По-хозяйски расположившись в кресле каптейна, Геннад спокойно поинтересовался причиной переполоха в центурии и узнал, что сегодня ночью у себя на квартире застрелен губернский комиссар статс-советник Шаболис, а также взорвано здание мэрии. Оба случая приписывались в центурии одной и той же банде террористов.
- Это ваши проблемы, - не дослушав, махнул рукой Геннад, положил на стол ориентировку на розыск и пододвинул её каптейну. Коррумпированность бассградской центурии и губернского муниципалитета, их мафиозная структура, намертво сросшаяся с преступным миром, были притчей во языцех даже в Столице.
Каптейн с недоумением ознакомился с документом и вернул Геннаду.
- Ну и что? - всё ещё строптиво спросил он. - А я здесь при чём?
- При том, - жёстко осадил каптейна Геннад и жестом, не терпящим возражений, снова придвинул к нему бумагу. - Поскольку в оперативном отделе никого сейчас нет, я назначаю вас ответственным за поиск. Ваше имя?
- Каптейн Мишас.
- Так вот, каптейн Мишас, проведите моё распоряжение по инстанциям. И не дай бог оперотдел не окажет вам помощи! Мои полномочия вам известны, так что доведите их до сведения помощника комиссара. Мне ждать некогда.
Геннад встал.
- Через два часа я уезжаю в Крейдяное и вернусь через день. Поэтому послезавтра утром отчёт о проделанной работе должен лежать на этом столе.
- Так что мне делать? - обескуражено проговорил каптейн. От его агрессивности почти не осталось следа.
- Искать эту личность.
- Что мне, все кладбища перекопать? - вновь попытался взбунтоваться начальник информационной службы. Его должность ни к чему не обязывала, рутинная работа приучила к размеренному образу жизни, и ему ох как не хотелось взваливать на свои плечи ответственность за оперативное дело.
Лицо Геннада окаменело. Бездельников он не любил.
- Встать! - процедил он сквозь зубы.
Каптейн вскочил и, вытаращив глаза, уставился на Геннада. Другого языка он, похоже, не понимал.
- Я вас разжалую. Ясно?
- Так точно!
- Вот и договорились…
Капитан прямо-таки ел глазами Геннада.
- Вы должны собрать все сведения об этом человеке, - не глядя на каптейна, проговорил Геннад. Всё-таки следовало дать начальнику информационного отдела, далёкому от следственной практики, ориентировочное направление работы. - Есть версия, что он жив.
Не прощаясь, Геннад направился к выходу, но у дверей оглянулся и бросил:
- Кстати, закажите мне билет в Крейдяное на трёхчасовой поезд.
И вышел, оставив начальника информационного отдела в полном смятении.
Решение съездить в Крейдяное пришло Геннаду ночью в поезде, когда он мучился бессонницей от вони в купе. В поисках "живого мертвеца" в Бассграде он мог участвовать лишь как координатор, направляя и активизируя местную агентуру - что легче и проще делать тому же начальнику информационной службы, - и такая работа Геннада не устраивала. Исполнителем "от сих до сих" он никогда не был, всегда раскапывал горы хлама, добираясь до самых незначительных деталей. Поэтому и решил проследить весь путь псевдо-Таксона, хотя и понимал, что гросс-каптейну Диславлу его действия вряд ли понравятся. Как он тогда сказал: "Только найти…"
Толкаться в толпе мешочников на вокзале в ожидании поезда Геннаду не хотелось, и он, освежая голову после бессонной ночи, прошёлся по улицам Бассграда. Когда-то большой город с миллионным населением, образовавшийся путём слияния нескольких десятков горняцких поселков, с истощением шахт обезлюдел и распался теперь уже на постиндустральные поселения, отделённые друг от друга кварталами рассыпавшихся панельных многоэтажек. Лишь центр города, построенный из добротного камня в период расцвета Республиканства, выглядел более-менее прилично. Впрочем, такая участь постигла все крупные города. После голодных бунтов начала Перелицовки горожане, не обеспеченные работой, топливом и пропитанием, устремились в сельскую местность. Началась гражданская война за передел земли, отголоски которой докатывались и до сегодняшнего дня. Население страны резко сократилось, и установилось шаткое равновесие, смещавшееся в сторону мира при хороших урожаях и войны - при плохих.
Центральную площадь оцепили спецотрядом центурской гвардии, и Геннад прошёл через кордон только предъявив предписание. Ему приходилось бывать в Бассграде в служебных командировках, и он хорошо помнил величественное здание мэрии, возвышавшееся над городом. Сейчас от мэрии остались лишь дымящиеся компактные руины. Террористы хорошо знали своё дело. Обойма кассетных ракет с вакуумными боеголовками впрессовала здание в площадь, не причинив вреда соседним домам. Странные террористы. Требований не выдвигают, себя не афишируют… А искать их нужно среди ракетчиков - так аккуратно "положить" обойму мог только кадровый офицер. Возможно, бывший… Впрочем, это уже не его, Геннада, дело. Пусть у других голова болит, тем более что в глубине души Геннад был солидарен с отчаянным актом террористов, желавших покончить с коррумпированной вседозволенностью губернских властей. Но даже самому себе Геннад в этом признаться не мог, настолько не оформившимся, подсознательным было сочувственное понимание действий террористов. Одно он твёрдо мог сказать - поручи ему титул-генрал Васелс расследование терракта в Бассграде, он бы отказался.
На вокзал Геннад пришёл за полчаса до отправления поезда, забрал билет у дежурного по вокзалу центура и за бешеные деньги, раз в двадцать превышающие суточные, перекусил в коммерческой едальне тушёными речными водорослями. В меню была ещё соленая жабья икра, но цену на неё сложили вообще невообразимую, да и употреблять в пищу термически необработанные продукты Геннад опасался. Слишком велика вероятность активизации в организме чужеродных мутагенных органоидов.
Всю дорогу до Крейдяного Геннад проспал и ранним утром сошёл на перрон свежим и бодрым, как никогда. Ночью в Крейдяном выпал первый снег, и хотя он уже начинал подтаивать, хлипкой кашей расползаясь под ногами, всё же тонкой ажурной пелериной прикрыл изуродованную человеком землю и освежил воздух. Давно Геннад с таким удовольствием не дышал полной грудью и не видел столь чистой белизны снега. В Столице снег падал с неба серый и грязный, пополам с копотью.
Никто в Крейдяном с поезда больше не сошёл, и никто не сел. На пустынной платформе, зябко переминаясь в разбитых валенках, стоял только коренастый небритый мужичок в засаленном ватном комбинезоне с подпалинами. Скукожившись от холода, он равнодушно наблюдал, как паровоз набирает воду под водоразборной колонкой. Лишь изрядно поношенная форменная фуражка на его голове говорила, что это не забулдыга, а работник станции.
Проходя мимо железнодорожника, Геннад увидел, что его левый пустой рукав аккуратно заправлен за туго перепоясывавший торс ремень. Невольно он замедлил шаг, рассматривая безрукого, и тут же наткнулся на взгляд ясных, живых, умных глаз, абсолютно не соответствующих внешнему виду железнодорожника. Стушевавшись, Геннад молча прошёл мимо.
В жарко натопленной комнате дежурного по станции никого не было. На пустом конторском столе с покоробленной от древности столешницей стоял допотопный телефон, а в углу ржавела варварски ободранная многопанельная стойка компьютерного управления поездами. Один каркас - даже крепёжная арматура была вырвана "с мясом". Геннад осторожно присел на колченогий с виду табурет, который, к удивлению, оказался на редкость устойчивым, и принялся ждать.
Ждать дежурного по станции пришлось долго. Только через полчаса, когда паровоз набрал воду, и состав тронулся, в дежурку по-хозяйски вошёл однорукий железнодорожник. И только тогда Геннад понял, что именно он и есть дежурный по станции.
- Суррогат будете? - вместо приветствия спросил однорукий. Горяченького, с поезда, а?
Приятный мягкий голос так же разительно контрастировал с обликом, как и глаза, а интонация была доброжелательной и располагающей.
- Буду, - согласился Геннад. - С удовольствием.
Однорукий открыл заслонку на печи, поразбивал кочергой тлеющие угли, подбросил в огонь пару поленьев и поставил на плиту чайник.
- По делу к нам? - поинтересовался он, ставя на стол глиняные кружки. - Из центурии?
- Почему так сразу - из центурии? - удивился Геннад.
- А кому ещё у нас может понадобиться дежурный по станции? - просто ответил однорукий, смотря в глаза Геннаду. - Для моего начальства есть телефон - почти пять лет я в глаза никого из них не видел. Транзитные пассажиры у нас не пересаживаются. Поэтому за мои двадцать лет службы по делу сюда заходил лишь наш околоточный.
Геннад рассмеялся.
- Да уж! Ну, а если я предприниматель и приехал договориться с вами насчёт вагонов под отгрузку леса?
- Тогда грош тебе цена, как предпринимателю. Вагоны арендуют на узловой станции, а не здесь.
- Сдаюсь! - легко согласился Геннад. Разговаривать с дежурным по станции было приятно - ни заискивания, ни высокомерия, ни подобострастия с экивоками. Простой открытый разговор равного с равным. Удивительное чувство очищения души, испытанное Геннадом полчаса назад при виде снежной белизны, продолжалось общением с бесхитростным человеком.
- Да, из центурии, - признался он и тут же представился: - Геннад.
- Палуч, - в ответ кивнул железнодорожник. - Из Бассграда?
- Из Столицы.
- Тю-тю! - поднял брови Палуч. - Что ж к нам-то занесло?
- Дела, как ты говоришь, - отшутился Геннад. Как-то незаметно они перешли на "ты".
- Дела, так дела, - простодушно согласился Палуч и принялся разливать по кружкам вскипевший суррогат. - Крекеры будешь?
- Буду.
Палуч достал из стола холстяной мешочек, ловко развязал одной рукой.
- Угощайся.
Геннад осторожно положил в рот чёрный лёгкий кусочек, попытался, как Палуч, разгрызть его, но не смог. Тогда он отправил его за щёку и стал осторожно прихлёбывать крутой суррогат. Горелый мучной камешек к печенью имел весьма отдалённое отношение.
- Бабка моя крекеры сухарями называла, - уловив тень недоумения на лице Геннада, сказал Палуч. - А я с детства по-забугорски их кликать привык. Мода тогда на забугорские словечки была: шузы, клоки, блейзеры… Так зачем я тебе нужен?
Геннад оставил кружку и достал из кармана фотографию.
- Тебе этот человек не встречался?
Палуч повертел в руках снимок.
- Не наш, - сказал он. - Я в Крейдяном многих в лицо знаю. Рано или поздно на станцию все приходят. И этого б запомнил. Лицо характерное.
- Летом он должен был садиться здесь на столичный поезд.
- Может, и садился, - пожал плечами Палуч. - Но я не видел. Я ведь здесь дежурю, а не кукую. Дом есть, и жена. Так что, извини. Видел бы сказал.
- А кто работал кассиром в ночь на тридцать четвёртое летней гекатоды?
- Сейчас посмотрим. - Палуч достал из стола замызганный листок графика дежурств. - Должно быть, Лоши… Сам понимаешь, график - графиком, но могли быть и подмены. Да и вряд ли она его видела - поездные бригады почти не передают сведений о свободных местах. Разве что в люкс-вагон. Сами подрабатывают.
- Как мне эту Лоши найти?
- А она сейчас дежурит. Позвать?
- Если можно.
Палуч неожиданно рассмеялся.
- Слушай, Геннад, а ты, правда, центур?
Геннад молча протянул удостоверение.
- Да не надо! - отмахнулся Палуч. - Верю. Просто твоё "если можно" не вяжется с привычным обликом центура. У вас что, в Столице все такие?
Геннад только вздохнул.
- Ладно. Сейчас позову, - кивнул Палуч.
Через пару минут он вернулся с полноватой, несколько испуганной кассиршей, закутанной в огромный вязаный платок.
- Кассир Лоши, - представил он. - Мне вас оставить?
- Ни к чему, - пожал плечами Геннад. - Садитесь, Лоши. День славный.
- Славный… - эхом отозвалась кассирша, нервно теребя концы завязанного на груди платка.
- Вам случайно не знаком этот человек? - Геннад протянул фотографию. И увидел, как расширились зрачки женщины при взгляде на снимок. Такой удачи он не ожидал.
- Где вы с ним встречались? - быстро спросил он, не давая опомниться кассирше.
- Его убили? - подняла она испуганные глаза.
- Как его зовут? - с нажимом повысил голос Геннад, уходя от ответа. С некоторых пор он взял себе за правило на вопросы не отвечать.
- Не знаю… - пролепетала кассирша. - Нет, правда, не знаю. Он покупал у меня билет в Столицу… И всё. Я его один раз и видела…
- И чем же он вам запомнился? Ведь это было почти полгода назад?
- А он… он взял билет в люкс-вагон… А сам… Сам был такой грязный… Нет, лицо чистое, умытое, а костюм мятый, в саже… Словно с паровоза слез.
- Что-нибудь особенное запомнилось?
- Ну… - кассирша замялась и неожиданно зарделась. - Деньги он так небрежно швырнул… Крупные. И акцент у него западный такой, протяжный, с пришепётыванием.
- О чём вы говорили?
- Да так… Он билет покупал… О чём можно говорить? Говорил, любит "трасифо жить"…
- Когда он брал билет?
- Как когда?
- Днём, ночью?
- Ночью. Где-то за полночь.
- Что вы можете ещё сообщить?
Кассирша вконец растерялась.
- Н-ничего…
- Спасибо. Благодарю за информацию. Вы свободны.
- Он мог быть из паровозной бригады? - спросил Геннад Палуча, когда дверь за кассиршей закрылась.
- Да ну! - отмахнулся Палуч. - Паровозные бригады у нас не меняются. А потом, в спецовках они все, Лоши бы сразу так и сказала. Да и зачем железнодорожнику билет брать - так бы сел.
- А взять пассажира на паровоз могут?
Брови Палуча взлетели. Минуту он сосредоточенно раздумывал, затем сказал:
- Вообще-то, могут. И на крыше вагона он мог ехать - там с паровозной трубы такую гарь несёт, что пуще чем у топки сажей перепачкает. Но, с другой стороны, зачем ему мерзнуть на крыше или жариться возле топки, если при нём были крупные деньги? Ишь, в люкс-вагон билет взял. Да за пол этой цены его любой проводник как дорогого гостя бы устроил. А потом, помыться у нас негде, разве что под колонкой. Но паровозную гарь так просто не отмоешь. Лоши бы так и сказала. Она хоть и рохля, но чистюля, каких свет не видывал.
Геннад восстановил в памяти карту местной железнодорожной ветки. Перегон от Кабаньи до Крейдяного проходил лесом и вёрст двадцать пролегал вдоль кордона с Соединёнными Федерациями. Именно здесь псевдо-Таксон и мог подсесть на поезд и забраться на крышу состава. Но где в Крейдяном он смог помыться?
- У вас баня есть?
- А как же. Ещё дед срубил. Попариться с дороги?
Геннад рассмеялся.
- Нет, спасибо. Я прорабатываю версию, где мог помыться мой разыскиваемый. В Крейдяном общественная баня есть?
- Была. Но, когда в воде обнаружили мутагенные органоиды, её закрыли. - Палуч призадумался. - Вот разве что в "стойле"…
- Это что - хутор?
- Нет, - на этот раз рассмеялся Палуч. - "Стойлом" у нас называют публичный дом. Кобылки там… Ну и душ, естественно, есть.
- И где находится ваше "стойло"? - спросил Геннад.
- А прямо по центральной улице. С версту отсюда, в бывшем палаце наркульта.
- Ну, спасибо.
Геннад встал.
- Ну, пожалуйста. Заходи ещё. К нашему, так сказать, шалашу…
- При случае не премину, - улыбнулся Геннад.
- Не промини, не промини, - переиначил Палуч.
Они рассмеялись, пожали друг другу руки и расстались, довольные знакомством.
На улице неожиданно ярко светило солнце, первый снег таял на глазах, беззвучно ссыпаясь с деревьев, капелью срываясь с соломенных крыш. Местами обнажившаяся земля обманчиво пахла ранней весной. Выбирая, где посуше, Геннад зашагал по улице, но всё равно, грязи пришлось помесить достаточно, пока добрался к бывшему палацу наркульта - помпезному зданию с колоннами и двускатной крышей, напоминавшему храмы перводемократической Греллады, существовавшей две тысячи лет назад.
Дверь долго не открывали, несмотря на то, что Геннад, выйдя из себя, забарабанил ногами. Оно и понятно - работа ночная… Наконец послышались торопливые шаги, громыхнул засов, и дверь распахнулась. На пороге стояла, ёжась от холода в одной ночной рубахе, заспанная толстуха.
- Чего спозарань надо? - сварливо гаркнула она. - Вечером приходи!
- Хозяйку надо! - безапелляционно заявил Геннад, намётанным взглядом определив в толстухе привратницу. Отстранив её, он протиснулся в дверь и, сориентировавшись в коридоре, прошёл в холл.
- Ходют тут всякие по утрам… Хозяйку им подавай… - семенила сзади привратница, сбитая с толку напористостью раннего гостя. - И откуда такие прыткие берутся…
Геннад развернулся и ткнул ей в лицо удостоверение.
- Такие прыткие берутся из Столицы, - отрезал он. - Одна нога здесь, другая - там. Чтобы через минуту хозяйка была тут.
Толстуха охнула, присела и выскочила в коридор. К исполнительной власти в домах терпимости относились с особой почтительностью.
Геннад осмотрелся. Большая комната, вдоль стен - диванчики, несколько столиков с мокрыми пятнами сивухи, на полу - окурки. Убирали тут, видно, позднее, после полудня. Он сел на диванчик и фривольно закинул ногу за ногу. С ботинка на пол сорвался увесистый ком грязи.
Через минуту в холл в сопровождении привратницы поспешно вплыла высокая моложавая женщина со слащавым лицом. Одной рукой она поддерживала не застёгнутый халат, другой пыталась поправить всклокоченную причёску.
- Ах, какой гость! - с порога залебезила она приторным голоском. Какой гость у нас! День славный!
Геннад надменно кивнул и небрежно показал удостоверение.
- Статс-лейнант Геннад из столичной центурии. Мэдам…
- Кюши, - умильно подсказала хозяйка дома терпимости. - Мэдам Кюши.
- Мэдам Кюши, я хочу, чтобы вы сейчас собрали здесь всех своих девочек.
Мэдам только глянула на привратницу, и та вновь исчезла.
- Что привело к нам господина статс-лейнанта? - обворожительно улыбнулась мэдам Кюши и, вскинув подол халатика, села рядом с Геннадом вполоборота к нему. Её маленькие глазки масляно блестели.
- Дела, - коротко бросил Геннад. Приходилось ему видеть сальные взгляды мужчин на женщин, но у женщин он такой взгляд встречал впервые.
- Мои кобылки проходят еженедельный медосмотр, - елейным голоском попыталась прощупать причину визита мэдам. - Пригласить нашего доктора?
- Я не из санстанции, - поморщился Геннад.
В комнату стали входить девицы. В халатиках, простоволосые, заспанные, зевающие. Они вяло здоровались сонными голосами и, повинуясь взгляду мэдам, останавливались посреди комнаты, выстраиваясь полукругом напротив Геннада. Как на смотрины.
- Это все мои девочки, - проворковала мэдам. - Девочки, этот господин из Столицы. Статс-лейнант Геннад. Он хочет…
Мэдам вопросительно посмотрела на Геннада.
- … Задать всем один вопрос, - закончил он за мэдам. - Этим летом одну из ночей у вас провёл вот этот человек. - Он достал из кармана фотографию и передал мэдам. - Прошу ознакомиться.
Мэдам внимательно изучила снимок и передала его крайней девице.
- Вы знаете, не припоминаю, - страдающим контральто вывела мэдам. - У нас бывает столько посетителей…