялся. А еще с десяток верховных богов в упор смотрели на Юлиуса так, будто он ворвался без приглашения на званый ужин в дом правителя полиса. Впрочем, примерно так все и было, только "полис" – в сотни тысяч раз значимее.
– Гермес, тебе отказала хваленая скорость? – голос у Зевса был тихий, чуть хриплый, но когда он говорил, дрожали стены и пол под ногами.
– Я стер три пары крыльев на сандалиях, пока выполнял твое поручение, – Гермес сделал всего одно короткое и фактически не уловимое глазом движение, но вмиг оказался рядом с Зевсом, протягивая ему тонкий лист бумаги. – К тому же, не люблю копаться в бумажках.
Как только документ перекочевал в руки Зевса, боги наконец перестали сверлить взглядами несчастного Юлиуса, который готов был уже либо сквозь пол провалиться, и все, как один, посмотрели на Громовержца. Точнее, на договор, который он уложил на стол и победно улыбнулся.
На некоторое время в зале воцарилась тишина. Затем Посейдон – мошенник узнал его по трезубцу и короне – громко зевнул и отвернулся.
– Ну, и что это такое? Какая-то твоя отписка, Зевс? Отречение? – он хохотнул.
– Можно и так сказать, – улыбнулся в свою очередь Громовержец. – Сейчас подпишу, кстати, а то как-то нехорошо получается. Все уже, а я еще нет.
Правитель Олимпа протянул руку к документу. Из указательного пальца выскочила крошечная молния и, как заметил Юлиус, осталась сверкать на листе бумаги.
Боги недовольно зашумели. Корпс видел, как буквально налились кровью глаза Гефеста. Он сделал шаг вперед и что-то шепнул Посейдону. Теперь уже и бог морей смотрел на документ не смешливо, а подозрительно.
Мошенник подумал, что того и гляди прямо здесь начнется драка. По сути, если не считать Гермеса, Зевс находился в одиночестве в окружении врагов, но те, похоже, решили не рисковать. Появившийся из ниоткуда документ с их собственными подписями заставил небожителей быть более осторожными.
– Что это за игры? – спросил Гефест, чеканя каждое слово, как заготовку в своей кузнице.
– Никаких игр, – Зевс вдруг стал серъезным. – Эпоха игр закончилась. Больше никто не будет спокойно сидеть на вершине, пожиная плоды. Нам всем предстоит плодотворно поработать.
– Мы и не сидели, – Кузнец скривился. – Это вы прохлаждались и занимались не пойми чем.
– Все сидели. Просто у одних было преимущество: они пока сидели – получали силу. Согласен. Поначалу вы хорошо поработали, и это принесло свои плоды. Но потом вы поняли, что путь, по которому пошел мир, может не только возвысить вас, но и низвергнуть. И стали всеми силами этому мешать. А после решили взять власть в свои руки, пока можете. Не спорю, момент выбрали очень удачный. Чуть раньше – у самих сил бы не хватило. Чуть позже – не успели бы, – Громовержец пожал плечами. – Но теперь ваша сила будет измеряться не молитвами, а людскими делами. Идеями. Планами. И… впредь не стоит думать, что в противники вам достался никчемный старый бог, который уже ничего не может.
– Это почему же?
Вот теперь Юлиус уверился, что драка будет. Едва ли не синхронно Гефест, Посейдон и остальные сделали шаг вперед. Блеснул в неровном свете трезубец, качнулся молот, мелькнул чей-то кинжал, выскочивший из рукава. Мошенник не был трусом, но сейчас отчаянно осматривал помещение в поисках неприметных местечек, в которых можно было бы пересидеть и подождать, чем все закончится. От него сейчас не было никакого проку.
Зал заволокло тучами. Черными и тяжелыми. Они заполнили все пространство, так что Юлиус ничего не видел перед собой, кроме смутных силуэтов. Волосы знакомо встали дыбом, как будто мошенник вновь куда-то перемещался. Раскат грома прозвучал так внезапно, что Корпс вздрогнул.
А следом за ним, с такой же силой и мощью зазвучал голос Зевса.
– Остановитесь!
Слово прокатилось по всему залу. Отдалось от стен и ударило в голову. Затем оно стихло и единственным оставшимся звуком оказалось легкое потрескивание.
– Договор подписан, – произнес Громовержец уже более спокойно. – И вы сами подписали его. К тому же, в нем есть пункт, что отменить его действие могут только все боги разом. Если хотя бы один будет против – все останется, как было.
– Я не помню, чтобы я его подписывал, – возразил Гефест.
– Но ты узнаешь свою подпись? Или ты хочешь сказать, что это подделка?
Эту фразу Зевс произнес мягко, но смысл, вложенный в нее, мошенник понял сразу. "Уж не хочешь ли ты сказать, что я, повелитель Олимпа, вру тебе?" – вот что подразумевал Зевс.
"Действительно, он не выживший из ума старикан. И не веселый дедушка. Он – Бог! И не стоит об этом забывать", – подумал Юлиус и не смог понять, кому он адресует этот вывод – Гефесту или самому себе.
– Узнаю, – произнес Кузнец. – Хотя, повторюсь, не помню, чтобы я его подписывал. Бумажку принес Гермес, и я не удивлюсь, если здесь сокрыто какое-нибудь мошенничество.
– Ты меня обижаешь, – возмутился тот. – Когда это я опускался до подобного?
Тучи рассеялись, и Юлиус вновь смог рассмотреть присутствующих. Теперь они уже выглядели не так грозно. Кажется, боги были обескуражены. Некоторые – до такой степени, что стали уходить, не прощаясь. На том месте, где за мгновение до этого стоял Посейдон, взметнулась волна и с шипением ушла вниз, сквозь пол, оставив после себя островки пены. Прекраснейшая из бессмертных, Афродита, надула губки и, звонко цокая каблучками, направилась к двери. За ней, тяжело переваливаясь, пошла грузная Деметра, бормоча под нос что-то о нерадивых жрецах. "Молиться надо было лучше, храмы выше и жертвы богаче…" – сумел расслышать Юлиус. Гестия исчезла молча и незаметно.
Что же вы так, – Зевс оперся подбородком о сложенные руки, мягко улыбнулся и вмиг превратился в добродушного старичка, на вид абсолютно безопасного. Похоже на сытого кота, который убил и съел десяток мышей, а после этого прилег отдохнуть на пороге амбара с лоснящейся довольной мордой. – Почему ходите без напутствия? Или хотя бы без признания собственного поражения.
Насчет поражения мы еще посмотрим!
Гефест скрипнул зубами, развернулся и бросился к двери. По пути он в сердцах размахивал молотом направо и налево – так широко и сильно, что Юлиус вдруг обнаружил себя забившимся под стол и прикрывающим голову руками. Ум еще не успел проанализировать опасность, а инстинкт самосохранения уже сделал свое дело.
Вот уж не думал, что последним останется самый вспыльчивый, – проводив взглядом Кузнеца, громовержец уставился на Ареса.
А какой смысл уходить сразу после того, как вспылил? – бог войны провел ногой по полу, чертя дорожку в золе и угольках. – Идеи переворота и прогресса неплохи, если забыть о том, что для нас это поражение. Надоело держать бойцов на мечах, когда давно пора брать в руки пистолеты…
Арес подхватил со стола шлем, украшенный высоким плюмажем, оскалился и тоже ушел. Афина, которую Юлиус до последнего мгновения принимал за статую, наклонилась к Зевсу:
Отец, ты уверен, что их следовало отпустить?
Уверен.
А если они начнут восстание?
Не начнут. Запечатленное слово бога гораздо сильнее его сиюминутных порывов. Тем более, что я верю – со временем они все поймут выгоду. Пусть сила и власть перестанут зависеть от молитв и жертв, зато какой простор для творчества! Для новых изобретений! Для… а специально для Юлиуса я хотел бы сказать пару слов.
У Корпса вмиг пересохло в горле.
А… – оказавшийся за спиной Гермес схватил его за шиворот и выволок из-под стола.
– Здорово ты придумал с автографами. Уж если на чем и играть, так это на нашем самолюбии. Каждому хочется признания.
– Ээээ… Ну, да, – на язык просились лишь отдельные буквы и самые короткие бессмысленные слова.
– И особенно тонким ходом было поручить дело тому, кто не знал о его истинной сути.
– Зато по возвращении меня ждет истерика со стенаниями и причитаниями – "ах, куда исчезли драгоценные подписи богов и их приспешников…" – Юлиус нашел в себе силы поиронизировать и в честь этого даже собрался выдохнуть с облегчением, но не успел.
– Поговорим о твоей судьбе.
Сказано это было спокойно, однако живое воображение мошенника сразу подкинуло ему воспоминания о знаменитых ворах, чьи головы находили на пиках, а тела – в колодцах. После того, как они выполняли задание какого-нибудь важного господина – настолько важного, что ему ни к чему оставлять свидетелей.
– Чего ты хочешь? После всей этой аферы, которую провернули вы с Гермесом, он выпросил у меня отдых до начала нового века. Осталось узнать, чем я могу наградить тебя. Думай и отвечай быстро – я не люблю чувствовать, что должен смертному.
Лишь стоило этим словам прозвучать, как Юлиус Корпс понял, что до этого жил неправильно.
"Никогда не накапливай вещей. Отправляйся в путешествие налегке. Не имей ничего, что тебе не жалко потерять…" – все эти наставления Фавна, ставшие для мошенника принципами, рассыпались в один миг, словно их не было. Для этого оказалось достаточно всего лишь одной фразы "Чего ты хочешь?". Правда, ее задал тот, для кого не было никаких преград, и может быть, именно поэтому в голове Юлиуса вмиг образовалась воронка, втянувшая в себя здравый смысл. Как говорится, слишком хорошо – тоже плохо.
"Что я хочу? Вот так просто взять и сказать? Корабль, как у Леонида… нет! Никаких кораблей, морозильных ларей и прочего. Нужно что-то принципиально новое. Но что? Мне ведь так много всего нужно, у меня ведь никогда ничего толком и не было. Может быть, я хочу красивую, умную и послушную жену? Нет. Я еще не готов. Предугадывать мысли людей, чтобы знать, как их обмануть? Так неинтересно. Чтобы никогда не было ни холодно, ни жарко? Надоест. Свой собственный остров? Вечную жизнь?"
Голова шла кругом. Юлиус переводил взгляд с Гермеса на Зевса, ожидая, что кто-нибудь из них подскажет. Намекнет, где сокрыта выгода. Но один посмеивался, а второй становился все более нетерпеливым.
И вот, когда брови Громовержца из вопросительных превратились в хмурые, мошенник наконец решился.
– Хочу, как он! – выпалил Корпс и ткнул пальцем в Гермеса.
Запоздало вспомнив, что, вроде бы, в приличном обществе – а общество двух богов вряд ли могло считаться неприличным – так не делают, мошенник, смутившись, убрал руку.
Однако слово прозвучало.
– Как он? – Зевс продолжал хмуриться. – Отдохнуть до начала нового века? Что ж, это можно будет устроить.
Лицо Громовержца разгладилось, и он вновь улыбнулся. – Хотя, признаюсь, я ожидал чего-нибудь более сложного.
– Все сложности он создаст себе сам, – хмыкнул Гермес.
– Ну, тогда, думаю, не заскучает. С деталями разберемся позже. А теперь – мне пора.
Зевс многозначительно посмотрел на Юлиуса, но тот не сразу сообразил, что "мне пора" в устах верховного бога означает, что пора как раз им – Корпсу и Гермесу.
Последний раз окинув чертоги Зевса взглядом, мошенник подумал, что, в сущности, как-то все вышло по-скромному. Даже не верилось, что именно сегодня и именно здесь состоялось окончательное падение старой эпохи. Она еще, конечно, будет бороться изо всех сил. Может быть, агония продлиться долго, но, в конечном итоге, все либо приспособится к новым условиям, либо умрет.
От этого даже стало немного грустно.
– Ты как будто сейчас проиграл, – заметил Гермес, пока они шли.
– Что-то вроде того, друг мой, – признался мошенник. – Мне старый мир нравится. А новый… ну, он, наверное, будет замечательным, но я его слабо представляю, чтобы вот прям сейчас радоваться. Да и еще – я не люблю концовки. В завершении истории все уже устали, раздражены, успели множество раз перессориться, хотят побыть подальше друг от друга. Некоторые, конечно, желают остаться вместе, но отдельно от остальных. В общем – представление окончено, зрители расходятся, да и артистам пора снимать маски, смывать грим, разоблачаться и превращаться в обычных людей. Ярмарка закончилась, и балагану пора уезжать.
– Вот как тебя понесло, – уважительно прицокнул языком собеседник, но более ничего не сказал.
Когда тьма во второй раз за сегодняшний день окутала их и у Юлиуса завертелось в глазах, он успел запомнить картинки-настроения, возникшие яркими вспышками.
Монорельсовая дорога, опутывающая весь город и проходящая даже сквозь здания. Переливающееся огнями ожерелье на теле полиса. Шумные улицы, сотни спешащих людей. Не похожие ни на кого из современников Корпса, они торопятся есть, спать, жить, любить. Их одежды, лица, жесты – все это чужое, но в тоже время время в глазах их тот же огонь настоящей жизни, что горит в самом Юлиусе, Флавии, даже в Гераклиде. Мобили диковинной формы – округлые и прижимающиеся к земле – рыскают по улицам. Иногда возникает ощущение, что они даже не касаются поверхности дорог. Возможно, так и есть, потому что мошенник видит и летающие мобили, и плывущие по воде. И даже погружающиеся в толщу земли. Боги едва ли не на равных с людьми живут в этом мире. "Электрокомпания Зевса", "Охранное предприятие Ареса", "Морские перевозки Посейдона", "Театр драмы Аполлона", "Заповедник Артемиды"… – вывески мелькают перед глазами, закрывая одна другую и…
…хлопок. Дом Леонида. Удивленное лицо Гермеса подсказало Юлиусу, что восторг слишком явно написан у него на физиономии.
– Я видел его, новый мир! Когда мы перемещались, картинками-образами.
– Повезло, – едва ли не с завистью прошептал бог. – Мы живем долго, а потому не можем видеть будущего. Только стараемся предугадать.
Мошенник ничего не стал отвечать. Гермес наверняка доживет до этого времени, ну, а что касается Юлиуса – глупо думать, что перемены окажутся такими быстрыми.
– Ладно, хватит о плохом, – бог плутовства подмигнул Корпсу. – Слушай, когда ты говорил об отдыхе, это же не означает, что ты решил завязать? Если мне понадобится человек, чтобы помочь с каким-нибудь дельцем…
– … то ты можешь на меня рассчитывать, – улыбнулся в ответ мошенник.
– Отлично! Передай Фло, что я еще сегодня загляну.
Гермес на прощание кивнул и вновь исчез. А Юлиус принялся размышлять: как убедить Гераклида, что его листок пошел на благое дело, и как объяснить, что за это благое дело Аквусу совсем ничего не положено.
"Надеюсь, его недовольство тоже в итоге останется в старом мире, – ухмыльнулся мошенник. – Хотя что-то мне подсказывает, что некоторые вещи и люди совсем не меняются…"
Эпилог
Спустя полгода в лабораториях алхимиков и инженеров наконец перестало пахнуть гарью и озоном. "Приручение" молний оказалось не таким сложным и опасным делом, как казалось вначале. К изучению электричества подключились механики с практическим складом ума и владельцы технических корпораций – для того, чтобы вывести его из тесных рамок теории на прикладной простор. Пока они внедряли укрощенный небесный огонь направо и налево, ученые мужи спорили до хрипоты за право быть первооткрывателями – судя по количеству претендентов, блестящая мысль пришла одновременно в десятки голов.
Одними из первых сориентировались горняки – с новым типом освещения появилась возможность вернуть к жизни самые глубокие и темные шахты, для разработки которых в свое время не хватило то ли терпения, то ли оборудования. Например, покинутый Аливерион на острове Эвбея вновь заработал, и на поверхность потянулись вагонетки с углем, на который полдесятка лет назад уже махнули рукой.
Сроду не знавшие такой популярности, эвбейцы неожиданно для себя познакомились с туристами, желающими посетить самую глубокую шахту в Греции, и с переселенцами – шахтеры переезжали основательно, с женщинами, детьми, собаками и всем домашним скрабом.
Однажды туда пожаловал сам правитель Родоса – громогласный и суровый капитан Биллис, ныне именующий себя адмиралом. Ходили слухи, что власть на пиратском острове захватить может кто угодно – достаточно бросить вызов судьбе, выиграть в кости десять раз подряд и увернуться от черной метки. Ну и, разумеется, – проткнуть шпагой действующего правителя Родоса, а если понадобится – то и его близких. Всех. По очереди. Глядя на Биллиса, никто не сомневался, что такому внушительному человеку это под силу.
Почти никто.
Был один матросик с корабля, что пришвартовался в порту рядом с подводным судном адмирала, – утверждал, что краем глаза, в ночной глуши, видал, как Биллис прямо на капитанском мостике чешет за ухом гигантскую крысу. Наверняка, к тому же еще и сухопутную. А какое после этого может быть уважение к подобному мягкосердечному человеку и вера в то, что он мог хоть кого-то проткнуть шпагой?
Но матросу мало кто верил. Попробуй-ка разглядеть крысу ночью в новолуние, когда вокруг темнота, хоть глаз выколи. Нечего придумывать сказки.
К тому же, были свидетели того, как на следующий день с подводной лодки Биллиса по узкому железному мостику на берег сошел низенький человек с лохматыми бровями, крепко сжатыми губами и хмурым лицом. В одной руке он нес небольшой чемодан, а на согнутом локте второй примостился толстенький крот с блестящей шерсткой. Нос которого, кстати, в темноте можно запросто принять за крысиный.