Безобразные маски выплывали из темноты, и Рюсину казалось, что он оказался в окружении злобных туземцев-людоедов. От них пахло кровью, из разинутых ртов смердело гнилыми зубами и больными желудками, и лишь лезвия сверкали холодным голубым блеском. Как будто льдинки в бурлящем океане ненависти, злобы и ужасающего голода.
Тэнри чувствовал локтем стоящую рядом Агатами, и через это прикосновение ощущал ее веселую ярость, под которой в то же время скрывалась бездна стылого спокойствия, откуда могли вынырнуть на поверхность весьма жуткие чудовища. Если кого и стоило бояться в предстоящей драке, так это саму Агатами.
Сэцуке вжалась в стену и беспомощно оглядывалась, но больше никого вокруг не было. Хоть бы кто-нибудь из взрослых появился! Забежать в магазин и просить помощи у продавцов? Чтобы они вызвали полицию? Не успеть. Словно черное, пузырящееся болото охватывает Агатами, Рюсина и Тэнри, смыкается вокруг них, захлестывает с головой... Сэцуке от ужаса зажмуривается, а когда открывает глаза, то видит, что ее друзья не утонули, как-то сумели выбраться на поверхность, расталкивая, разбрасывая зловонные волны, которые при каждом ударе обретали личины, очень похожие на человеческие, но, в тоже время, оставалось в них что-то от стихии - тупой и упрямой.
Агатами задыхалась. Липкая вонь забивала нос, из глаз текли слезы, ужасно хотелось вздохнуть полной грудью, но ее тянули вниз, хватались жадными руками за лодыжки, пытаясь опрокинуть на пол, и приходилось снова и снова вбивать каблуками упрямых тварей в мраморные плиты, чувствуя их содрогание. Это отнимало те драгоценные мгновения, которые она могла потратить на блоки, ответные выпады, удары. Уже пару раз лезвия скользили по подставленным предплечьям, но Агатами удавалось сконцентрироваться, отразить, оттолкнуть их стылые языки.
Страха не было. Что страшного в банальной драке? Главное здесь - выдерживать темп, чувствовать локоть товарища и бить с максимальной эффектностью, то есть стремясь попасть в носы, глаза, губы, все то, что немедленно начинает распухать, кровоточить. И еще ломать пальцы. Это наименее эстетичное, но наиболее действенное средство даже не столько физического, сколько морального воздействия. Где вы, пальцы?! Дайте мне ваши пальцы, бандерлоги!!!
Вскоре Тэнри обнаружил, что они все трое стоят спиной к спине, а уроды с завидным и достойным восхищения упорством накатываются на них, обрушиваются упрямыми волнами на стальные и бетонные выступы профессиональной защиты, обвисают на них желеобразной массой и отступают назад, оставляя на полу лужицы крови и обрывки одежды.
Тэнри втискивал кулаки и ноги в упрямую массу, и на каждый удар в ответ выплескивалось нечто жидкое, горячее, словно противники были по горло наполнены какой-то вязкой дрянью. Особенно злили разрисованные лица, даже не лица, а - воздушные карнавальные шары, колышущиеся где-то наверху, живущие отдельной от их тел жизнью, с застывшей усмешкой выделяясь из темноты схватки, разевая черные провалы ртов только для того, чтобы извергнуть из себя очередную порцию слизи.
Больше всех не повезло Рюсину. Именно на его фланге скопилось наибольшее количество ножей и бритв, а так же парочка велосипедный цепей, обмотанных изоляционной лентой и украшенных заточенными крючьями. К счастью, уроды так бестолково торопились смести Рюсина, располосовать его, отдубасить цепями, что только мешали друг другу, и оставалось лишь выбрать из сталкивающихся фигур ту, что оказалась ближе, вцепиться, вжаться в нее, сделать шаг, перевести нетерпеливое движение противника в нужное направление, подставив живой щит под град ударов, снова отступить, выбрать, схватить, подставить...
- Как вы там?! - крикнула Агатами.
- Держимся! - крикнул в ответ Тэнри.
- Не надоело?!
- Мне надоело, - прорычал Рюсин, и очередная тварь полетела в фонтан. - На редкость упрямые уроды!
- Пора домой, - заключила Агатами.
- Пора, - согласился Тэнри.
Сэцуке не уловила точно, что произошло, но в мешанине дерущихся вдруг что-то вспыхнуло, окутало неуклюжие тела багровой аурой, опрокинуло их, разметало, теперь уже окончательно, и лишь посредине расширяющегося светового шара резко прорисовались три неподвижные фигуры.
В лицо пахнуло горячим ветром с привкусом полыни, чья-то рука стиснула ее локоть, а в ухо громко прошептали: "Бежим!"
И они побежали.
18
- И вы всегда так? - спросила Сэцуке. Она сидела на кровати, держала двумя руками чашку с чаем и смотрела как Агатами распределяет по свободным полкам в шкафу ее новые вещи.
- Почти, - беззаботно сказала Агатами. - При удачном стечении обстоятельств удается ввязаться даже в парочку драк.
- А я думала, что этот район самый безопасный.
- Район безопасный, - согласилась Агатами. - Это мы опасные.
Сэцуке отхлебнула из кружки. Агатами рассмеялась.
- Не горюй, Сэцуке. Я шучу. Можно сказать, что сегодня нам не повезло. Непредвиденное стечение обстоятельств - вот как это называется.
- Мне было страшно, - призналась Сэцуке. - Мне было ужасно страшно. Я... первый раз... первый раз видела...
Агатами отошла от шкафа, взяла у Сэцуке кружку, водрузила на стол, заставила девочку встать с кровати и обняла ее. От Агатами пахло ярким солнечным летом. Сэцуке прижалась к ней, зажмурила глаза, но страх все равно не отступал, продолжая ледяной рукой сжимать сердце, и от этого знобило.
- Я виновата, Сэцуке, - прошептала Агатами. - Я ужасно виновата перед тобой. Я думала...
Сэцуке зарыдала. Страх наконец-то прорвал защитную оболочку, и оказалось, что от этого становится только легче. Пусть слезы, пусть всхлипывания, пусть она чувствует себя маленькой брошенной девчонкой, но так лучше, чем пронизывающий до костей холод ощущения, что за спиной притаилось нечто жуткое, уродливое, готовое в любое мгновение распахнуть зубастую пасть и поглотить тебя.
- Не бойся, - прошептала Агатами. - Не бойся того, что находится за твоей спиной.
Сэцуке в ужасе дернулась, но Агатами крепко держала ее.
Откуда она узнала?!
- Я все вижу, Сэцуке. Не бойся, не бойся, не бойся, - словно проговаривая заклинание говорила Агатами.
- Я боюсь... очень боюсь...
- Вокруг только игра, и ничего больше, - сказала Агатами и разжала объятия.
Щеки у Сэцуке горели.
- Полегчало? - спросила Агатами.
- П-п-полегчало, - неуверенно ответила Сэцуке.
В дверь постучали.
- Мальчишки опять пришли, - сказала Агатами. - Впустим?
- Впустим.
- Или лучше проваливают?
- Нет, - Сэцуке хотелось, чтобы странная, неожиданная ниточка, которая протянулась между ними, разорвалась чьим-то присутствием, чтобы чувство непонятной ей самой неловкости рассеялось, растворилось, чтобы ушло, пропало ощущение какой-то вины за нечто запретное и... и нечестное.
- Здорово мы их! - Рюсин бухнулся в кресло и задрал ноги на спинку кровати Агатами. - Как же я оторвался! От души!
- Да ладно уж, - поморщился Тэнри. - Пойди еще учителям расскажи. Они тоже порадуются.
- И расскажу, - сказал Рюсин. - Точнее, сочинение напишу. Или книгу! Вот, это будет здорово! "Мои выдающиеся драки". Звучит?
- Звучит, - согласилась Агатами. - А еще лучше - "Как мне накостыляли по шее".
- Ты сильно испугалась, Сэцуке? - спросил Тэнри.
- Сильно.
- Извини, что так получилось. Всякое бывает.
- Бывает, - согласилась Сэцуке.
- А ты откуда? - внезапно поинтересовался Рюсин. - И почему тебя сюда сдали?
- Меня не сдали, - ощетинилась Сэцуке, а Агатами погрозила Рюсину кулаком. - Папа считает, что так будет лучше. Он не может смотреть за мной. У него работа. Раньше мы жили в другом месте.
- В каком? - спросил Тэнри.
- В другом, - упрямо сказала Сэцуке.
- Ну что пристали к человеку, - заступилась за Сэцуке Агатами. - Как будто сами не помните, что чувствовали, когда сюда попали.
- Я чувствовал себя хорошо, - мечтательно сказал Рюсин. - По сравнению с той дырой, где я обитал до "Клампа", мне казалось, что я попал в сказку. До этого меня частенько держали в клетке, - объяснил Рюсин Сэцуке.
- В клетке?!
- В клетке. В большой крепкой клетке, с толстыми прутьями. Я их перегрызал, но пока спал их заменяли. И все приходилось начинать с начала.
Сэцуке казалось, что Рюсин шутит, и ожидала увидеть на лицах Агатами и Тэнри улыбки в подтверждение выдуманности того, о чем Рюсин рассказывал, но те оставались серьезны и невозмутимы.
- А зачем тебя держали в клетке? Разве можно держать кого-нибудь в клетке? - недоверчиво спросила Сэцуке.
- Его вообще не надо было оттуда выпускать, - сказала Агатами.
- Меня держали в клетке, чтобы я не улетел, - спокойно сказал Рюсин, не обращая внимание на язвительность Агатами.
- Улетел?!
- Да.
Сэцуке растерялась. По ее мнению, Рюсин, конечно же, врал. И Агатами, и Тэнри должны были, даже обязаны подтвердить, что Рюсин все выдумывал. Ну, возможно, не сказать вот так прямо, что, мол, хватит заливать, Рюсин, уже надоели твои мрачные выдумки, а хотя бы усмехнуться, сморщить нос, подмигнуть ей, Сэцуке, но дать понять, чтобы она скорчила такую же серьезную физиономию, выслушивая откровенные враки этого выдумщика Рюсина. Но...
- Зачем ты меня опять пугаешь, Рюсин? - почти жалобно спросила Сэцуке. - Это ужасно.
- Действительно, Рюсин, хватит твоих идиотских историй, - сказал Тэнри. - От них всегда мороз по коже.
- Люблю напускать страх на вас, людей, - расхохотался Рюсин. Но было в его смехе нечто такое же пугающее, как и в его воспоминаниях. - Может, и ты, Тэнри, расскажешь что-нибудь?
Тэнри покачал головой.
- Боюсь, что ты от страха спать не сможешь.
- Что, такое ужасное детство?
- Жуткое.
- Врешь!
- От вруна слышу!
- Хватит, хватит, - Агатами хлопнула в ладоши. - Все. Прием окончен, мальчики. Всем пора спать.
Когда Тэнри и Рюсин ушли, а Агатами и Сэцуке уже лежали в кроватях, Сэцуке спросила:
- Он все выдумал?
- Кто? - зевнула Агатами.
- Рюсин. Ну... про клетку, в которой его держали.
- Наверное.
- Что "наверное"? Наверное выдумал или наверное не выдумал?
Агатами помолчала и спросила:
- А почему это для тебя так важно?
- Невежливо отвечать вопросом на вопрос, - сказала Сэцуке. Но объяснила:
- Я никогда раньше не слышала, чтобы детей держали в клетках.
- Рюсин не ребенок, - сказала Агатами. - И никогда им не был. А то, что его, возможно, держали в клетке, в любом случае пошло ему на пользу.
Сэцуке откинула одеяло и села, обхватив колени. Ночник высвечивал в темноте неясные тени и казалось, что все предметы в комнате набросили серые балахоны.
- Какой длинный день, - пожаловалась она, но Агатами ничего не ответила, потому что уже спала.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
АГАТАМИ
1
Мир был пуст и мертв. Все пространство от горизонта до горизонта заполняли человеческие тела - иссохшие, светящиеся бледным отраженным светом, похожие на старые, уродливые, надоевшие куклы, брошенные капризным ребенком на пол. Миллиарды тел, пустых оболочек, использованных вместилищ душ, машин, отработавших свой срок и оставленных здесь навсегда. Высеченный из мертвой плоти конец всех времен. Ведь именно так люди представляют себе Судный день?
Итиро парил в пустоте и разглядывал бесконечность. Искаженные смертью лица, изломанные агонией руки и ноги, торчащие ребра и лысые, обтянутые пергаментом кожи черепа. Кто из живущих не ужаснется, попав сюда? Даже ему, одному из Творцов, было бы неприятно коснуться ногами беспредельной пустыни смерти. Лучше уж вот так - находиться между оболочками и сфиротами, между телами и душами, между землей и небом.
Если посмотреть вверх, то можно узреть другую бесконечность, где, словно звездное небо, простерлись сфироты - необозримое пространство, усыпанное разноцветными блестками. Стоит протянуть к ним руку, и каждая искорка взрывается, распухает, вырастает в колоссальную обжигающую звезду, по поверхности которой пробегают волны, вспыхивают и гаснут протуберанцы, водят хороводы плотные вихри.
А затем раскидывает черные крылья жуткая тварь, протискивается между двумя бесконечности незваным гостем, окатывает леденящим ветром, опускается на колени и с чрезмерным подобострастием пригибается к пустыне тел, как будто хочет вцепиться клыками в окаменелую мертвечину. Итиро помогает Никки-химэ спрыгнуть с плеч твари и укоризненно говорит:
- Вы опять не воспользовались лифтом, милая сестра.
- Мне некогда разъезжать на лифтах, Итиро. У меня, в отличие от вас, слишком мало времени.
- Я чувствую укоризну...
Никки-химэ притрагивается пальцами к его губам, пытаясь уловить усмешку, но он серьезен.
- Даже нам нужно подчиняться тем законам, которые мы установили, брат.
- Что-то я не помню ангелов среди тех существ, которые были сотворены, - усмехнулся Итиро. Черная тварь изогнулась, распустила крылья и оскалилась. - Но выглядит впечатляюще.
Никки-химэ кивнула, и ангел исчез.
- Вас не должны беспокоить мои маленькие шалости, брат.
- Простите, сестра. Я излишне желчен.
- У нас у всех испортился характер, брат. Мы стали невыдержанны, самоуверенны, жестоки. Наверное, даже из нас постепенно уходит жизнь.
- Мы изначально лишены жизни, сестра. Не льстите ни себе, ни мне. Вы прекрасно знаете, что нам пришлось сделать...
- Вы раскаиваетесь?
- Раскаяние более пристало бы вам, - заметил Итиро.
Никки-химэ распростерла руки, как будто намереваясь обнять Итиро:
- Жаль, что я не могу видеть вас, брат.
- У каждого из нас свои недостатки. Кто-то не видит добра и зла, кто-то не чувствует между ними никакой разницы.
- Сколько сфирот вам уже удалось вернуть, брат?
- Почти все. Благо, что мы ограничились волшебным числом.
- Все шестьсот тысяч? - воскликнула Никки-химэ.
- Я сказал - почти все, сестра. И тогда можно будет начать все сначала. Отворить путь аниме, излить ее на техиру...
- Нельзя Творить дважды, брат, - покачала головой Никки-химэ. - Вы хотите совершить еще более ужасную ошибку, чем та, которую мы сделали...
- То была не ошибка, а... маленький недочет.
- То, что все умирает, вы считаете следствием маленького недочета? Я чувствую неотвратимую гибель. Надо не возрождать, брат мой, а приближать конец. Это гораздо милосерднее для тех, за кого мы в ответе.
- Я не отвечаю за людей, - резко сказал Итиро. - Я не бог. Я всего лишь творец.
Никки-химэ сплела пальцы, склонила голову. Длинные волосы, заплетенные в косу и перевязанные вокруг талии, сияли чистым золотым светом, как будто в вечности внезапно возникло новое солнце и набросило на бесконечность мертвых тел вуаль изменчивых теней. Словно крохотный намек на жизнь появился там, где она никогда не могла и не должна была существовать.
- Я слышала ужасные вещи, брат. Вокруг вас плетут сети заговора. Коварного заговора!
Итиро рассмеялся.
- Мне странно слышать подобные предупреждения из ваших уст, сестра! Разве что-то может твориться против меня без вашего любезного ведома?!
- Со мной все просто, брат. Мы когда-то объединились с вами, чтобы уничтожить Третью Ипостась. Мы были вместе, когда творили то, что теперь умирает. С концом мира наш союз завершен. Дальше каждый волен идти своим путем... Разве не таков был Договор?
Итиро раскинул руки и стал расти. Он возвышался над крохотной теперь Никки-химэ грозным колоссом. Его рука протянулась к Слепой Принцессе, и она опустилась, села на раскрытую ладонь почти незаметной пылинкой.
- Разве я не велик?! - загрохотал Итиро. - Разве я не всемогущ, сестра? Моя власть над сотворенным простирается столь далеко, что я могу вернуть себе сердце, которое будет столь же надежно, что и утерянное!!!
Громадная рука распахнула плащ колосса, и в разверстой груди, в мешанине ужасных ран, в сплетении рванных мышц, аорт, в обрамлении желтых вкраплений искрошенных ребер помещалось сердце, сделанное, собранное из грубо заклепанных стальных листов, с множеством проводов, расходящихся по телу Итиро. Каждый глухой удар рождал вспышку молнии, и синяя река электричества растекалась вдоль проводников, гальванизируя изуродованное тело.
- Ужасно, - прошептала Никки-химэ, проводя кончиками пальцев по стальному сердцу. - Ужасно...
- Механическая и электрическая вселенная не так плоха, как мы до сих пор думали, - сказал принц. - Мир без конца и предела, без формы и охвата...
- Ужасно...
- Мир, нигде не кончающийся и пребывающий в абсолютной тьме межзвездных пространств...
- Ужасно...
- Мир, в котором пребывает вечно неизменная температура абсолютного нуля...
- Ужасно...
- Мир состоящий из мельчайших атомов, различных между собою лишь в количественном отношении и вечно двигающихся по точнейшим и абсолютнейшим законам, создавая нерушимую и железную скованность вечного и неумолимого механизма. Разве это не то, что мы хотели? Это ли не разумная альтернатива тому, над чем даже мы не властны?
Никки-химэ закрыла лицо и зарыдала. Плечи ее тряслись, и Принц нежно прижал Принцессу к себе.
- Мы - враги, сестра. Непримиримые враги, как может быть непримиримо то, что составляет единое целое. Сделаем то, что мы должны сделать...
- Я люблю вас, брат, - сказала сквозь слезы Никки-химэ.
Итиро покачал головой:
- В нашем мире, воздвигнутом на крови, нет никакой любви, сестра. Никакой.
2
Сквозь открытую занавесь свет фонаря падает на лицо, выделяя, высвечивая только половинку его, нечеткий карандашный набросок широко раскрытых глаз, вздернутого носика, коротко остриженной челки. Рука с длинными пальцами прижимает к уху крохотную коробочку телефона, полные губы слегка шевелятся.
- Да, папа.
- Все хорошо, папа.
- У меня появились друзья, папа.
- Не беспокойся за меня, папа.
Каждый ответ - новая слезинка, набухающая, набирающая вес в уголке глаза, сползающая по мосту длинных ресниц на гладкую кожу щеки, чтобы затем скатиться на подушку, превратиться в крохотное влажное пятнышко.
Свободная рука комкает одеяло, сжимает его так, что белеют костяшки пальцев.
- Нет, ты меня не разбудил...
- Все равно, уже надо вставать...
- Меня еще не вызывали отвечать...
- Спасибо, папа.
А на другом конце эфемерной нити горит свет. Человек сидит в ярко освещенной комнате, перед экраном "нави", смотрит на полки, где расселись многочисленные мягкие игрушки с даже не отрезанными ценниками. Они словно зверята, помеченные егерской штриховой кодировкой.
Рядом с безвольно лежащей рукой, из под пергаментной кожи которой проступают толстые жилы вен, дымится чашка с кофе, еще дальше стоит блюдце с тлеющей ароматической палочкой.
То, что человек говорит в телефон, не совпадает с тем, что он думает. Как будто кто-то возвел дом с тайным вторым этажом и загадочными созданиями, которые тихо, незаметно, осторожно вкрадываются в жизнь обычных людей с первого этажа.
- Я тебя не разбудил, дочка?
Ты должен был сделать контрольный звонок! Именно в это время, строго по расписанию.