Нет, не физическим уродством, а моральным. Начхать большинству в группе было на светлые идеи Петруза. Никифра в акциях больше всего интересовала экспроприированная сумма, на которую можно было безбедно существовать; Технаря, как сейчас он понимал, - не само оружие, а его действие, возможность с его помощью взорвать что-либо, разрушить, разнести в клочья; Костан упивался своей властью над чужими судьбами, и, единственное, что огорчало его, так то, что власть была тайной; а Андрик был просто патологическим убийцей. Пожалуй, один Жолис следовал за Петрузом по идейным соображениям. Но он тоже был озлобившимся функционером, не видящим других методов кроме террора.
Приходя в себя, Таксон Тей видел у своей постели сменявшиеся как в калейдоскопе лица санитаров, врачей, центуров. На вопросы он не отвечал, но сам от них постепенно "узнал", что Никифр и Жолис погибли через полчаса после осады котельной, подорвав себя в гараже Жолиса вместе с нарядом центуров. Сашан был убит на следующий день в перестрелке на площади Свободы, когда его случайно опознал кто-то из сослуживцев отца. Остальные ушли. Полученные из чужих голов сведения доставили Таксону Тею смешанное чувство горечи и облегчения. Горечи, что трое его бывших соратников погибли, облегчения, что остальные всё-таки живы. И жив Петруз, а уж он-то не заляжет в берлогу, не утихомирится, а будет продолжать борьбу, пусть и неприемлемыми теперь для Таксона Тея методами. И это последнее вызвало у Таксона Тея чувство боли за этот застуженный холодом разобщённости мир, мир озлоблённых одиночек, живущих сегодняшним днём, только своими идеями; декларирующих, что они борются за новый мир, а на самом деле просто ненавидящих этот, потому и берущих в руки оружие. Как же достичь нового мира они не знают. Как будто стоит только уничтожить всю мразь, и новый мир появится сам собой. Но самое страшное, болью свербевшее душу Таксона Тея, было то, что и он сам не знал, как построить такой мир без насилия.
На пятый день его вынесли на носилках из лечебницы, перевезли в крытой, чадящей древесной гарью машине на вокзал, и погрузили в тюремный вагон, стоявший в тупике. И только здесь Таксон Тей окончательно пришёл в себя. Восстановление тела закончилось, он ощущал себя разбитым, слабым, но вполне здоровым.
Вагон вздрогнул и тихо покатил по рельсам. Таксон Тей "увидел", как маневровый паровоз вытащил его из тупика и прицепил к составу столичного поезда. Поднатужившись, Таксон Тей с трудом сел на нарах. Голова закружилась, стало поташнивать. Конвойный, молодой прыщавый парень, сидевший на табурете возле тамбура, с любопытством наблюдал за ним сквозь решётчатые клетки пустых камер. Вероятно, он впервые сопровождал тюремный вагон с одним единственным заключённым.
- Дайте попить, - попросил Таксон Тей. Голоса своего он не узнал. Еле слышный шёпот, а не голос.
- Не положено, - неожиданным басом произнёс конвойный. И ухмыльнулся.
Дверь тамбура распахнулась, и в вагон вошёл статс-лейнант Геннад. Конвойный вскочил. Геннад кивнул ему и направился к камере Таксона Тея.
- Вечер славный, - проговорил он. - Смотрю, дела у вас идут на поправку.
Таксон Тей прикрыл глаза.
- Дайте воды… - просипел он.
- Хорошо, - кивнул статс-лейнант. - Есть ещё какие-нибудь желания?
- И поесть…
- Конвойный! - окликнул Геннад. - Напоить и накормить!
- Сам с утра не жрамши… - пробасил конвойный.
Геннад рассвирепел.
- Начальника караула ко мне! - гаркнул он.
Конвойного как ветром сдуло. Через мгновение он появился в вагоне в сопровождении бравого срежанта в лихо заломленной фуражке.
- Господин статс-лейнант, - вытянулся тот в струнку перед Геннадом, осмелюсь доложить, но на заключённого довольствие не выписано.
Геннад чертыхнулся, и Таксон Тей понял, чьих это рук дело. Новому комиссару бассградской центурии не хотелось отправлять единственного подследственного из группы Петруза в Столицу. Слишком много он знал о связях центурии с преступным миром. Только настоятельные требования Геннада, подкреплённые шифрограммой из Столичного управления, заставили комиссара предоставить тюремный вагон. Но мелочную пакость он устроил.
- Насколько я знаю, - жёстко проговорил Геннад в глаза срежанту, оформление довольствия заключённых входит в ваши прямые обязанности. И, если вы их не выполнили, извольте накормить заключённого собственным пайком.
Лицо срежанта вытянулось.
- Выполняйте приказ, - отрезал Геннад. - Я прослежу.
Срежант молча вышел в караулку и через минуту вернулся с кружкой воды и миской, в которой стояла открытая банка овощных консервов. Повинуясь взгляду статс-лейнанта, срежант вытряхнул содержимое банки в миску предметы с острыми краями передавать заключённым запрещалось.
- Лишней ложки нет, - буркнул срежант. - А свою не дам.
Геннад передал еду Таксону Тею.
- Ещё просьбы будут? - спросил он.
- Холодно. Одеться бы…
Статс-лейнант только глянул на конвойного, и тот метнулся в караулку, откуда принёс серую робу, засаленный ватник и разбитые всмятку ботинки.
- Ещё что-нибудь? - повторил вопрос Геннад.
Таксон Тей покачал головой.
- Тогда до свидания. - Геннад повернулся и через плечо бросил срежанту: - Если что случиться, я в соседнем вагоне.
И вышел.
Срежант постоял немного, со злостью глядя, как заключённый поглощает его паёк, затем витиевато выругался и, приказав конвойному забрать после еды кружку и миску, ушёл в караулку.
Таксон Тей поел и расслабленно прислонился к стене вагона. Сытая осоловелость охватила его, и он не заметил, как поезд тронулся с места. Он "проник" в купе статс-лейнанта, и "увидел", что тот сидит на полке в ногах у свернувшейся в калачик под одеялом дочери и под размеренный стук колёс рассказывает ей сказку. И столько доброты и участия к судьбе девочки было в душе Геннада, что у Таксона Тея, уже не ожидавшего встретить в этом злом мире человеческое сострадание, сжалось сердце. Но затем в сознание вторглись прозаические мысли прыщавого конвойного о том, как он нажрётся в столице и пойдет к кобылкам. Мечтал конвойный о классной лихой кобылке из лучшего стойла, но, в то же время, трезво оценивая свои финансовые возможности, надеялся подцепить какую помоложе прямо на улице. Говорят, в Столице их пруд пруди.
Таксона Тея передёрнуло от такого диссонанса. Словно комок грязи в душу швырнули. Он приказал себе успокоиться и заснуть. И заснул.
Разбудил его скрежет металла. Конвойного в вагоне не было, а у его камеры стоял срежант и ломиком пытался раздвинуть прутья решётки. Мгновения хватило, чтобы всё понять. В том числе и то, почему на него не оформили довольствия.
- Не так это делается, - усмехнулся он.
Срежант чертыхнулся и уронил ломик.
Таксон Тей встал, подошёл к решётке и взялся за неё руками. Настроившись, он почувствовал, как металл стал размягчаться, и легко, словно прутья были сделаны из пластилина, раздвинул их.
Срежант отпрянул и побледнел. Рука его судорожно зашарила по кобуре он никак не мог её расстегнуть. Взгляд срежанта точно прикипел к глубоким отпечаткам пальцев на металле.
- Не суетись, - тихо посоветовал Таксон Тей срежанту и заглянул ему в глаза.
Срежант обмяк.
- Убийство при попытке к бегству отменяется.
- Так точно, - глухим потусторонним голосом подтвердил срежант.
- Когда мы прибываем в Столицу?
- В четыре утра.
- Разбудишь меня в три, - сказал Таксон Тей. - Сам будешь стоять в карауле и не спать. Ясно?
- Так точно.
- Выполняй.
Таксон Тей вернулся на нары и сразу уснул.
Ровно в три ночи срежант разбудил его. Поезд уже стучал на стыках рельсов в предместьях Столицы, но до вокзала было ещё далеко. Таксон Тей посмотрел в оловянные глаза срежанта и закодировал его на возвращение сознания по прибытии на вокзал. Затем вышел в тамбур, миновал караульное купе, где в унисон храпели двое конвойных, и приказал срежанту открыть дверь вагона.
Он спрыгнул с еле ковыляющего поезда у разрушенного элеватора. Тюремный вагон медленно прокатил мимо. Срежант стоял на подножке вытянувшись во фрунт и отдавая честь. Бог знает, кем он вообразил Таксона Тея своим закодированным сознанием.
"Вольно, парень", - усмехнулся про себя Таксон Тей и неожиданно подумал, что прыщавому конвойному не придётся в Столице "нажраться", ни, тем более, "подцепить" кобылку. Сидеть ему в комендатуре и давать показания…
Проплутав с полчаса по развалинам элеватора, а затем по узким грязным улочкам предместья, он услышал приглушённую развесёлую музыку и пошёл на звук. Музыка доносилась из небольшого двухэтажного здания на перекрёстке. Под козырьком крыши облупившимися люминесцентными красками светилась надпись: "Парадиз".
Первое мгновение Таксон Тей ошарашено смотрел на неё, недоумевая, откуда здесь знают о его родине, но затем вспомнил, что по-забугорски так называется рай. Совпадение было чисто случайным, хотя, попади кто-нибудь из местных жителей на Парадас, он наверняка принял бы его за рай.
"Ночной бар", - прочитал Таксон Тей на дверях и вошёл.
Деньги у него, естественно, отсутствовали, поэтому билетёр его "не заметил". Посетителей в баре было немного, но накурено так, что воздух казался осязаемо плотным. Таксон Тей сел за свободный столик и заказал ужин. В меню имелись только студень из пищевой плесени и брага, но выбирать не приходилось. Истощённый организм требовал своё. Расплатился он с официантом точно так же, как и с билетёром.
Хорошо, что в баре было темно - лишь две масляные лампы освещали небольшую сцену, где, извиваясь под музыку, раздевалась костлявая девица, и Таксон Тей почти не видел содержимого тарелки. Медленно пережёвывая пресную волокнистую пищу, он с горечью смотрел на сцену. Убогий же здесь рай.
Но посетители думали иначе. Разгорячённые брагой, они причмокивали от удовольствия и криками подбадривали девицу. Другой рай им был не нужен.
Глава восьмая
Холодные зимние глаза гросс-каптейна Диславла немигающе смотрели на Геннада. Странно, но былой робости перед начальником статс-лейнант не испытывал, хотя и отчитывался перед ним о побеге подследственного из тюремного вагона. Недельная командировка сильно изменила статс-лейнанта, развеяв остатки затянувшейся юношеской инфантильности.
- Я назначил вас сопровождать подследственного, - сухим ровным голосом проговорил Диславл, выслушав объяснения. - Почему в момент побега вы находились в соседнем вагоне?
Тяжёлый вопрос. И правильный. Нарушение приказа налицо. Произойди подобное с Геннадом до его поездки в Крейдяное, он бы безоговорочно признал свою вину. Впрочем, тогда такого с ним произойти не могло.
- А вы полагаете, это что-нибудь изменило бы? - спокойно спросил Геннад, впервые смотря прямо в глаза гросс-каптейну. - По-моему, о способностях Таксона вы знаете несколько больше, чем я.
Статс-лейнант решил открыть свои карты. И это сработало. Диславл отвёл глаза и забарабанил пальцами по столешнице.
- Мне нужен этот человек, - после некоторого молчания проговорил он. - У вас есть предложения по его розыску?
Геннад пожал плечами. Стандартный ход - разослать ориентировки по столичным околоткам - здесь явно не подходил. По всему видно, не устраивал он Диславла. Дело, конфиденциально начатое гросс-каптейном, и без того получило громкую огласку. Несомненно, что титул-генрал Васелс уже отдал такой приказ, хотя, конечно, имел в виду лишь линию бассградской террористической группы. Гросс-каптейн же питал к Таксону другой интерес. И тут неожиданно Геннад понял, где он может найти беглеца.
- Дайте мне три дня, и я возьму Таксона, - сказал он.
Брови Диславла взлетели.
- Один? - искренне удивился он.
- Да.
Впервые Геннад увидел проявление чувств на лице начальника. Он ожидал, что Диславл спросит: "Каким же образом?" - но ошибся. Диславл лишь долго с интересом смотрел на него, словно просчитывая все известные ему варианты поимки сбежавшего подследственного. Или пытаясь угадать, каким образом это удастся сделать Геннаду.
- Хорошо, - наконец кивнул он. И от того, каким тоном он это сказал, у Геннада появилось ощущение, что Диславл, как всегда, уже знает его план и своим "хорошо" его одобряет.
- Разрешите идти?
Геннад встал, приняв последнее слово Диславла как руководство к действию.
- Нет, - остановил его Диславл. - Садитесь, статс-лейнант. У меня к вам ещё один вопрос.
Он покопался в столе, извлёк лист бумаги и положил его перед Геннадом.
- Читайте.
Геннад принялся читать, и кровь ударила ему в голову. Теперь он понял, почему "Циркуль Диславла" встретила его в приёмной столь презрительным взглядом. Перед ним лежал анонимный донос из Крейдяного, в котором сообщалось, что статс-лейнант Геннад, используя своё служебное положение, под видом расследования арестовал в публичном доме малолетнюю проститутку и повёз её в Столицу для удовлетворения своих низменных страстей.
"Сука! - с ненавистью подумал Геннад о мэдам. - И дура. Если начнут распутывать клубок, то тебя саму упекут!"
- Это правда? - холодно спросил гросс-каптейн.
Вместо ответа Геннад непослушными пальцами достал из внутреннего кармана сложенный вчетверо листок и протянул его Диславлу. Рука его дрожала, он еле сдерживал себя, чтобы не сорваться.
Гросс-каптейн развернул листок.
- Я не успел зайти в бюро регистрации, - хрипло выдавил Геннад. Это было заявление на удочерение Контибель.
Диславл молча вернул заявление, затем взял донос и не спеша разорвал его на мелкие клочки.
Геннад снова заглянул в глаза гросс-каптейна и неожиданно увидел в них понимание и сочувствие. Не такой уж бесстрастной и бездушной машиной оказался его начальник.
- Идите, статс-лейнант. Работайте, - ровным бесцветным голосом проговорил Диславл. Но для Геннада его глаза навсегда утратили свой зимний цвет.
С повышением давления нарушился ритм дыхания. На дисплее работы лёгких стал возрастать объём обменного воздуха, в то время как потребление кислорода уменьшилось. Инжектор выбросил из форсунки облачко аэрозоля, и он снял астматический спазм.
Астма пришла по цепочке предков Меркстейна тоже с материнской стороны.
Ночью подморозило, но утром на Столицу пал липкий густой туман, который незаметно перешёл в мелкий, монотонный, нескончаемый дождь. Весь день Таксон Тей проспал на чердаке заброшенного дома на тюке старой, пыльной стекловаты и проснулся поздним вечером. Силы, наконец, полностью восстановились, сознание работало чётко и ясно. Он выбрался на улицу и неожиданно узнал окрестности. Подсознательно он забрёл на Околичную заставу, где абориген Таксон провёл молодость. Дом, на чердаке которого он спал, когда-то принадлежал известному писателю времен Республиканства. Писатель создал всего одну книгу и потом всю жизнь "стриг" гонорары с её последующих изданий. Купил дом, машину, ездил за кордон, выступал перед читателями, делился на страницах газет воспоминаниями… Но больше не писал. И после его смерти о нём и его книге забыли. Его сын пошёл по стопам отца. Написал гораздо больше, издавался многотысячными тиражами, особенно в начале Перелицовки, но обесцененных инфляцией гонораров не хватало даже на еду, и он умер с голоду. А книги его жили до сих пор…
Свой дом Таксон Тей узнал с трудом. От палисадника не осталось и следа - голая земля. Видно, всё давно пошло на растопку. Сам дом, построенный отцом собственными руками, стоял крепко, хоть и был обшарпан до неузнаваемости. Черепица местами потрескалась, штукатурка обвалилась, открыв шлакоблочную кладку. Деревянное крыльцо исчезло, вместо него у высокого порога высилась горка битых кирпичей.
Осторожно балансируя на кирпичах, Таксон Тей поднялся к двери и взялся за ручку. Дверь оказалась не запертой.
Пол в прихожей устилал толстый слой многолетней пыли, но пересекавшая прихожую тропинка из засохшей, нанесённой с улицы грязи, говорила о том, что здесь жили.
- Что стоите у порога? - донеслось из-за двери. - Входите, только двери за собой закрывайте. Холодно.
В комнате было темно, сыро и зябко. Потолок змеился трещинами и ржавыми разводами; вероятно, та же участь постигла и стены, но они были наглухо заставлены стеллажами с книгами. У окна, рядом с приземистой печкой, сооружённой из металлической бочки, полулежал в кресле, укутавшись в одеяло, толстый неповоротливый старик.
- Не желаете ли кипяточку? - спросил он. Глаза у старика были живые и хитрые.
- Не откажусь, - хрипло сказал Таксон Тей. Он узнал старика. Перед ним сидел Таксон. Настоящий. Таксон-первый. Его матрица. Любопытно увидеть, каким ты станешь через пятьдесят лет.
- Тогда сходите в соседний дом - он заброшен - и наберите там чего-нибудь, что может гореть.
Таксон-первый лукаво улыбнулся.
- М-да, - хмыкнул Таксон Тей. - Отличный способ приглашать в гости.
Когда в печке весело затрещал огонь, старик зашевелился, откинул одеяло и протянул к огню руки.
- Чайник за печкой, - сказал он. Оказалось, Таксон-первый был сухощав, просто одеяло скрывало надетую на него латаную ватную телогрейку.
- А куда за водой идти?
Таксон-первый засмеялся.
- Тут вам не повезло. Чайник полон воды.
Таксон Тей нашёл чайник и поставил его на печку.
- Не боитесь меня?
- Нет, - спокойно возразил старик. - Единственное моё богатство книги. Но они сейчас никому не нужны, разве что на растопку. А свой паёк я предусмотрительно съедаю среди дня, когда возвращаюсь из продуктового распределителя. Сам же я старый, костлявый, мясо у меня жилистое и вонючее. Да-да, вонючее! Месяца два, как не мылся. А потом, мой организм всё ещё вырабатывает стероиды, если вы, конечно, понимаете, какое это имеет отношение к вонючести.
Таксон Тей только улыбнулся.
- Где у вас свет включается?
- А… - начал было Таксон-первый, но закончил с неожиданным лукавством: - А возле двери.
Таксон Тей посмотрел на лампочку под потолком и понял, что его ожидает очередной розыгрыш. Лампочка давно перегорела. "Ладно, - весело подумал он. - Игру принимаю". Он настроился и восстановил вольфрамовую нить. Затем подошёл к выключателю и повернул его.
При щелчке выключателя Таксон-первый было хихикнул, но, когда вспыхнул свет, искренне изумился.
- Вот чёрт! Она же два года, как перегорела!
Теперь, уже при свете, Таксон Тей оглядел комнату. Стеллажи с книгами закрывали все стены до самого потолка, беспорядочная гора книг и папок с бумагами была свалена на пол в углу за креслом, на столе также громоздились книги и папки, и лишь небольшой участок стены над столом был свободен. Здесь, на вылинявших до полной бесцветности обоях, вкривь и вкось были наклеены листки пожелтевшей бумаги, испещрённые корявым почерком.
"Разум - это стремление существа к бесконечному познанию", - прочитал Таксон Тей на листке в левом верхнем углу. Чуть ниже висел листок с сентенцией: "Цивилизация - есть сообщество существ, искусственным путём расширяющих свою экологическую нишу". Он перевёл взгляд в правый угол. "Борщ вкусный, а лом тяжёлый".
- Слева - ранний Таксон, - объяснил старик. - Справа - поздний.