В жизни Пантера Елена хорошо умела делать две вещи (если не считать того, что умела нравиться мужчинам). Во-первых, она была выше среднего в постели, а это уже не худо по нашим бездарным и эгоистичным в отношении секса временам. Во-вторых, из той самой древней тайной выучки в храмах богинь, которые ежегодно требовали жертвовать им царское тело, сквозь череду поколений, сквозь унылые столетия Нового времени, дошло до глубинных психологических слоев маленькой девочки Лены искусство взгляда. Нет, это не тот взгляд, который обещает, не тот, который используется для возбуждения или привязывания мужчин. Не взгляд любви, конечно, какая у вакханок любовь, какая любовь у жриц! Исступление и искусство, но не любовь, естественно. Когда истерзанное, полуживое тело царя клали на священном лугу на каменную плиту алтаря, перед тем, как полоснуть обсидиановым ножом по горлу, жрица дарила ему этот взгляд. Он сообщал вчерашнему царю и завтрашнему пеплу, что боги есть, и что жизнь его не напрасна, и что в мире живо нечто непредставимо прекрасное, частью своей присутствующее в этом взгляде. Царь умирал спокойно.
Игорь молчал и принимал подарок с трепетом, как вор, в лачуге лесника обнаруживший россыпь золотых червонцев. Елена всегда чувствовала, что ей следует быть поосторожней с этим взглядом, что-то в нем было не то. Не из сладостей. Но сколько она не того в жизни наделала. Замуж вышла? А на что вышла, черта ли в нем, в муже этом, за неделю всего его до самых потрохов узнала и теперь шестой год сопли чаду утираю. И то, статус какой-то замужний, а разницы между мужиками все равно мало, редко что-нибудь стоящее попадается. Так что разведешься, еще неизвестно за кого выскочишь. А черта ли в статусе? По ее натуре, так вовсе без мужика жить, а нужен он только для понятных забав. Сердцем она западала на одних лишь военных, дух от них шел особый, даже от чисто вымытых, только им и следовало отдаваться, да где ж всякий раз военного найдешь? Так и спим с разными. Так что на, студентик, колдунский мой взгляд, смотри какая сильная я ведьма!
Многое что в жизни Игоря прояснилось от этого взгляда; за пять десятилетий до смерти обещано было ему оправдание всей жизни и нечто непредставимо прекрасное, хотя и не ему предназначенное.
– Пойдем в кафе. Ты такой славный, – она встала, встряхнула полотенце (надо надеяться, кой-что до армейской шпингалетки долетело), нашарила ногами вьетнамки…
– Ну что же ты, собирайся, – Игорь дернулся в сторону своих вещей. Какой милый, как я ему нравлюсь. Ведь я ему нравлюсь. Надо будет почаще задавать этот вопрос: "Я тебе нравлюсь?". Так размышляла ориентальная Пантера, ощущая удовольствие от двух вещей: во-первых, как она его! Во-вторых, она направлялась в кафе и несмотря на полное неудобство хождения в дешевых вьетнамках по асфальту, умело заставляла попку работать на зрителей; этот тоже смотрел, нагоняя ее, но он уже готов, а приятность идет от самого умения вот так работать попкой при этих кретинских вьетнамках. Игорь молча шел рядом, и Пантера думала, что молчит он от смущения ее бесподобными красотами, хотя на самом деле он молчал, потрясенный воздействием магии взгляда – не на него и не для таких дел рассчитанного. Тогда Елена на секунду остановилась, спиной приняла Игореву неспособность очнуться и притормозить, пожала плечиками и триумфально спросила, полуобернувшись:
– Знаешь, что ты забыл?
– Да?
– Ты забыл сказать, как тебя зовут, – должен же он понять и осознать, насколько увлекательно зрелище ее тела, можно просто память потерять.
– Игорь. Прости, я просто память потерял. Ты замечательно выглядишь, – ей должно быть приятно.
– Игорь? Красивое имя. Князь Игорь, – она рассмеялась. Куда этим простодушным мужчинам понять, уж куда понять им, что не над ними посмеиваются женщины, а радуются тому, как признана и как оценена их женская краса.
Прикосновение его белой городской кожи к спине было приятно. Сухая гладкая кожа. Мышцы.
В маленьком припляжном кафе, сидя на грязных пластиковых стульях, они пили из пластиковых стаканов красное вино и заедали его сосисками с горошком из пластиковых тарелок, поставленных на пластиковые столы, отвратительно запятнанные сигаретными ожогами. Тонкий слой пыли на столах. Шесть-семь. Очень слабое место для удачно сложившейся ситуации. Телам было прохладно, почти что зябкий ветер трепал бахрому, свисавшую с огромных полосатых зонтов, раскинутых над столами. Оба не хотели друг друга. Игорь волновался, адреналин устроил ему приступ холодного озноба. Пантера понимала, что рано или поздно захочет его, но не спешила; нужна для желания нега, нужен уют. Равнодушный балтийский ветер – плохая повитуха желанию.
Обоих беспокоило то, что стулья грязны, и что кожа бедер соприкасается с пыльной поверхностью, обильно политой выделениями чужих потовых желез.
Оба знали: кафе лишь полустанок, на котором нельзя пребывать долго. Но знание их было разного сорта. Он знал на уровне инстинкта, она – на уровне навыка. Он не понимал, куда им следует отправиться после этого, она – еще не решила. Дикое мужское предчувствие подсказывало ему, что постель близко. Ее женский госплан просчитывал, когда именно.
– Кто ты?
– Женщина, все остальное ты видишь, – мужчины всегда ставят себя в проигрышное положение, считая почему-то своей святой обязанностью развлекать женщин разговорами. Молчаливый мужчина – победитель.
– Я ведь ничего не знаю о тебе.
– Я предметница.
– ?
– Преподаватель средней школы, географ – в этом месте Игорь остро почувствовал, сколь сильно ненавидят ее коллеги, особенно коллеги за сорок пять… – Для детей я Елена Анатольевна, можешь себе представить?
– Какой ужас. Это немыслимо, – Игорь прекрасно представлял себе это, но Пантера не может не чувствовать себя вечно-девятнадцатилетней.
– Очень даже мыслимо. Но ведь кто-то должен это делать, – тоном оправдывающегося палача-профессионала ответила Пантера. Студент что-то еще лепетал, лепетал, а она оценивала. Конечно, не атлет. Но жилистый такой, кожа чистая, нежные волосики. Альбиносик ты мой. И вот еще что: очень спокойный, уверенный голос. Ему положено сейчас волноваться, и он волнуется: видно, видно по всему. Но какой при этом спокойный, уверенный голос, какой приятный баритон, ему бы в дикторы. Она посмотрела на красные Игоревы сосочки и отключилась от разговора, нимало не волнуясь, как будет воспринято ее молчание. Как воспримет, так и воспримет. Она смотрела на его молоденькие аппетитные сосочки и погружалась в баритон. Он говорил, что-то говорил, потом замолчал, заговорил вновь и вновь затих, бормоташка мой. Когда самый низ купальника-боди промок по-настоящему, решение замаячило перед ее мысленным взором.
Переодеваться все равно придется. Можно разойтись по номерам, потом пойти в город, погулять, зайти в ресторан… после этих сосисок с рестораном придется обождать; неэффективно набивать брюхо, так сказать, в преддверии. Просто погулять. Сосны, вечер, пустынные дорожки парка, она даст ему прикасаться, а потом потрется щекой; первый поцелуй будет шаловливым, почти не поцелуем, а игрой; потом пауза, во время которой накачиваются серьезные чувства, и второй поцелуй, глубокий. Еще и еще. Хорошо бы найти лодочную станцию и целоваться на лавочке под стук качающихся лодок о причал – очень романтично. Скорее всего, если он ничем не испортит дело, ничем не разочарует, они лягут часа через три. При малейших сомнениях, можно отложить назавтра – ночь покажет, насколько она будет томиться по парнишке, простить ли ему еще пока не замеченные недостатки. Но скорее всего – через три часа. Первый раунд – при дневном свете, в преддверии вечера. Приятно. Не забыть купить еще вина.
– Пойдем.
– Что? – она была настолько поражена этой репликой, что чуть не поперхнулась вином.
– Пойдем. Сейчас, – он добавил второе слово, чтобы оставить Пантере одну-единственную интерпретацию. Кое-кто сообщал по секрету, что в таких знакомствах решительность и суровость многое дают. Говорят, нетерпеливых орангутангов женщины любят.
Мужчинам перерыв между "я тебя заметил" и "сейчас я кончу" не нужен. Они сообщают женщинам: "Младший брат уже встал", – даже не с гордостью, а просто требовательно: давай! – и древний мужской миф прикрывает это нетерпение малообоснованным тезисом, что так "легче всего их завести". Десять процентов, наверное, заведутся, кроме того, по тонкости внутреннего устройства еще тридцать процентов из разных побуждений сделают вид, что завелись. Остальные… Ах, бедные славные мужчины. Так что ритуал ухаживаний они в большинстве своем считают данью традициям, чем-то вроде сложного танца, в котором не грех пропустить половину па. Совсем немного среди них умников, которые сознательно ищут любовь и жену. Мужчина, даже в XX столетии, несмотря на манную кашу цивилизованных городских нравов, сильнее, а потому и неразборчивее женщины; ему ни к чему осторожность, он идет на капканы, которые увидит через месяц после первой ночи или через год после свадьбы. Когда их уже не снимешь с искалеченных конечностей.
Женщинам такие мышеловки с придавлением лап совершенно не нужны. Слабость учит их видеть опасности вокруг подозрительно пустынной полянки с мужским сыром. Маньяки, уголовники, грязнули, грубияны, альфонсы, неявные зануды, слабопотенты – никаких напроломов!
Женщины во время ухаживания не столько радуются острословию павлинов, силе тигров и подаркам тельцов, сколько ревизуют со всем тщанием, то ли это, не опасно ли это, подходит ли это – одним словом, не поставлен ли капкан. Они оценивают перспективы, как сторона, рискующая большим.
Игорь ошибся, но ошибся очень удачно. Молчание Пантеры он принял за сигнал заканчивать болтовню и приступать к делу. Кто его знает, когда именно к нему надо приступать, но говорят, что женщины любят, когда за них решают, когда их ведут; они, как будто, постоянно неявным (а иногда и совершенно непонятным) образом на это намекают.
Пантера, разумеется, ни на что не намекала. Ее планы, как обычно, были чудом филигранной техники. А этот нетерпеливый орангутанг, как и все нетерпеливые орангутанги, все начал портить, начал куда-то спешить. Он не опасен, это ясно, как Божий день. Какое он вообще имеет право решать за нее. Но так это сурово было сказано: пойдем! Пойдем, сказал этот белобрысый смельчак, и что-то сладко заныло там внизу. Может опытный попался мальчик, техничный такой, как год назад на юге. Должны, конечно, соблюдаться какие-то вещи. Но я же все равно справлюсь с ним в случае чего. Пожертвовать прогулкой и медленным сближением?
Но только не правом оставлять решение за собой! Ситуацией надо управлять. И мягче, мягче, мы что, орангутанги?
– Пойдем. Мне как раз надо было переодеться. Ужасно холодно, ты не чувствуешь?
Это его устраивало. Согласилась, так или иначе. Они быстро расплатились и направились к дому отдыха. Они уже хотели друг друга.
Игорь, в отличие от большинства мужчин, видел смысл в ритуале ухаживания. Глухари токуют, коты дерутся, павлины распускают хвост. Естественный отбор всего самого здорового. Красивого, сильного и голосистого. Видимо, в женщин встроен аппаратик тестирования: кто самый сильный и голосистый, а кто не самый и не подходящий, таким образом; быть может, этот аппаратик и реагирует на капканы; быть может, ему-то и нужно для проведения контрольных замеров то время, которое тратится на ритуал ухаживания. Но и у мужчин есть свои потаенные механизмы, свои засекреченные индикаторы. Игорь, например, знал не только то, что Пантера Елена Анатольевна не будет ему женой и даже постоянной любовницей, но также и то, что она изначально не предназначена для такой роли. Он мог ошибаться во многом, но архаические знаки вакханки были видны ему лучше неоновой рекламы.
Брак определялся в его системе координат как ноль, долгая и правильная любовь – примерно один-два (древние законы как смысл жизни выше ставили семью), красивая страсть с искусной жрицей – три-четыре, на грани запретного и позволенного. Для последнего случая упрощенный ритуал ухаживания вполне позволителен.
Игорь зашел к ней в номер, хотя мог бы подождать за дверью, в кресле; зашел тем не менее – поскольку правильно было бы зайти, не зайти было бы глупо. Ориентальная Елена Анатольевна немного растерялась от того, сколь стремительно увертюра переходила в аллегро. Да черт с ним! Черт с ним, с упертым. Как кавказец. Даже приятно чуть-чуть от его настойчивой упертости. Она опустилась на корточки и порылась в сумке, отыскивая белье для первого раза; показала ему накопления ударницы. Очень уверенные в себе мужчины бросались… Она удерживала альбиносика деловитыми интонациями:
– Сдвинь кровати. Подушек должно быть две, одеяло одно в ногах, поправь простыни, деревяшки в середине закрой свернутыми покрывалами. Понял? – голос удержал его, хотя взгляд чувствовался. "Пожалуй, я все-таки смогу управлять им", – подумала Пантера не без удовольствия.
– Понял.
Она выпрямилась, отыскав необходимое, обернулась и сделала шаг к ванной. Подчиняясь почти профессиональной импровизации, Елена Анатольевна провела по груди Игоря ладонью, едва касаясь кожи, а потом легонько сжала плоть мальчика двумя пальцами; божественное молодое пылание, просто персик! это так чувствуется; добавила в голос грудных тонов:
– Увидишь. Должно получиться замечательно, – он вдохновлял ее на дерзости. Было бы роскошнее отдаться бугру, быть поверженной, взятой, сжатой, биться искрой неистовства под грудой тупых славных мышц, подчиниться. Но и мальчик радовал Пантеру, вдохновлял Пантеру.
Она скользнула вперед и закрыла за собой дверь санузла. Хороший дом отдыха, кафель чистый, горячая вода в изобилии…
Ворочая кровати, Игорь представлял себе: они будут обниматься стоя, рядом с постелью… нет он нежно погладит ее, едва обнимет и поцелует в шею под ушко… потом сожмет руку и потянет на простыни…
Снимая купальник Пантера возбуждалась от одного этого действия и представляла себе: он сожмет ей руку и усадит на простыни в позу лотоса напротив себя… сначала они будут только смотреть друг другу в глаза и ласкать руки и плечи друга, легко касаясь пальцами, не более того, как в том фильме о восточных драках и сексе в номере отеля …
Сворачивая покрывала в жгуты, Игорь представлял себе: он будет легко касаться ее пальцами, сидя напротив… потом обнимет за шею и притянет к себе… они застынут в объятии…
Направляя теплую струю душа себе на клитор, Пантера сильно возбуждалась от одного этого действия и представляла себе: они застынут в объятии, потом он положит ее на спину и примется покрывать шею, плечи, лицо мелкими сладкими поцелуями… она обнимет его бедрами и чуть сожмет…
Натягивая простыни, Игорь представлял себе: она обнимет его бедрами и чуть сожмет, он будет долго и нежно осыпать ее поцелуями, их пальцы сплетутся, потом она станет гладить ему ладонями лицо, выгнет спину…
Натягивая черные кружевные трусики с золотой каемочкой (покупала в Москве, на Кузнецком мосту, в итальянском магазине, но есть у нее вещи подороже и позавлекательнее), Пантера уже изнемогала и представляла себе: она выгнет спину и страстно замотает головой по подушке… поможет ему войти и застонет, застонет…
Ложась и выбирая наименее скованную позу, Игорь представлял себе: она, наверное, будет стонать… а он будет как вихрь, и они сольются в последнем сладостном усилии…
Стоя у дверей и чуть колеблясь: надевать ли верх, впрочем ладно, сегодняшний стиль – дерзость, пусть восхищается ее грудями, – Пантера чувствовала собственное превращение в мартеновскую печь и представляла себе: он будет как вихрь… а потом еще и еще… она может много (одиннадцать раз точно, но как-то на вечеринке с огромным негром она ушла так далеко, что сбилась со счета и вообще едва очнулась).
Она шагнула в комнату и встретилась с добычей взглядом. Целое мгновение Игорь и Пантера чувствовали себя единомышленниками.
– Я тебе нравлюсь?
– Да. Да! Да.
– Уау! – ответила ему Пантера, хотя ей хотелось издать какой-то победный рокот: Р-р-р-р-а-а-у-а-у-у-а-у-у-р-р-а-у!
Двумя пальцами она взялась за уголок полосатого махрового полотенца и принялась разматывать его. Длинное испанское полотенце с изображением карты солнечной Каталонии было трижды обернуто вокруг ее бедер, и Пантера получила возможность трижды сделать эффектное движение двумя пальцами вокруг головы, то показывая, то закрывая груди. Сосочки подрагивали, вокруг них, как и ожидалось, оказалась нежная кожица темно-серого цвета. Во время второго движения у Елены Анатольевны чрезвычайно широко раскрылись глаза: как у человека, который чем-то очень удивлен, испуган или гениально кокетничает.
"Она гениально кокетничает", – восхитился Игорь. Он ошибался: Пантера неожиданно осознала, что запамятовала ввести контрацептив. На протяжении всего слегка затянувшегося третьего оборота полотенца она раздумывала, как выйти из положения. Игорь уже потянулся было, чтобы встать рядом с ней: "Обниматься стоя, рядом с постелью…" Но она жестом остановила это движение – первым пунктом приходилось пожертвовать. Не первый сорт, но и не завал: лучше все-таки, чем извини-подожди-еще-немножечко-я-сбегаю-в-ванну. В ванной лежали свечи "Фарматекс", отличная вещь, презерватив уже ни к чему. Но в тумбочке дожидался приказа командования резерв: тоже "Фарматекс", но только крем с пластиковым шприцем Это на случай второго раза. На вокзале ей копеек буквально не хватило на вторые свечи, а крем… крем совсем не та картинка, я в гробу видела жадных фармацевтов, да и разрешить ему будет можно только через десять минут, а со свечами – так сразу.
– Подожди, мой нетерпеливый. Я тебе кое-что покажу.
Она кинула в его сторону полотенце. Может сойти за игривость. Во всяком случае, внимание добычи будет на секунду рассеяно. Некрасивый бросок к тумбочке и борьба с упаковкой иногда могут уложиться в одну секунду. А через мгновение Пантера уже сидела прямо перед Игорем в такой романтической позе лотоса. Пальцы за спиной неудобственно наполняли кремом шприц. "Может, она немного стыдлива. Стесняется…", – недоумевал, глядя на ее девичьи прыгания Игорь.
Ее складочки на животе…
Пантера наклонилась к его плечу и нанесла семь особых скользящих поцелуев. Целуя, она производила губами приятный звук, вроде как большие капли дождя по глубокой теплой луже. Потом потерлась о его грудь щекой.
– Смотри.
Будь альбиносик мужиком поопытнее, в затее пропал бы всякий смысл. Но "Фарматекс" только-только вошел в моду, он вряд ли имел в свои двадцать-сколько-там-лет шанс увидеть, как этим средством пользуются. Она постаралась положить свой голос на роскошный слой едва сдерживаемой страсти:
– Смотри! Смотри… – Елена Анатольевна показала ему шприц и вложила пластиковый цилиндрик между ног:
– Это особая вещь. Очень возбуждает. После нее я буду с тобой как пылающий тростник.
"Вводит контрацептив, – подумал Игорь, – но как изящно".
Она страстным движением отбросила шприц в сторону и обнаружила, что альбиносик наклонился и, полуобняв ее, целует бедра. Это, конечно, довольно красиво, но сам факт потери инициативы подействовал на нее раздражающе.